Помошнянская девушка. Прощай, школа!

Холодная весна и жаркое лето 53-го

Важные перемены!

Сейчас трудно вспомнить все события того очень важного для меня и для всех года. Училась, писала школьные сочинения. Александра Степановна делала упор на Маяковского и его поэму «Владимир Ильич Ленин», Аза Илларионовна – на Олеся Гончара и его роман «Прапороносцi». Мефодий Антонович требовал от нас знания на зубок всех тригонометрических преобразований, мы знали почти наизусть таблицу логарифмов. Между прочим, я скромно гордилась тем, что освоила с папиной помощью его логарифмическую линейку фирмы «Росметровес» 1931 года выпуска и запросто находила по ней и логарифмы, и антилогарифмы, и значения тригонометрических функций, не говоря уже об умножении и делении.

Все преподаватели торопились как можно плотнее набить наши головы знаниями и подготовить к поступлению в вуз. Нас даже рассадили поодиночке за партами, чтобы мы не списывали и не отвлекались разговорами, благо в десятом классе нас было всего девятнадцать человек. Правда, для таких виртуозов списывания, как Тамара Титарь и Слава Лагода, это не было препятствием. Тихая и скромная Тамара, с двумя длинными косами, соболиными бровями и честными глазами-вишнями ловко успевала передать сидящей сзади Ниле свою тетрадь для исправления ошибок. Я тоже не могла отказать в таких просьбах.

Впервые мы сидели с Нилой не рядом. Я помещалась на третьей парте в первом от двери ряду. Передо мной сидела Аня Ясницкая, и я могла любоваться крутыми завитками её вьющихся волос. За мной сидела сосредоточенная, редко улыбающаяся Нина Ивлева. А рослые Нила и Тамара Иваницкая сидели на двух последних партах в третьем ряду. Они теперь часто на переменах были вместе, и я ревновала Нилу, но не подавала виду и не устраивала сцен. Мне и самой нравилась Тамара, немного загадочная рыжая девушка с «сопрановым» голосом.
.
А между тем в стране было смутно. Шли процессы против безродных космополитов и убийц в белых халатах, т.е. против композиторов, писателей, артистов и врачей - евреев. Все советские люди должны были тоже клеймить их, но как можно было клеймить милую докторшу Цвинклис, которая лечила всю Помошную, или Якова Григорьевича Ракиту, который сам вдохновенно играл на скрипке и собрал вокруг себя всю художественную самодеятельность! А наш директор, дорогой Яков Исаакович Кравчик, орёл-артиллерист в синих галифе – он тоже безродный космополит?! Нет, в Помошной это было невозможно, у нас не было погромных собраний, но можно себе представить, как переживали эти люди.

             Смерть вождя

И вдруг шестого марта радио сообщает об ухудшении здоровья нашего вождя Иосифа Виссарионовича Сталина, а ещё через день – о его смерти. На самом деле, он умер пятого марта, но соратникам надо было как-то подготовить народ к страшному известию и самим подготовиться на случай чьих-нибудь притязаний на власть. В те дни многие люди, далёкие от власти, растерялись, потому что им казалось, что Сталин вечен, что он всегда будет у руля, что страна без Сталина немыслима, и вдруг такое… Я по природе не плаксива, но в школе при виде многих заплаканных лиц у меня подступили непритворные слёзы.

Собрался траурный митинг, меня попросили сказать что-то от имени молодёжи, и я дрожащим голосом говорила какие-то слова, потом взревели паровозные гудки, и мы навсегда простились с целой эпохой Сталина. Подумать только, когда я родилась, Сталин уже одиннадцать лет был у руля, и вся моя жизнь прошла при нём. Я и мои ровесники просто не могли себе представить, что могло быть иначе, нас ведь не посвящали в подробности борьбы за власть после смерти Ленина. Говорилось о двурушниках и предателях, но и мысли не допускалось о каком-то другом вожде. Мы твёрдо верили, что сам Ленин вручил Сталину руль на века.

Сталина положили в Мавзолей, где-то в центре кипели страсти, разоблачили антипартийную группу Молотова, Кагановича, Ворошилова и примкнувшего к ним Шепилова, но у нас в степной глубинке ничего не изменилось.


       Весна на школьных фотографиях

Нет, изменения были, но только в природе: пришла весна. Ещё не высохла грязь, а нас уже тянуло из класса на школьный двор. У Гены Харитонова появился фотоаппарат, он принёс его в школу и стал охотно фотографировать нас в разных сочетаниях. Качество фотографий невысокое, но в них, как говорится, ощущается аромат эпохи.. Вот стали перед объективом четыре десятиклассницы. У Лены Кравченко и Аллы Петровской модные мамины боты с широкими голенищами, которые надевались на туфли. На мне – резиновые сапоги-вездеходы, из-под кофты виден воротничок блузки, которую я сшила сама по бабушкиным заветам, с оборками для увеличения груди, которой у меня всегда было мало.  Зато у Аллы Рязановой – настоящие хромовые сапожки, которые ловко облегают ногу. Обе Аллы   солидно держат у бедра книжки.

Когда же стало совсем тепло, мы с Нилой сфотографировались у бездействующего фонтана возле школы. На мне школьная форма, а Нила вместо формы носила комбинированное платье из шотландки и чёрного кашемира. На ногах у неё замечательные туфли чешского производства «Цебо» с кожаными бубенчиками на шнурках. Эти туфли, предмет моих мечтаний, в нашем ОРСе стоили 300 рублей, сумма немыслимая, но Мария Александровна, мама Нилы, купила их. А я в туфлях кировоградского производства (100 рублей), которые мне два года назад купил сам папа (Кировоград входил в его дистанцию), и в белых носочках, по деревенской моде. Вокруг нас молодые деревья, побеленные к первомайскому празднику, а мы трогательно держимся за руки.

Одиннадцать экзаменов – не шутка!

Вот так вдвоём мы с Нилой в конце мая начали сдавать выпускные экзамены. К письменным экзаменам (русский, украинский и алгебра) мы готовились без авралов: днём просматривали старые работы, выписывали и заучивали эпохальные цитаты и основополагающие формулы, а вечером выходили на променад по платформе к приезду московского поезда или в кино.

На экзамене по русскому языку и литературе Александра Степановна была в очень красивой блузке, от неё пахло хорошей пудрой и духами «Полярное сияние». Я написала что-то правильное и прочувствованное про Печорина и получила законную пятёрку. Нила писала про гражданственную лирику Маяковского, в её сочинении что-то подчеркнули волнистой и поставили обидную четвёрку. Темы сочинений по украинской литературе мы с Нилой выбрали одинаковые:  Михайло Коцюбинский и его роман «Fata Morgana», результат – пятёрки. Аза Илларионовна, первая леди школы, пришла в платье из крепмарокена с кружевным воротничком, и была обворожительна.

Не знаю почему, но у нас сложился некий ритуал подготовки к устным экзаменам. В последний день перед экзаменом мы сходились дома у Нилы и начинали проверять друг друга по всему материалу. Как кошмар, запомнился экзамен по истории за три последних года. Мы закончили проверку только к утру. Чтобы не заснуть, мы охлаждали головы холодными компрессами и принимали кофеин в порошках, который был в аптечке Марии Александровны. На экзамен мы пришли первыми, всё ещё пребывая в возбуждении, но отметок дожидались уже в полудрёме. Прийдя домой, я упала на кровать и проспала до вечера, а, проснувшись, никак не могла понять, почему солнце всходит не с той стороны…

За месяц мы сдали одиннадцать экзаменов, никто тогда не вступался за несчастных школьников. Все десятиклассники сдали их более или менее успешно Владик Полупан и я награждались золотыми медалями, . Нина Ивлева и моя Нила – серебряными (Ниле  вывели четвёрку по русскому). Перед выпуском мы посетили местного фотографа и снялись для виньетки. Выпускной акт прошёл в обычном классе, нам выдали аттестаты, а медалей пришлось ждать довольно долго. По наивности, я думала, что моя медаль и в самом деле золотая.

Ещё до экзаменов Мефодий Антонович устроил нам праздник у себя дома с вишнёвым компотом и «снежками» из взбитых белков, сваренных в молоке. Мы расположились на просторной веранде его дома, и наш Мефодий со всеми расцеловался и всех пощекотал усами в присутствии супруги. А после вручения аттестатов в классе накрыли столы, мы выпили лимонада с пирожными, погуляли по Помошной в своих новых платьях и первых в жизни капроновых чулках и расстались до августа. Моё выпускное платье из того самого кимоно, в котором я когда-то явилась на ёлку в школе, сшила всё та же мама Лили Коваленко. Она долго ломала голову, куда поместить серебристые колёса и спирали, что украшали кимоно.

       Как мы выбрали институт

Пора было подумать о выборе института, другого пути мы тогда себе не представляли. Родители, мои и Нилы, отклонили всякие сумасбродные идеи насчёт учёбы в Киеве или Москве в пользу родной и знакомой Одессы. Тогда Нила и я решили поступать в институт инженеров морского транспорта, который одесситы называли водным институтом. Нам нравилась форма, которую носили водники: чёрный костюм с золотыми шевронами и фуражка или берет с «крабом». С нами поехал папа. Дорога в водный шла мимо института связи, который в 1935 году окончил папа. День был жаркий, мы притомились, и папа предложил нам зайти в его любимый институт. Там он случайно встретил одного преподавателя, своего однокашника, и они наперебой стали расхваливать нам прекрасные жизненные перспективы после окончания института связи.

Выбор факультета решался просто: радиофакультет перспективнее, к тому же там стипендия на 100 рублей больше, чем на факультете проводной связи, и на 190 рублей больше, чем в университете или лингвине. Почему больше, я узнала потом. Ещё один плюс в пользу института связи – это то, что он размещался рядом с домом, где жили дядя и бабушка  Наверное, папа надеялся, что я какое-то время поживу там. Короче, ни в какой другой вуз мы и не заглянули, а взяли да и подали документы в Одесский электротехнический институт связи имени А.С. Попова, изобретателя радио, на факультет радиосвязи и радиовещания, куда нас как медалистов зачислили без вступительных экзаменов. Сдали документы и поехали домой, оставив жилищную проблему на потом. Вот так незамысловато с подачи папы я выбрала свой жизненный путь, говоря высоким слогом.  Поступи мы с Нилой в водный институт, всё сложилось бы иначе, наверное. Там тогда, между прочим,  учился Миша Жванецкий (он на год старше нас)!  И кто знает, в какой порт  забросила бы судьба двух инженеров морского транспорта, не имеющих  одесской прописки…. Но  наша судьба выступила в лице моего отца, который считал связь, а тем более – радиосвязь, самым  лучшим занятием в жизни!

В ожидании новой жизни

     Лето 1953 года для нас с Нилой не отличалось от школьных каникул, потому что мы не сдавали вступительных экзаменов. Мы, конечно, думали об институте, в который так просто поступили, но на наш образ жизни это никак не влияло. По-прежнему, надев сарафан и повязавшись косынкой, я шла в огород\ По вечерам был полив истомившихся за знойный день цветов и грядок. По утрам – обязательное мытьё полов и завешивание окон ради прохлады. После полудня – шитьё немудрёной одежды и белья, глажка, починка, а для души – вышивание с обязательным радио. Перед сном и во время еды – чтение. Если бы не танцы (папа уже не возражал)  и променад возле клуба – монахиня да и только!

В начале августа мы отпраздновали восемнадцатилетие Нилы вкупе с Днём железнодорожника и стали ждать первого сентября. Ожидание заслонило все остальные события. Говорили только  кто куда поступил: Нина Ивлева – в одесский университет на исторический, Владик Полупан – в донецкий металлургический, Тамара Иваницкая – в московский полиграфический, Алла Петровская и Слава Лагода – в МАИ, Гена Харитонов – в сумское военное училище, Витя Козинец – в одесский гидротехнический, Сима Флейтерман – в педагогический, Миля Алексеенко – в лингвин… Сенсация, даже две: наша скромница Надя Сердюк выходит замуж за взрослого (!) мужчину Гуртового, а Мила Белоброва  – за старшего брата Аллы Рязановой, Анатолия, который уже учится в медицинском институте. А как же Славка Лагода?! Мила не стала дожидаться инженера-авиастроителя и сокрушила его жизнь. Слава ещё в институте стал утешаться водкой и умер, не дожив до сорока.

               За две недели до начала учебного года мы с Нилой спохватились и стали готовиться к студенческой жизни. На общежитие надежды не было, дядю неудобно стеснять моей персоной, там и так живёт бабушка, поэтому надо было снимать угол. Угол мы нашли после зачисления по записочкам, которые квартирные хозяйки оставляли у институтского вахтёра. Одесские углы – это особый разговор, пока только скажу, что нам казалось очень важным сшить себе длинные ночные рубашки, так как спать мы будем в одной комнате с хозяйкой, совсем чужим человеком.

Имея о ночных рубашках весьма слабое представление, мы купили в сельпо десять метров ситца немыслимой свекольно-сине-зелёной расцветки и скроили себе длинные и широкие балахоны до полу. Тёплым платьем нам будет служить наша школьная форма.  В местном ОРСе мне ещё весной купили демисезонное пальто, на два размера больше нужного, так что с экипировкой покончено. Портфели – вот, что нам нужно для солидности! К нашему удовольствию в сельпо завезли маленькие чёрные портфельчики, раскладывавшиеся надвое и скрепляемые пряжкой с замочком. Мы торжественно заплатили по тридцать рублей и купили себе по портфелю. Всё, мы готовы!

Впрочем, было ещё кое-что. Мой одноклассник, Гена Харитонов, как тогда говорили, хорошо ко мне относился, а я по легкомыслию разрешала ему относиться, то есть позволяла приходить в гости, беседовать подолгу с моей мамой и провожать меня домой после танцев. По дороге Гена меланхолично напевал песенку  из кинофильма «Юность Максима»:

-Скольки раз из-за вас мучилси, томилси…

По случаю окончания школы родители подарили Гене мотоцикл, небольшой «Ковровец», кажется. Этот мотоцикл стал частенько тарахтеть у наших ворот, и мы с Геной лихо мчались купаться километров за десять, на Чёрный Ташлык. Мне нравилась быстрая езда по просёлку вдоль лесополосы к прохладной речке, которая шустро пробивалась через гранитные выходы Волыно-Подольского щита, прежде чем слиться с Южным Бугом. Эти поездки примирили меня с тем, что Гена был на полголовы ниже меня, и с тем, что отметки позволили ему поступить только в Сумское артиллерийское училище, но высокомерное отношение к мальчику, увы, имело место.

Всё это время моя младшая сестричка Ирочка была рядом со мной, знала всё о моих одноклассниках, переживала за меня, но тихо оставалась в тени. Она перешла в шестой класс, хорошо училась, хорошела с каждым годом, но я, гадкая эгоистка, на этом празднике жизни забывала о ней и совсем не догадывалась, что жизнь разводит нас навсегда.  Мы пребывали в возбуждённо-беспечном настроении и не сознавали, что скоро навсегда расстанемся с родными, с отчим домом, что многих одноклассников не увидим больше никогда. Нас ждало светлое студенческое будущее.

Февраль 2002 года