М

М

"Не надо торопить время. И не надо ничего бояться. Пусть Господь будет милостив к твоей душе и дарует ей благодать. Помни об этом и не скорби из-за того, что у тебя нет сейчас. Когда-нибудь ты увидишь всё таким, каково оно на самом деле", — говорил себе Йортен. Он стал часто встречаться с длинноволосым, пить с ним пиво и беседовать на отвлеченные темы в местах, где им никто не мешал.
Жоамотус же чувствовал, что Йортен затевает что-то... Раз за разом тот заводил разговор о необычных сновидениях. Он задавал странные вопросы, на которые мог ответить только его исповедник. Но исповедника у Йортена не было, судя по всему. Может быть, он придумывал какую-нибудь новую ложь? Однако в любой лжи были хоть какие-то проблески истины... И Жоамотус решился. Поддавшись внезапному порыву, который, как это часто бывало с ним, возник как бы в ответ на безмолвный вопрос невидимой силы, Жоамотус подлил капельку проверенного яда в кружку с пивом, которую Йортен держал в руке, когда тот на минуту отвернулся, заинтересовавшись  чем-то в окне.
— Сон...  это истинный храм души, куда вступая, ты мгновенно отделяешься от земного, освобождаешься от мирских уз, скорбей и искушений! Разве не сосредоточены в нем все чары, вся прелесть и обольщение древних божеств? — спросил опять Йортен, взглянув на приятеля.
— Что-то такое я уже слышал... Кажется об этом писал эльбинорский философ Иерхений.— сказал Жоамотус. — Мне ли не знать, как это печально. И в некотором роде даже интересно. Не буду мешать тебе засыпать, Йортен. Ещё увидимся... Я буду в твоей жизни соломинкой, в которую можно подуть на всё еще разгорающееся пламя.
— Однако такой сон может служить мне ключом, если я научусь ловить проблески иного, преходящего бытия за золотой нитью сновидений. Тогда я узнаю, где проходит граница миров... Ее тщательно стерегут, так что никому даже в голову не приходит, будто кто-то может попасть туда без приглашения. Пробираясь сквозь темноту сновидения, можно подобраться к золоту свободы — не меньше.  В то же время, подобное путешествие не имеет никакой материальной основы, отовсюду нас может спугнуть любой шорох. Однако надо знать, куда идти. Ключ ко всему — одна ускользающая за другой тень, которая рождается, чтобы прийти в себя после самого глубокого сновидческого бытия, — продолжал Йортен.
— Однако мудрец знает: после смерти жизнь опять начнется, и завершится она тем же знаком, какой поставила бы она на месте этой остановки. Сон начинается и кончается с каждым новым пробуждением, и когда одно и то же, в сущности, происходит во сне раз за разом... если это нравится богам, они знают толк в жизни. Так что, дружище, живи во снах, коли для тебя жизнь — это только игра.
Да и смерть не слишком отлична от крепкого сна. А из всех телесных удовольствий единственное в своем роде то, которое рождает действительно интересные сны. И то многие, испытав его однажды, не хотят этого забыть. Но о чем длится крепкий сон, надо спрашивать не меня. Спроси лучше себя, о чём ты видишь сны? Неужели ты не найдешь там то, что ищешь? Поверь мне, там этого достаточно… Боги любят дураков и самоубийц, это я точно знаю, мой друг. А почему, спросишь ты? А только так и должны жить они, ибо все они мудрые существа — какие же еще? Верно, потому что сами были глупы и скудны духом до поры...
Внезапно кружка Йортена треснула и пиво полилось на стол. Он изменился в лице, и его рука потянулась к месту под плащом, где он прятал кинжал. Жоамотус встал и стал отступать к выходу. Мгновение Йортен сидел неподвижно, словно не понимая, что происходит, потом резко вскочил и метнул оружие в своего убийцу.

****
Маори пришпорила коня и последовала за пареньком, которого она наняла в качестве гида для того, чтобы лучше сориентироваться в огромном незнакомом городе. Столица метрополии носила столь труднопроизносимое название, что им можно было пренебречь. Маори решила называть город просто У.
— Если бы вы спросили кого-нибудь, почему у него такое странное название – вам бы ответили, мол, в старых бумагах осталась путаница: одно время так называли саму Империю,  но затем какой-то сумасшедший правитель пытался переименовать ее, а все остальные отвернулись от него. После этого он стал называть столицу Метрополисом. Но вы же знаете, как обычно бывает с традициями: любые отголоски прежних легенд – только пыль в глаза. На самом деле название города никто не знает, потому что раньше его именовали иначе. Никто не помнит как, но точно не Метрополисом. Поэтому это название отменили, — объяснял Маори начинающий гид.
Он был тощий и вертлявый, как искатель клада на Лиловом море. Одет парень был в рубаху из грубой шерстяной ткани, а на ногах у него были красные сандалии. Вокруг уже собралась целая толпа ротозеев, привлеченных, видимо, редким здесь зрелищем. Маори вопросительно поглядела на парня.
— Неужели?
— Точно! Столица делилась на четыре части, а именно: торговую часть, где находился центральный рынок; императорскую, в центре которой расположен дворец; и еще две части — деловую и жилую. Названий у них не было. До того как случилась эта история с названиями, был, говорят, парк. Огромный, зеленый, красивый и безлюдный — название у парка тоже было, и, раз уж мы начали об этом, можно сказать, что мы его тоже не знаем. Просто парком называется. Было и всё. В торговой части живут купцы, в деловой — военные и чиновники, ну а в жилой — все остальные, поэтому она самая большая.
— Кто же правит метрополией? — спросила Маори.
— Императрица.
— У нее тоже нет имени?
— Ну что вы! Конечно, есть. Ее зовут Кариоментия. Она очень красива и потрясающе умна! К сожалению, — понизил голос гид, — чего нельзя сказать о ее младших братьях. Они слабоумны... почти. В общении с ними это практически незаметно.
— Что же помешало им занять трон? Разве мало слабоумных правителей?
— Они сатанисты. Я говорю об этом, поскольку всем известно... насколько они порочны. А вот и гостиница, которую я рекомендовал великолепной госпоже, — гид церемонно поклонился. — Это лучшее место для гостей в нашем прославленном городе.
— Прекрасно! Держи. — Маори достала из-за пояса одну корону и протянула ее парню в красных сандалиях. Тот с благодарностью принял монету.
Когда Маори повернулась к толпе глазевших на нее зевак, гид сделал несколько движений и жестов, которые, как показалось присутствующим, включали в себя весь репертуар танцев в местных деревнях, совершавшихся по любому поводу. Толпа загудела, задвигалась и стала расходиться.
Из гостиницы вышел слуга, чтобы помочь даме сойти с коня. Маори дождалась, пока он приблизится, положила ему руку на плечо и произнесла:
— Как тебя зовут, друг мой? Я хочу, чтобы ты сказал хозяину, что в столицу прибыла необычная гостья.
Придя в себя от изумления, слуга назвал имя.

****
Предложение Шестипалой бросить работу на Институт и спрятаться в республике Лаагад, а то и еще где подальше, от пронырливых агентов шефа не показалось Чжену привлекательным.
— Хорошо, я подумаю над этим. Но сначала я должен найти Лама и Магду. Ты не знаешь, где они могут быть сейчас?
— Я предполагаю, что им теперь негде быть, кроме как в метрополии Империи. Их миссия в Тубзерине потерпела фиаско... и я бы на их месте поехала туда хотя бы из любопытства.
"Итак, в Институте с самого начала знали, что Артебов не хочет возвращаться. Но для нас с Ламом и Магдой дело было представлено таким образом, как будто сотрудник Института пропал, и его надо найти, спасти… исполнить великую миссию. Мы чувствовали себя почти героями, а, выходит, у нас банальная эпизодическая роль", — невесело размышлял Чжен. Он чувствовал себя картриджем, расходным материалом в чужой игре.
Для него работа всегда была любимым хобби. То, что они делали в лаборатории, он, то ли в шутку, то ли всерьёз, называл боготкачеством. Одно время Чжен был единственным теоретиком-лоялистом в лаборатории, остальные были мистиками-энтузиастами, обожающими Чжуан-Цзы и Юнга, за что были изгнаны, а их кабинеты заняли другие. Тогда же, наверно, всё изменилось, и система стала работать иначе. А он в то время этого не понял.
Чжен не был лично знаком с Артебовым, но видел несколько раз во время его ярких публичных выступлений. Он вспомнил, что однажды случайно услышал, как Артебов, разговаривая на лестнице с какой-то женщиной, смотревшей на него не отрываясь, печально обронил, что устал от хандры и хотел было уйти, но зачем? Уйти, чтобы скучать в другом месте?
Орнелия (как с её молчаливого согласия Чжен стал называть Аалтосорнелию) предложила на всё забить и уединиться вдвоем, уехать в заброшенный дом на озере в зарослях экзотического леса. Когда-то давно, оказавшись в сложных обстоятельствах, она была вынуждена скрываться и случайно его обнаружила. Сначала эта мысль показалась ему странной, и даже абсурдной — они были едва знакомы. Впрочем, он ничего не имел против этой идеи. И чем больше он о ней думал, тем больше склонялся к мысли о том, что именно это ему сейчас и нужно.
Чжен чувствовал, что шеф предал их группу, не знал, как выйти на связь с Ламом и Магдой, и в целом в его душе был такой раздрай, а в голове такая каша, что пора было брать тайм-аут. "А для этого лучше всего подойдёт спальня и девичье тело", — подумал Чжен. Настроение стремительно улучшалось...
"Да, тело. И она сама… Пусть девочка получит удовольствие. Почему нет? Будет жарко. Мы оба будем удивительны…" Он стал целовать ее немного влажное лицо и нежную шею, представляя, какой у неё, манящий пупок… В этом доме на краю света всё встанет на свои места. Из приоткрытой на озеро двери, зазвучат фанфары, станет светло и тихо на душе…
"Решено!" — выдохнул Чжен, мягко дотрагиваясь рукой до ее блестящих каштановых волос. Орнелия повернулась к нему и поцеловала в губы. А через секунду Чжен почувствовал, что ее рука уже лежит на его гладком животе.

****
— Братья императрицы Чуи и Гектос вовсе не слабоумны! Такие слухи о них распустила их старшая сестра Кариоментия, чтобы захватить полную власть в Империи. На важном фамильном балу она подговорила братьев устроить якобы шутливый розыгрыш. Одного она обрядила в азиатский наряд и набросила ему на плечи накидку из медвежьей шкуры, другой был в латах и шлеме, похожем на голову орла. Лица их были сделаны неузнаваемыми с помощью масок из воска, пропитанного специальным составом. Кроме того, она опоила их каким-то зельем... — рассказывала Лааму и Меагде по дороге в столицу экзальтированная особа, с которой они познакомились на постоялом дворе накануне вечером. — Придуманный маскарад  и  это зелье действительно подействовали: переодетые сестрицей братья словно перестали что-либо различать вокруг. Всё было сделано настолько хитро, что они без труда произвели жалкое впечатление на самых влиятельных людей Империи. В поведении их сестрицы же просматривались здравый смысл и рассудительность.
— Зачем же они согласились на это странное представление? — с легким недоверием в голосе спросила Меагда.
— Возможно, на мысль так обыграть дело Кариоментию навел их незлобивый характер, а также то, что они оба получили плохое образование, не были амбициозны и до поры до времени не возражали против правления сестры, — продолжала особа, обмахиваясь веером, пока они ехали в ее карете. — Однако нашёлся человек, который открыл им глаза на то, как бессовестно сестра их оболгала, и объяснил их права на императорский трон. Этого человека зовут Лоерти...