Как Гай Юлий Цезарь стриг овцу, не портя шкуры

REX LUPUS DEUS
Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа.
В течение двух с половиной месяцев, проведенных диктатором Гаем Юлием Цезарем по возвращении из усмиренного им Египта (транзитом через Малую Азию) в Граде на Тибре до начала похода покорителя страны пирамид против закрепившейся в римской Африке враждебной ему республиканской группировки «помпеянцев» (сторонников уже разгромленного к тому времени Цезарем в битве при Фарсале, бежавшего в Египет и подло убитого там полководца и политика Гнея Помпея Магна) «потомок богини Венеры» успел принять  и провести в жизнь целый ряд важных решений. Действовал Цезарь, как обычно, быстро и ни с кем особо не советуясь, а если и обсуждал свои намерения, то лишь с узким кругом своих ближайших друзей и секретарей, представлявших собой своеобразный негласный комитет или личный кабинет при диктаторе - «консилий» (переименованный в эпоху поздней Римской империи в «консисторий»). Во всем беспрекословно повиновавшийся диктатору «карманный» столичный сенат, не допущенный  к обсуждению задуманного Цезарем, просто ставился «потомком богини Венеры» перед  свершившимся фактом и послушно голосовал (естественно - единогласно) «за». Впрочем, столь единодушный «одобрям-с!» ни на мгновение не вводил проницательного Цезаря в заблуждение относительно истинных чувств, испытываемых по отношению к нему «занесенными в списки отцами» в сенаторских черных башмаках и латиклавах.
Само собою разумеется, на решения Гая Юлия не могло не оказывать влияния все более заметное и ощутимое укрепление позиций его соперников в гражданской войне - республиканцев-«помпеянцев» - во все еще удерживаемой теми римской Африке. Старый, аристократический Рим проснулся, вышел из оцепенения. Скованная страхом за свою жизнь и имущество высшая римская знать, покорно припавшая бы  к ногам победителя при Фарсале, прибудь он в Рим сразу же после одержанной над Помпеем в Фессалии победы, теперь начала понемногу поднимать голову, лелея надежды на лучшее. Kак знать, возможно в конечном итоге победит все-таки не дело Цезаря, а дело «помпеянцев» - партии сенатской олигархии? Вдруг «сынам свободы» все-таки удастся взять, да и избавиться от автократора?  Надежды на скорое избавление от самодержца питали все усиливавшуюся подпольную оппозицию, проявлявшую все большее нетерпение и все большую активность. Поскольку столичные олигархи за прошедшие месяцы  успели привыкнуть к  демонстративно проявляемому новым хозяином Римского государства милосердию - «клементии» - и «толерантности», они все меньше притворялись и маскировались – не говоря уже о том, что целый ряд высокопоставленных и жестоковыйных римских «нобилей»-аристократов и вовсе не собирался превращаться в опытный объект для испытания «клементии», долготерпения и великодушия ненавистного диктатора. Некоторые из них принимали свою реабилитацию Цезарем не с благодарностью, а с недовольством, иные же даже и не думали молить Гая Юлия об отпущении им их грехов перед ним, вольных и невольных.
Столкнувшись с этой все возраставшей глухой (пока что) оппозицией «нобилитета», Цезарь был вынужден искать себе союзников среди столичного простонародья - плебса. Единственным доступным ему в сложившейся обстановке и в то же время – самым верным и надежным способом завоевать сердца столичных плебеев было принятие финансово-политических мер в интересах последних.
Но это было чревато для «потомка богини Венеры» опасностью оказаться в ситуации «цугцванга». Цезарь не мог и не должен был делать ничего, что грозило вызвать недовольство его лучших, вернейших и главнейших союзников – римских финансистов, ростовщиков  и откупщиков, представителей «всаднического» сословия, ordo еquеstеr. Перед Гаем Юлием со всей остротой  встала неразрешимая, на первый взгляд, задача – стричь овцу, не портя шкуры. Поскольку время не терпело, у него имелся хороший повод  ограничиться лишь самыми минимальными и необходимыми мерами (или, говоря по-латыни - minimum minimorum), носящими частично чисто и явно временный характер. Тем не менее, диктатору, с привычной ловкостью, все-таки удавалось кое-как лавировать между «всадническим» и плебейским «фронтами», используя излюбленную им,  испытанную временем политику «сдержек и противовесов».
Предпринятые до прибытия Цезаря из Египта в Рим действия заместителя Гая Юлия - «магистра конницы» Марка Антония - против популиста Долабеллы, поднявшего в Риме восстание в 47 году, не были одобрены Цезарем. Мало того, диктатор перенял и взял на вооружение многие пункты программы демагога Долабеллы, правда, с определенными и немаловажными корректурами и оговорками. В отличие от Долабеллы, Цезарь – сам в прошлом крупный должник, не решился ни взять на вооружение популярный лозунг «новых таблиц» (лат. tabulaе novaе), то есть – полного аннулирования задолженности, ни принять однозначно сторону кредиторов. Как уже говорилось выше, вследствие начала гражданской войны в Риме и Италии сложилась проблематичная ситуация с невыплатой долгов. Кредиторы, вынужденные ссужать деньги сначала «помпеянцам», а затем и Цезарю, начали требовать скорейшего погашения долгов от обычных заемщиков, те же не могли погасить кредиты из-за нехватки наличности. Единственным средством рассчитаться с кредиторами была распродажа имущества, однако из-за начала войны цены на наиболее дорогие в античную эпоху товары - землю и недвижимость - резко упали. Вместо этого Гай Юлий постановил оценивать все имущество должников по его довоенной стоимости, а кредиторов обязал принимать это имущество в зачет уплаты долгов. Цезарь повелел владельцам жилья зачесть должникам проценты в счет капитала, то есть - общей суммы задолженности (вследствие чего кредиторы потеряли, по разным источникам, от четверти до трети той суммы, что им причиталась), и сложить часть квартирной платы с наиболее бедных квартиронанимателей.
«Он (Цезарь – В.А.) не оправдал не раз возникавших надежд на отмену долговых обязательств, но постановил, наконец, чтобы платежи должников заимодавцам определялись той стоимостью, какую имели их имения до гражданской войны, и чтобы с общей суммы долга были списаны все выплаты или перечисления по процентам; а это сокращало долг почти на четверть» (Светоний).
Однако, поскольку, данная мера, принятая Цезарем, имела разовый характер, и, к тому же, способствовала оживлению денежных операций, ибо позволила опять брать новые кредиты, финансисты с нею смирились. Кроме того, он на год освободил от внесения квартплаты тех, кто платил за жилье в городе Риме до двух тысяч, а в италийских муниципиях – до пятисот сестерциев аренды. Хотя эта мера, также имевшая разовый характер, ощутимо облегчила финансовое бремя плательщиков, она не улучшила их положение в принципе.
После срочных мер по улаживанию долгового кризиса Гай Юлий принял и другие меры, направленные на оздоровление финансов Римского государства. В частности, именно при его диктатуре началась регулярная чеканка золотой монеты – «аврея», или «аурея» (лат. aurеus), в то время как до Цезаря золотые монеты выпускались в Риме лишь эпизодически. Кроме того, впервые на монеты было помещено изображение не умершего, а еще живого человека  –  угадайте-ка, кого? Правильно - самого диктатора.
Еще один принятый в указанное время тщанием Цезаря новый закон - lеx Iulia dе modo crеdеnti  еt possidеnti intrа Italiam - обязывал собственников к вложению части их капитала в земельную собственность. В наше время этот закон назвали бы принудительным, или вынужденным, займом. Посредством этого закона Цезарь намеревался добиться подъема италийского сельского хозяйства и одновременно стимулировать, в интересах стоявших за ним финансистов, оборот капиталов в Италии.
Имущество погибших в ходе гражданской войны противников Цезаря было продано с аукциона, что привело к  конфликту между  Цезарем и его наместником в Италии  Марком Антонием. Антоний «положил глаз» на имения Помпея Магна, чьи сыновья все еще сражались против сторонников Цезаря с оружием в руках, но вовсе не желал за них платить, предпочитая получить их от столь щедрого к соратникам диктатора даром, на что Гай Юлий не счел возможным согласиться. Цезарь нуждался в деньгах для пополнения своей военной казны, легионарии (воины регулярных армейских частей - легионов) и авксиларии (воины вспомогательных частей) – в жаловании, ветераны – в обещанном им полководцем-«дуксом» вознаграждении (пенсионе, или, выражаясь современным слогом – пенсии) за беспорочную службу. Крайне недовольный и разочарованный отказом, Марк Антоний уехал из Града на Тибре в одно из поместий Помпея (за которое так и не заплатил). Цезарь же не стал слишком пенять  на это и досаждать одному из своих самых способных военачальников.
Не забыл Гай Юлий также свою старую любовь и верную подругу Сервилию, мать «помпеянца»  Брута (возможно, зачатого ею вне брака от Цезаря и потому пощаженного им), предоставив ей возможность приобрести  по, прямо скажем, бросовой цене несколько весьма доходных имений, пошедших с молотка, что побудило Цицерона к очередной серии ядовитых замечаний. Но что Цезарю было до этого? Ведь «старая любовь не ржавеет»…
Кроме того, «потомок богини Венеры» начал энергично предоставлять своим сторонникам доходные места и почетные должности, одновременно обеспечивая себе тем самым возможность оказывать, при посредстве облагодетельствованных им друзей, влияние на те или иные сферы политической жизни Римской республики. Цезарь добился этого, не смещая никого из прежних, избранных обычным, законным, порядком должностных лиц - магистратов, а именно – путем простого увеличения числа чиновников - эдилов, квесторов, жрецов римской государственной религии. Вакантные места в римском сенате были также замещены сторонниками Цезаря. Причем новые сенаторы милостью Гая Юлия послужили в Риме «притчей во языцех», став предметом крайнего возмущения «староримской»  высшей аристократии.
В то же время Цезарь отказался от предложенного ему авансом пятилетнего консульства (обычно легислатура высших должностных лиц Римской республики - консулов - продолжалась всего год). Гай Юлий счел более уместным и, главное - разумным быть утвержденным в консульской должности еще на год (тем более что должность консула, в отличие от должности диктатора, была связана достаточно заметными ограничениями в плане полномочий). Вообще же римская государственная машина, худо-бедно, но опять пришла в движение, сенат вновь заработал, состоялись очередные выборы. И Цезарь, умело уладив,  как и подобало ему -  непревзойденному практику и оппортунисту –  все самые насущные и требовавшие безотлагательного решения вопросы, мог, наконец, вновь сменить гражданскую тогу на военный плащ-сагум и выступить в очередной поход.
Здесь конец и Господу Богу нашему слава!