Нет пророка без порока

                «У всякого попишки свои тёмные делишки». (Пословица)

Январь 2022 года. Ещё месяц до страшных событий, изменивших в очередной раз ход мировой истории.

Церковь Смоленской иконы Божией Матери при Смоленском кладбище в Санкт-Петербурге.
К молодому, дородного вида батюшке, подошёл высокий, стройный пожилой мужчина в длинном, светлом пальто.

- Вы меня извините, не знаю, как к Вам обращаться; вот 50 евро, и я бы хотел заказать молебен по убиенному отцу моему, Виктору Павловичу Кашину.  В шестидесятых годах он служил священником в этом храме. Да и жизнь моей мамы была тесно связана с этой церковью.
- Я отец Никодим. Здравствуйте уважаемый! От чьей же злой руки пострадал Ваш батюшка? Не могли бы Вы мне рассказать о своём отце? Какая трагедия послужила причиной гибели его? Дело в том, что мне поручено протоиереем нашим, составить летопись этой церкви. Если, конечно, у Вас есть на то время и желание. Но я Вас очень об этом попрошу. Пройдёмте в наш кабинет.

Войдя в помещение рядом с алтарём, мужчина, оглядевшись, произнёс:
- А ведь я здесь бывал много раз мальчишкой. Правда, тогда вид был несколько иной, бедный. Стены, когда-то побеленные, в ту пору были уже серого цвета. Так что бы Вы хотели узнать о Викторе Павловиче?
- Любая мелочь из его жизни мне интересна и важна. Присаживайтесь, пожалуйста, в кресло. Минеральной воды, кофе или чай? А может рюмочку коньячка?
- Хорошо, расскажу Вам то, что запомнил, из увиденного и услышанного от других, о нашей семье. Начну рассказ свой издалека, чтобы Вам стал понятен весь уклад и условия жизни священника того, советского периода истории нашего государства.

Сегодня я приехал в Петербург, где родился и прожил до сорока лет. Теперь я живу в другом городе, в другой стране. Отец почему-то не любил рассказывать о своём детстве. Всё, что я знаю: в семье их было двое детей, мой отец и девочка Татьяна. Мой дед, Павел Прокофьевич, пел в церковном хоре и часто брал туда с собой детей. Они были в хоре на подпевках. Это, собственно, во многом и определило судьбу отца и его сестры, Татьяны Павловны. Она стала певицей Большого театра. Отец мой получил хорошее образование. Окончив институт до начала Великой Отечественной войны, работал конструктором. На фронт он попал в самом начале войны. Под городом Варшава получил тяжёлое ранение, от которого так и не смог полностью оправиться.

Закончилась война. Тогда профессия конструктор предусматривала постоянную работу за чертёжным столом, но из-за малоподвижности правой руки после ранения, он уже не мог этого. Нужно было искать новую работу. Тётя Таня, сестра отца, посоветовала ему пойти учиться в Ленинградскую Духовную семинарию. Папа, последовав её совету, поступил туда, легко сдав вступительные экзамены. Устроилось у него и с жильём. Татьяну Павловну в ту пору пригласили служить в Большой театр в Москву, и её комната, полученная от ленинградского оперного театра, теперь пустовала.

По окончании Духовной семинарии, Виктор Павлович был направлен в этот приход на Смоленское кладбище. Вскоре ему предоставили от церкви комнату в доме на Московском проспекте, вблизи Новодевичьего монастыря.

Хочу пару слов сказать о нашем доме, ведь в нём прошло моё детство и с ним связан большой кусок жизни моего отца. Но прежде о моей матушке Галине Степановне.

Мамочка моя происходит из маленького городка на Волге. Её мама, моя бабушка, работала при местной церкви. Моя будущая мама, считай, там, в храме, и выросла. И если бабушка была умеренно набожной, то Галя, отдала себя вере без остатка.  Время было послевоенное, трудное. Много людей забрала война, а кто-то, не выдержав трудностей провинциальной голодной жизни, перебрался в крупные города. Прихожан практически не стало. Тогда батюшка той церкви, зная такую набожность Гали, предложил ей перебраться в Ленинград, где в церкви при Смоленском кладбище служил протоиереем его приятель по Духовной семинарии.

Так всё и сладилось. Галя, тогда восемнадцатилетняя девушка, перебрались в Ленинград. Ей повезло и с жильём, мой будущий папа - Виктор Павлович, переехал жить в комнату, полученную от прихода, и предоставил Гале пустовавшую комнату своей сестры.

Виктор Павлович, как священнослужитель своего ранга, непременно, должен был иметь семью. Духовное начальство предложило ему в жёны смиренную, набожную Галю, которая была младше отца на 15 лет. Так мои будущие родители и стали венчанными супругами. Мама переехала в комнату к отцу.

Самое время теперь рассказать о квартире, точнее о комнате, куда привёз свою молодую жену Виктор Павлович.

Чтобы Вам, уважаемый, можно было представить мирок, царящей в коммунальной квартире, в котором жила наша семья, я должен чуть подробней рассказать о её обитателях. Мои осознанные воспоминания начинаются с 1961 года. Я запомнил этот год, потому, что тогда в космос полетел Гагарин.

Наша семья: папа, мама и трое детей ютились в четырнадцати метровой комнате. Но если быть точной, то комната эта была смежная с комнатой соседей, и от них нас отделяла тонкая перегородка и широкая двустворчатая дверь, которая была накрепко заколочена. На две комнаты была одна дровяная печь. Парового отопления тогда ещё не было. Печь топилась со стороны соседей. Это вызывало постоянные трения с ними.

В соседней комнате проживала семейная пара - Груня и дядя Вася. Лет им было в ту пору примерно под шестьдесят. У дяди Васи была открытая форма туберкулёза, он постоянно мёрз и поэтому они вечно топили печь. А нам было жарко. Им же мы мешали шумом, поскольку – дети. Ещё одними соседями была семья Высоковских, живших в третьей комнате: девочка Света, взрослее моей старшей сестры на два года, Мария Ивановна и Яков Абрамович, убеждённые коммунисты, рабочие обувной фабрики. Можно было часто наблюдать такую сцену, как мой отец и сосед Высоковский, устроившись у кухонного окна покурить, с жаром дискутировали на тему «есть ли Бог». Батюшка пытался парировать вопрос соседа, мол, если ОН есть, то почему Гагарин с ним там не встретился. Но я ни разу не слышал, чтобы они вспоминали военную пору. Хотя оба воевали и имели много боевых наград.

Все квартиранты ругались на, постоянно кашляющего, туберкулёзника Васю за то, что он, харкая в общую кухонную раковину, даже не смывал за собой. Знаю, что вызывали всякие комиссии, мол, у человека открытый туберкулёз, а тут дети. Но те объясняли, что живут люди и похуже.

Жизнь нашей семьи выстраивала мама по принципу, на первом месте Господь, а детям, уж что останется. Она раздавала еду бедным у церкви, мы же питались в основном кашами на воде, да картошкой. Из-за такого раболепия, знаю, что у родителей умер первый ребёнок, которого мама Галя не разрешила показать врачу.
Во многом нашей спасительницей была соседка Светочка. Она угощала нас едой, старшая сестра Ольга, донашивала её вещи. Мама Галя не разрешала нам надевать пионерские галстуки, и мы их прятали у Светы. Батюшка Виктор Павлович в воспитание детей не вмешивался, не пытался урезонить жену. Кроме работы в храме, его часто вызывали на дом, на отпевания. Тогда он облачался в длинную чёрную рясу, надевал большой крест, брал коричневый кожаный саквояж с нужными атрибутами, порой, уходил на несколько дней. Как я слышал от соседей, у папаши моего была любовница из его помощниц. А ещё отец, изрядно выпивал, хотя неопрятно пьяным я его не видел. Один угол в нашей небольшой комнате, занимал иконостас, под ним вечная батарея пустых водочных бутылок. Не помню, чтобы я видел нашего отца дома молящимся. Такое впечатление, что, придя, домой, сняв поповскую рясу, он снимал с себя и духовность. Отец никогда не обедал дома. Я как-то слышал, как мама его отчитывала, что, мол, шляется по ресторанам и ест там бесовскую еду даже в великий пост. Она часто ему говаривала, словно наверняка знала это: «Виктор Павлович, Вы постоянно играете с Богом в прятки. Вы не боитесь, что Он когда-нибудь Вас отыщет и покарает? А пасть возмездие может на голову мою, супруги Вашей венчанной, да детей наших».

Особенно нам, детям, было мучительно и голодно, когда мать, совершая паломничество в какой-нибудь дальний монастырь или церковь, брала нас с собой.  Помню сцену, произошедшую в Печорском монастыре.
Колонна служителей проходила мимо молящихся, вдруг мама Галя начала кидать к ногам церковников вещи из рюкзака. Там была и наша одежда, и Библия, и ещё что-то. Вызвали скорую, маму положили в психбольницу, за нами приехала тётя Таня, к тому времени из-за возникших проблем с голосом, оставившая сцену и вернувшаяся в Ленинград.

Тогда-то мы, после многолетнего стояния в очереди, наконец, получили отдельную квартиру в дальнем районе города. И пусть квартирка была из двух комнат, малюсенькая, после коммуналки казалась дворцом. Ведь там же была и ванна, и горячая вода.

Пока мама была в больнице, готовила и вела хозяйство Оля - старшая сестра. В ту пору ей было 14 лет. Мама вернулась из лечебницы нормальной, но подобные обострения возникали с ней вновь и вновь. Её помещали тогда на некоторое время опять в больницу. В больнице она и умерла. Когда мамы не стало,
мы справлялись сами, иногда приходила нам помогать тётя Таня.

Мы взрослели. Несмотря на такую жизнь, неплохо учились. А Оля, впоследствии, даже стала профессором, заведующей кафедрой в институте. Она купила кооперативную квартиру и жила отдельно. Я учился в школе с углублённым изучением французского языка. Окончив институт иностранных языков, стал переводчиком. На одном из приёмов познакомился со своей будущей женой – француженкой. Теперь я живу с ней в нашем доме в Леоне.

У моего старшего брата – Николая, жизнь складывалась неплохо: он работал продавцом в универмаге, в телевизионном отделе, что при тогдашнем дефиците товаров, давало ему хороший левый заработок. Разведясь с женой, жил он вместе с отцом, который после смерти мамы стал выпивать ещё сильнее. К этой, пагубной привычке пристрастился и Николай. Во время одной из таких совместных выпивок, отец с братом о чём-то сильно поспорили, и Николай ударил его ножом. Отец не выжил, брату дали длительный срок тюрьмы...

Вот так и закончилась жизнь служившего в этом храме Виктора Павловича Кашина – моего отца.

- Господи милостивый! – воскликнул отец Никодим. Сколько же страданий выпало на долю Вашего батюшки. Не совладал он с соблазнами искусителя. Вот и не подумаешь, что служитель нашей Церкви Смоленской иконы Божией Матери, довольно посещаемой в наши дни прихожанами, имел когда-то малый доход. Мы, слава Всевышнему, — перекрестившись, отец Никодим добавил шёпотом, — вовсе и не бедствуем. А я ведь не впервые слышу, что люди с душевной болезнью, могут быть прорицателями будущего, как и Ваша матушка. Возможно, это сам Господь глаголет их устами...

На фото Церковь Смоленской иконы Божией Матери в Санкт-Петербурге.