Солнышки

Почти родные стены. Длиннющие переходы. Укромные холлы. Шелест деревьев и ветер.
Тогда обрушилась казарма в Сибири. Мальчик, без обеих ног по бедра, лежал с мамой, она за ним ухаживала. Ездил на коляске.
Напротив через холл лежал сапер без обеих рук и без глаз, с молодой женой. Мне сказали – с женой, я думала, отдельная палата. Щас. Четыре кровати, и на одной под одним одеялом он с женой. Трехлетний сын остался с бабушкой. Жена была худенькая и маленькая, как ребенок. Только взгляд… Железная девка. В чем выражалось? Ни в чем. Ребята в палате (тоже раненые на юго-западе) старались его веселить, подбодрить. Им делали протезы. Делились впечатлениями от примерки. Кого-то впечатлил крюк, кого-то молоток и зубило, но больше все же нравились бионические. Ему уже выдали протез, он раньше лежал. Он был крымчанин, там получил ранение, мина в руках взорвалась.
– Покажи протез, – просит жена. – Покажи, как работает.
Он, неулыбчивый, с израненным лицом, перешагнув грань отчуждения, соглашается. Надевает с помощью жены протез. Все смотрят внимательно.
– Ну как, пальцы двигаются? Пошевели.
Шевелит.
– Возьми что-нибудь.
Что взять? Он же слепой.
Она исправляется:
– Возьми меня за руку, – сует ему руку. – А!! Больно!.. Тише!
Он ослабляет хватку.
– Да, – оживились все. – У нас ребята с непривычки стаканы давят.
– Ну ничего. – Она направляет его руку на спинку койки: – Держись.
Он хватается и не может отцепиться.
– Ничего, научимся…
Мы сидим втроем в холле на диване с ней и с мамой сибирского солдатика без ног и читаем «Грани любви» – цитаты из Священного Писания.

"Грани любви
СЛУШАТЬ не перебивая. Притч. 18:14.
ГОВОРИТЬ не обвиняя. Сир. 4:8.
ДАВАТЬ не жалея. Притч. 21:26.
ОБЕЩАТЬ не забывая. Еккл. 5:4.
ОТВЕЧАТЬ не споря. 1 Кор. 11:16.
ДЕЛАТЬ не жалуясь. Флп. 2:14.
ВЕРИТЬ не сомневаясь. Иак. 1:6.
ПРОЩАТЬ не упрекая. Кол. 3:13.
НЕПРЕСТАННО МОЛИТЬСЯ. 1 Фес. 5:17".

– Да. Да, – говорит она.
– Бери.
– Возьму.
– И календарь церковный бери.
Листает.
– Хорошо. Он небольшой. У нас места мало, везти багаж…
– Храни Господь.

– «Добрий вечір тобі, пане господарю!
Радуйся, ой радуйся, земле…»
– Не надо! Не пой…
– Почему? Это Рождественская колядка.
– Почему ты поешь на украинском?
– Ну, колядка на украинском…
– Пой на русском!
– Но она на украинском…
– Не может быть, чтобы не было на русском.
– Я не знаю…
– Не может быть, чтобы не было на русском…
Я нашла потом на русском, вернее, на смешанном... Только петь уже было некому.

– Вас там человек спрашивает. Вон, из другого корпуса идет.
– Где?
Он целеустремленно шагал, перебрасывая тело на костылях, по длиннющему коридору.
– Авв… Авв… З-в… – Смотрит в глаза, опускает голову.
– Здравствуй?
Кивает.
– А… х… Здрах…
– Ну здравствуй, – кланяюсь.
– К-к-контузия…
– Понятно. Взрывной волной?
– Н-не… е-т. Да что же такое, – почти внятно. Остановился.
– Да ты не волнуйся. Пойдем посидим. Тебе же тяжело стоять.
– Ни-чего…
…– Вот. – Он протягивает левую руку, – на запястье намотан пояс «Живый в помощи». – Стерся… Но… вый н-ну… жен.
– Привезем. Еще что нужно?
– Нее-т.
…– Мы сначала все в Боге были. В 14-м. Молились. И Бог нас берег. А потом… как-то обнаглели, расслабились… Забывать стали. И вот… Я п-подорвался на растяжке…
– В лесу?
– Да.
Через несколько лет я случайно встретила в сети клип известной певицы с необычной песней и кадрами войны на Донбассе. Удивилась ролику, отрешенно смотря видео. И вдруг по сердцу резанул кадр – он, здоровый, целый, что-то отвечает на камеру, и уходит, обвешанный амуницией. Перемотала. Еще. Стоп-кадр. Принтскрин… Вот его фото через 2 года… Не изменился. Похудел только, может… Слезы застят глаза. Целый… Со своей скромной улыбкой.

– Ий-й-й-я-а-а-а!
Со счастливым криком парализованный на ноги боец летит на инвалидной коляске под серьезный уклон по асфальтовой дорожке госпиталя. Еще и еще раз смотрю видео.
– Кто тебя снимал?
– Друзья приезжали.
«Этим бы тоже уши надрать», – это про себя.
– Ты с ума сошел! Ты же мог упасть!
– Так не упал же!..
– Какое у тебя звание?
– Капитан…
– Ну ты даешь, капитан…
Гуляем по территории. Двое солдатиков-выздоравливающих возят его больничную каталку. Он лежит, укутанный одеялом. Подъезжаем к служебной парковке. Вечер, там всего несколько машин.
– О! Припаркуйте меня сюда, на это место!
Мы ставим каталку на свободное место рядом с крайней машиной.
– Можете сфотографировать?
Снимаю. Доволен.
– Спасибо!
…– А я что, из роддома не встречал, так хоть на крестинах буду. Отсюда меня не выпускают, а тут я в храме у батюшки спросил, он сказал – можно.
Дочку пронесли через проходную в спортивной сумке. Она спала. Нормально выдержала крещение, никто не слышал ничего за дверями госпитального храма… Он прислал фото после крещения. Новокрещеная христианка полугода от роду прижималась к отцовской тельняшке. Он держал ее на коленях. Маленькую копию. Одно лицо.

Первое, что мы увидели, – массивный подъемник у кровати.
– Я большой, – улыбнулся он.
– Что это такое?
– Подъемный кран!
После взрывного ранения он был парализован от груди. За ним приехала ухаживать мама из Одессы. Потом маме там заморозили пенсию, требуя только личного присутствия, и ей пришлось уехать. Вернуться она не смогла – заболел отец, а потом…
Он храбрился и разъезжал на коляске по улице много часов, гулял. Не сразу заметили пролежни от бортиков коляски на нечувствующих бедрах. Дело зашло далеко. Сделали некротомию. Все инфекции, какие бывают в больницах, он собрал, захлебываясь в антибиотиках. Он плавился в температуре, был на шаг от исхода, не могли подобрать лекарства. Он выжил. И даже встает.

– Долго это будет продолжаться?! – в палату врывается врач.
– Простите. Совершается Таинство Исповеди, – оборачивается священник от лежащего в постели раненого.
Время у нас было заранее согласовано.
Через пять минут раздраженный врач вновь распахивает дверь и забегает в палату.
– Вы скоро?!
– Так вот… Исповедь у нас, нужно время, – отвечает батюшка.
– Вы всех задерживаете! Сколько вам нужно еще?
– Ну хотя бы 20 минут.
– Хорошо.
Когда же исповедь была, наконец, закончена и приступили к Причастию, врач в исступлении залетел в палату, крича:
– Прекратите немедленно!!!
– Причащается раб Божий… честнаго и святаго Тела и Крове Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, во оставление грехов и в жизнь вечную. Аминь. – Священник не отрывал глаз от причащающегося. Причастил. Утер ему губы. Дал поцеловать крест. Прочел тихо заключительные молитвы. Не глядя на врача, собрал чемоданчик и вышел из палаты.
– Его ждут на процедуру… – как-то растерянно оправдался врач.
Мы шли по коридору.
– Давно я такого не видел, – наконец улыбнулся батюшка.
– Это что, бесы?
– Не знаю, не знаю… – качает головой священник. Улыбается: – Слава Богу! Причастился…

– А глаза там лежат разные, на выбор, – делится впечатлениями о протезах женщина без глаза и без руки по локоть.
– Ну круто, представляешь, хочешь – одела голубой глаз, хочешь зеленый, хочешь карий, – под настроение. Раз на выбор, – смешу я ее. Смешно или нет?
Она получила протез.
Я думала, мы близки по возрасту, думала, ей около полтинника. Помню ее седой ежик и резкие складки на худом лице, кривую улыбку… Она отрастила волосы, покрасилась и с протезом стала неузнаваема. Ей было 28 лет.

– Да как же ты поедешь?
– Доеду. – Уверенная женщина на протезе выше колена закручивала резинками пачки блистеров. Баул ей был почти по пояс. – У нас ничего нет. Все нужно.
Лекарства, обмундирование, обувь, детские вещи, книжки… У нее было трое детей.
– А на пересадках как нести?
– Помогут кто-нибудь!
Она доехала до своей Горловки и довезла неподъемный груз, такой нужный и ценный в разрушенном городе.
Через 2 года она родила четвертого. Мы передавали ей коляску! Старшая дочь помогала ей…

В палате стоял полумрак, горел один светильник у крайней кровати.
– Здравствуйте! Что у вас так темно?
– Лампа перегорела, завтра мастера пришлют.
– А где наш дончанин?
– Вот, – показывают на койку в углу.
– Как Ваше самочувствие? Как рука?
На плече у тихого бойца топорщился спицами аппарат Илизарова.
– Нормально…
– Скоро домой?
– Нет еще, пока здесь…
– Простите, Вы же семейный? Дети есть?
– Да…
– Маленькие?
– В школе учатся…
– Да мы раскраски принесли, карандаши, конфеты… Домой отъезжающим. Потом Вам дать или сейчас?
– Давайте сейчас.
– Награда нашла героя! – заулыбались пожилые отставники, соседи по палате.
Он неловко прижал пакет к груди, растерянно улыбаясь…
Жена не приняла его домой после госпиталя. Сказала, что ей инвалид-иждивенец не нужен, и что она его туда не посылала…

– А я не женат, но живу с женщиной с ребенком… Может, поженимся… Ну что ж, ноги нет… Я в разведке служил… Приемам его учу, пацану интересно… Ладонь ему ставлю, он удар отрабатывает. Пробьемся!

– Давай сюда! Здесь еще наши.
В тесной одноместной каморке 2,5х3 м слева на койке лежала красивая женщина с волевым лицом. И напротив – о чудо! – на второй втиснутой койке лежал молодой боец, так же радостно улыбающийся.
Я принесла ей женские вещи. Показала:
– Надо?
– Нет.
Я взглянула на лежащие форменки. Мы оставили им только сладости и поговорили немного… Потом пошли на выход.
– Слушай, а как это – женско-мужская палата? Совсем места нет?
– Это ее сын.
У меня отнялся язык.
– Хорошо… Что вместе…

– А зачем гардину под доску?
– Чтобы прижимала.
– А зачем прижимать?
– Чтобы, если бахнет, не сразу на тебя стекла посыпались, а гардина задержала. Ну, если прямое попадание, тогда, конечно, не поможет…
– Да вроде тихо пока.
– Тихо. Спокойных снов.
Только мы пели еще ночью, втиснувшись втроем в заставленной комнате, где была мебель из двух квартир. И прилетов не было. Господи, слава Тебе!
Спаси и сохрани их, Господи. Благодарю Тебя за дар – видеть, знать их…


Автобус с литерой Г

– Вы скоро?
– Да я уже внизу стою.
– Где?
– Возле проходной.
– Где возле проходной? Мы тоже возле проходной…
Обошла весь тесный холл. Матушка стоит с тяжелыми сумками.
– Не вижу вас!
– И я вас не вижу.
– Где тут еще может быть вход? Есть другая проходная?
– Да нет, вроде, другой… Там, где главный вход…
– Ну вот главный вход, – выхожу на улицу. Не прерывая разговора, вслух читаю табличку на стене с полным названием госпиталя.
В трубке повисает тишина.
– Алё! Алё!
– Да, я здесь. Только…
– Что такое? Что, не слышно?
– Нет, слышно! Нас перевели оттуда два дня назад. Вам не передали?
– Куда? Нам никто ничего не передавал. И мы-то спокойно позвонили вам – едем? Едем!
Он называет другой госпиталь, в 45 км отсюда. На вертолете. По карте.
Матушка с тревогой вслушивается в разговор.
– Сейчас перезвоню.
Автобус ходит раз в час. Через полчаса будет. Спрашиваем на КПП, где такси, телефон которого указан у них за стеклом.
– Таксист сегодня выходной. Попробуйте, позвоните…
Ярко светило зимнее солнце. Стрелка на часах подползала к 5.
Абонент был недоступен.
Значит, остается только автобус. Только бы пришел! Вот бы до места на такси, но где взять такие деньги…
– Так, автобус полчаса, электричка, от станции на маршрутке…
– Не успеем… Ну значит, не поедем сегодня…
– А куда эти сумки? Там испортится все.
– Ну испортится… – Матушка обессилено опустила голову. – Какое расписание электричек еще…
Пришел автобус. Развернулся. Мы вскарабкались одни в салон со своим грузом.
Солнце заливало закатным светом бескрайние поля. Снег слепил глаза рыжим золотом. В салоне было холодно…
Мы вытолкались из заполненного уже автобуса на станции.
– Может, не поедем?
– Поедем!
Мы купили билеты и потащили сумки по переходу на платформу. Через 5 минут должна была идти дальняя электричка, через 30 – ближняя.
– Да не влезем мы в нее, там битком, сейчас же все с работы едут! И стоять полчаса с сумками…
– Зато быстрее доберемся.
Двери открылись прямо перед нами. Мы втиснулись в набитый вагон. И тут же, возле дверей, нам уступили место и помогли поставить наши сумки на багажный контейнер в углу вагона… Мы ехали и говорили, прошло мгновение.
– Выходим!
Мы всех поблагодарили, схватили сумки и вынеслись из дверей вместе с толпой.
– Ну и где теперь искать эту маршрутку? – вышли мы на площадь в темноте.
Под фонарем у дороги у рафика толпились люди, очередь медленно заходила в раскрытую дверь.
– Так вот же она!
Мы побежали через пустую площадь. Успели зайти в конце очереди, даже не задержали.
За окнами плыла темнота, расчерченная разномастными огнями чужого города. Остановок было штук 100. Мы давно сидели и уже начали задремывать… И вдруг маршрутка приостановилась на темном пустыре.
– Ваша конечная!
– Госпиталь? А где он?
– Откуда я знаю? Я там не был. Ищите.
Мы вышли из теплого салона на острый мороз. Мы были одни. Вдалеке темнели высотки. Я оставила матушку с сумками и пошла к ближайшим непонятным зданиям вдоль освещенного фонарями забора. Не было ни души, чтобы хотя бы спросить. Я шла и шла, завернула за угол и наконец увидела что-то, похожее на вход.
– Кажется, нашла!
– Иду!..
Но странно, света за стеклянной дверью не было, даже хилый ночничок не мерцал… Опять не здесь?
Мы подошли к двери.
«КАРАНТИН».
Матушка была на грани обморока.
Я дрожащим от холода пальцем набрала номер.
– Что же вы не узнали, что у вас карантин? Мы приехали, а тут на двери написано…
– Да какой карантин?! Вас все ждут! Мы всю охрану на уши поставили! Сейчас вам откроют!
Через несколько минут темная фигура проплыла к проходной, и в замке щелкнул ключ.
– Проходите.
Мы подхватили сумки. Было 19.50.
Внутри было очень красиво. Ровная ухоженная дорожка, пушистые сосны, искрящиеся в снегу. В глубине – купол с крестом – часовня.
– Какая красота! Вот бы маму сюда положить, – воспряла матушка.
Время было 19.55.
Корпус встречал нас переливами огней. Внизу были все. Даже раненый после операции прискакал на костылях с окровавленной повязкой на культе. Он улыбался.
– Добрались!
– Спасибо!
– Спасибо!
– Это вам спасибо! – матушка поклонилась им в пояс. – Защитники наши!
– И вам спасибо!
– Храни вас Господь!..
– Уходим! Уходим! Прощаемся! Родственники, на выход!
Охранники махали руками у турникета.
Мы оказались не единственными посещающими. С мягких диванов в разных концах холла поднимались люди, обнимались, целовались…
– Храни вас Бог! Здоровья! Спасибо!
– И вас храни Господь! Молитесь за нас!
Мы вышли одни из последних. От выхода отъезжали последние машины. Мы остались одни на морозе на пустыре. Прошли автобусный круг, подошли к павильону остановки. Расписания не было видно.
– А автобусы уже не ходят, они обычно до восьми.
– Как не ходят? И маршрутки не ходят? Как же отсюда уехать?
– Ну хотите, подождите. Может, придет… – Женщина с собакой ушла.
Мы мерзли и топтались на остановке. Минут через 10 к нам присоединился в ожидании транспорта хмурый мужчина. Он не стал стоять с нами, и блуждал, скрипя снегом, то пропадая, то появляясь, по всему пустырю.
Подошли две женщины, спрашивая про автобус, и отошли.
– Надо уходить, идти в другой район, поближе к цивилизации.
– И куда мы пойдем? Заблудимся. А вдруг все-таки придет что-нибудь?
Мороз становился нестерпимым. Для ночных прогулок мы не были экипированы.
– Вот если бы пошел кто-нибудь на другую остановку, мы бы тоже…
Взрыли снег колеса на повороте. Перед остановкой открыл дверь темный лакированный микроавтобус. На лобовом стекле с правого края внизу голубыми огоньками горела буква Г.
Отошедшие было женщины  вернулись и полезли в автомобиль, обрадовано переговариваясь. Молча сел хмурый мужчина.
Мы с матушкой, без сил, пошли на ближайшее первое сиденье, за водителем. Кресла в салоне были покрыты темно-красным бархатом. Прямо перед нами в нише в центре водительской панели в круглых рамках светились большие, с ладонь, три иконы. Мать Богородица, Господь и… Мы одновременно перекрестились и упали в кресла, забыв обо всем на свете…
Свет был тусклый. У водителя света не было, стоял полумрак. Мы летели как на крыльях. Не было слышно ни разговоров, ни музыки. Мы с матушкой говорили о Божественном, как будто были одни во всем мире. Мы не заметили, когда вышли все пассажиры. Кажется, была пара остановок… Когда водитель молча открыл нам дверь напротив станции, мы вышли на улицу и увидели часы: путь, который туда мы проехали за 40 минут, теперь занял… 10.
Мы вернулись домой. И не заболели, промерзнув.
Я потом честно искала по картам и сайтам транспорта маршрут с буквой «Г» в этом городе и не нашла. Улыбнулась – вспомнила «Начальник тишины»*. Водитель…
Спасибо... Благодарю Тебя, Господи!
«И все множество учеников начало в радости велегласно славить Бога за все чудеса, какие видели они…» (Лк. 19: 37).


* В повести-притче «Начальник тишины» монаха Салафиила (Филиппьева) машину вел Георгий Победоносец.