Часть вторая. V

V
  В районном отделении полиции у меня сняли отпечатки пальцев, сфотографировали и проводили в тюремную камеру. Посадить хотят, – думал Саша, – а может и вправду отправят в лагерь для заключённых после суда и попробуй, докажи, что не виноват, тем более что дежурный в отделении сказал мне, – Ты у меня сука на Колыму поедешь! Вот интересно был бы я преступник, то когда бы ещё везли в отделении курсанты, я бы попросил их остановить, будто бы очень сильно хочу в туалет. Они полюбому бы выпустили меня на минуту из машины-клетки и хоть их трое, но оружие огнестрельное только у одного, и я нисколько не сомневаюсь, что с лёгкостью и без особого напряга их бы перебил, после чего на этом же автомобиле мог скрыться. Но зачем? Для чего бежать, ведь я не виноват, да и далеко не уйти всё равно задержат и не дадут выехать даже из города. Наверняка настоящих и опасных нарушителей закона так не перевозят, как везли меня практиканты полиции, – размышлял Саша.
  Сидеть в камере и ждать пришлось не очень долго, потому как вскоре Батурина привели на разговор к майору.
– Ты за денежки мать родную продашь! – С издёвкой в голосе промолвил майор с козлиной бородой.
  Батурин молчал.
  А к вечеру ты уже ощутишь член в заднице! – Продолжал майор.
Хорошо понимая, что меня здесь никто не будет слушать и выяснять виновен я или нет, Саша решил не говорить майору ответных гадостей.
  Майор закурил и вымолвил, – Ну, что дурака будешь валять или в изолятор временного содержания в ивс поедешь?
– Поехали в ивс, – ответил я.
– Ну, вот и молодец! – С радостью воскликнул майор.
  Батурина увели в камеру.
    Перед тем как Батурин впервые оказался в камере у него забрали ключи от дома, православную икону на веревочке с шеи, студенческий билет и шнурки от кроссовок. А вот часы с руки он сам отдал старшему из курсантов-практикантов и просил его передать их отцу Саши, надеясь, что будущий офицер полиции так и сделает. Эти часы символически очень много значили для Саши, они были ему подарены на день рождения и на циферблате имели рисунок подводной лодки, как память о том, что его дед был подводником офицерского состава. Батурин вообще очень любил и уважал своего деда, и не существовало в его памяти большего авторитета по жизни, человека порядочного и живущего по совести, чем его ныне покойный дедушка.
  В камере я находился не более чем сорок минут и меня вновь доставили к майору.