Глава 22

Конец апреля, весна! Первая весна молодой четы Тишиных. Она играет всеми цветами радуги нового пробуждения. Вадим и Люся стоят на берегу реки, берега, её закованные в бетон, а по набережной прохаживаются люди, любуются весенним паводком. Река вскрылась и несёт свои мутные воды, с торосами льда, наползающих друг на друга. Она потом отойдёт, отшумев разливом и оставит по берегам кучи грязи и мусора, она отступит и плавно понесёт свои чистые воды, в вековом русле Ишима, к Иртышу, к северным морям и океанам. А сейчас, это зрелище от чего-то волнует Люсину душу, да и как же иначе – пробуждение не только природы, но и новая жизнь началась, пробудилась, у неё под сердцем, бьётся первым месяцем, долгожданная весна! Маленький, живой осколок Вадима. На конец-то свершилось через шесть месяцев! Люся от радости прижимается к руке Вадима, глубоко вдыхает живительный, прозрачный, весенний воздух, Какая это прелесть захлебнуться в материнстве! И она ещё теснее прижимается к Вадиму.
-  Замёрзла? – Спросил Вадим, жарко обнимая Люсю.
-  Я тебя люблю! – Шепчет она, с благодарностью льнёт к его теплу.
Вадим наклоняясь вдыхает её тёплый запах, губами целует висок и снова с наслаждением принюхивается – она пахнет домашним теплом, пастелью и молоком, приятный восторг прокатывается ознобом, он с желанием смотрит на неё – маленькую, хорошенькую, милую… Из-под меховой шапочки выбился колечком локон, белый шарф окрашивал на груди вишнёвое демисезонное пальто и вся она чистая, светлая, с болотным цветом глаз, возбуждала в нём, постоянное желание… В ясном вечернем небе, чуть в стороне плыли, как журавлиный клин облака, подпаленные солнцем, горели в подкрашенных перьях.
-  Может пойдём?.. – Ласково спрашивает Вадим, тесно перехватывая её под руку.
Люся счастливо улыбается его не терпеливому желанию, склоняя голову к его плечу и, они медленно идут по аллее, назад к теплу, к домашнему очагу.

***
Беспокоясь о сохранении плода, о чём советовали врачи, Люся, после майских праздников, легла в больницу. А Вадим, спустя сутки, уехал в командировку. Как супружеская пара, вместе они уже полгода, но Люся никак не могла свыкнуться с его частыми поездками и каждую разлуку слёзно переживала и вместе с тем была с Вадимом счастлива. Причём Вадим, перед отпуском и поездкой в Барнаул, успешно поступил на заочное отделение инженерного института, причём поступил тихо, молча и виртуозно, даже его шеф узнал об этом после своего отпуска. И вот сейчас лёжа в палате, мысленно перебирала в памяти всю их коротенькую жизнь.
… Первая весна семьдесят первого года, быстро ворвалась в городские улицы Целинограда, растопив обильные снега и они весело зажурчали серебристыми ручьями в звоне хрустальной капели, а следом, словно по взмаху волшебной палочки, сошёл поток воды, осушив землю и покрыл её зелёным ковром сочных трав. На глазах зацвели вишня и яблони, словно подбитые туманным цветением, прикрывая голые ветки. А душистая сирень в бело-розовых кудряшках, разбросала свой аромат по всем улицам города. Даже городские высотки засветились блеском вымытых окон и стояли приветливо улыбаясь тёплой весне. Ярко светило солнце и струился, как ключевая вода, чистый благоухающий воздух.
Люсе жилось хорошо с Вадимом – он был ласков и нежен с ней, но нет-нет да прорывалась, его холодность во взгляде. При возвращении из командировок, она радостно бросалась к нему в объятия, со слезами восторга, что дождалась, что опять они будут вместе, а он с каким-то недоверием относился к её радостному чувству, осторожно отстраняя её от себя и не скрывая недовольства, говорил:
-  Ну ладно-ладно будет, скакать! Слёзы-то утри раз рада. – И обнимая за талию заходил с ней в дом. 
И, всё равно, она была рада и пьянела, когда он был рядом. А к кому как не к нему, она могла прислонить голову и порадоваться и по печалиться. Порой печалилась из-за того, что мама редко писала письма, чаще писали Анатолий Иванович да Мария Ивановна, да подруга Юля. Ещё Люся была рада, когда мама присылала, уже дважды, посылки. Она восторженно округляла глаза, вздыхая и вертясь возле ящика. Вадим всегда удивлялся непосредственностью восторга Люси. Его всегда поражала изящество форм, в котором выражалась женская радость; мимика жестов, безукоризненная точность эмоций. Люся прижималась к посылке, принюхивалась щуря глаза и восхищённо произносила:
-  Сысками пахнет, кедловыми! – И как маленькая девочка, кружилась и прыгала возле ящика.
Жизнь с Вадимом текла спокойно, уверенно и радостно и она как могла, как умела дорожила этим и, сама относилась к нему с нежностью матери, с трепетом жены, с жадной страстью любовницы. Она искренне любила и любовь дарила ей счастье!
Как-то нежась с Вадимом в пастели, Люся спросила:
-  Ты давно мне обещал рассказать о встрече Анатолия Ивановича с Марией Ивановной и всё молчишь…
Вадим улыбнулся, ласково склонил её голову себе на грудь, ответил:
-  Вот так лежи, слушай биение моего радостного сердца и, мой рассказ.
***
Раннее утро второй половины октября, с петушиным криком и собачьим лаем, мычанием в стойлах коров, вставало над селом покрытое тонкой струёй белесого тумана, ползущего от реки, а роща, тёмным островком, плыла словно привидение в полосе тумана и всё это живое тянулось к скупому осеннему солнцу и только на реке не золотились кувшинки, а лишь почерневшие лопухи покрывали прибрежную гладь воды. Природа доживала бабьим летом в потрясающем своём величии.
Вадим вёз Анатолия Ивановича в Урюпинку, туда где в степи островком высились не большие скалистые горы в зарослях смешенного леса. Туда где жил человек с поломанной судьбой, судьба которого должна была встретиться, через четверть века, с такой же поломанной судьбой в невероятном, возможно, в чудотворном восторге!
Ехали втроём – шеф, Вадим и Барнаульский гость. В селе Вадим завёз Анатолия Николаевича в сельский сельсовет, а сам с Анатолием Ивановичем направился к сельской гостинице. По замыслу Вадим должен был оставить комбата у бабушки Маши, если она действительно та девушка, фронтовая подруга. Если нет, то комбат должен был вернуться вместе с Вадимом в районный центр и оттуда, поездом вернуться в Барнаул.
Село уже проснулось, а в тёмном помещении гостиницы-барака, протирал сонные глаза, полумрак. Вадим шёл впереди, по длинному коридору, пока не остановился у последней двери, слабо освещённой единственным окном. Анатолий Иванович остановил Вадима, намеревавшегося постучать в дверь:
-  Погоди. Дай переведу дух, сердце, что-то… будто на пятый этаж поднялся.
Молча стояли прислушиваясь к звукам просыпавшейся гостиницы, с шорохом, со стуком, с голосами и хлопаньем дверей. Анатолий Иванович прижался спиной к стене, лоб взмок, словно боец решился на последний поступок, а ресницы настороженно вздрагивали. Вадим глядел на комбата с тяжёлой мыслью: «Сдаёт комбат… Да и как тут не сдашь? Чокнуться можно!» Анатолий Николаевич медлил, волнуясь провёл ладонями по груди, расправил под ремнём шинель и, наконец выдохнув, произнёс:
-  Давай! Ты первым Вадим.
Вадим постучал и услышал глуховатый голос:
-  Открыто!
Вадим широко раскрыл дверь и вошёл в комнату со словами:
-  Баба Маша, это я, как обещал.
Анатолий Иванович, стоя за спиной Вадима и, его мозг выбросил одну лишь информацию – она!
Бабушка Маша радостно откликнулась:
-  А, я знала, что ты приедешь, сон хороший видела, - и пытаясь разглядеть вошедшего, за спиной Вадима, с волнением спросила, - что-то не признаю, это кто с тобой?
Вадим, по армейски, сделал шаг в сторону, освобождая для бабушки Маши обзор и, она вдруг коротко вскрикнула, в испуге зажимая ладонью рот:
-  Толя?! – И пытаясь ухватиться за стол, медленно заваливалась на бок, теряя сознание.
Комбат в прыжке подхватил её.
-  Помоги! – Сказал он Вадиму, - и услышал еле уловимый шёпот, - живой…
Они уложили её на кровать, комбат по удобней пристроил подушку и сел на табурет у её изголовья.
Вадим не уверенно спросил:
-  Может надо врача?..
-  Не надо, это обморочное состояние, пройдёт. – Он держал её за руку, а другой, гладил её руку, тихо позвал, - Маша…
Веки её дрогнули и, комбат с нова позвал:
-  Маша.
Щёки бабушки Маши стали розоветь, бледность отступала и Анатолий Иванович в третий раз позвал:
-  Маша… - И с легка похлопал её по руке.
Не открывая глаз, бабушка Маша спросила:
-  Это ты, Толик?..
-  Я, Машенька, я!
Она открыла глаза и по щеке скользнула слезинка, тихо произнесла:
-  Как ты меня нашёл?
-  Это не я тебя нашёл, это Вадим тебя нашёл, по фотокарточки.
-  Вадим?! – Она перевела взгляд на Вадима, - по какой фотокарточки?
-  По вашей фронтовой, - ответил Вадим, - и у Анатолия Ивановича такая же, только большая, в рамке.
Она улыбнулась с благодарностью посмотрела на Вадима, произнесла:
-  Спасибо сынок! – И посмотрела на комбата, - полковник значит… Где ты столько лет пропадал?
-  Служил Машенька вот с Вадимом вместе.
Она улыбнулась со словами:
-  Живой… И лишь слегка изменился, а так ничего, справный!.. – Она неотрывно смотрела на комбата и какие только чувства не боролись в ней, и радость увиденного; и горечь потери во времени; и женская теплота; и тёплая нежность; и восторг; и счастье встречи.
-  Никто не знал, все говорили погиб, а Вадим нашёл, через столько лет… Я чувствовала, что, что-то должно произойти, но ни как о такой вот встречи. Как хорошо, что ты жив! – И помолчав, уже спросила, - ты женатый?..
-  Извини, все эти годы один.
Бабушка Маша улыбнулась, ответила:
-  И, я одна, - повторила, - живой…
Вадим остановил их радостный и счастливый диалог, пообещав вернуться на обратном пути и быстро вышел, а в ушах так и стояли слова встретившихся ветеранов:
-  Живой…
-  Живая…
***
А сейчас Вадим гнал свой газик, по ночной степи, на встречу тускло-серому рассвету. Три недели он скитался по не объятым степным просторам, а дома ждала Люся. Шеф дремал на переднем сидении, от встряски просыпался, тупо смотрел в окно и снова засыпал. А на пути лежал степной мир, сузившись до узкой полосы света фар, а за пределами света стеной стоял мрак, полон жизни. Трасса под колёсами шуршала, стремительно рассекая светом ночь, в струю которого, то и дело, попадала живая, ночная жизнь – то испуганный заяц, прыжками пересекал путь, то птица чуть ли не ударялась в ветровое стекло и с тяжёлым стоном, уходила в сторону. Вспыхивали фосфорными точками глаза хищника и мелькнув исчезали, шорохи и звуки, доносились со всех сторон леса, стоявшего тёмной стеной у обочины дороги. Параллельно машине, прошуршала стайка куропаток, вровень с колёсами и какая-то крупная птица, тяжело ударила крылом о тентованную обшивку. Вадим даже, не произвольно пригнулся, от неожиданности и, до рези в глазах смотрел на дорогу. Лес оборвался, так резко, будто лопнула струна и сразу же с силой ударил боковой ветер, втягивая в салон запахи полыни и пыли. Где-то уже не далеко лежала Урюпинка, ещё три, пять километров и пойдут её поля, с густыми колками соснового леса. Ближе к селу, ночь становилась светлей. Набежавший ветер быстро разогнал тучи и в окнах, небесного одеяла, появились звёзды и луна. За крутым поворотом у первого гребня,
Урюпинского сосняка, на горизонте, просачивалась робкая полоса зари, она медленно приближалась, нависая над одинокой машиной, бегущей по трассе, между степных колков леса. Заря разрасталась в ширь, росла радуя красивой новизной рождения нового дня. В дали от Люси, Вадим радовался её существованию, боготворил и спешил в радости к встрече. А сейчас, приближаясь к селу Вадим думал об Анатолии Ивановиче и Марии Ивановне – как они там?.. А на светлом горизонте показалась Урюпинка. В село въезжали, когда солнце первым лучом, блеснуло по автомобилю, Анатолий Николаевич проснулся, протёр воспалённые от недосыпа глаза, глянул на надвигающееся село и уже бодро заметил:
-  А, хорошо здесь, ну просто райский уголок!
Вадим не ответил, усталость ночной езды, давала о себе знать.
-  Слушай, - снова обратился шеф, - а может твой комбат, здесь на всегда останется, а?
-  Исключено. – Отозвался Вадим, - у него в Барнауле квартира, да и природа там – тайга, горы, а здесь одни брызги от неё. – За молчали въезжая на центральную улицу.
По обочине, в степь, тянулось лениво, совхозное стадо, разомлевшее от тёплого хлева.
Кое-где, из ворот, сельчане окидывали взглядом раннею машину, кивали головами, здороваясь. К гостинице подъехали, когда солнце полностью вылупилось из-за горизонта и его пламенный диск, осветил землю. Остановились у входа. Выходя из газика, Анатолий Николаевич заметил:
-  Гляди! Твоя утопленница скачет.
Вадим глянул в открытую дверь кабины и тоже вышел, а через дорогу стремительно бежала Нина, как быстрый ветерок, скользила широко расставив руки. Она с разбегу повисла у него на груди, как взрослая поджав ноги и крепко обвила руками шею.
-  Нина, утопленница! Как я рад, - улыбаясь воскликнул Вадим, сильно прижимая к себе девочку и поцеловал в щёку, кружа и бережно опуская её на землю, спросил:
-  Учишься?
Она радостно кивнула и в свою очередь спросила:
-  А, вы за бабушкой? – И исподлобья поздоровалась с Анатолием Николаевичем.
-  За ней. – Продолжая улыбаться ответил Вадим и тут же спросил:
-  Ты сама то как учишься, рассказала бы о себе. Да и о родителях?..
- Да ничего, учусь успешно, родители живут, трудятся, а Ирка уехала. – Сказала она в прищур глядя на Вадима.
-  Что за муж вышла?
-  Вроде того, как вы на примерно…- Её васильковые глаза с поволокой, широко открылись и в них плескался какой-то неуверенный вопрос…
-  Кто тебе сказал? – Удивился Вадим.
-  Не важно. Так вы женились?
-  Пока нет, думаю.
-  Не врите! Невесту то привезли…
-  Привёз. – Не стал отрицать Вадим, - и тут же попытался успокоить чистую душу девочки, - ты уж прости меня утопленница, мне, честно, долго тебя ждать, да и старый я для тебя…
-  Ну зачем-зачем вы это сделали?! – Её чудесные глаза наполнялись слезами, - как вы не поймёте, я же выросту!
-  Понимаешь Нина, ты такая красавица, - Вадим с улыбкой погладил её по плечам, - а будешь ещё краше! Пацанов вокруг тебя будет, зажмуришься! Давай просто останемся друзьями и изредко переписываться, если желаешь.
-  Эх вы!.. Никто мне не верит, даже вы, а я ведь действительно выросту.
-  Ну почему не верю? Верю и знаю, что ты будешь первой красавицей на селе! А сейчас ты славная, умная девочка и я тебе желаю успехов в учёбе и конечно же завершения её с золотой медалью!
Нина глубоко и проникновенно посмотрела в глаза Вадиму, как бы запоминая его и упрямо с дрожью в голосе, ответила:
-  Запомните этот день. Мы через много лет встретимся и, вы… Вы женитесь на мне! – Она, резко повернулась и быстро пошла через дорогу.
Вадим хотел её остановить, даже окликнул, но она, не оборачиваясь, быстро уходила и, он смотрел ей в след, пока она не скрылась под крышей своего дома. 
Анатолий Николаевич, молча наблюдал за этой сценой и подойдя сзади к Вадиму, сказал:
-  Кто бы мог подумать, а ведь девчонка права.
-  Чёрти-что! Не то блажь, не то правда…- Пожал плечами Вадим.
-  А, может ты зря поспешил со свадьбой?
-  Да бросьте вы, Анатолий Николаевич! У нас разница в возрасте, тринадцать лет, чёртова дюжина!
Анатолий Николаевич рассмеялся и как бы в шутку ответил:
-  А, может в этой чёртовой дюжине, чертовски чистая любовь! Через пятилетку, тебе её будет не узнать, а что такое пятилетка, тьфу! И засылай сватов, живём-то в Казахстане.
Вадим усмехнулся, отвечая:
-  А, раз в Казахстане, второй женой возьму, токал будет. – И оба рассмеявшись вошли в гостиницу.
… На стук двери никто не отозвался и тогда Вадим широко распахнул их. За столом, посреди комнаты, сидел комбат Анатолий Иванович и Мария Ивановна они завтракали сидя на против друг друга.
-  Вот это гости! – Воскликнул Анатолий Иванович, - приехали, проходите, чайком, по утру побалуемся, а можно и по крепче! – Он поднялся на встречу ранним гостям,
по товарищески, пожимая руки.
Мария Ивановна, славная бабушка Маша! Что с ней сталось? Вадим узнавал и не узнавал её. Она легко подхватилась, как молодая, засуетилась выставляя на стол дополнительные приборы, на гладком лице светилась тёплая улыбка, движения были плавными, а голос тихий, воркующий… «Странно, - подумал Вадим, - выходит, если женщина в возрасте, стала выглядеть молодой, значит этого она сама хочет. Ну хорошо женщине выглядеть волшебно проще, косметика её оружие, а мужчина?.. Ведь прежде всего это его интимная жизнь, причём активная. Или всё это творит любовь?.. Не сомненно! Только она! Преображая не только внешне, но и физически…» - Вадим присел на предложенный стул и с изумительным восторгом глядел на обоих сразу, помолодевших, Анатолия Ивановича и Марию Ивановну. Комбат разомлевший от рюмочки чая, благодушно улыбался, не торопясь сообщал новости:
-  А, мы с Машей ездили в район, расписались.
-  Здорово! – Похвалил Анатолий Николаевич, а Анатолий Иванович продолжал:
-  Маша заявление на расчёт подала, подписали с отработкой, дождёмся и, тогда уже тронемся в путь, прямо отсюда в Барнаул.
-  Подождите-подождите! Как в Барнаул? – Воскликнул Вадим, - а свадьба?! Анатолий Иванович. Вы мне карты не путайте! Отгуляем свадьбу и тогда я вас с бабушкой Машей, простите, Марией Ивановной отправлю самолётом, два часа и, вы дома!
Анатолий Николаевич поддержал Вадима:
-  Правильно говорит парень, поживёте до свадьбы здесь, места здесь красивые, а потом уже домой, кстати, как вам наши места?
-  Ничего, красиво! Погулял, посмотрел, да вот жалко смотреть на такую красоту…
-  Это почему же? – Спросил Анатолий Николаевич, перебивая комбата.
-  Деревья здесь какие-то пришибленные, уродцы. У нас если это берёза, так невеста, а сосна, свечой под небеса, а пихта, кедр пахучий, здесь этого нет, а что есть и то от горшка два вершка и покрученное, хоть сосна, хоть берёза, словно им руки по выкручивали – то горбатая, то сивая, а то вообще, как слепая… От чего они такие?
Анатолий Николаевич рассмеялся, отвечая:
-  Раскритиковали вы наши лесочки, а выглядят они такими, не все правда, ветра, резкие перепады климата, то жар пекла, то морозы с ветром, степи во круг, а ветер рвёт, мечет, корёжит, тяжело им выстоять.
-  А, мы и не замечаем, вставил слово Вадим, - если по мне, так наши колки ближе к сердцу, чем тайга.
Анатолий Николаевич спросил у Марии Ивановны:
-  Не жалко уезжать?
-  А, что ей здесь делать? – Ответил за Марию Ивановну Анатолий Иванович, - там, где я, город, квартира, да и я один, без хозяйки не мужик. Наше дело тянется к закату, хоть напоследок, да поживём вместе. – И он с теплотой посмотрел на свою Машу.
Мария Ивановна тепло и счастливо улыбнулась ему и приподняла свою рюмку. Все с улыбками, соприкоснулись стопками – на счастье и в добрый путь!
***
Всё это поведал Вадим Люси, лёжа в пастели.
-  А, девочка красивая? – Спросила Люся.
-  Очень! – И Вадим приподнялся на локте, спросил, глядя Люси в лицо, - ты часом не ревнуешь ли?..
-  Нет. Мне просто интересно как ты сам относишься к этой метаморфозе?
-  А, ни как. Мне тебя хватает.
-  А, потом?..
-  И потом тоже. – И Вадим склонившись поцеловал Люсю в губы.
… Двоякое чувство имел Вадим к этой молодой жене-женщине. То казалось, что только от одной её близости, всё вокруг преображалось; сами убирались полы, мылась посуда, стиралось бельё и вообще весь сам дом, светился воскресным уютом. От переполнявших чувств, он украдкой наблюдал за ней, видел её сноровистые красивые руки, как они изящно ставили кастрюлю на плиту или подвигали ему чашку с едой или протягивали полотенце. Изящной красотой, всегда оставались эти руки и, самой подвижной частью её великолепной, молодой фигуры. И вся она, в своих действиях была тихой и почти не заметной. И Вадим, восхищаясь молодой женой, тайно подумывал, что с этой женщиной, то угарное и отвратное, что было прежде, отойдёт само-собой и станет жизнь совершенно иной в союзе с молодой Люсей.
А, то вдруг, бередило его душу, покладистость Люси. Казалось наигранным всё её внимание к нему и тогда он взрывался в душе, со злостной горечью и, чтобы не сорваться, Вадим быстро уходил и долго бродил, как когда-то в Монголии без писем, в одиночестве, по переулкам окраины города, пока эта тяжесть злостного недоверия, отступала, заполняя душу светлым спокойствием и вновь наплывавшей любовью к этой молодой жене-женщине.