Слишком пафосный поэт. Часть 4

Прошла зима, весна, лето. Эдвард продолжал вести активную жизнь в социальных сетях и с каждым днем он печатал всё больше и быстрее, получая от этого удовольствие. Однако, в начале осени вышел на пенсию его работодатель, другой постоянной работы он не нашел, и пришлось ему отправиться в Англию, где он с большим трудом выяснил, что такое рекрутинговые агентства, как их находить, как с ними сотрудничать. Жизнь его наладилась, доставали только соседи по квартире, где он снимал комнату и соотечественники на работе, которой там был большой выбор. Под рождество вдруг позвонил Анатоль, и предложил встретиться, на новый год. Он почему-то был уверен в том, что Эдуард обязательно на праздники прилетит в Ригу. Эдуард посмеялся, и после этого выбросил латвийскую сим-карту, потому что она ему была больше не нужна. Изредка он переписывался в социальной сети с Алишером, который был уверен в том, что в Англии жизнь прекрасна, и можно очень богато жить на пособии, не работая. Утверждал, что если бы он жил там, то он бы обязательно разбогател, организовав охранную фирму. Толика он больше не боялся, говорил, что он готов к дуэли с ним, обещал расписать ему подъезд ещё раз. Эдуард сравнил Алишера с шкодливым мальчиком, который бросил дрожжи в сухой туалет в жару, а Анатоля не с протоплазмой, а с забродившим калом.

В двенадцатом году Эдуард задумался о смысле своей жизни, и понял, что творчества ему мало. Много он в среде эмигрантов встречал женщин, похожих на его бывшую жену, которые плохо обращались со своими сыновьями. И его начали одолевать мысли о его сыне, который живет с сумасшедшей мамашей алкоголичкой. Его сыну уже было десять лет, и он мог общаться с ним без посредничества бывшей жены. Он написал ему письмо, но не получил ответа. И тогда решил вернуться в Латвию и добиться встречи с ребенком. В Англию он возвращаться не собирался, уж слишком ему было неприятно общаться с фабричными эмигрантами из Восточной Европы, да и перенаселенная страна практически без дикой природы ему совсем не нравилась. Он понял, что много денег ему совсем не нужно. За то время, что он там жил, ни в чем себе не отказывая, у него на счету собралась приличная сумма.

Алишер был очень рад возвращению друга, который напоил его пивом и рассказал о своем намерении поехать проведать сына в районный городок в Латгалии. Алишер, услышав это занервничал, сказал, что ненавидит своего отца, за то, что он его бросил на растерзание деспотичной матери. Уговаривал Эдварда не ехать так далеко, потому что бывшая жена наверняка натравит на него и сына и каких-то маргиналов, чтобы они его зарезали. И вообще лучше вернуться в Англию, усердно трудиться и копить деньги на открытие своего бизнеса.

 - Да не нужен мне это бизнес! – бросил Эд, грустно улыбаясь. – Я люблю своего сына и хочу ему как-то помогать, даже если он этого не хочет, вне зависимости от того, как он ко мне относится. Больше меня в жизни особенно ничего не интересует.
 - Тебе нужно оружие! – убежденно сказал Алишер. – Нужна машина, водительские права, собственный дом. Тогда можно будет найти другую женщину, приличную, и завести детей уже с ней. А этот твой сын наверняка будет таким же психом, как и твоя бывшая жена. Так что лучше тебе с ним не встречаться…
 - Мне точно не нужно оружие и автомобиль! – со злой насмешкой возразил Эдуард. – Куда мне на этом автомобиле ехать и в кого стрелять из оружия, да и дом мне ни к чему, как и ещё одна жена. Мне безразлично, где жить, на съемной квартире без удобств или с родителями, где и за сколько работать, для меня самое важное просто видеться со своим сыном хотя бы на выходных. И мне совсем не страшно если меня бывшая жена попытается убить или сын будет ненавидеть. Я могу это принять, и мои чувства от его отношения ко мне не изменятся.
 - А если у бывшей жены другой муж? – с торжествующим видом воскликнул Алишер, уверенный в том, что этот аргумент убедит Эдуарда не ехать на встречу с сыном. – Может твой сын этого нового мужа считает своим отцом, а тебя просто пошлет куда подальше?
 - Меня не интересует семейное положение бывшей жены, - устало сказал Эдуард, словно отмахиваясь от этих предположений. – И я уверен в том, что сыну в таком случае будет лучше знать, что у него есть еще один отец, который ему с радостью поможет, если он в чем-то будет нуждаться.
 - И ты готов тратить на сына деньги? – с раздражение спросил Алишер. – Ты же и так платишь алименты! А за это может не быть никакой благодарности. В Риге совсем нет работы и пособий тут без стажа не платят, как в Англии.
 - В Англии тоже нужен стаж для получения пособия по безработице, - сказал Эдвард, болезненно поморщившись. – Там тоже надо вкалывать за деньги, и порядком поработать через агентство, пока фабрика с тобой заключит контракт. И пособие там не очень большое, а социальное жильё надо долго ждать, если у тебя нет детей. Сказки нет нигде, во всяком случае для нас. Да, там платят больше, чем здесь, но там никто не позволит тебе в рабочее время жевать сопли и зависать в курилке и туалете или имитировать бурную деятельность.
 - Но их же легко перехитрить! – убежденно изрек Алишер. – Они же там на Западе непуганые идиоты, а мы закалены диктатурой, мы намного изобретательнее, им до нас далеко…
 - Надейся на свою хитрость! – ехидно порекомендовал Алишеру Эдуард. – Кто-то бога надеялся перехитрить, а ты европейских работодателей и супервайзеров. А без хитростей жить никак нельзя? Меня ты тоже своими хитростями разводишь на пиво…
 - Я откровенно у тебя прошу пива! – оправдываясь возразил Алишер и в глазах его было смущение воришки, которого поймали на месте преступления. – Я всегда честно признавался тебе, что денег у меня нет, никогда ничего не просил, не требовал. Если тебе не хочется покупать пиво, то пожалуйста, можно и так посидеть…

Эдуард достаточно сильно тогда напился и еле доехал домой на велосипеде. Утром к нему пришла инспектор из опеки, сообщила, что его бывшая жена надолго легла в психиатрическую больницу, а её дети находятся в кризисном центре. Ему дали телефон, по которому он связался с инспектором из опеки в том городе, и та рассказала, об ужасном поведении его бывшей жены, признавала ошибку суда, решившего отдать ребенка психически больной женщине, которая за десть лет так и не начала работать, только напивалась и клянчила пособия в социальной службе, ужасно обращаясь со своими детьми. Но просто приехать и забрать сына к себе Эдуард не мог, ребенка надо было подготовить к встрече с отцом, которого он с года не видел и не помнил. Вскоре Эд познакомился со своим сыном, который пока не решался переехать к нему и их отношения складывались вполне хорошо.

Узнав об этих событиях в жизни друга, Алишер начал бурно возмущаться поведением его бывшей жены, кричал, что всех людей с психическими расстройствами лучше усыпить или изолировать от общества, выражал сочувствие бедному ребенку, но тут же говорил, о дурной наследственности, от которой не избавиться, которая определяет то, кем люди в итоге становятся. Эдуард слушал это с возмущенным видом, но молчал и поражался нетактичности своего собеседника, его глупостью. В тот момент он начал подозревать, что Алишер нездоров психически, и потому нет смысла ему что-то объяснять, просвещать его, давать ему почитать книги, которые он и не думает отдавать обратно. Он смотрел на Алишера, как на предмет научных экспериментов, пытался понять его безумие. Если бы он начал относиться к нему, как к вменяемому человеку, то, по его понятиям, отношения с ним надо было прекратить. Вдохновленный рассказами о сыне своего друга, Алишер прочел перед камерой длинное обращение к своим детям, которые никогда не родятся, потому что у него слишком плохая наследственность, много бракованных генов, и он может породить только больных и несчастных людей, жизнь которых будет сплошной пыткой. Он проклинал женщин, которые заводят детей просто потому, что им скучно или чтобы привязать к себе мужчину и жить за его счет. И в финале он призвал большую часть человечества уничтожить себя. Он это говорил, покуривая трубку друга, пытаясь пародировать Сталина, но речь его была слишком торопливой, он часто смеялся, и пародия совсем не удалась.
 - Ты сейчас подашь человечеству пример самоуничтожения? – язвительно спросил Эдуард. – Убьешь себя в прямом эфире, чтобы меня посадили за пропаганду суицида? Это видео нельзя будет публиковать. Богохульство – это ещё куда ни шло, но призывать детей к суициду уже слишком.
 - Сыровато получилось… - смущенно улыбаясь, согласился Алишер. – Надо переснять ещё раз. Я буду осторожнее, призову людей просто прекратить размножаться, чтобы остался только один золотой миллиард, который будет заниматься онанизмом, а детей выращивать в аквариумах, соединяя сперму и яйцеклетки только лучших из лучших. И в итоге все будут умными, как Альберт Эйнштейн и сильными, как Майк Тайсон.
 - В СССР для этого пытались скрестить человека с обезьяной, - смеясь заметил Эдуард. – Комсомольцы и комсомолки спаривались с гориллами и другими приматами, а ученые не могли понять, почему не происходит зачатия. Но благодаря таким аморальным экспериментам ученые в других странах поняли, что у разных видов разный хромосомный набор, потому скрестить человека с животным не получится. Да и если бы можно было скрестить человека с гориллой, то не обязательно получилось бы сильное и умное существо, оно могло бы получится слабым, как человек и глупым, как обезьяна. И вообще евгеника, как наука не состоялась. Можно вывести хорошую породу собак или лошадей, свиней или куриц, для определенных целей, но вывести совершенных людей, скрещивая особи лучших, не получится. Знаешь почему? Потому что от человека требуется в основном хорошо соображать, генерировать идеи, внедрять их, а не стоять на выставках. Даже, когда готовят служебных собак, к примру для слепых, большую часть приходится выбраковывать, и там не особенно смотрят на породу. Человек с психическими отклонениями или с другим тяжелым диагнозом может оказаться гением, а полностью здоровый человек с прекрасной наследственностью может оказаться серой посредственностью, которая в лучшем случае может что-то криво скопировать. И примеров в истории человечества достаточно, когда люди с самой ужасной наследственностью вдруг делали потрясающие открытия, а их дети не могли даже школу закончить.

 - Что-то я таких не знаю! – ожесточенно возразил Алишер. – Невозможно, чтобы какой-то психически больной алкоголик создал что-то стоящее, полезное для человечества!
 - К примеру Людвиг Ван Бетховен! – снисходительно улыбаясь объявил Эдуард. – Его отец был алкоголиком, который его постоянно бил. Винсент Ван Гог был психически больным алкоголиком, как и Лотрек, у которого были большие проблемы с генетикой, помимо алкоголизма и проблем с психикой…
 - Что толку от всей этой музыки и мазни? – необдуманно возразил Алишер. – Гениальность художников – это только реклама искусствоведов, которую можно оспорить. А вот те, кто придумывал ядерные бомбы были здоровыми и нормальными…
 - А как же Фридрих Ницше! – растянув рот в улыбке, проговорил Эдуард. – Ты совсем недавно превозносил гениальность его философии, а у него были наследственные психические заболевания, и он умер в страшных муках и безумии, как и его отец. Или Гоголь, создавший мертвую паночку – твой идеал женской красоты, тоже был психически нездоров. И того же Эйнштейна в Спарте наверняка забраковали бы, в школе он учился не очень хорошо, да и с детства был странным, многие считали его неадекватным и психически больным.
 - Но зачем терпеть миллионы Покемонов? – возопил Алишер, совсем растерянный и сбитый с толку. – Вреда от миллиона Цыплаковых куда больше, чем от одного какого-то писателя или художника, который может среди них появиться. А в Спарте просто отбраковку младенцев проводили неквалифицированные люди, которые не могли делать генетический анализ.
 - В Спарте не развивались науки, - смеясь торжествующе, проинформировал Алишера Эдуард. – Там не было ни искусств, ни наук, да и полководцы у них были туповатые, как и воины. Они одолели персов, развалили Афины, но фиванцы их в итоге разгромили, потому что они думали, у них поощрялся мыслительный процесс, и в обществе, где нет культуры, а есть фанатизм и диктатура, не появляются передовые технологии и не может быть нормальной экономики, способной конкурировать с экономиками демократических государств.
 - А гитлеровская Германия? – пытался отбиваться Алишер. – Там был тоталитаризм, культ силы, убивали инвалидов и маргиналов…
 - Они проиграли войну! – со скучающим видом парировал Эдуард. – С ядерным оружием у них ничего не получилось, да и те ученые, что работали на национал-социалистов выучились совсем не при Гитлере. В плане экономики и технологий они могли опередить такой же тоталитарный СССР, но не смогли превзойти Америку, которая заодно ещё вела войну с Японией. И Америка начинала войну, совершенно к ней неготовая, без армии, с небольшим флотом, и неразвитой военной промышленностью. Британская Империя тоже к войне готова не была. А вот СССР, Германия и Япония к войне готовились давно. Я вообще не понимаю, почему ты вдруг стал таким ярым сторонником диктатур, фанатизма и евгеники?
 - Я просто хотел проверить твои утверждения на прочность, - примирительно сказал Алишер. – Ты же сам говорил, что всё надо подвергать сомнениям.
 - Ты это делал не очень изящно и изобретательно, - пожурил Эдуард старшего товарища. – И всё это было столь эмоционально.
 - Просто мне хочется запретить многим женщинам рожать! – снова начиная раздражаться, выпалил Алишер. – Вот моя мать меня родила, чтобы я ухаживал за ней в старости, приспосабливала меня под свои нужды и прихоти. И ей было совершенно наплевать хочу я рождаться в этом говенном мире и служить ей, быть её питомцем, которому она почти всё запрещает и заставляет всю жизнь заниматься всякой ерундой. Она вообще во всем неудачница. Дом она спроектировала так, что канализация всё время засоряется. Великим архитектором и строительным инженером она так и не стала, всю жизнь отработала мастером по технике безопасности, брала взятки, отмазывала нарушителей, воровала строительные материалы с работы, чтобы этот дом построить. А кому он теперь нужен? У неё давление высокое, она может в любой момент умереть от инсульта. И как я буду содержать этот дом? У нас долгов по налогам несколько тысяч накопилось, а ещё каждый сезон по тысяче на отопление уходит. Я раб этого дома. От моего высшего образования нет никакого толка, руками я работать не могу. Потому всё пойдет прахом, когда она умрет. Приедут её родственники и отберут у меня этот дом, мой пистолет и отправят меня жить в общежитие и работать дворником. И у меня не жизнь, а сплошное ожидание этого ужаса. А ожидание казни хуже, чем сама казнь…

Эдуард устроился работать грузчиком в супермаркет за минимальную зарплату, на выходных он ездил к сыну и с удовольствием с ним общался. Но заведующая в супермаркете так его загоняла, что он слег, вышел на больничный, целый год ходил по врачам, которые никак не могли поставить ему диагноз. В то лето сын приехал к нему, и они катались на велосипедах, и даже заехали в городок Алишера. Алишер совершенно не понимал, о чем можно, и о чем нельзя говорить с ребенком десяти лет. Он то пытался читать ему лекцию по истории, то рассказывал сальные анекдоты, то про своего друга Сержа. Пока Эд работал в супермаркете, он рассказывал ему, что тоже работает грузчиком в магазине той же торговой сети, только у себя в городе. Однако, рассказы его были совершенно неправдоподобными, потому что он наблюдал работу грузчиков и продавцов только со стороны. Потом он заявил, что тоже уволился и прочел на камеру злобную речь в адрес той торговой сети. В финале речи, он вытащил свой складной нож и принялся резать карточку лояльности этой сети. Это у него получалось плохо, и тогда он попытался её сжечь, но и это у него не получилось. Тогда он просто потоптал останки карточки и аккуратно бросил их в урну. А потом он, пародируя телеведущих, учил экономистов выходу их глобального кризиса.

Первого сентября Алишер, напившись в парке очень дешевого пива, начал с особой яростью нападать на Россию и Путина в своих пламенных речах. Он вспомнил, как ходил на демонстрацию в поддержку Грузии в восьмом году. Особенно он был зол на Путина из-за того, что его мама им восхищалась и даже хотела повесить его портрет у себя в комнате. Эдуард в то время негативно относился не только к России, но и вообще к большинству государств, хотя признавал, что это зло неизбежное, потому что осознавал, что никто не знает, как жить без государства. По парку в тот вечер ходило много полицейских, и это мешало Алишеру пить пиво, потому он начал материть и этих стражей порядка. Но стоило полицейским подойти поближе, как он тут же делал свой мат потише, иногда переходя на шепот, что на видео смотрелось особенно забавно.
 - Россияне особенные? – спросил Эдуард. – Чего это ты уделяешь внимание именно им? Да и что это за обобщение множество самых разных людей в слово «россияне»?
 - Американцами я займусь потом! – с вызовом прорычал Алишер. – Речи для господ американцев будут прочитаны на английском языке, а не на этом чертовом русском и россияне их просто не поймут, потому что они просто массовка, холостой выхлоп, мыльный пузырь, наполненный…
 - Подожди! – смеясь оборвал его Эдуард. – Тебе же не нравится, когда тебя называют латвийцем или европейцем, потому что латвийцев много всяких разных, и тем более европейцев, но тут ты берешь и подводишь миллионы под общий знаменатель, и в чем-то обвиняешь их. Фактически ты обвиняешь их в том, что они родились не в то время и не в том месте.
 - Просто большинство россиян боготворят этого плешивого сифилитика! – рявкнул Алишер. – Да он развелся, потому что он гомосек, напихавший себе в анус батареек!
 - Неужели ты не можешь как-то поэтически на него напасть? – спросил Эдуард, смеясь. – Ты же поэт, а то, что ты сейчас несешь, достойно дошкольника. Нарыл бы в интернете на него какой-то компромат, и критиковал его по фактам, а не дразнил, как в детском саду.
 - А я не хочу его критиковать! – огрызнулся Алишер. – Я хочу уязвить тех, для кого он свят, хочу, чтобы они прожевали свой гнев, заболели раком, сдохли, ослепли, сгорели от церковных свечей перед иконами богородицы трансвестита с лицом Путина и прочих скотов!
 - Гнев у придурков ты определенно вызовешь, - согласился Эдуард. – Но также ты навредишь своей репутации, и приличные люди тебя в следующий раз просто слушать не станут. И зачем эти эмоции? Ты ведешь себя так же, как ведут себя сторонники Путина, которые тупо матерятся из-за отсутствия аргументов, и потому отталкивают от себя всех более или менее мыслящих людей и привлекают быдло.
 - А я хочу настроить быдло против этого Путина с членом вместо носа! – сжав кулаки, грозно озираясь вокруг, зарычал Алишер. – Как эти твари могут осуждать этих девиц, выступающих в церкви против этого урода недомерка? Да они сами грязные трансвеститы, которые по ночам пляшут в середине алтаря, а им на голову падает говно их тупого бога, и они пинают его по всему пространству их загаженной церкви, во главе с Гундяем!
 - Быдло против Путина? – удивленно спросил Эдуард и задумался. – Не думаю, что это получится, потому что он квазибыдло. Да и лучше с умным потерять, чем с дураком приобрести. С быдлом, кого бы оно ни ненавидело будут только неприятности, оно разъест изнутри любую идею, если его принять в систему. Общаясь на уровне быдла, ведя себя, как оно, даже если ты борешься с ним, ты сам станешь быдлом, и это будет хуже, чем любое поражение в этой войне.
 - Пусть всё быдло планеты сдерется между собой и уничтожит друг друга! – Алишер сделал жест памятников Ленину. – Я спровоцирую глобальную войну, в которой это быдло будет гибнуть миллионами и останется только золотой миллиард самых разумных.
 - Неверный расчет! – хитро щурясь, заметил Эдуард. – История говорит о том, что быдло во время войн искусно прячется, выживает, а интеллигенцию отправляют затыкать задницами пулеметные амбразуры и с камнями посылают навстречу танкам в штрафных батальонах. А быдло служит в заградительных отрядах, толкает пламенные речи на должностях замполитов, или же пристраиваются на теплые места в тылу. Мыслящие и творческие люди, философы в большинстве своем психически больны, потому что у них плохо работает инстинкт самосохранения, хватательный рефлекс. Интеллигенции скучно думать о таких простых вещах, как выжить, пожрать, размножиться, построить домик побольше и натащить туда всякого барахла, потому они гибнут в первую очередь.
 - Но что же делать с этими советскими пенсионерами? – возопил Алишер, скаля свои мосты. – Ведь они тупо твердят про свое счастливое прошлое, вкусную колбасу, мороженое, эту хренову стабильную нищету, эту тупую пропаганду, и они же верят в то, что эта гэбня им это все вернет! Куда их девать? Как их вылечить?
 - Зачем их лечить? – пожал плечами Эдвард. – Дело в том, что эти пенсионеры научены советской властью только имитировать бурную деятельность, болтать всякие глупости на вечных заседаниях, клеймить позором на товарищеских судах, но они не способны на эффективные действия, потому они не опасны, и скоро просто вымрут в новых условиях. А вот гэбня опасна, и их надо было уничтожить без всяких соплей после развала СССР. Эти пенсионеры, это камни, которые кидает эта мафия в нас. Неразумно же кусать камень, который в тебя кто-то кидает. От камней следует уворачиваться, и думать, как добраться до того, кто их кидает, чтобы поразить его в самое сердце. А сердце Путина в нефти и газе, в спросе на это углеводородное дерьмо, которое он качает с помощью западных технологий и продает за большие деньги на тот же Запад, как и многие исламские страны. Все эти диктатуры развалятся, благодаря ветряным мельницам, солнечным батареям, геотермальным колодцам. У них не будет доходов и они просто выпадут в осадок.
 - Не думаю! – замотал головой Алишер. – Кто же откажется от мощных машин, от газового отопления? Электрические автомобили просто никто не будет выпускать, их надо долго заряжать, потом много платить, чтобы выбросить испорченный аккумулятор. А нефти и газа очень много, и они дешевые и удобные, и всем плевать на этот парниковый эффект и глобальное потепление, когда речь идет о возможности сэкономить.
 - Углеводороды закончатся рано или поздно, - убежденно сказал Эдуард, глядя куда-то вдаль. – Их хватит лет на пятьдесят, и сейчас те, кто живет на продаже углеводородов делают всё, чтобы пропагандировать свой продукт и гадить на альтернативные источники энергии, но рано или поздно это всё кончится. Главное, чтобы эта эра ископаемого топлива закончилась мирно, без войн.
 - Пусть эти скоты сделают мне какое-то зло! – снова возбудился Алишер. – Но они на это не способны, все эти уроды ископаемые из социальных сетей. Они способны только угрожать, потому они самое вонючее дерьмо, которое есть в этой жизни. Как же мне надоел этот Переверзев, которому наверняка его тупая мамаша кидала духи «Красная Москва» прямо в жирный лоб.
 - Жирный лоб? – Эдуард сложился пополам от хохота. – Я теперь ночью не смогу заснуть, представляя себе жирный лоб. Не знаю, хватит ли у меня на это силы воображения. Это неплохая тренировка для моей фантазии!
 - Да у него всё жирное! – зашипел Алишер, отхлебнув побольше пива. – Я хочу, чтобы вытекли его жирные глаза. Почему глаза и лоб не могут быть жирными? Бывает же ожирение печени и друг их внутренних органов. А у него жир и вместо мозгов, перемешанный с божьим дерьмом…

После тех съемок Эдуард решил, что нужно как-то совершенствоваться в своем творчестве, и попытался научить Алишера читать с листа, иногда заглядывая в объектив камеры, как это делали многие дикторы или эстрадные артисты, или хотя бы заранее обговаривать тему разговора, и это давалось Алишеру очень трудно. И первым хитом был репортаж с парусной регаты, где он с видом знатока рассказывал зрителям про леерные узлы, рассуждал, ругая Александра Грина, могут ли быть паруса алого цвета, и превозносил матросов анархистов с содранными лычками. Но больше всего он ругал толпу народа, собравшуюся поглазеть на парусники. И нашлись в интернете комментаторы, которые действительно приняли его за эксперта, но большинство, конечно, его поносило или насмехалось над ним. В следующей речи на фоне роскошного дома архитектора Михаила Эйзенштейна он напал на пророссийского латвийского политика Татьяну Жданок, которая, якобы, была против ювенальной юстиции и категорически против вмешательства государства в воспитание детей, проповедовала правила домостроя. Наконец, он заучил речь, в которой сомневался в том, что в древних писаниях осуждали гомосексуализм. Речь была произнесена сдержанно, без обсценной лексики, официальным тоном, но бодро и без запинок. Далее они даже начали в своих видео обсуждать разные новости, вроде крушение поезда с паломниками в Испании, драке в сельской школе под Елгавой. Эдуарду пришла в голову идея снять обсуждение разных фильмов, которые он начал демонстрировать Алишеру на своем ноутбуке в парках или кафе. Но критика фильмов получалась слишком неадекватной, часто совершенно никак не была связана с фильмом и публиковать её Эдуарду не очень хотелось, но он это всё равно делал, а Алишер не возражал.

После года на больничном, Эдуарду всё-таки поставили диагноз. Он болел сенсорной полинейропатией, которая могла возникнуть по двум причинам – интоксикация или психические расстройства. После обследований, выяснилось, что у него она появилась из-за психического заболевания. И он отправился к психиатру. Когда он рассказал об этом Алишеру, тот принялся его уговаривать и близко не подходить к психиатрической больнице, сказал, что его просто запрут, будут издеваться и колоть разные лекарства, которые превратят его в овощ. Эд опроверг его предположения, сказал, что после выписанных психиатром лекарств, у него перестали болеть руки и ноги, он перестал страдать от бессонницы, головных болей, и состояние стало не таким депрессивным и подавленным. А главное, ему рекомендовали найти работу поспокойнее и присвоили третью группу инвалидности, начали выплачивать небольшую пенсию, дали бесплатный проезд на городском транспорте и направили учиться в специальную школу для инвалидов в Юрмалу, где было бесплатное трехразовое питание и шикарное общежитие на берегу моря. Эдуард пошел учиться ни сколько ради новой профессии и бесплатного питания, сколько ради практики в латышском языке. Алишер говорил, что это глупо, что теперь Эдуард не сможет получить разрешение на огнестрельное оружие и водительские права и на работу его никуда не возьмут. Эд только усмехался, говорил, что работодателям не обязательно говорить об инвалидности.
 - Но стыдно же считаться психом! – воскликнул Алишер, отчаянно всплеснул руками Алишер. – И всё из-за трехразового питания и восьмидесяти евро в месяц с бесплатным проездом! Ты слишком много теряешь! Я выбираю быть здоровым!
 - Я не вполне понимаю твою логику! – засмеялся Эдуард. – Будет у меня инвалидность или нет, на моем здоровье это никак не отразится, болезнь и проблемы, связанные с ней, никуда не уйдут. Ограничения накладывает не инвалидность, а диагноз. И мой диагноз позволяет мне получить водительские права, но только не профессиональные. Хотя они мне ни к чему. Ехать мне особенно некуда, и не хочется впахиваться, чтобы содержать автомобиль, мне жаль на него времени.
 - А если ты встретишь женщину? – торжествующе спросил Алишер. – Психические болезни стыдные, как и венерические. И как ты этой женщине в этом признаешься? И эти психотропные таблетки – просто наркотики, к которым ты быстро привыкнешь и станешь со временем употреблять уже настоящие наркотики.
 - Сомневаюсь в этом! – спокойно и уверенно сказал Эдуард. – А на счет женщины, то если она будет умная, то она поймет, а с одержимой предрассудками я общаться не пожелаю в любом случае. Я не понимаю, почему болезнь сердца почетная, а геморрой стыдная, хотя и от того, и от другого можно умереть, и та, и другая болезнь приносит мучения. Но геморрой Анатоль, к примеру, лечить не хотел, говорил, что лучше умрет, чем пойдет к проктологу и покажет свою задницу…
 - Геморрой от анального секса растет! – громко смеясь сказал Алишер.  – Значит, жирная скотина гомосек! Ему надо пойти в гей-клуб, там на пассивных большой спрос!
 - Ты же толерантно относился к гомосексуалистам! – напомнил Алишеру Эдуард. – Или это было только для того, чтобы блеснуть своей продвинутостью и современностью? И откуда ты знаешь, на кого спрос в этом клубе?
 - Но зачем он это скрывает? – начал оправдываться Алишер. – Меня бесит не его гомосексуализм, а его лицемерие, его трусость, то, что он это скрывает. А про спрос на пассивных я просто предположил…
 - Ты сейчас сам рекомендовал мне скрывать свое заболевание и не лечить его! – Эд смотрел на друга уже несколько раздраженно. – Опять какая-то странная логика! Скрывать стыдное можно только с твоего разрешения? И ты будешь решать, что является стыдным, а что нет?
 - Просто он меня раздражает… - примирительно начал оправдываться Алишер. – В принципе нет ничего стыдного в психических заболеваниях, если человек ведет себя адекватно, и не полный дебил…
 - Неадекватность бывает разная, - задумчиво глядя вдаль, сказал Эдуард. – Моя неадекватность заключается в плохой работе инстинкта самосохранения. Нормальный человек, которому дорого здоровье, не стал бы общаться с теми женщинами и десять минут, а я с одной прожил два года, с другой около года, а с третьей достаточно долго встречался время от времени и потом ещё попал от неё в зависимость, хотя знал, чего от неё ждать. И вообще, я практически не знаю адекватных людей. С виду, вроде нормальный человек, но стоит немного копнуть, как выясняются подробности, характеризующие его, как совершенно неадекватного…
 - У меня тоже разные фобии, - Алишер очень хотел пива, которое кончилось, и решил на время стать психически больным, чтобы угодить Эдуарду. – Я, как и моя мама, боюсь деревьев, которые могут в любой момент упасть. Потому она даже кусты не сажает вблизи своего любимого дома. У меня бывают панические атаки, я про это читал в википедии…
Эдвард, слушая это, вспомнил про реальные фобии Алишера и подумал, что у него точно целый букет психических заболеваний, и именно поэтому он не может нигде работать, отделиться от матери, никак не мог стать бакалавром, пока мама ему не купила диплом. И властям следовало бы провести углубленное обследование его психики перед тем, как давать ему разрешение на ношение огнестрельного оружия, потому что с его паранойей и эмоциональностью он рано или поздно кого-то застрелит без причины, да и за руль ему лучше не садиться с его реакцией и ловкостью. В тот день Алишер показал другу то, что он не только сильно неадекватный, но и ужасно злобный, ограниченный носитель средневековых предрассудков. Правда его трусость, слабость и жадность вынуждают его корчить из себя то, что нравится тем, кто может купить ему пива и дать затянуться табачным дымом. Желание показывать Алишеру фильмы, давать ему послушать музыку, у Эдуарда в тот день пропало окончательно. Он захотел отправиться обратно в Юрмалу поскорее, но не хотел быть невежливым, высказав свои мысли Алишеру, ему хотелось быть по отношению к нему великодушным и снисходительным, и любоваться собой таким благородным.