В боренье жажд и зим

               Из ранее опубликованного (стихи от 1980-х до начала XXI в.),
           на фотографии Архангельский собор Московского Кремля

                ***

      В глумленье продавцов ты ль очередью кроткой,
      Россия, ты ль стоишь, мечтаешь о еде?
      И радуешься в крик – с прокуренною глоткой,
      В красе одутловатой и беде...

      Как перепел живешь меж пахотой и жатвой,
      А над страной повис войны призывный марш.
      Успеть бы песню спеть… Суметь бы продержаться,
      Пока машин не выведет Тяжмаш!

      Бежишь-бежишь-бежишь... С тринадцатого года
      Ты вечно на ногах, с испугу – на крыло,
      Но подан знак уже великого исхода,
      И впереди до ужаса светло.

      Не спрятаться уже в картофельные тропы,
      В твой торфяной покой, в серебряный овес.
      Но, может быть, в лучах вселенской катастрофы
      Отвергнутого Бога призовешь?
      1980


               У  ПАМЯТНИКА  ПУШКИНУ

      Унылы наши памятники – много ль
      В них памяти! Все на один фасон.
      Веселенький бульварный рослый Гоголь,
      Плечистый и задорный солдафон.

      Не тот, что маньякально нездоров,
      От нежинской грязищи одичавши,
      Что тешится узором для ковров,
      Чтоб в Риме от России отдышаться.

      Худой поручик… грудь его слаба,
      Телячьи ноги с грацией субтильной.
      Его ли жизнь – кавказская пальба?
      А челюсти – в досаде предмогильной.

      Титановый Гагарин – бедный столпник,
      Кого всю ночь слепят прожектора,
      Советский ангел, воплотивший облик
      И дяди Степы, и богатыря.

      Но пятым ли, десятым декабря ,
      Одним свободным именем ведома,
      Москва выходит к площади Страстной,
      Хоть окрик милицейского кордона
      Слышней над безъязыкою страной.
      1980
Дядя Степа - персонаж стихов С.Михалкова.5 декабря-День советской конституции, 10 10 декабря - с 1977 г. День прав человека.



               К СТАТУЕ ПЕРУНА

        Нас тьмы, и тьмы, и тьмы.
        А. Блок

      Славянский идол, громовой игрун,
      Четвероликий каменный Перун,
      В реке утопленный комедией крещенья,
      С любовью полигамною своей,
      С дубовым алтарем среди степей,
      С обязанностью кровного отмщенья...

      В боренье жажд и зим, еще до схизм
      Был насажден российский мазохизм.
      Забыты тризны на кострищах черных
      И головач с всезнающим лицом,
      Чей символ – круг, прибитый над крыльцом,
      Над каждой дверью деревень покорных.

      Двуверием мы выживаем здесь,
      В нас велика языческая спесь,
      И терпеливость есть – от христианства.
      Но восемь глаз перуновы горят,
      Грозя огнем, на целый мир глядят
      В земные беззащитные пространства.

      И дума, точно каменным пестом,
      Нам лоб толчет: тысячеверстый дом
      Нам недостаточен, и не погасло
      Желанье боли, что с крещенья в нас,
      И алчность, что заложена в запас
      Дохристианской верою поганской.
      
      1986, Польша, музей археологии 


               ***

      Ты все ноешь. О чем? Небось, тебя не сослали
      В город Томы, изгнаньем тебя не обидели.
      Ненависть цезаря пропорциональна таланту Овидия.
      Хочешь ты умереть на чужбине – хоть и со славой?

      Посиди-ка в  нужде, посиди-ка в дыре, в Кишиневе,
      Не в молдавской лафе, в разливанной столице цветной,
      Не в престижной своей переделкинской неге вишневой,
      А в глуши и грязище сплошной!

      Помнишь, где Заболоцкий свой бухгалтерский облик утратил
      И, как пишут в его биографии, стал строитель дорог?
      Ты бы мог, мой приятель?
      Не дай Бог!

      Иль как некий Иосиф без братьев, с клеймом тунеядца,
      Что свезен исправляться в деревню одну для начала...
      О, не слишком ли стали гордиться мы и бояться?
      Все с рукою стоим и всего от эпохи мало.

      Вот везение, вот одна удача поэта –
      Умереть не в петле, не от пули своей дилетантской,
      Вот награда душе, до звезд иногда долетавшей –-
      От разрыва в груди замолчать посредине российского лета.
      1980


               * * *

      Одинокий, идет по вагонам –
      Вот, уже по вагонам пошли!
      Костылей истерический гонор,
      Инвалидной судьбины рубли…

      Он брезентовой варежкой тычет,
      В рукавицах, чтоб рук не казать,
      И дают ему, ясно, не тыщи,
      Торопливо отводят глаза.

      Точно вижу увечного сына…
      Этот, может, и выжил один,
      А другие – в осенней полыни
      Полегли средь украинских дынь…

      Отчего, доброволец безногий,
      Принимая полтинник и грош,
      Ты меня оттесняешь с дороги,
      И рубля моего не берешь?

      Отчего же пошел брат на брата,
      С двух сторон православных губя?
      И он скажет мне: – «Ты виновата!
      Ты молилась, но лишь за себя!»
      2015


         РЕСТАВРАЦИЯ АРХАНГЕЛЬСКОГО СОБОРА

      Когда над Москвою стою на крыше собора,
      У колокольни, обок с Иваном Великим,
      Я становлюсь вдруг самой собою –
      С открытым ртом и встревоженным ликом.

      Прошла два поста проверки, а тут – свобода,
      Свобода дышать и свобода слова.
      Если Царь-колокол только не грохнется снова,
      Куб кирпича в Успенском не рухнет со свода…

      На высоте этой вопли столицы глуше.
      Медная кровля то крута, то полога.
      Прочно держусь! И здесь я делаюсь лучше
      От страха упасть и от близости Бога…
      1998
   Опубликовано: журналы "Новый мир", "Плавучий мост", Антология МАГИСТРАЛЬ