Свершилось!

               
   Павлу Егорову было за что себя уважать. Он уже год служил в Народном Комиссариате Внутренних Дел. И с гордостью носил свою форму  - Родина доверила ему заниматься самой тяжелой, для многих «страшной»,  но крайне необходимой работой. Павел уничтожал врагов народа. Врагов простых и честных людей, среди которых он вырос и жил.
 Уничтожал буквально – Павел был бойцом расстрельного взвода. И раз в неделю приводил в исполнение справедливые решения судов и трибуналов, избавляя советскую землю от фашистских агентов, шпионов, убийц, саботажников, диверсантов-троцкистов и прочей разоблачённой нечисти.
- Вас, товарищи бойцы, совесть мучить никак не должна! Нет повода для этого, - говорил им на политзанятиях капитан Жарков. – Ваше дело – точно исполнить приказ. Без жалости, слюней и всяких там мыслей. Люди, которые получают заслуженные пули, - уже людьми быть перестали. Они хуже собак. Это должно быть непоколебимо понятно каждому из вас. Вы должны гордиться своей службой, а не сомневаться. Есть сомневающиеся?!
Дома над кроватью Павла висел вырезанный из газеты портрет Николая Ивановича Ежова. Теперь уже генерального комиссара государственной безопасности. Когда Павел приходил в увольнение, он всегда смотрел на эту вырезку, потому что ему казалось, что Николай Иванович Ежов даже с фотографического газетного портрета видит Павла и знает о нём всё. Как тот служит, как он  заботится о доверенном ему оружии, как и с кем проводит свободное от службы время. Павлу казалось также, что товарищ Ежов им доволен. О своих «отношениях» с Николаем Ивановичем Павел конечно никому не говорил, понимая, что это признак малодушия. Потому что разные фантазии – малодушие и слабость. Но он с этим борется. И об этом товарищ Ежов тоже знает.
Расстреливали по ночам. В тюремном дворе. Летом хватало света фонарей, зимой включали прожектор. Убивать Палу дозволили не сразу. Вначале он убирал убитого или убитых. Клал на носилки и уносил в подвальный морг. Куда потом девались тела, Павел не знал, и узнавать не пытался.
Его первым покойником был невысокий  человек с лысеющей головой по фамилии Горелик. Павел фамилию запомнил, когда Горелику ещё раз зачитывали приговор. Перед смертью Горелик не плакал, не кричал и никого не проклинал. После выстрела он просто упал на бок. Даже не успев схватиться за грудь. Это было весной…
Павел никогда не думал, что казнить будет так легко – до этого он считал, что убивать людей страшно. И непосредственно в миг нажатия спуска, и после, когда Павлу ничто не мешает вспоминать и представлять. Особенно перед сном. Но никто из  убитых Павлом ни разу ему не приснился. Так оно и должно быть…
Когда привели приговорённого к расстрелу, Павлу показалось, что он этого человека уже где-то видел. А когда включили прожектор, и член трибунала стал читать приговор, Павел этого человека узнал, хотя узнать в нём прежнего доктора Васильева было очень трудно. Сейчас перед Павлом стоял не тот весёлый  и румяный Иван Николаевич, который приходил к ним домой, чтобы лечить больного мальчика Пашку Егорова от скарлатины. Пока Павел был в жару, Иван Николаевич появлялся у них и утром и вечером. Когда Павлу стало легче Иван Николаевич стал заходить реже, но каждый раз что-нибудь приносил – яблоко, конфету или леденец.
«Как же это… - думал Павел, холодея, и начиная мелко дрожать. - Не может быть доктор Иван Николаевич врагом народа, предателем и шпионом! Это ошибка! Он  очень добрый, внимательный и прекрасный человек! И доктор он чудесный! Он спас меня от смерти. Его нужно отпустить, а не убивать! Пусть он и дальше лечит и спасает других. Пусть и его вылечат!»
Тёмное от измождения и щетины  лицо превратившегося в старика Ивана Николаевича заставило  сердце Павла впервые за время службы болезненно сжаться   - левый глаз доктора заплыл или был выбит, чёрные губы распухли. Потом Павел заметил, что левая рука доктора висит плетью.
«Нет! Нет! Это ошибка, это невозможно. Так быть не должно! Что же я делаю?! Что через минуту буду делать?! Как я здесь оказался и почему до сих пор ничего не понял? Господи, прости! Господи, прости! За всех, кого я убивал! За всех!  Как же это… Не я должен убивать, а меня! Господи, прости. Господи, исправь мои ошибки!»
Павел хотел закричать, броситься на читающего приговор, сделать что-то ещё, но испугался. Движимый страхом и привычкой послушно исполнять приказ, он поднял винтовку, прицелился и после слов «…привести в исполнение!» выстрелил.
И почувствовал раскалённую спицу в сердце. Почувствовал, как пуля его пронзив, и окатив огнём, тупо воткнулась в кирпич стены. Последнее, что он увидел перед тем, как кануть в небытие, был окружённым мраком свет  прожектора, слепящий теряющие зрения глаза. Последняя  мысль   Павла была  быстрой,  легкой и радостной: «Свершилось!».  Она сверкнула и исчезла  до того, как его тело мягко упало на припорошённую снегом твердь…
Свершилось!