Дороти Даннетт Король в грядущем

...

Уйдет богатство в никуда,
И родственники сгинут,
И человека заберет беда.
Один лишь жребий не окажется отринут, –
Чем будущее заклеймит вас навсегда.
(Речи Высокого. Старшая Эдда)

Часть 1. Теперь, когда творится колдовство

«Кто это?
                Похож на королевский отпрыск он.
                Венец над детским лбом сияет, знак
                Могущества...»
(Уильям Шекспир «Макбет». Акт 4, Сцена 1)

Глава 1

Когда настал 1000 год, Торкилу Амундасону было всего 5 лет, и едва ли он заметил, насколько все напуганы. Когда Англией правил Кнуд, Торкилу исполнилось 19 лет, и он слышал столько о старых чудовищах, сколько мог пожелать из раскрытых губ способных читать и писать мужчин. Правда, они не умели отличить нос корабля от его кормы.
Торкил понимал, - народ думает, приблизился день Страшного суда, ведь минула уже тысяча лет с тех пор, как появился на свет Светлый Христос в эпоху, когда мир захватили римляне.
Да, весь мир, за исключением Севера.
Римляне не завоевали Данию, или Норвегию, или Швецию. Они не захватили Ирландию, или его родные Оркнейские острова, или Исландию, на север от последних. Римляне одержали победу в Англии, начав с ее мыса и продвигаясь севернее, пока не натолкнулись на границу с Альбой. Там они воздвигли свою пограничную стену, растянувшуюся от моря до моря.
Последовавшие за римлянами варвары узнали все о Светлом Христе ко времени, когда Шарлемань с Папой основали огромную новую империю, простершуюся даже через океан. Пришедшие после варваров викинги почитали старых богов. 
Сам Торкил всегда отдавал дань уважения Тору. Толковали, что священников изумляли количества людей, уставших от Тора с приближением 1000 года. Оркнейские острова приняли крещение чуть ли не за ночь, за ними последовали Исландия и все те части Норвегии, куда королю оказалось добраться легче. Ирландия и Альба, разумеется, крестились вместе.
Альба, которую люди позднее назовут Шотландией.
Будучи ребенком, Торкил Амундасон довольно часто посещал Альбу на отцовском торговом корабле, направляющемся в Дублин, или являясь частью группы молодых парней, ищущих в Англии добычу.
Но на Альбу Торкил никогда не нападал, как и никто другой с Оркнейских островов или из Норвегии. На пике вторжения викингов король Альбы нашел способ купить мир. Он выдал свою единственную дочь и наследницу замуж за правителя Оркнейских островов, лежащих от него в 7 милях к северу и уже давно заселенных норвежцами. Рожденного от этого брака младенца он сделал эрлом Кейтнесса, самой северной из принадлежащих королю областей, из-за которой бессчетное число лет спорили с ним эрлы Оркнейских островов.
Оркнейско-Альбанский союз продлился лишь 6 лет. Когда эрла Оркнеев убили, а его супруга вернулась в Альбу, где снова вышла замуж, именно Торкиля Амундасона избрали на роль воспитателя и защитника полуоркнейского малютки, единственного отпрыска вышеупомянутого брака. Торкилю тогда было 20 лет.
20 лет, исполненных честолюбия. 20 лет, в которые он являлся единственным сыном в обширнейшем владении на Оркнеях после того, что принадлежало эрлу.
В течение некоторого времени лицезрение Торкиля, воспитывающего приемного ребенка, оказалось на Оркнеях темой для разговоров. Девушки, имевшие возможность лучше узнать конкретные взгляды Торкиля на отцовство, подшучивали друг над другом, наклонившись над расписными керамическими сосудами. Их отцы и братья обсуждали вопрос меньше.
И вот наступил день, когда один из трех старших братьев маленького эрла умер, а два других внезапно заметили, насколько откровенной стала критика Торкилем Амундасоном их правления, и насколько резко он принялся говорить о правах своего питомца, их наполовину альбанского брата.
Обоим эрлам Оркнеев это пришлось не по душе. Можно было подумать, что Торкиль Амундасон воспитывал мальчика для правления большей частью островов. Можно было даже подумать, что король Альбы, Малкольм, поощрял Торкиля. Так, без предупреждения, Оркнеи превратились для Амундасона в опасное место.
Торкиль перебрался с ребенком в Кейтнесс и, на расстоянии 7 миль от моря, продолжил свою осторожную кампанию.
Когда он совершил следующий шаг, ему исполнилось 25 лет. Люди говорили о Торкиле как о привлекательном, красноречивом, энергичном мужчине и прирожденном предводителе. Они восхищались тем, как тот обращался с воспитанником, не наказывая ребенка, если мальчик время от времени удирал в Альбу, чтобы навестить матушку. В любом случае, Торкиль не был тем, кто осадил бы короля, дитя альбанского дедушки.
Следующий одобренный всеми шаг Амундасона оказался предсказуемым. Он помог перейти в мир иной одному из объединения оркнейских эрлов. Цепочка событий, приведших к такому, была довольно сложна, но хотя голова эрла Эйнара оказалась отрезана в процессе кем-то другим, всю тяжесть вины, предварительно взвесив совокупность последствий, Торкиль взял на себя.
Отягощенные податями подданные эрла Эйнара, Амундасон знал это, едва ли его упрекнули бы. Выживший брат эрла Эйнара не относился к числу людей, способных сражаться. Король Норвегии, временный повелитель Оркнеев, совсем недавно рассорился с покойным эрлом и не собирался проявлять жестокость по отношению к его убийце, при условии, что Торкиль сам быстро доберется до суда и предъявит там свои объяснения. 
Поступив таким образом, Торкиль Амундасон, как и следует, покинул острова, передав мальчика матушке в Альбе. Он сел на направляющийся к норвежскому двору в Нидаросе (современный Тронхейм) корабль. Судну понадобилось два дня плыть на восток, чтобы достичь северо-западного побережья Норвегии.
Разумеется, король страны, Олаф, удовольствия от поведения Торкиля Амундасона не испытал. Он резко демонстрировал разочарование на протяжение всей зимы, вынуждая Торкиля два месяца оставаться в доме у родственников, прежде чем пожаловать ему, в конце концов, гостевые покои при дворе.
Достигнутое примирение принесло не более ожидаемого Торкилем. Ему пришлось постараться, чтобы стать приятным. Родственники Амундасона, Арнасоны, ходили в любимцах у норвежского властелина. А покойный эрл, один из управлявших Оркнеями братьев, не был Олафу другом, дабы тот ощущал необходимость облачиться в траур. Прошел Йоль, впереди ждала весна, и беззаботный парус уже плыл к дому, неся с собой взыскание и, возможно, один или два тщательно выбранных подарка, чтобы подтвердить преданность Торкиля, а равно и преданность его воспитанника, маленького эрла Кейтнесса и Оркнейских островов.
Так Амундасон выстроил план дальнейших шагов, пока этот негодник его не испоганил.

Глава 2

Если бы не праздник Весеннего Жертвоприношения, этого бы никогда не произошло.
Также можно обвинить прирожденное упрямство обитателей окрестностей Нидароса. Пока король Олаф с придворными участвовали в пасхальных службах на одном конце морской бухты, на другом полным ходом шли приготовления к празднованию Весеннего Жертвоприношения.
Намеки на предстоящее веселье доходили до ушей Торкиля Амундасона, но он не придавал им значения. Его норвежские родичи могли перешептываться, но это Торкиля не касалось. Он вынес питание в пост сельдью, вынес разбавленное водой вино, вынес занудство саксонской латыни епископа Гримкелля: неужели искупление требовало чего-то большего? Пусть Арнасоны перешептываются, это их дом. Амундасон надеялся через две недели отплыть. Покинуть Норвегию и вернуться в Кейтнесс к воспитаннику. Вернуться к планам на будущее на Оркнеях.
Кто рассказал королю о празднике Весеннего Жертвоприношения, Торкиль так и не выяснил, но подозревал, что тут постарался его родственник, Кальф Арнасон. Кальф отличался низкорослостью, рыжиной и отсутствием сдержанности. Все знали, на что похожи зимы на севере. После 6 месяцев с женой, ни один мужчина в здравом уме не откажется от возможности обменять долгое время у домашнего очага на неделю пиров и торговли, веселья и сражений верхом наравне с ухлестыванием за девицами. И все это на главной ферме в самом углу фьорда. Вреда никому подобное не причинит, напротив, каждый будет счастлив. При условии, что король ничего о готовящемся не услышит.
Король услышал о мероприятии по пути в церковь на первую утреннюю службу, когда еще был голоден. Следуя за Олафом вместе со свитой во вместительное деревянное здание, Торкиль заметил, - что-то не так, - но у него теплилась надежда, - происходящее не обязательно должно коснуться лично его. Амундасон готовился отплыть домой, хотя прекрасно развлекался и ни в чем, даже за столом, не нуждался. С собой он привез, в числе рабов своего странствующего хозяйства, принадлежащих ему женщин и мог одаривать их не более ранее подсчитанного. Торкиль также пользовался скромным успехом у придворных дам. Прибыв с Оркнейских островов, Амундасон мог похвалиться славой опытного путешественника, да и манерами он превосходил некоторых из мужей очарованных им прелестниц.
Супруга являлась тем, что Торкиль никогда не стремился приобрести. Брак и законные сыновья не могли принести ему столько власти и могущества, сколько взращиваемый для Оркнеев воспитываемый в христианстве эрл.
После завершения службы король вскочил, словно попавшаяся на удочку рыба, и все остальные также поднялись. Властелин был слишком коренаст для 27-летнего мужчины и не обладал очень высоким ростом, но сражался с тех пор, как ему исполнилось 12 лет, и продолжал находиться в самой лучшей физической форме. Его крестильного имени никто не знал. Оно досталось правителю в период громких дней походов викингов в Испанию, Фрисландию и Руан, пока сон не вернул Олафа домой. Во сне ему сказали: «Возвращайся, и ты станешь королем Норвегии. Навсегда».
Он сидел на троне уже 4 года, сохранив свое имя – Олаф, принадлежащее первому норвежскому королю-миссионеру, обратившемуся в христианство также при помощи боевого топора.
Гости властителя, с уважением почтившие вместе с ним своим присутствием службу, не имели представления, зачем их туда впустили. Устроившись с остальными в монаршем зале для распития вина, Торкиль Амундасон увидел, как король прошествовал к ступеням Высокого Кресла и, обернувшись, начал декламировать. Затем, с хорошо скрываемым возмущением, Торкиль услышал то, что потребовалось сказать королю.
А тот объявил, что именно сегодня собрался поднять своих верных подданных-христиан в поход против язычников Спарбу, Эйнара, Вардала и Скона, чьи дьявольские ритуалы оскорбляют Светлого Христа и самого короля, повелителя грешников.
«С вашей помощью, мои дорогие тренделагерцы», - произнес властелин, - «и с помощью ваших друзей, мы пустим корабли Благословенного против дикарей, и они дадут Фрейе повод для оплакивания».
Не имевшие на себе металла, подняли в воздух ножи и стали ими хлопать по висящим на стене щитам. Торкиль забил в ладоши, лягнув ногой бочку. За неделю до отплытия ему придется поставить на кон жизнь и родной феод, чтобы помочь королю Олафу расправиться с крестьянами из Спарбу.
Кальф, кузен Амундасона, ухмыльнулся. Кальф, рыжеволосый родич, спросил: «Почему хмуришься, Торкиль? Все знают, как ты умеешь управляться с мечом. Покойный эрл Эйнар Оркнейский это бы подтвердил. Развлекись, завоюй добычу и заслужи милость твоего короля Олафа. Она понадобится тебе скорее, чем можешь представить».
Насмешки от Арнасонов удалось бы сравнить с угрозами от кого-то другого. Торкиль парировал: «Ты о чем? Король милостив ко мне».
«Да, милостив», - ответил кузен. «Но знаешь ли ты, чей корабль причалил в прошлом часу? Вряд ли он прибыл сражаться. Но обязательно дождется, когда король вернется из Спарбу. Нидарос посетил эрл Брузи с Оркнеев. Ну ты помнишь. Ты еще его брата в прошлом году убил».
Торкиль улыбнулся. «Я защищался. Где здесь преступление? После гибели брата эрл Брузи стал теперь богаче. Ему принадлежит треть Оркнеев. И я не боюсь эрла Брузи».
Глаза Кальфа округлились, они были бледно-голубыми и смотрели наивно. «Тогда зачем он здесь?» - поинтересовался Кальф.
Затем, - подумал Торкиль, - что этот порожденный адом паренек успел что-то натворить. Мне вообще не стоило так надолго оставлять его с матерью. Хотя, я бы либо его оставил, либо оказался бы объявлен вне закона. Придется заручаться прощением короля Олафа. Придется позволить эрлу Брузи успокоиться и насладиться его двумя третями Оркнеев, договорившись со своей совестью. Брузи далеко не вспыльчив. Он никогда не причинит вред младшему брату из Кейтнесса. Своему младшему сводному брату и воспитаннику Торкиля. Настырному юному идиоту, который, вместо того, чтобы оставить все на усмотрение старших, совершил какую-то глупость, вынудившую Брузи приплыть сюда и жаловаться.
«Зачем здесь эрл Брузи? Представить не могу», - ответил Торкиль Амундасон. «Вероятно, из-за новой жены, или из-за нового кузнеца, кующего мечи, или из-за древесины. На Оркнеях у некоторых всегда скудные хранилища».
Как только ему удалось сбежать от Кальфа, Торкиль принялся спрашивать о приплывшем с Оркнейских островов эрле Брузи. Но люди или ничего о нем не знали, или не были готовы поделиться имеющимися у них сведениями. При звуке затрубившего с набережной на сбор рога Торкиль влился в флот короля Олафа, состоящий из вооруженных топорами бойцов. Он знал едва ли больше выраженного в намеке Кальфа. При возвращении его ожидали проблемы. Поэтому, пока может, Амундасон должен достойно сражаться во славу Олафа.
В конце концов, праздник Весеннего Жертвоприношения даже не успел начаться, когда 5 кораблей во главе с личным судном короля Олафа, Шарлеманем, тихо выскользнули во тьму фьорда, и высадившиеся в ночь три сотни мужчин окружили большой деревенский дом Маэра в Спарбу. Гости спали, животные – переступали в загонах, в деревянных сараях шуршали мыши, сновавшие между бочонками с элем, маслом и мукой, бочками со свининой и говядиной, ящиками с засоленной рыбой, грубой волосяной шерстяной тканью, перьями, жиром тюленей, беличьими шкурками и всеми остальными драгоценными вещами, которые северяне везут на продажу или на обмен. 
Внутри каменного домика находилась старая деревянная статуя Тора, перед ней лежали бревна, собранные для сооружения тут большого костра. Король Олаф запалил жертвенный костер и повел кричащих воинов за собой. Гости и домашние Маэра вскочили с кроватей, схватив оружие, но отпрянули при виде сужающегося вокруг них кольца топоров, копий и стрел.
Потом говорили, что в плен взяли каждого, а король Олаф велел предать казни Ольва из Эгга, главаря, да и помимо него еще многих. Конечно, пока имущество из загонов грузили на корабли, монарх послал солдат прочесать край, чтобы разорить его и разграбить, как могло ожидаться от друга Одина.
Кальф Арнасон попросил, и ему позволили жениться на богатой вдове Ольва, забрав себе также ее юных сыновей и все принадлежащие женщине плодородные земли.
Торкиль Амундасон вернулся к кораблям с мечом, наравне с другими обагренным кровью, участвовав в битве с обычным для него мастерством и избегая взглядов тех из людей Маэра, с кем был дружен. Он ни от чего не пострадал и не преминул до отплытия поздравить Кальфа.
Амундасон, в отличие от оставшихся, не храпел на обратном пути на кубрике, переполненном свининой и свежим пивом, с золотыми кольцами на руках. Как и его родич Финн, старший брат Кальфа. Финн проронил: «Твой маленький воспитанник – один из оркнейских эрлов. Расскажи мне о парнишке».
Рассказать ему о парнишке. Весла взметнули назад промозглый апрельский воздух, и Торкиль теснее запахнул свой тяжелый плащ. «Что тебе рассказать? Ты же видел его прошлым летом, когда за мальчишкой посылал король Олаф. Он не симпатяга».
«А это важно?» - поинтересовался кузен Финн. «При том, что его мать – принцесса Альбы? Парень кажется тебе трудным?» Туника Финна в области груди, как и кожаная часть одежды была замарана чей-то засохшей кровью, сползающей, когда он пытался ее оттереть. Все называли его самым прямолинейным из Арнасонов.
Торкиль поднял аккуратно подстриженную бровь. «Трудным? А твои дочери – трудные? Они топают ногами, и нянька их шлепает».
«Я слышал, он привязан к третьему мужу своей матери», - произнес Финн, и его мягкие голубые глаза округлились, подобно морским голышам. «В Альбе она вышла за правителя области. Мальчишка действительно помнит об Оркнеях? Он захочет взять свою долю, когда ты ее для него добудешь? Ты 7 лет занимаешься его воспитанием, но так и не подумал сказать, как зовут парня. Как его имя? Торфинн?»
«Парня зовут Торфинн», - коротко согласился Торкиль. Языческое имя, как и его собственное, но не использовал это имя Амундасон по другой причине. С подобным мальчишкой приходилось следить за тем, что происходит за спиной, наравне с тем, что происходит впереди. Закрепление за воспитанником имени не повысит уровень власти над ним воспитателя. Да и иные мотивы тоже существовали. Торкиль прибавил, услышав в своем голосе резкость: «Спрашиваешь, чем меня привлекает воспитание подобного мальчишки?»
Мягко изучающие глаза смотрели прямо на него. «Не совсем», - в конце концов, ответил Финн. «Не то, чтобы это было нетрудно угадать. Мне только интересно, ты ведь полагаешь, что взял на воспитание не того ребенка?»
У основной мачты кричали чайки. Совсем рядом, перебивая поскрипывающую древесину и напор морских волн, раздавался стук кидаемых костей, слышались мужские голоса и грубое вздымание животов спящих. Торкил спросил: «А какой еще есть ребенок?» Но ответ был ему известен. Из 4 старших братьев мальчишки только один имел сына.
«Какой еще?» - удивился Финн. «Рогнвальд, сын эрла Брузи. 10-летний и такой смазливый, что вместо одной матери, у него, кажется, могло быть пятьдесят. Он тут вместе с отцом. Знаешь, что эрл Брузи в Нидаросе?»
Юный Арнор Тордарсон, сочинитель песен, остановился рядом с ними с веером жарко дымящейся на вертелах баранины. Торкиль вежливо взял один, словно прерывание разговора не имело для него никакого значения. Амундасон переспросил: «Так ты видел эрла Брузи?» И обнажил зубы для укуса мяса.
«И говорил с ним», - сообщил Финн, глядя, как Торкиль пережевывает пищу. «Он только что беседовал с королем. Не хочешь узнать, зачем Брузи сюда приплыл? Ты же убил его брата. Или приготовил все для того необходимое».
Торкиль направил все свое внимание на мясо. «Если тебе известно, почему эрл Брузи тут, полагаю, ты мне об этом поведаешь».
Финн сообщил: «Он тут не из-за убийства. Брузи приехал пожаловаться королю на твоего воспитанника. Торфинн, его младший сводный брат, кажется, пообещал не устраивать эрлу мирной передышки, пока Брузи не передаст ему половину Оркнеев».
Вопреки самому себе, Торкиль покраснел, и его лицо расплылось в улыбке. Будто стремился сказать именно это, он согласился: «Кажется справедливым. Торфинн и Брузи – единственные оставшиеся в живых братья».
Финн воспротивился: «Брузи – взрослый мужчина с сыном на руках, а Торфинн – всего лишь ребенок от матери-чужестранки. Эрл Брузи требует как свою треть Оркнеев, так и завещанную ему убитым тобой братом. Король Олаф согласен».
«Правда?» - удивился Торкиль. «Торфинн», - проносилось в его голове. «Торфинн, глупый недоросток, самоуверенный маленький идиот».
«Да. Король согласен, если понадобится, поддержать дело Брузи с помощью войска», - мягко продолжил кузен Финн. «Разумеется, не без корысти. Король Олаф ничего не отдаст просто так».
«Чего бы король не захотел, уверен, Брузи ему вручит», - заметил Торкиль. Корабль натолкнулся на течение, и Амундасон отбросил наполовину съеденную баранину.
«Королю нужны права независимости», - уточнил Финн, - «относительно всего принадлежащего Брузи на Оркнеях наследства. Обладание двумя третями островов. Конечно, Брузи согласился».
«Стоя на коленях?» - спросил Торкиль. И рассмеялся.
«Естественно, стоя на коленях», - подтвердил кузен Финн. «Поэтому мне и интересно, того ли юного государя ты выбрал в воспитанники?»
К счастью, Торкиль опять рассмеялся. «Думаешь, я мог бы найти пребывающего в нежной юности Рогнвальда более выгодным для себя? Но сначала мне пришлось бы отправить в мир иной его отца Брузи, не так ли? И какая мне вышла бы польза, если его земли отныне принадлежат королю Олафу?» 
Глупый, недоросток, самоуверенный маленький идиот. Еще долго после окончания разговора в ушах Торкиля бились эти слова. Он едва ли заметил перемену в ритме весел, когда флот приблизился к Нидаросу. Как не заметил толчеи вокруг и высокого, позолоченного профиля Шарлеманя, приставшего к берегу там, где полдня назад сошел на землю король.
Амундасон впервые очнулся от обуревавших его мыслей, когда обнаружил, что судно встало на якорь, а на пристани возник мираж, кошмар, причудливый и знакомый силуэт того, кто, с точки зрения Торкиля, должен находиться дома, в безопасности, в пяти сотнях милях на запад от Нидароса.
И это был не приплывший с жалобой эрл Брузи. И не смазливый юный Рогнвальд, его сын. Хмурого молокососа, худого словно наполовину развязанная плеть, с чудовищными бровями, топорщившимися метелкой черных волосков над водянистыми глазами, большими будто желуди.
Парень поднял руку и позвал. Его голос даже не начал ломаться.
«Торфинн», - проронил Торкиль, и само имя прозвучало как скрип. Здесь, в Норвегии, в Нидаросе, на пристани короля Олафа, стоял эрл-дитя Кейтнесса и Оркнейских островов. Его воспитанник.
Торкиль Амундасон осторожно выбрался на берег. Осторожно подошел к воинственному негоднику, на котором в течение 7 долгих лет были сосредоточены его надежды и встал перед ним. Он произнес: «Торфинн Сигурдарсон, сделаешь хоть один неверный шаг, и я оттащу тебя в ближайший дом и изобью стулом».
До настоящего мгновения Торкиль не помнил, что кузен Финн находится рядом. Торкиль беспокоился только об одном, как и очень часто до этого, он тревожился, исследуя лицо паренька, напрасно разыскивая в упрямых и воинственных чертах, в чуть вытянувшемся носе, в стиснутых губах и во взгляде, бросающем вызов, то, что относилось конкретно к нему. Мальчишка пискливо заявил: «Торкиль Амундасон, мне почти 13 лет, я – человек взрослый, а ты - мой слуга. Кто позволил тебе убивать людей в землях Маэра для Норвегии?»
«Мои кузены», - ответил Торкиль. Он взял парня за руку и развернул того на ходу в направлении пожалованного ему дома. Мальчишка высвободился. «Я не заметил», - прибавил Торкиль, - «чтобы ты возражал, когда голова эрла Эйнара покатилась в огонь».
«Имеешь в виду, что ты бы пришил ее обратно?» - изумился высокий голос. «Ты там правильно поступил. Доля земель, принадлежавшая Эйнару, перешла к Брузи, а тот кинулся в Норвегию скандалить, стоило мне только выразить недовольство. Ты же не знал, так как отсутствовал. Ты благополучно удрал в Норвегию».
«Полагал, ты способен вытереть свой нос», - ответил Торкиль. «Ошибался. Ты глупый идиот: разумеется, эрл Брузи кинулся в Норвегию, если ты стал ему угрожать. Я же просил тебя посидеть тихо и ничего не предпринимать. Ничего!»
Крутая и выложенная булыжником дорожка между деревянными и покрытыми соломой жилищами была заполнена покрикивающими людьми и телегами, - происходила разгрузка кораблей. Так как мальчишка тотчас не ответил, Торкиль толкнул его в пространство между двумя плетеными изгородями и спросил: «Итак, как ты угрожал Брузи? На случай, если я не угадаю». Позади них, Амундасон с горечью это сознавал, терпеливо стоял готовый прийти на помощь Финн.
«Я сказал ему, что ты придешь и проделаешь дырки в его гобеленах», - пробормотал парень. Он был высок для своего возраста, как утверждали женщины, но обладал столь неудачным телосложением, что это не играло роли в общем восприятии внешности Торфинна. На ходившем меж изгородей сквозняке глаза мальчишки снова заслезились.
Торкиль произнес: «Ты заявил им, что пришлешь войско деда. Заявил, что или заберешь половину Оркнеев, или король Альбы Малкольм нападет. Не так?» Несмотря на контролируемый тон голоса, дышал он тяжело, во взгляде мальчишки вспыхнули искорки, но затем тот уверенно отвернулся.
«У меня не было времени распыляться на подобное», - ответил воспитанник. «Считаешь себя моим советником, значит, посоветуй что-то разумное. Я только что вышел от короля Олафа. Он пообещал, что, если я не отдам ему власть над моей частью Оркнеев, тогда он сам возьмет ее и поставит управлять этой землей подотчетного ему эрла».
Повисла почти осязаемая тишина. «…И?» - спросил Торкиль.
«И я ответил, само собой, что не могу принести ему присягу на верность, ибо уже являюсь эрлом короля Альбы, моего деда, и его вассалом».
«А он, парировал, разумеется, распространением этой присяги исключительно на земли Кейтнесса, удерживаемые тобой благодаря матери, и тем, что король Альбы не имеет никакого отношения к Оркнеям, являющимся колонией Норвегии?»
«Разумеется», - согласился мальчишка.
«И тогда ты посоветовал Олафу убрать руки от твоей части Оркнеев, иначе король Альбы нападет?» Лающий голос было довольно легко спародировать. Любой другой парень оказался бы пристыжен.
«Я ответил», - рассказал мальчишка, - «что, будучи исключительно юным, предпочитаю вернуться домой и, прежде чем дать ему ответ, поговорить со своими советниками. Олаф ответил, что домой мне нельзя, но час на размышление он предоставит. И этот час уже на исходе».
Торкиль заинтересовался: «Зачем тебе понадобился час? Твой брат, эрл Брузи, только что стал вассалом Олафа в обмен на свою часть Оркнеев».
Парень приоткрыл рот. «Не верю», - вырвалось у него.
«Не веришь?» - поразился Торкиль. «А как могло иначе получиться, если ты спровоцировал своего брата Брузи бежать в Норвегию, когда вся Альба казалась ему угрожающей? Брузи требовалась помощь, и король Олаф понял, - он заплатит за нее достойную цену».
Парень проговорил: «Он не может использовать против меня такое оружие».
«Господи. Господи», - благочестиво произнес Торкиль. «Ему не следовало так делать, правда? Он обвел тебя вокруг пальца. Сначала Брузи приплыл в Норвегию с воплями, потом ты последовал за ним с криками. Вы оба своим поведением сподвигли Олафа принять Оркнеи в подарок. Вы оба или кто-то еще из его друзей станете управлять островами, но для него. И твой дед-король не нападет на Олафа. Не нападет, даже если ты никогда из Норвегии не вернешься. У него есть другой внук с гораздо более приемлемыми привязанностями. Да и кого во всей Альбе, Ирландии или Камбрии он найдет готового поднять парус и плыть сражаться за тебя?»
«Я заметил», - вставил мальчишка, - «что люди готовы убивать за деньги. Или за власть».
«Ну, у твоего деда совсем мало или вовсе нет и власти, и денег», - ответил Торкиль. «А теперь их нет и у тебя. Возвращайся и пообещай королю Олафу все, что тот попросит. Таким образом тебе удастся остаться здесь в живых. Потом плыви домой и сообщи новому супругу твоей матери, насколько преуспел его великий план. Идея принадлежала Финдлеху, правильно?»
«Нет. Идея принадлежала мне», - заявил парень. «Если я начну искать других учителей, не премину тебе об этом сказать».

Этим вечером глашатаи вострубили, как и было велено им королем Олафом. И подданные явились послушать, что собирается поведать им властелин, равно как и узнать условия договора между двумя оркнейскими эрлами, Торфинном и Брузи.
Накрапывал дождь. Туман спустился почти на уровень человеческого роста. Большая часть народа заняла вымощенное пространство перед королевским домом и натянула колпаки на уши, аккуратно спуская их набок только тогда, когда новости казались касающимися положенных гаваням торговых прав.
Король и королева Астрид наслаждались сухостью. Они сидели под балдахином в глубине зала. Деревянная резьба и позолота помещения сверкали под стрехами и вымокшим нависшим рядом монарших знамен.
Рядом с королевской четой сидел эрл Оркнеев Брузи, спокойный мужчина, на круглом и хмуром лице которого все еще отражался недавний обмен репликами с Торкилем Амундасоном.  Его туника и плащ, роскошные без вычурности, были дублированы одеждой десятилетнего сына эрла, Рогнвальда. Никак иначе мальчик на отца не походил. Он отличался прямой спиной, молочной белизной кожи, яркостью голубых глаз и золотисто-соломенных волос, а также атласной гладкостью кожи, блестящей словно зеркальная поверхность.
На плечах Торфинна, двенадцатилетнего эрла, лежал алый плащ с золотой брошью, напоминающей блюдо. Над этим одеянием его шея представлялась фитилем свечи. Под высоким лбом ничего не выделялось столь же сильно, как узкие угольного оттенка брови.
Король поднялся и, заговорив с громкостью, способной достичь другого берега моря, коротко заявил о радости принимать и оказывать любезности, и затем пустился в объяснения условий заключенного договора. Согласно последнему, братья Брузи и Торфинн, объединенные эрлы Оркнеев, передали острова в его, короля Олафа, руки, ходатайствовав для себя о статусе вассалов. По данному праву, постановил король Олаф, он с радостью объявляет о порядке на Оркнеях, на который каждый может уповать при нем.
Брузи отводится треть островов. Вторая треть отходит Торфинну, как прежде и было. Третья часть, принадлежавшая их покойному брату Эйнару, определяется на сохранение короля Олафа, дабы тот распорядился ей должным образом и на свое усмотрение.
У находящегося под балдахином эрла Брузи челюсть поползла вниз. В их соглашении подобного не было. Стоящий у кромки отведенного для публики места Кальф Арнасон усмехнулся, его рука охватывала шею новоиспеченной жены, но скорее с целью воспрепятствовать ей уйти, чем в силу только возникающей нежности. Рядом с ним речи короля слушал его брат Финн, в руки которого вцепились двое детей. Он всматривался вглубь королевского дома, ибо мужчине почудилось, что под отяжелевшей от дождя соломой улыбался чернобровый Торфинн, юный эрл.
Тем не менее, когда теперь младший эрл поднялся, дабы последовать за братом и преклонить колени, обещая верность Норвегии, даже Финн мог увидеть, - мальчишка далек от смеха, а еще он увидел взгляд, которым Торфинн обменялся с Торкилем, своим влиятельным воспитателем и покровителем, взгляд, исполненный яда.
Затем король вызвал и самого Торкиля в качестве признавшего вину убийцы Эйнара Оркнейского. Олаф назначил сумму, обязательную Амундасону для выплаты двум эрлам в возмещение утраты ими брата. Никакого приговора с объявлением Торкиля вне закона ему не объявили.
Таким образом, уязвленная честь оказалась восстановлена и удовлетворена, равно как и король Олаф Норвежский. Как Олаф Трюггвассон он опять определил Оркнейские острова под защиту Норвегии. Зеленые и плодородные острова с мягким климатом и умными, способными сооружать корабли людьми. В жилах этих людей текла густая и пульсирующая кровь пиктов и ирландцев, норвежцев и датчан с исландцами, питающая ход их жизни. Оркнеи обладали сотней маленьких пляжей и гаваней. Они служили перепутьями для останавливавшихся здесь торговых судов, сюда спешили в поисках укрытия и корабли сборщиков податей, и военные галеры, и корабли, перевозящие продовольствие. Они устремлялись в дикое и открытое морское пространство, пролегающее между Норвегией и ирландскими городами викингов, между Норвегией и ее колониями на западных островах, портами Уэльса и рынками западной Англии, плыли по пути вина в Бордо и к Луаре, шли дорогами паломников и воинов, направляясь в Испанию и Иерусалим. Проплывать Оркнейские острова приходилось каждому. Лишь 7 крохотных миль отделяли Оркнеи от Кейтнесса и северной части Альбы.

«Сейчас понимаешь, какое коленце ты выкинул?» - огрызнулся Торкиль Амундасон на воспитанника в холодных и пустых покоях своей гостевой.
Внизу на пристани уже лежали площадки для перехода на палубу кораблей, готовых забрать оркнейцев домой. Все полгода уготованных Торкилю препятствий мгновенно оказались за бортом, равно как и скромный сверток вещей его воспитанника. Следовало послушать совета Арнасонов и уплыть чем раньше, тем лучше.
Мальчишка стоял перед Амундасоном, опустив взгляд долу. «Отец платил подати», - проронил он. «Эрл Сигурд посылал собранные налоги старым эрлам Норвегии до того, как появился король Олаф. Мои налоги, - как сказали мне в Кейтнессе».
Дверь распахнулась, и гобелены закрутило. Торкиль ответил: «Да. Эрл, твой отец временами бросал псу кость. Но на моей памяти никто не слышал, чтобы он называл себя чьим-либо вассалом после смерти Олафа Трюггвассона. Потребовалось, чтобы его пятый и младший сын удостоил таким образом почестей могилу родителя. Что поделать, кровь Альбы».
Это было нечестно. Брузи сделал то же самое. Это было нечестно, но Торкилю уже все казалось не имеющим значения.
«Тогда можешь расположиться где-нибудь еще», - резко произнес парень. За дверью стоял только что прибывший ребенок с яркими светлыми волосами, он не покидал уложенной булыжниками земли, но подхныкивал. Никто из собеседников не счел нужным обратить на него внимание. Мальчишка приказал: «Убирайся. И забери свои вещи с моего корабля. Если соизволишь оставить мне расписку, я тебе даже средство для зубов подарю».
Не умеющий писать Торкиль спросил: «Почему бы нет? Мне выгоднее остаться тут, под покровительством короля Олафа, чем возвращаться под знамена его вассала». Голос звучал тихо, но ему сопутствовало учащенное дыхание.
«Тогда иди», - согласился мальчишка. «Найди другого малявку, чтобы возиться с ним и подтирать сопли. Найди другую землю, переполненную требующими прореживания наследниками. За дверью стоит Рогнвальд. Нужно, чтобы кто-то вытер ему нос. Позаботься о парне».
Ребенок с золотисто-соломенной шевелюрой был, в конце концов, замечен, и совершил шаг через порог. Слезы продолжали катиться из не сравнимых ни с чем по голубизне глаз, оставляя дорожки на пока безупречной коже. Внезапно утратив контроль над своим настроением, Торкиль спросил Рогнвальда: «И что с тобой случилось?»
Сын эрла Брузи сжал губы, спрятав за зубами судорожное дыхание. Он ответил вопросом на вопрос: «Вы уплываете?»
«Да, уплываем», - коротко подтвердил Торкиль. «Если ты потерял отца, сходи к Торду Фолсону и спроси у него».
Ребенок эрла Брузи разразился рыданием, но потом снова сжал губы. «Отец уплывает без меня», - объяснил он. «Он собирается домой, на Оркнеи, без меня».
В воцарившейся тишине с улицы ясно долетали крики людей на причалах. Затем Торкиль Амундасон шагнул и, взяв ребенка за руку, аккуратно провел его в покои. Там, не переставая держать ладонью плечо мальчика, он стал изучать вошедшего. «Но почему, Рогнвальд? Почему твой отец намерен уплыть из Норвегии без тебя?»
Розовые губы дрогнули. «Потому что так велел ему король. Он сказал, что, если отец покажет себя добрым другом на Оркнеях, то сможет получить оставшуюся треть…Треть короля Олафа…долю, оставленную отцу дядюшкой Эйнаром. Таким образом, он завладеет двумя третями Оркнеев, а я останусь здесь в качестве заложника. А я не хочу жить в Норвегии», - заявил Рогнвальд, и слезы покатились из глаз на подбородок малыша.
Встав на колени, Торкиль улыбнулся и достал свой носовой платок. «Ты не хочешь, чтобы твой отец стал Великим эрлом Оркнеев?» - переспросил он. «Ты не хочешь вырасти и стать искусным полководцем и правой рукой короля Олафа? Такой храбрый молодой человек как ты?»
Торкиль знал, даже не глядя, что Торфинн открыл дверь и вышел, его шаги зазвучали по направлению к спуску к воде. У него хватило времени, чтобы вытереть мальчику глаза и приступить к новой успокаивающей и разумной речи, прежде чем у дверного проема послышался голос кузена Кальфа. «Ох. Я искал некоторые потерянные вещи, но вижу, - они нашли дорогу на подходящий рынок. Итак, мой дорогой Торкиль, ты изменил свое мнение? Хочешь остаться с нами в Норвегии?»
«Если это безопасно», - заявил Торкиль. Он медленно выпрямился. «Если да, то, разумеется, я останусь с вами».
«Да, достаточно безопасно», - с легкостью подтвердил Кальф. «При условии, что ты не скажешь лишнего и создашь впечатление покорности. Безопаснее, чем это оказалось бы для твоего бывшего воспитанника. Ему уже посоветовали убираться, пока цела шкура».
«Он отправился отплывать», - произнес Торкиль. «Не чувствуешь, как стало спокойно? Через пару дней они прирежут для него овцу в Морее».
Кальф остановил на кузене немигающий взгляд. Ребенок, взяв у него платок, громко туда высморкался. Кальф уточнил: «Ты имеешь в виду Морею в Альбе, новый дом матери Торфинна? Он сказал тебе, что собирается туда?»
Торкиль Амундасон положил ладонь на золотую голову десятилетнего ребенка. «У него не было в том необходимости», - ответил кузен Кальфа. «Идиотская схема, вероятно, являлась, прежде всего, порождением ума правителя Мореи. Финдлеха. Третьего мужа его матери. Первое, что сделает сопляк Торфинн в Морее, выскажет накопившееся отчиму, так как тот дал ему дурной совет».
Челюсть Кальфа упала до предельного уровня. Наконец, он произнес: «Да, Финн был прав. Что от тебя, что от мальчишки, от обоих лучше находиться подальше. Ты сопровождал своего воспитанника со времен Спарбу. Ты таскал его за собой на протяжение семи прошедших лет. Но он не сообщил тебе, что произошло в Альбе до момента, когда парень оставил ее?»
Торкиль бросил взгляд на маленького Рогнвальда. «Выйди», - попросил он. «Выйди. Я присоединюсь через минуту». После чего обратился к Кальфу. «И что там произошло?»
Лицо кузена разрумянилось от удовольствия. «Отчим парня, Финдлех, был сожжен заживо в своем доме двумя племянниками», - ответил Кальф. «Торфинн бежал, спасая себе жизнь. Все, кого он знал, погибли, за исключением вдовы, его матери. Она тогда находилась в отъезде. Старший из племянников-убийц теперь правит Мореей и, разумеется, не позволит матери Торфинна вернуться.
Твой питомец не только потерял власть над принадлежащей ему частью Оркнеев. Он равно потерял принадлежавшую отчиму Морею. Все, что у него осталось на материке – это Кейтнесс, к границам которого подбираются его два кузена…»
«Значит, поэтому мальчишка бежал сюда, в Норвегию. Хотел ускользнуть от кузенов. Начать суд и вырвать ногтями половину Оркнеев у Брузи с братом, прежде чем люди услышат, что за ним уже не стоит Морея».
«Мы полагали, ты приучил парня идти по своим следам», - примирительно сказал Кальф. «Но, как я вижу, времена изменились. И наступившие гораздо лучше».

Так как отлив еще не уступил очередь приливу, длинный корабль с юным Торфинном Оркнейским на борту и грузом еще не вышел в море, напротив, стоял на набережной с уже упакованными надлежащим образом запасами и устроившимися на своих местах моряками. И торговцы, и люди с судна мысленно оценивали друг друга.
Корабль явно не относился к числу судов с Оркнеев. Всего-навсего грузовое плавучее средство, использующееся в торговых целях. Мальчишка, неразличимый возле носа драккара, не ожидал, что Торкиль лично придет забрать свой багаж. Когда тихий и мягкий голос обратился к нему, Торфинн побледнел, став почти белым, и медленно встал.
Лицо Торкиля казалось квадратным, словно четырехугольный стол. «Господин», - произнес он, - «король велел мне выплатить вам долг крови».
Ветер трепал спутанные и тронутые огнем черные волосы. «Ты должен расплатиться с эрлом Брузи», - ответил Торфинн. «Мне за гибель эрла Эйнара ты ничем не обязан. Я уже говорил тебе. Можешь идти».
Порывы ветра трепали также и плащ Торкиля, его волосы и бороду, но тот не тронулся с места. «Закон требует», - заявил он, - «дабы долг крови оказался погашен. Если ты не желаешь осуществления воли короля, то тебе надлежит объявить о собственной. Король сказал, что я могу беспрепятственно вернуться на Оркнеи и насладиться своими владениями».
«Можешь», - подтвердил мальчишка. «Если хочешь». Голос казался девичьим, но сила пренебрежения в нем была мужской. Торфинн опять присел на свой морской сундук.
«Хочу», - ответил Торкиль. «Но, что бы ты ни думал, я не тот, кто служит одновременно двум господам. Поэтому, с тех пор как ты меня прогнал, домой я уплыть не могу».
«Тогда служи Брузи», - предложил Торфинн. «У него две трети Оркнеев. Ты в силах найти там себе пропитание». Цвет его лица снова изменился. Тем не менее, твердая линия бровей не дрогнула.
«Отец не посылал меня служить Брузи», - парировал Торкиль. «Он послал меня служить в месте, где ко мне не испытывают симпатии, более того, не верят мне. Моя задача заключается в служении тебе. И я с ней справлюсь до конца».
«Не тянет остаться в Норвегии?» - поинтересовался Торфинн. «Я внезапно стал любимцем удачи? Что ты услышал?»
«Что ты видел, как сожгли твоего отчима, Финдлеха», - ответил Торкиль. «Когда меня не было рядом, чтобы помочь тебе».
На людях мальчишка представлял собой то, что Торкиль Амундасон называл своим воспитанником. Исключительно подобным образом последний мог смириться со знанием, что в прежнем ребенке, а теперь в подростке, имелось нечто, не поддающееся ни разгадыванию, ни обузданию.
Сейчас он в очередной раз в этом убедился, благодаря силе воли, удержавшей Торфинна от слез, хотя губы мальчугана сжались, и лишь с усилием открыли затем узкую полоску зубов. Торкиль Амундасон произнес: «Торфинн, взрослые люди скорбят о своих близких».
Пусть грубо и напрямую, но это сработало, потому как мальчишка бросился в произнесение речи. Мгновение спустя он даже вытянул голос на обычный для него тон, пусть дыхание и составляло впечатление недавней пробежки. Торфинн заявил: «Я намерен завладеть Оркнеями. Намерен увидеть кузенов в языках пламени, как Финдлеха мак Руайдри. Намерен увидеть короля Олафа в могиле, прежде чем снова стану чьим-либо вассалом в обмен на принадлежащее мне…Что ты говоришь? Я вместо короля должен объяснить тебе, как выплатить долг крови за моего брата?»
«Имеешь на это право», - согласился Торкиль. «Если скажешь мне отныне никогда не подплывать к Оркнеям, я повинуюсь».
Он мог видеть глаза мальчишки, налившиеся сгустившимся карим цветом, и пытался читать в них. Торкиль приблизился на шаг и достаточно торжественно опустился на колени у ног своего юного воспитанника. «Когда наказываешь, надо делать это быстро», - сообщил он.
«Но мое наказание крайне растянуто по времени», - ответил младший сын эрла Сигурда. «Плыви вместе со мной на Оркнеи. Защити землю, как буду защищать ее я. Останься и служи мне, повинуйся мне так долго, насколько продлятся наши жизни. Я прошу чересчур многого?»
Когда-то давно подобное являлось мечтой Торкиля. Стать мудрым и могущественным советником, вызывающим восхищение у государей, и стоящим рядом с довольным и покорным воспитанником.
Совсем не удивительно сейчас обнаружить, что мечта сбылась. Он ответил: «Если ты того желаешь».
«Я нуждаюсь в тебе», - объяснил мальчишка. Это прозвучало как крик ярости, а не как зов. Крик, зародившийся на волне разочарования и гнева, заставивших Торфинна вскочить на ноги так, что лишь искусное балансирование помогло Торкилю Амундасону сохранить прямую осанку и не попасть парню под горячую руку.
«Я ведь еще не считаюсь взрослым», - подытожил Торфинн. «Сколько времени, сколько же времени утечет, пока я стану совершеннолетним? А я совершаю оплошность за оплошностью, ошибку за ошибкой… Почему ты меня не останавливаешь? Ты же мужчина. Научи меня думать как мужчина. Научи меня действовать как мужчина. Вот чего я от тебя хочу».
И ничто не показалось им опасным, когда они стояли в окружении бочек и свертков.
Движимый чем-то, что было ему не по силам осознать, Торкиль Амундасон произнес: «Мой господин, в чем бы ты не испытал нужду, я постараюсь это для тебя отыскать».

Глава 3

«В этом», - уже в шестой раз повторил Кальф Арнасон, - «и заключается сделка, которую тебе следовало бы желать никогда не подтверждать».
Он говорил это каждый год во время своего летнего путешествия, когда видел кузена Торкиля в Кейтнессе. Иногда, что сказывалось милосердно, Торкиль находился где-то в другом месте, по делам доверенного ему управления, в одном пункте собирая дань, в другом – говоря свое твердое слово относительно возникшего там кровного долга, производя суд, исправляя ошибки, давая советы. Рядом с ним для оказания помощи были три надежных человека из среды хускерлов (дружинников), на тот случай, если проблемы призовут Амундасона на юг, посмотреть на изумрудные земли Мореи в Альбе, или если к нему проявят интерес охотничьи инстинкты кузенов Торфинна. Торкилю совсем не хотелось заживо взойти на костер в собственном доме, подобно Финдлеху, последнему правителю Мореи.
В этом году он пребывал во Фресвике, к востоку от Кейтнесса, когда корабли Кальфа поплыли мимо выложенной методом сухой кладки крепости, огибая Скирзу. Торкиль покинул внушительного вида усадьбу и устремился на берег вместе с командой Хавардсона, чтобы посмотреть, как суда встанут под парус и встретить их с элем, свежим мясом и ячменными лепешками.
Разумеется, именно поэтому Кальф всегда здесь останавливался. Эта бухта являлась обязательной для заплыва торговцев в долгом путешествии из Норвегии в Дублин. По дороге, благоприятствуемой восточным ветром, Кальф приносил подношение из шкур тюленей, стеатита или янтаря. По дороге домой, под сенью западного ветра, если бы Кальф расщедрился, даром мог стать кувшин доброго вина.
Очень редко подношением становились деньги. Кальф повторял, что об этом тревожиться следовать его торговцам. Он снабжал корабли и оказывал им покровительство. Что бы пришлось делать с деньгами в Эгге? Если бы Кальф захотел получить качественных ирландских рабов или добрый меч, торговцы вмиг ему их бы отыскали.
Где-то в Эгге, как склонен был полагать Торкиль, должен стоять крепкий деревянный сундук, наполненный тонкими серебряными пенни и фрагментами ограненных и изогнутых изделий того же металла.
Там сейчас находилось восемь торговцев, включая хорошо знакомого Торкилю, женатого на одной из сестер Кальфа. Последний привез также Сиварда, племянника своей юной супруги, которого Торкиль до этого не встречал и выглядящего вздорным.
Кальф вез с собой, в качестве гостевого дара, некоторые из лучших бобровых шкур, когда-либо виденных Торкилем. Вознеся им достойную хвалу, Амундасон разместил подношение на полу зала, где его лучше всего было видно. Когда он в следующий раз метнул туда взгляд, племянник Кальфа, откинувшись назад, уже вытянул на шкурах свои ноги.
Торкиль приподнял брови. Арнасон, выругавшись, наклонился чуть вперед и выбил из-под наглеца вязанку, так что тот почти слетел с нее. Сивард резко подскочил. Хоть мужчины и приходились друг другу дядюшкой и племянником, между ними не наблюдалось особой разницы в возрасте. Но, при учете подвижности и поджарости Кальфа, Сивард отличался телосложением бычка. Затем один из самых симпатичных рабов поставил блюдо со свининой, и Сивард согнул колени, напрягшись и создав впечатление изгиба рога для эля.
Под шум пережевывания пищи и общего разговора Кальф Арнасон произнес: «Итак, твой воспитанник отсутствует. Я удивлен. Теперь в этом -»
«и заключается сделка, которую мне следовало бы желать никогда не подтверждать. Когда я решу уплыть, чтобы сражаться с сарацинами, Кальф, я поставлю тебя в известность как раз, исходя из расписания твоих договоренностей на следующий год. Естественно, что парень каждый год уплывает. Равно как и ты».
«Я уплываю по делам», - возразил Кальф. «У него какие возникают дела? Мальчишке следует учиться управлять».
Племянник Сивард поднял каравай и разодрал на части. «В соответствии со слухами», - заметил Арнасон, - «брат Торфинна, эрл Брузи, занимается государственными делами, пока младший только бормочет о них, проматывая собранные подати. Что не так? Парень охвачен страстью к имеющимся у него комплекту колец и топору? Ему же до сих пор принадлежит треть Оркнеев, если я все правильно понимаю?»
Торкиль Амундасон пожал плечами и, улыбнувшись, передал ему еще хлеба. «Мальчишка любит приключения», - ответил он. Это было правдой. Молодых людей сражения тянули к себе со всем пылом страсти. Хотя получилось бы честнее, скажи Торкиль, что Торфинна манило море, особенно с тех пор, как ему исполнилось 14 лет, и он приобрел свой первый длинный корабль. У Амундасона не имелось причин полагать, что воспитанник затянул с нормальными для его лет достижениями у девушек-рабынь, но в брак тот вступил с кораблем по имени Грагас.
Не такое видел впереди Торкиль, представляя себя властелином Оркнеев. Но у него для управления в отсутствие мальчишки были Кейтнесс и треть Оркнеев, что, с точки зрения большинства, уже составляло достаточную долю могущества. Вспомнив о Нидаросе, Амундасон поинтересовался: «Что там в Норвегии с Рогнвальдом? Тоскует по дому, как и прежде? Ему уже должно исполниться шестнадцать».
«Тоскует?» - переспросил Кальф. «Когда каждый придворный в Норвегии дерется за возможность добиться его милости? Позволь тебе растолковать, Рогнвальд – это новый Бальдур. Возьми ты на воспитание сына эрла Брузи, точно не ошибся бы с выбором. Жаль, что он не девчонка. Выдать его за Торфинна, и их сын стал бы на Оркнеях господином».
«Под пятой короля Олафа», - уточнил Торкиль.
«А кого же еще?» - откликнулся Кальф. Его ощущение собственной важности, как всегда, сводило с ума. «У меня создалось впечатление, что и ты до настоящего момента находился под пятой короля Олафа. Учитывая, как обстоят дела, тебе в любом случае лучше примкнуть к нему. Кнут не доволен правлением в Англии и в Дании, - это очевидно. Но, что касается Олафа, без него Кнут подмял бы под себя и Норвегию, и всю Альбу, вплоть до ее пограничья с твоим Кейтнессом, если не дальше, стоило ему лишь пожелать. И твои соседи в Морее, посмевшие сжечь своего дядюшку, его бы не остановили. Пойди история по описанному пути, они бы уже платили Кнуту почетную дань.
Я бы на твоем месте об этом задумался. Захвати Кнут когда-нибудь Альбу, кузены из Мореи выкинут тебя прочь и станут править всем севером. Предполагаю, поэтому они и сожгли отчима Торфинна. Как там их звать? Малкольм и Гиллакомгейн? Об этом я веду речь», - объяснил Кальф, удобно вытягиваясь. «Не размышлял, что, при нынешнем ходе событий, окажись здесь Торфинн, он бы заинтересовался?»
Торкиль Амундасон пожал плечами и не ответил. В течение шести лет он мысленно ожидал услышать от воспитанника, наблюдая, как тот взрослеет, и страшась требования, обязательно возникшего бы, хотя уже давно так и не прозвучавшего: «Торкиль Амундасон, дай мне войско. Я намерен выгнать из Мореи Малкольма и Гиллакомгейна».
Страшась, ибо подобное нападение оказалось бы обречено. Морея являлась частью королевства Альба. И если король Альбы, еще один Малкольм, не предпринял шагов, дабы покарать убийц Финдлеха, тогда это не по плечу и его внуку, Торфинну. Люди Кейтнесса не станут поддерживать юношу. Мужчины, собранные с одной трети Оркнеев, не пересекут водные просторы для битвы ради молодого эрла на землях Альбы. Да и вид серебра, способный нанять ему войско, не по карману Амундасону с воспитанником.
Но такие суммы вполне по карману Малкольму и Гиллакомгейну, принесшим присягу английскому королю Кнуту, с одобрения, как предполагают, Малкольма из Альбы.
Кальф советовал примкнуть к Олафу. Несомненно, тут он прав. Олаф был единственным оплотом от Кнута и его грез об империи на севере. Торкиля, в самом деле, удивило, что Кальф осмелился взять с собой этого парня, племянника жены, Сиварда. Уже говорили о предводителях некоторых регионов в Норвегии, кто успел поплыть на помощь Кнуту в Англии. Амундасон подумал, не спросить ли Сиварда, где теперь его отец, но решил не делать подобного. В любом случае, Кальф еще что-то замышляет и чего-то добивается.
Кузен тем временем произнес: «Итак, тебе лучше поискать себе союзников, мой друг, если ты стремишься находиться подальше от короля Кнута и людей из Мореи. Торфинну уже восемнадцать. Пришел час найти ему супругу. Только, коли решишь ко мне прислушаться, не ирландку. Знаю, у него с обеих сторон в жилах течет кровь рода Осрайге, но, поверь, из этого ты ничего не получишь».
Торкиль не возражал против направляющего совета. Он задавал себе вопрос, - сколько составляло вознаграждение Кальфа. Амундасон задумчиво ответил: «Ты прав. Что насчет наследницы из Дублина?»
Как Торкиль и полагал, выражение лица Арнасона изменилось. «Из рода Ситрик? Да, они норвежцы, и мы с ними, разумеется, торгуем. Но позволь тебя спросить, кто выйдет после жизни в лучшем городе Ирландии за парня, не имеющего ничего более, как опору на Оркнеях и права на часть замерзшей оконечности Альбы? Или у него есть иные привлекательные стороны, о которых мне ничего до сих пор не известно?»
«Его отец думал, что завоюет Дублин, прежде чем оказался убит в Клонтарфе», - неожиданно вмешался племянник Кальфа. Арнасон смерил его взглядом и снова отвернулся.
Торкиль спокойно спросил: «Это сложно, правда? Но кто сможет стать для Торфинна подходящей парой? Можешь предложить девушку из своих родичей? Как насчет двух маленьких дочерей Финна?»
Кальф радостно уточнил: «Сохранить это дело в семье? Если бы их уже не сговорили, я ответил бы, что ты не можешь поступить лучше. Но в Тренделаге живет множество других хорошо укорененных семей, с мгновенно растущим числом потомства и способных заинтересоваться данным предложением. Когда вернусь, я поинтересуюсь у одной или другой, если пожелаешь. Не жени Торфинна до наступления осени».
Торкиль пообещал. Их рога с элем вновь наполнились, были осушены и опять оказались наполнены. Представлялось, что Кальф разобрался с тем, на что рассчитывал. Амундасон лишь один раз вернулся к уже затронутой теме. «Значит, дочери Финна отныне сговорены? Так рано? За кого прочат Ингеборг?»
Кальф даже не пошевельнулся на месте, лишь еле заметная тень пробежала по нему. «Ты же знаешь, что такое эти договоренности», - начал он оправдываться. «Она еще ребенок. В запасе достаточно времени для серьезных размышлений, пока ей стукнет двенадцать. До данного момента мы не раздуваем новости, хотя Финн, само собой, польщен предстоящим союзом. Он подписал договор о браке дочери с сыном эрла Брузи, Рогнвальдом».
Выходит, кузены Арнасоны собрались опереться на Брузи и Оркнеи, а не на Торфинна и ледяную оконечность Альбы. Прекрасно, удачи им. Торкиль Амундасон улыбнулся и поздравил Кальфа с перспективами племянницы, опять согласившись с убежденностью Кальфа, что король Олаф – это надежда севера.
Он и сам верил в подобное. Между соперничающими друг с другом королями Кнутом и Олафом лежали Кейтнесс и треть Оркнеев, то есть земли, находящиеся под его управлением. Конечно же, Олаф окажет Торкилю покровительство, руководствуясь интересами собственного владычества на Оркнеях. Ибо Кнут, там, на юге, уже вошел в союз с Малкольмом и Гиллакомгейном, врагами Амундасона в соседней Морее.
Торкиль никогда не обсуждал с Торфинном текущую войну за власть над Норвегией и то, как та угрожает его землям. Он даже не видел мальчишку иначе, чем всходящим на палубу или в очередной раз сходящим с нее. Амундасон убедился, - парень утратил интерес к управлению своими делами, так как Торфинн вообще его не демонстрировал.
Подобное происходило вплоть до прошлой недели. Но существовало и то, о чем находящийся здесь Кальф не подозревал.
Когда на прошлой неделе из Альбы прибыл посланец, Торфинну исключительно не посчастливилось остаться дома, занимаясь выгруженным с корабля крупным рогатым скотом, присланным (по его словам) в качестве выплаты кем-то дани.
Особого впечатления Торфинн ни на кого не производил. Посланец из Альбы бросил на него только взгляд и сразу отдал письмо. Там содержалась просьба короля Альбы, Малкольма, дабы внук присоединился к нему в Камбрии.
Еще ребенком Торфинн регулярно подвергался требованиям предстать пред дедовскими очами. Иногда это было необходимо в связи с проверками в Сконе или в Фортевиоте, что в центре Альбы. Иногда мальчик уезжал в Глемис, далеко на восток, где сейчас проживала его матушка. Иногда, как сейчас, ему нужно было преодолеть все входившие в Альбу просторы и пересечь границу на северо-западе с Англией, где находились земли, совсем Альбе не принадлежащие, но удерживаемые ее королями на правах вассалов английского собрата.
После истории с сожжением Финдлеха у Торфинна не возникало поводов для встреч с дедом, да и матушку он видел всего лишь раза два. Парень предпочитал оставаться в море. Если сообщения появлялись, отвечал на них Торкиль Амундасон. 
Пока речь посланца стремилась к финалу, Торкиль раздумывал, ждут ли от него ответа в столь же витиеватом стиле. Устроившийся в кресле на манер долгоножки, Торфинн не производил впечатления внимательного слушателя. В течение шести лет природа одарила юношу до крайности неприличным ростом и сделала из его бесформенного носа напоминающий руль гребень. Других изменений наблюдалось мало.
Посланец речь завершил, и Торфинн вынужден был ответить. Он произнес: «Я приду».
Торкиль Амундасон снова испытал потрясение и ярость. Как советник он проронил: «Воспитанник мой. Есть вопросы, нуждающиеся в обдумывании». У гонца же спросил: «Мой господин король надеется, что эрл Торфинн задержится надолго?»
«Полагаю, что нет. На день всего или на два», - ответил тот.
«Осуществлять подобную поездку, чтобы остаться всего на день или на два?» - воскликнул Торкиль. Он думал, что продемонстрировал достаточно неудовлетворенности. И сейчас надеялся услышать причину требуемого путешествия.
«Не важно», - прервал разговор Торфинн. «Не важно, я поеду».
 «Король, ваш дедушка, с радостью примет подобное известие», - ответил посыльный, чтобы ему провалиться. Камбрия, откуда тот прибыл, была наводнена ирландцами, саксонцами и норвежцами, и его норвежский отличался достаточной беглостью. Гонец прибавил: «Возможно, мой господин эрл поедет на юг вместе со мной?»
И тут наступил момент, по-видимому, брать дело в свои руки. Торкиль Амундасон произнес: «Простите меня. Боюсь, мы немного спешим. Скажите мне, господин. Чего мой господин король хочет от своего внука?»
Но шанс на прямой ответ уже улетучился. «Мой господин, могу ли я предположить, что собираются члены семьи?» - отреагировал гонец. «Король не сообщал мне. Но разве не естественно, что после всех этих лет, оба внука властелина должны встретиться?»
Этим его речь и ограничилась. Посланца попросили подождать следующего дня. Единственной победой, одержанной Торкилем, стало уверение идиота-воспитанника несколько дней повременить, прежде чем уезжать.
Разумеется, он попытался совсем помешать Торфинну ехать. Попытки продолжались вплоть до последней минуты, когда, в окружении коробок, бочек, свертков и представителей скудной свиты Торфинн уже собирался отплывать на принадлежащем ему судне. Торкиль застрял на половине приготовленной тирады в мгновение оборота к нему мальчишки. «Не знаешь, зачем он хочет видеть меня в Камбрии?»
«Чтобы вонзить тебе в спину нож», - коротко объяснил Торкиль Амундасон. В глубине души он этого опасался.
«Нет. Он нуждается во мне», - сказал Торфинн.
«Нуждается в тебе?»
«Так говорят на островах. Король Кнут вызвал деда принести ему присягу за Камбрию».
«Тогда, думаю, он в тебе нуждается», - согласился Амундасон. «Камбрия важна Малкольму».
«Да. Но ему могут не позволить ее сохранить», - возразил Торфинн. «Если он не сумеет убедить своего господина Кнута в способности помешать мне помогать королю Олафу».
Вокруг не прекращалась привычная погрузка. Помедлив, Торкиль заметил: «Но ты же являешься вассалом Олафа».
«Но не из-за земель Кейтнесса», - ответил Торфинн.
Его взгляд превратился в немигающий. Амундасон внимательно посмотрел на него. Малкольм и Гиллакомгейн присягали Кнуту в счет удержания Мореи. Но это еще не давало тому на нее прав. Только возможность использовать гавани и урожай Мореи в процессе войны против Олафа. Торкиль спросил: «Полагаешь, твой дед захочет, чтобы ты принес Кнуту присягу в счет удержания Кейтнесса?»
«Предоставить Кнуту в Кейтнессе некоторые права», - уточнил Торфинн. «И, вероятно, даже права в моей трети Оркнеев».
«И ты предоставишь?» - поинтересовался Торкиль. Это звучало забавно, но таковы были тревога и отчаяние Амундасона. 
«И что ты предлагаешь?» - только и ответил Торфинн. Отвернувшись, он взошел на палубу и отплыл на юг.
Так прошла прошлая неделя, с тех пор Торкиль не слышал ничего. И о произошедшем на той последней неделе он ничего Кальфу Арнасону не сказал. Сейчас он слушал Кальфа и наполовину соглашался с норвежским браком, целиком поддержав кузена, когда тот снова, уже при отплытии, посоветовал: «Скажи мальчишке, где бы тот ни находился. Пусть примкнет к Олафу и к Норвегии. Это для нас самая надежная из имеющихся возможностей выжить».

Глава 4

«Научи меня думать, как мужчина», - попросил 12-летний Торфинн у своего воспитателя Торкиля. Действительно, какое-то время он относился к Амундасону как к наставнику.

«Научи меня действовать, как мужчина», - попросил он также. В этом наставников нашлось много, причем разнообразных. И первым из них было море. У Торфинна имелись и другие учителя, чаще всего старше его по возрасту, которых Торкиль знал и принимал. Большая их часть находилась на борту вместе с юношей, когда он поплыл на юг в ответ на призыв своего деда. Первым бойцом считался Скегги Хавардсон, племянник его отца, знаменосец Торфинна, на двадцать лет старше предводителя. Первым в бедокурстве был также превосходящий парня по возрасту Эчмаркач, племянник короля Ситрика Шелковой Бороды из Дублина.
По пути на юг, в Камбрию, Торфинну пришлось отклониться от маршрута, чтобы взять Эчмаркача на борт. Тот тратил отпущенное ему время, ходя по западным морям и ища для себя опасных приключений. Узнав, куда собрались спутники молодого человека, Эчмаркач хохотал пока не шлепнулся на спину. Масштабный конопатый мужчина с жесткой курчавой и рыжей копной на голове, наследник Дублина питал мало почтения к королю Альбы Малкольму, деду Торфинна. Он мог представить (как сам говорил) лицо монарха, стоит ему увидеть Эчмаркача в обществе внука.
Торфинн, тоже способный это вообразить, ухмыльнулся, но ничего в тот миг не сказал, так как согнулся пополам в разгаре рукопашной схватки.Он приносил вред, являясь мальчишкой, но и став взрослым не прекратил этого делать, это было очевидно. Горстка моряков из команды корабля, вышедших с ним в плавание, находила Эчмаркача забавным.
Прибыв без сильной спешки на назначенную встречу, Торфинн оставил драккар с людьми на берегу, а сам поехал дальше на заранее приготовленных скакунах. С собой он взял Скегги и Эчмаркача вместе с необходимым для свиты числом хускерлов.
Поездка также оказалась выходящей за привычные рамки, и не столько из-за скорости передвижения, сколько из-за его необычности. Добравшись до места разбитого в Камбрии лагеря короля Малкольма, приехавшие обнаружили его оставленным. Там находилась лишь застывшая в ожидании стража и несколько заложников. Войско короля Малкольма двинулось на юг, к мерсийской границе. Сам монарх, с сопровождающими и внуком, Дунканом, был в Мерсии, в Англии, оказавшись вызван туда кратким приказом Кнута принести присягу в счет держания области Камбрии. Следуя приказу, от эрла Торфинна требовалось немедленно присоединиться к деду в Честере.
«Ты поедешь? Я однажды подпалил Честер», - заявил Эчмаркач. «В конце концов, я сжег несколько пристаней по верхнему течению реки».
«Тем больший ты дурень», - ответил Торфинн. Мерсия, лежащая к югу от границы с Камбрией, являлось одним из могущественнейших английских владений эрлов, а ее оживленный порт Честер служил одним из лучших рынков Дублина.
«Я не хотел», - бросился оправдываться Эчмаркач. «Мы захватили немного довольно крепкого эля. И я хотел жениться на госпоже Мерсии. Ну ты знаешь. На жене Леофрика. Но старый эрл вызвал стражу. Ты видел госпожу Мерсии?»
«Я о ней слышал. Там – ее сын», - сказал Торфинн.
Эчмаркач взглянул на заложников. Двое из них по возрасту были пожилыми. Один – пятнадцатилетним парнем с не оформившимися еще чертами лица и неприглаженной копной светлых волос, игравшим во что-то в пыли. Никого из пленных не связывали, стража стояла вокруг них и наблюдала. Парень все время болтал и смеялся. Звук его смеха напоминал хлопанье крыльев ворона. Являясь отпрыском известной своей красотой женщины, сам он, как обычно случалось, ничего выдающегося из себя не представлял. Эчмаркач проронил: «Вот как можно дотянуть до восьмидесяти. Не попадай в руки англичан, не выяснив предварительно, кто сидит у них в заложниках. Альфгар. Так зовут парня. Альфгар, единственный наследник Мерсии».
Услышав свое имя, мальчишка обернулся. Эчмаркач ухмыльнулся, по природе он был благожелательным. Торфинн улыбаться не стал. Он произнес: «Его не очень хорошо охраняют».
В городе Честере все разом застопорилось, стоило войску короля Англии подойти к нему и несколькими днями ранее встать лагерем на противоположном берегу реки. Из своих домов, созданных из бревен, досок, плетней и совсем редко из обтесанных камней жители Честера смотрели на короля Англии Кнута и представителей его свиты. Смотрели, как те карабкаются по насыпи к возведенному из брусьев дворцу местного эрла и пируют за столом эрла Леофрика. Пока подобные пиршественные беседы о предполагаемом конце тянулись, можно было твердо понимать, добра Мерсии придется ждать крайне долго.
Конечно, так и случилось. Первое, о чем все узнали, - юный Альфгар направлялся на север, чтобы стать заложником в Камбрии, следующее – старый король севера появился в воротах вместе, как и обещал, с десятком безоружных мужчин. Его сопроводили к побережью, где пристало накрытое балдахином судно с Кнутом на борту. Именно там следовало произойти встрече двух монархов.
Разумеется, с Кнутом также находилось десять безоружных спутников. На веслах сидели мерсийцы, а эрл Леофрик прислуживал, словно был здесь хозяином, а не подчинялся Кнуту по причине отсутствия других вариантов. Абсолютно точно, что в Камбрии молодой Альфгар сейчас прохлаждался вне зависимости от желания на то Леофрика. Хотя кто-то мог добавить, что юнец не поддается воспитанию, а его скрипучий, будто у коростеля, смех внушает ужас. Но Альфгар являлся наследником Мерсии, единственным сыном эрла Леофрика и госпожи Мерсии.
Госпожа могла выглядеть достаточно безмятежно, спускаясь к течению реки Ди с королем Малкольмом и ожидая со своими придворными дамами на берегу, пока старый властитель примет помощь по переходу в лодку и окажется перевезен на стрежене (самом быстром из течений), чтобы участвовать во встрече. Сквозь ряд выстроенных вдоль водного простора стражников получалось увидеть, как леди Мерсии общается с внуком Малкольма, Дунканом, будто один юноша представлялся таким же, как отсутствующий другой. Но, когда принц Дункан последовал за дедом, госпожа обратилась к следующему парню, ближайшему другу ее сына, мальчишке, обучавшемуся в Уэльсе для дальнейшего исполнения обязанностей священника. К любезному молодому человеку по имени Сульен.
Удаляясь от берега, госпожа проявляла все доступное ей искусство, чтобы выглядеть встревоженной. А вот у юного Сульена такового искусства в опыте еще не было. Это прочитывалось в его торопливой походке рядом с леди. Мальчишка учился, чтобы стать священником и являлся очень близким другом Альфгара. И это было видно. И тут не находилось ничего для юного Альфгара опасного.

«Остановитесь», - взмолился мальчик Сульен. «Остановитесь, моя госпожа. Вы словно думаете, что за вашей спиной река Ди горит».
«А это не так?» - поинтересовалась Годива, госпожа Мерсии. «Подобное покажется не более, чем соответствующим обстоятельствам мнением, когда вы обратите внимание на общество избранных мужчин, собравшихся там. Кроме Леофрика, как вы понимаете. Не то, что Леофрик не входит в их число. Но, делая это, он всегда трудится ради Мерсии».
Как и остальные, оказываясь рядом с Сульеном, Годива разговаривала с ним на равных, а не как с юношей, лишь годом старше ее собственного сына Альфгара. В то же время она замедлила шаг и ослабила захват своих юбок. Залитые солнечными лучами сети держащейся на волосах вуали взлетели и опустились, в конце концов, на ее скулу и плечо, словно голуби на отведенный им шест. Годива была очень красивой женщиной. Сульен произнес: «Альфгар обеспечивает безопасность для жизни старого короля Альбы. С ним ничего не случится».
Направляясь к изысканному и украшенному росписью дому, воздвигнутому эрлом Леофриком для его госпожи, с борющимися за их спинами слугами, Сульен из Лланбадарна не имел никакого представления о стучащих в дверь переменах, задумываясь о них не больше столкнувшегося с подобным в Норвегии Торкиля Амундасона шестью годами ранее. Единственной заботой в данное мгновение являлась для Сульена леди Годива, чей дом служил юноше вторым очагом с раннего детства, задолго до того, как ее супруг унаследовал одно из трех крупнейших в Англии владений.