Боль...

Боль. Адская боль, окутавшая всё моё естество. От кончиков пальцев на ногах до макушки, всё моё тело напряглось, сжалось, каждая мышца напряжена, словно сталь, дрожа в болезненном напряжении. Лёгкие бьются в конвульсии, пытаясь схватить хотя бы каплю воздуха, сердце дрожит, стараясь биться через силу, через охвативший меня паралич. Но ничего не выходит, я вынужден биться в агонии, скрежеща зубами, на глаза наворачиваются слезы, пока темнота собирается в углах. Смерть… я хотел бы, чтобы это была смерть. Но мой мучитель, эта мерзкая тварь, стоит прямо здесь, наблюдая за мной. Заметив, что я близко к тому, чтобы потерять сознание, она приблизилась ко мне, открывая свою пасть и показывая длинный, капающий слюной язык. Сейчас его тёплое, мокрое касание пройдется по воспаленной ране, оставленной клинком этого монстра. Теперь я точно не умру… Лишь упаду в кошмарный сон, как и не раз до этого. Сколько дней я уже так провёл? Время потерялось в этой темной норе, забытье за забытьем.

Лесная подстилка пружинила и изредка хрустела под добротными кожаными сапогами, гордостью любого разведчика, состоящего в армии лорда Варре, контролирующего несколько расположенных близко островов. Жители одного из таких островов пожаловались, что с недавнего времени на них нападают монстры, и первый отряд был отправлен на разведку. Сегодня был второй день нахождения на островке, я и ещё два человека направились в лес в поисках возможных следов, держась в рамках слышимости. Поначалу всё было тихо, но затем нечто белое промелькнуло на одном из деревьев. Напрягшись, я прижался к ближайшему стволу спиной, выглядывая сбоку и пытаясь вновь поймать это нечто взглядом. Я надеялся, что накидка маскировочной расцветки поможет мне остаться незамеченным, стараясь не двигаться, тишина и спокойствие леса лишь играли на нервах, словно струнах, обманчиво успокаивая. Мгновение тянулось за мгновением, пока ветка прямо над головой внезапно не качнулась, выдавая тварь. У меня оставалось лишь пару мгновений, чтобы отпрыгнуть от дерева и крикнуть в воздух со всей силы, предупреждая остальных, что белая смерть рядом. Это даст им шанс сбежать, пока зверёк, похожий на кошку с близкими к человеческим конечностями напрыгнул на меня, целясь костяным лезвием, выходящим из запястья, в грудь. Вовремя подняв руку, я смог остановить клинок — покрытые железом наручи отразили удар, позволив слегка оттолкнуть зверя назад. Ловкая тварь лишь отпрыгнула, и я услышал звук, похожий на удар металла о металл, прежде чем что-то твёрдое больно ударилось в грудь. Осознание пришло через мгновение, и я сразу же попытался отбросить от себя мешочек с парализующий газом, открывая при этом живот и грудь. Увидев такую возможность, существо ударило мне со всей силы в живот, при этом пробив кольчугу и войдя в тело. Яд, которым смазан клинок этой твари, тут же начал свой путь по моему телу, пока рана словно бы воспалилась, набухая. Совершив атаку, существо отскочило в сторону, исчезнув из поля зрения, но явно следя за моими страданиями. Убедившись, что никто не приходит мне на помощь, зверь вернулся ко мне, и, словно разумный, задумчиво следил за мной, пока я не потерял сознание. Тогда, смотря слабеющии взглядом, я думал, что это конец. Что вот так я умру, и больше меня не найдут. Лучше бы это было так…

Глаза вновь открылись, хотя кроме полутьмы здесь ничего не было. Очередное забытье, сопровождающееся воспоминанием о том, как я здесь оказался. Каждый раз словно первый, та же усталость, что охватила всё тело, даже пальцем не пошевелить, а свежая рана ныла, напоминая о случившемся. Мучитель моего тела ушёл, а миска с горькой кашицей уже стоит, ожидая, когда у меня появятся силы, чтобы поесть. Даже ложку принесли… Что ни говори, но эти существа по своему удивительны. Разума у них не меньше, чем у людей, может даже больше. Знают магию, природу, что хорошо, и что плохо… Так! Так… соберись, соберись. Это не мои мысли. Это не мои мысли, эта тот светлячок, что пытается промыть мне мозги. Это всё он… Я добропорядочный гражданин, я разведчик в армии, служу на благо лорда Варре! Я бы никогда не стал считать этих человекоубийц, этих ошибок природы правыми. Правильными. Всё их существо… Неестественно, этого не должно быть!.. Если бы только у меня были силы, чтобы сопротивляться. Взять камень и раздавить этому недо-волку его светлый, прекрасный, красивый хвост… у которого такой добрый, хороший, приятно ласкающий свет… Хватит! Хватит! Уйди из моей головы, прекрати, прекрати! Нужно отвлечься, давай же. Потихоньку, медленно. Это больно, но берём тарелку, направляем ложку ко рту… Великий Виал, прошу, дай мне сил это терпеть, или пошли скорейшую смерть. Большего я тебя не прошу, владыка наш, следящий со дна морского, дарующий нам жидкость жизни. Только бы это поскорее закончилось…

Спустя несколько часов молчаливой темноты шуршание раздалось со стороны входа, закрытого какой-то тряпкой. Меня держали в пещерке или норе, охраны, кажется, никакой. Но это только на первый взгляд… Я пробовал сбежать в первый же день, но, стоило мне коснуться тряпки, как всё моё тело скрутила новая волна боли, не оставляя изможденному телу и шанса на движение, только слабые конвульсии, окончательно высасывающие все силы. Магия… я был бессилен против моих пленителей, жалкая игрушка в их руках, живая только по доброй воле. Всматриваясь в сторону звука, я лишь надеялся, что время не пришло. Но мои надежды оказались тщетны — полотно ненадолго открылось, показывая фигуру моего следующего палача: волк, на голове которого красовались два усика, словно у насекомого, а хвост напоминал такой у светлячка. Зверушка отнюдь не безобидна, ведь острые иглы спрятаны под шерстью, всегда готовые к действию, бьющие точно в цель, даже если сама тварь на меня не смотрит. Несмотря на длину, иглы впиваются не так глубоко, и, при должной сноровке, их легко вытащить, не сломав, но проблема не в этом. Эти иглы вызывают онемение, конечности становятся вялыми и не двигаются. Хотя бы это снимает боль, и на том спасибо. Зная, что ждёт дальше, я лишь забился в угол, пытаясь закрыть глаза руками. Будь со мной моя экипировка… но всё забрали, оставив только самое необходимое. Хотя бы не голый.

— Ты ведь знаешь, что не можешь сопротивляться. Так почему пытаешься? Мы не будем делать тебе больно, если ты не будешь сопротивляться. Даже разрешим выходить. — в отличие от остальных, оно умело говорить, как человек. Я не ответил, и существо печально вздохнуло, — Мы не хотим тебе боли. Знаю, это звучит странно, учитывая всю ту боль, что ты переживаешь каждый день, но у нас просто нет времени. Мы понимаем, кто ты, понимаем, что ты и другие Тем делают в этом месте. Где бы мы не появились, нас хотят уничтожить, убить, прогнать. Считают нас заразой, монстрами.

Я не мог этого увидеть, но существо посмотрело на меня, как смотрело не раз до этого. Надеялось, что я открою глаза. Надеялось, что я посмотрю, что я прислушаюсь. Или ждало, когда мой разум сломается под его речами, а воля рухнет под светом, когда я стану послушной марионеткой? Это было тайной для меня. Послышались тихие шаги, а затем и голос, на этот раз ближе.

— Но мы лишь делаем то, для чего мы были рождены. Очищаем мир от нечистот, защищаем природу, спасаем жизни. Неужели ты не чувствуешь это? Не чувствуешь грязь внутри себя? Все грехи против мира, против других Тем, мы всё это чувствуем, всё это видим. Мы лишь хотим Вас спасти, помочь стать лучше! — я почувствовал, как передние лапы создания надавили на мои ноги. Хотелось вцепиться ему в шею, задушить, но я знал, что ничего не выйдет. Как эта тварь имеет право говорить о таком? Все эти смерти, искалеченные жизни? Чтобы спасти нас? Что за чушь! В порыве ярости мои руки всё же попытались обхватить его шею, даже коснулись этой мягкой шерсти… но так и замерли, дрожа. Я не знаю, что меня остановило. Не знаю, был это результат ежедневного гипноза, усталости, или этого взгляда. Этих голубых глаз, что смотрели мне прямо в душу, с надеждой, с огнём веры, пылающим глубоко внутри. Оно верило. Верило в то, что говорило, верило в то, что я пойму. Мои действия не испугали тварь, пока я просто застыл, пытаясь заставить себя двинуться, — Я знаю, что ты не полностью сгнил. Знаю, что в тебе ещё есть хорошее, и взываю к нему. Пожалуйста, позволь себе стать лучше. Позволь нам помочь тебе стать лучше. Прошу…

Я не знал, что ответить. Не мог ничего ответить. Вся горечь, вся боль… ради чего? Просто так? Чтобы стать предателем? Предателем родины, предателем своей расы? Так почему… почему я чувствую, что он прав? Почему не могу возразить, почему у меня нет сил, чтобы что-то сказать? Морда перед моими глазами размылась, и я не понял, что она стала ещё ближе, пока не почувствовал теплый язык, что прошёлся по моей щеке, и тихий, виноватый скулёж. В груди невыносимо сперло, мир поплыл, и я непроизвольно приобнял это тельце, притянув к себе, лицо зарылось в теплую, мягкую шерсть, пока горячие слёзы жгли глаза. Я уже не понимал, что происходит, не понимал, что чувствую, но мне нужно было просто выпустить всё это, просто дать этому выйти. А оно было тут, со мной, так близко, мой злейший враг, но словно бы и лучший друг. В сознании что-то щёлкнуло, через закрытые веки передо мной плыли образы прошлого.

А ведь когда-то я и сам хотел сделать мир лучше. Верил, что знал, что правильно, а что нет, знал, как избавить мир от всего плохого и оставить всё хорошее. Потому и пошёл в войска, думал, что так смогу справиться с несправедливостью, с нищетой, со всем тем, что окружало меня, а что по итогу? По итогу я лишь стал ищейкой, псом, что находит хозяину дичь, предвестником смерти. Разве об этом я мечтал? Разве этого хотел достичь в своей жизни, к этому стремился? Нет. И если это… существо право, то у меня есть шанс. Шанс исправиться. Шанс стать лучше. Стать…

Шерсть коснулась раны, вызвав приступ боли, перед глазами всё замельтешило. Иссушенные трупы, лица жителей, напуганных за свои жизни, смотрящих в сторону леса так же, как смотрят на эшафот. Боль, через что я прошёл, и многочисленные истории, о которых слышал. Сила вернулась ко мне, и я, как мог, оттолкнул от себя волка, вызывая у того взвизг боли и удивления. Отскочив, создание посмотрело на меня, явно не понимая происходящее, иглы показались из-под шерсти, явно из-за страха, а не в попытках угрозы. Тяжело дыша, я прикрыл рукавом потревоженную рану, из которой уже потекла кровь, и посмотрел на зверя.

— Лучше? — голос сильно дрожал и сипел, в горле пересохло от напряжения. Святая форель, когда я в последний раз говорил? — И это ты называешь лучше? Эти страдания, эти пытки, все те убийства, что вы совершили. Думаешь, то, что они во благо, делает вас лучше? Нет! Я как был убийцей, так и останусь им, разницы нет! Все, все твои слова — лишь попытка выдать то, во что ты веришь, в то, что правильно. В то, что нужно. Но это не нужно. Нет, это никому не нужно. Больше убийств не сделают мир правильнее, не сделают его местом, в котором все будут счастливы. Никто не будет счастлив, когда вокруг только ненависть и страх. Никто не будет счастлив, пока над ним нависла смерть, смерть за ошибку, суть которой он не понимает. Смерть за ошибку, которую они могут не признавать, не считать ошибкой. Вы не измените мир, просто убивая всех направо и налево за плохое. Не измените мир, просто диктуя всем, что можно, а что нельзя. Нужно, чтобы все поняли. Поняли, что они сделали неправильно. Поняли, почему они сделали это неправильно. Пока вы не подарите людям это знание — вы ничем не будете отличаться от них. Такие же мерзкие убийцы, прикрывающиеся благой целью, как и многие люди. Так чем вы лучше? Что делает вас правильным?

Пока я говорил, создание лишь пятилось назад, пока не уперлось в стенку, испуг и глубокая задумчивость смешались в этой морде. В моём взгляде сейчас, кажется, царило безумие, но оно цепляло. Я видел, что говорю не в пустоту, что меня слышат. Очередное движение телом скрутило меня в боли, лицо перекосило. Волк тут же бросился ко мне, потыкав носом и осмотрев, после чего рванул наружу. Темнота вновь захватила взгляд, неожиданная кровопотеря явно не играла этому на пользу, пока я сполз на пол. Всё рябило, словно в лихорадке, и мне оставалось лишь стараться оставаться в сознании, когда яркий дневной свет резко резанул по глазам в полную силу. Ослеплённый, я задёргался, пытаясь закрыть лицо, но кто-то или что-то резко схватило меня за руки, не давая шевельнуться. В полных боли и слёз глазах мутно двигались образы, в ушах тяжело билось сердце, глуша все звуки. Голова кружилась, и я лишь изредка ощущал касания тут и там, пока жгучая боль не заполнила одну точку моего уставшего тела, заставляя спину выгнуться в конвульсии, а рот раскрыться в немом крике. Удар за ударом, пульсации сердца разносились в моей голове вместе с гомоном снаружи, обрушиваясь градом на сознание, пока оно не потухло. Всё тело ослабло, погружаясь в очередной сон.

Очередное пробуждение пришлось, кажется, на середину ночи, учитывая возросшую темноту. Голова ещё гудела, мешая ориентироваться, а по телу растеклось неожиданно приятное чувство онемения. Сев, я осторожно ощупал себя, обнаружив повязку на животе. Прикосновение вызывало приятное покалывание, разливая по телу тепло, но я предпочёл не бередить заживающую плоть и вместо этого прислушался к звукам, уже давно доносящимся снаружи. Незнакомая речь резала ухо, кто-то на кого-то, кажется, кричал. Так продолжалось некоторое время, пока некто третий не рыкнул, видимо прекращая спор. Наступила временная тишина, пока полог не поднялся, вновь являя светлячка, что принёс одеяло, новую миску с едой и что-то, отдаленно напоминающее дерево. За этим было интересно наблюдать, ведь обычно всё появлялось, пока я спал. Одеяло, судя по всему, было закреплено за иголки, на нём же лежало это подобие дерева. Что же касается миски, то её несли с помощью передней лапы, чутка согнув. Удивительно, но та не двигалась и не падала, словно некая неведомая сила удерживала её возле конечности. Поставив миску на середину комнаты, волк направился в противоположный мне угол, где разложил свои пожитки и лёг, молча рассматривая меня. Что же ему тут нужно? Скажет он об этом прямо? Или будет ожидать, когда я заговорю?

Молчание затянулось, никто из нас не хотел делать первый шаг. Но голод, что постепенно вновь подступал, не оставил мне выбора, кроме как осторожно подойти к миске и взять её, тут же направляясь обратно. Существо в углу дрогнуло и, кажется, с интересом вытянуло шею, чтобы лучше разглядеть, как я ем. Стараясь игнорировать подобный интерес, я лишь зачерпнул кашицы, готовясь вновь терпеть ставший привычным, но от этого не менее противный вкус. Однако меня ждала приятная неожиданность — на этот раз вкус не был таким, наоборот, в нём чувствовались приятные нотки сладости. Удивившись неожиданному вкусу, я поперхнулся, но, быстро откашлявшись, облизал губы и попробовал ещё. Глаза с неким удивлением устремились на волка, в них читался вопрос, который я не мог выразить словами.

— Я добавил немного подсластителя, чтобы было не так горько. И нет, оно горькое не для того, чтобы тебе было плохо, а потому, что горькое. Просто это единственная еда, что ты можешь нормально есть… Прости. Надо было раньше подумать об этом. — волк виновато отвёл глаза, смотря в пол и изредка начиная нервно скулить. Это несколько мешало, но я не подал виду, спокойно доедая и откладывая миску. После чего прочистил горло, направив взгляд в сторону звуков

— Я так понимаю, пытать меня больше не будут? Если так, то когда меня отпустят? Или всё ещё надеетесь склонить на свою сторону?

— Я пытался договориться, чтобы тебя отпустили… Но мы сейчас не можем. Тем ещё вокруг, нам нельзя просто дать тебе уйти и узнать путь, а тащить тебя опасно. Прости.

— Что ж… — лицо ненадолго помрачнело, но быстро вернулось в норму. В конце-концов, либо их найдут и меня освободят, либо войска уйдут, и меня отпустят. Конечно, всегда есть вероятность, что меня просто сожрут… не хотелось в это верить. Раз уж я застрял здесь, можно попробовать узнать побольше, верно? — Тем это люди, да?

— …Да, Тем это люди. — наконец подтвердило создание после некоторого молчания. — А мы называем себя сокелл.

— Со…кель? — попытался я повторить странное слово, что неприятно сводило язык. Светлячок кивнул, видимо всё правильно. Или близко к этому, — Хорошо. А имя у тебя есть?

— Этэ. Меня зовут Этэ. А тебя?.. — с надеждой поинтересовался сокелл. Возможно, я ему в какой-то степени понравился? Иначе откуда такой интерес? Или это лишь попытка дать мне подумать, что всё хорошо, прежде чем начать новые пытки? Ком сомнений вновь вырос в горле, но я лишь его проглотил.

— Куруш. — неловкая улыбка выросла на лице. Почему-то это казалось таким смешным, нелепым. Я, разведчик, разговариваю с монстром, которого должен был выследить и уничтожить. Ну глупость же, разве нет? И всё же, почему в этом словно бы есть что-то близкое, давно знакомое? Нужно разобраться в своих чувствах… и его тоже. Это явно поможет.

— Тебе не темно? Я принес немного отопительной смеси, могу развести огонь. — прервал мои размышления Этэ. Ненадолго задумавшись, я кивнул, стараясь разглядеть, как это будет происходить. Поставив ближе к середине пещеры какой-то кубик, что, видимо, принёс с собой, сокелл начал расставлять вокруг него те "деревяшки", что зверёк принес. Соорудив конструкцию, по форме напоминающую гнездо, Этэ взял какой-то камушек, и просто осторожно кинул его в центр. Пару мгновений ничего не происходило, затем поднялся какой-то дымок, которого становилось всё больше. Как ни странно, но тот держался на определенном уровне, лишь изредка порываясь вверх. Казалось, вот-вот появится огонь… а потом меня осенило: этот дым, цветом светло-серый до такой степени, что казался белым, и был огнём! Его лёгкое, тёплое свечение совсем не резало глаза, и заметить это присутствие можно было, лишь оглядевшись по сторонам, но никак не смотря на кострище. Не то, чтобы я ожидал увидеть что-то новое, но сам факт того, что у меня появился свет… сердце приятно колотилось, от радости сперло дыхание. Наверное, так себя ощущали далёкие предки, когда Мурит вернулся со дна морского, неся дар Виала… Заметив мою радость, Этэ улыбнулся, но ненадолго, вскоре быстро вернувшись в свой угол и сев там, в ожидании.

— Скажи… почему? — наконец сформировался вопрос. Взгляд направился на существо напротив, и я успел заметить, как морда переходит от счастливого выражения к лёгкой грусти. Видимо, выбор дался ему нелегко.

— Честно? — начал сокелл, после чего нервно тряхнул головой, начиная свой сбивчивый рассказ, — Ты… задел меня. Дал понять то, о чем я задумывался, но боялся признать. Нет, конечно, я слышал это и раньше, не раз, но не от Тем. И разница вроде бы невелика, но… когда об этом говорят другие сокелл, это звучит лицемерно. Словно то, что они не убивают, делает их лучше. Словно то, что хищники будут страдать, сделает всем лучше. То, что они позволяют грязи расти, надеясь, что та послушается их слов и прекратит… это звучит глупо. Противно. И главное — как отрицание своей природы. Попыткой пойти против себя, переступить через свою сущность, сказать, что все вокруг не правы. Но твои слова… нет, они другие. Живые, не просто буквы на коре. В них чувствуется понимание, осознание… смирение? Ты знаешь, насколько противны люди, знаешь, какими мерзкими и несправедливыми они могут быть. Как знаешь, как порой жестоки сокелл. Но ты не видишь в нас просто монстров, нет. Мы такие же монстры для тебя, как люди, равносильно противные в свой жестокости. В своей вере в разрушение ради созидания. Но даже зная всё это, ты уверен, что нужно не уничтожение — наоборот, нужно спасение, помощь, нужно помочь заблудшим душам найти верный путь, а не убивать отбившихся. Я понимаю это, понимаю, как и раньше, но всегда боялся этого. Боялся своих мыслей, боялся стать очередным лицемером. Ведь, в конце-концов, я не был там. Не убивал Тем своими руками, не следил за их жизнью, не видел радости и горе. Всё это для меня доступно лишь через чужие глаза, чужие слова,  у меня нет своего… не было. Но теперь, благодаря тебе, оно есть. Я верю тебе, потому что знаю тебя. Знаю, как ты думаешь, знаю, что ты чувствуешь. Я вижу, вижу что в тебе, несмотря на все муки, нет ненависти. И не потому, что я приказал, но потому, что ты сам так чувствуешь. Чувствуешь на себе вину, и глубоко внутри готов искупить её, надеешься очиститься, всегда хотел. Как хотел, чтобы другие стали чисты, чтобы мир был лучшим миром. Всё это несмотря на грязь… ты ведь видел много грязи, да?

Я внимательно слушал, запоминая каждое слово в этой торопливой, полной беспокойства речи, иногда подбадривая кивком или заинтересованно мыча в правильно интонации. Нужно было разобраться в полученной информации и узнать побольше, про буквы на коре, кого конкретно называют хищниками, грязь… но этот голубой взгляд, полный интереса, полный мольбы, но такой дикий, неуверенный… было понятно: либо я открываюсь в ответ, либо откровения на этом заканчиваются. А может и покровительство тоже, что уж точно терять не хотелось, просидеть очередные дни в пытках. Со вздохом, я сел поудобнее, подняв взгляд вверх и предаваясь воспоминаниям.


— Знаешь… как-то на одном из островов вспыхнуло восстание, и меня отправили вместе с небольшим отрядом гвардии разобраться. Восстание небольшое, так, в одной деревушке что-то не понравилось, и большая часть рабочих сбежала в лес, чтобы не нашли. Было нас семь человек вместе, сбежавших где-то шестнадцать, но что они могли сделать против обученных, вооруженных солдат? Да ничего не могли.

Я остановился, губы начали  шаркать, вспоминая то время. Этэ с жадным интересом следил за мной, казалось, что он готов запрыгнуть мне в рот, лишь бы услышать. Те дни… не хотелось вспоминать всё, что случилось, леденящие душу крики при первом же воспоминании сковывали тело в том ощущении ужаса, что я так пытался забыть. В волнении я прокусил губу, и лёгкая боль вместе с солоноватым привкусом крови дала мне силы продолжить.

— Впрочем, я забегаю вперёд… Кхм. Плавание прошло нормально, ничего не предвещало беды. Мои попутчики показывали себя как нормальные, веселые люди, ничего не предвещало грядущего. В остатках деревни нас встретили холодно, но поселиться позволили, по два человека на пустующие из-за ушедших хаты. Мне же пришлось жить с местными, но я был не против, это было даже полезно для поисков. Пожилая пара, что отнеслась ко мне даже с некоей теплотой, накормила в обед кислым супом, рассказав после пары стаканов огненной воды о случившемся. Ушедшие работали на лесопилках, принадлежащих лорду Варре, и, считая, что им недостаточно платят, устроили забастовку, которую местные власти решили подавить силой. Что, в общем-то, было глупостью и шло против приказов, отчего к управлению придёт потом проверка… но это потом, всё потом. Когда подавить недовольства не удалось, люди ушли в лес, но вот куда? Это было неизвестно. По крайней мере пока ещё пару стаканов не прояснило дело, дав мне примерное представление о том, где могут прятаться мятежники. Вечер проходил тихо, до определенного момента.

Очередная пауза, чтобы смочить губы и прочистить горло. В то, как события разворачивались дальше, было трудно поверить, но приходилось, приходилось вытягивать воспоминание за воспоминанием из чертогов памяти. На мгновение мне показалось, что я вновь там, дремлю на лавочке, а за окном уже начинаются пьяные крики… но стоило раз моргнуть, и наваждение исчезло, возвращая к голодным до правды глазам.

— Всё началось ближе к ночи, когда я собирался уходить. Очнувшись от дрёмы, я стал собираться, когда до меня донеслись мужские крики. Ещё не понимающий, что происходит, я быстро вышел на улицу в волнении, только чтобы увидеть группу пьяных солдат, что тащили ещё горелки, судя по всему уже выпив имевшуюся в домах, горланя какую-то частушку или что-то подобное. Было видно, как жители смотрели на это, кто из окошек, кто с порога, казалось, вот-вот что-то начнётся. К счастью, местные только пожали плечами, возвращаясь к своим делам, в конце-концов, с кем не бывает? С кем не бывает… хех. Я же ушёл, как и планировал, но история не про это, верно?

Задав вопрос, я остановился, ожидая ответ волчонка. Задумавшись, тот кивнул, после чего направился поближе ко мне.

— Я… я могу посидеть рядом? — Этэ с надеждой и опаской спросил, ожидая ответа, который выразился в таком же молчаливом кивке. Пусть сидит, что уж там… тёплое тело вскоре оказалось под моим боком, приятно грея, я же положил руку на загривок. Недовольства не последовало, и я прошёлся по шелковистому меху, начиная поглаживать зверя, чтобы хотя бы частично отвлечься от неприятных мыслей. Мне кажется, или тот несколько дрожал? Думаю, это от волнения… или ему неприятно, когда его трогают? Я остановился, но получил лишь вопросительный фырк, поэтому продолжил. Видимо, дело не во мне… неужели я правда ему так понравился?

— Вернулся я уже под утро. Ещё на подходе послышались крики… женский крик и много мужских. Я поспешил, боялся, что, пока не меня было, на деревню напали… лучше бы напали. Но нет, это было нечто другое. Солдаты тащили под локти упирающуюся девушку, при этом крича что-то на своём "пьяном языке". Жители деревни лишь смотрели на это, кто из окон, кто с порога. Я видел их лица. Эти серые, пустые лица, полные неверия, полные скрытого внутри ужаса. Казалось, они не верили, что такое может произойти, не верили, что солдаты могут до такого опуститься. Будучи на окраине деревни, я замер, спрятался за деревом, не желая попасть под эти глаза, не желая стать новой целью этих лиц. Казалось, они вот-вот пойдут и разорвут нас всех, дайте им только выйти из оцепенения. Всего один момент… с громким скрипом открылась дверь в одну из хаток, черные внутренности ждали возможности поглотить свою жертву. В последней отчаянной попытке вырваться девушка, кажется, укусила одного из мужиков за руку, за что получила оплеуху. Смачный шлепок прозвенел в морозном утреннем воздухе, раздавшись эхом не только в ушах, но и в сердцах людей… никто не двинулся. Все просто стояли, молча смотря, как обмякшую девушку затащили внутрь, дверь за ней закрылась. Постояв ещё пару минут, жители вновь скрылись в своих домах, словно не желали признавать, что это правда. Не желали признавать, что настал новый день. Не желали признавать, что это не сон, не кошмар, что им лишь приснился.

Этэ что-то глухо прорычал, и мне пришлось остановиться, чтобы посмотреть на волка. Он весь словно бы сиял от злости, иглы угрожающе топорщились везде, где я не касался его тела.

— Одни творят зло, пока другие на это молча смотрят… всем есть дело, но никто не хочет мешать. Даже ты не помешал. Почему? Почему вы так потакаете злу? Почему вам проще закрыть глаза, чем встать и бороться? — внезапно спокойным, даже холодным тоном спросил тот, хотя его всего трясло. Знаю ли я, что ответить? И что будет, если отвечу неправильно? Он бросится на меня и загрызет? Молча встанет и уйдет, разочаровавшись? Или с новыми силами начнет пытки, убедившись, что другими путями людей не спасти? Как много зависит от моего ответа? Я не знаю, но подобная неопределенность действовала на нервы.

— Ну… Понимаешь, проблема в том, что зло, оно… оно сильнее. Безличнее. Смерть зла незаметна, на место одной отрубленной головы приходят две другие. Но вот когда речь идёт про добро… каждая потеря не отрастет, не вернётся. Всё, смерть, потеряно навсегда. Люди боятся смерти. Боятся, что закроют глаза и больше не откроют, никогда не увидят свет. Не услышат смех жен, не почувствуют нежные руки детей, не увидят соседей, губы мужей. Понимаешь? А если умрёт солдат… ну умер и умер, его заменит другой, такой же грубый и полный ненависти солдатик. Конечно, зло не вечно, точно не вечно. Но его больше, чем добра, куда больше. Единственный способ добру как-то победить — поднять за собой народ, поднять серую толпу, чтобы уже вместе сломить зло. И не важно, будет это смерть зла, или его сделают лучше. Пока его больше, оно не поменяется. Никак, останется столь же полным ненависти, полным злобы. Понимаешь?

Светлячковолк задумался, после чего коротко кивнул. В его взгляде читались понимание и печаль, ему явно не нравился такой порядок дел, но изменить его мгновенно ему было не под силу.

— Продолжай… — попросил тот, положив голову мне на колени и тоскливо посмотрев на огонь. Мне хотелось как-то утешить его, приободрить, но сейчас я мог лишь положить руку обратно на эту голову и продолжить рассказ. Я был уверен, что это нужно, что важно закончить свою историю, и я поддался этому чувству.

— Немного подождав, я всё же направился к дому, в котором спал. Крадучись, прячась в тенях, стараясь никому не попасться на глаза, я добрался до двери, открывая без скрипа и заходя, стараясь сильно не топать. Но у природы были свои планы: пришедший из леса ветер с грохотом хлопнул дверью, и две пары лиц уставились на меня. Они словно бы постарели за эти пару часов: глаза впали в глазницы, отчего казалось, что на них падает вечная тень, лица были натянутыми на черепа масками, пустыми изнутри. Словно с меня сейчас содрут кожу, уволокут в царство мёртвых, забрав всю радость и оставив только страх. Но взгляды пересеклись, повисло долгое молчание, пока старики не махнули рукой и не легли спать обратно. Почему? Потому что на моём лице застыл тот же ужас, что в их душах? Потому что понимали, что я чувствую себя ничуть не лучше? Или понимали, что я не виноват, что я лишь собака на поводке, и не могу решать, кто его держит?

— Что мешает тебе укусить? — вмешался Этэ, вызвав у меня дрожь внезапным вопросом.

— Укусить? Этэ, ты меня внимательно слушал? — я несколько опешил. Как можно вообще спросить такую глупость? — Я ведь уже сказал: если бороться в одиночку, то просто умрёшь.

— Но тебя ведь не заставляли становиться солдатом?

Ответ застрял у меня в горле, и я затих, лицо устремилось в пол, словно где-то в камнях был спрятан ответ. Почему я остался там? Не ушёл, когда понял, что мои дни становятся рутиной из того, чего я никогда не хотел?

— Понимаешь… понимаешь… тут такое дело, что… — жалкие попытки найти ответ, оправдаться. И внимательный взгляд голубых глаз, таких глубоких, открытых, но в то же время таких непонятных, — Что это затягивает. Рутина затягивает, всегда. Сначала тебе нравится что-то делать. Или, наоборот, не нравится. Но если продолжишь это делать, то в какой-то момент потеряешь чувства. Потеряешь счёт времени. Всё сольётся в рутину, просто станет такой же привычной частью жизни, как дышать. Думаю, это случилось и со мной…

— И ты никогда не пытался сбежать? Даже не думал?

— …Нет, никогда. Но сейчас… — моя рука двинулась, чтобы мягко потрепать создание по загривку, после чего осталась лежать у того на теплом боку, — Сейчас я думаю, что, возможно, попробую. Попробую выбраться из этой хватки, попробую начать жизнь… заново, получается? Если выберусь, конечно.

Сокель молча кивнув, издав довольное урчание. А в голове вертелась мысль, не давая мне покоя. Я сказал правду? Пытался задобрить создание? Что со мной по настоящему сейчас происходит, почему так трудно сказать об этом? Почему перед глазами всё плывёт, дрожит, а сердце от волнения бьётся в груди? Этэ, казалось, почувствовал это, потому что встрепенулся, лизнув мне руку. На душе становилось как-то хорошо и легко, даже не хотелось вспоминать о тех ужасах…

— А дальше… дальше… Подожди, я не могу вспомнить… — воспоминания, словно зловонная выгребная яма, пузырились, пытаясь пробиться через поток лёгкости, что охватил меня.

— А дальше тебе ничего не нужно вспоминать… — послышался голос волка, печальный, но в то же время такой красивый, берущий за душу. Хотелось слушать этот голос часами, но почему он такой печальный? Это неправильно, это нужно исправить… что со мной? — Мы уже поняли, что Тем отвратительны. Но и сокелл не лучше… далеко не лучше. Помнишь всю боль, что мы принесли?

Боль… Да, была боль. Но такая далёкая, словно это было когда-то давно, в другой жизни. А сейчас её не будет. Не будет…

— Она… ещё не закончилось. Всё куда хуже…

Боль… не закончилась? Не ушла? Что происходит? Я не могу… не могу думать. Сознание застилает яркий свет, блаженство…

— Прости меня, Куруш. — были последние понятые мной слова, пока всё не поглотила сияющая эйфория.

Пробуждение… хотя нет, пробуждением это назвать сложно, ведь я не спал. Скорее купался в лучах радости, что, казалось, никогда не закончится. Да и не хотелось, чтобы она закончилась, хотелось остаться там навсегда… К сожалению, это не зависело от меня. В какой-то момент удовольствие стало сходить на нет, в глазах появлялась чёткость. Та же пещерка, Этэ, светящийся голубым хвост… Хвост! Он ведь используется для гипноза, но когда? Когда…

— Что происходит? — тревога засела в груди, пока глаза бегали, пытаясь найти какие-то зацепки, пытаясь понять, реальность это или сон. Взгляд сразу же выцепил белую фигуру, что стояла в углу, едва выделяясь в неровном свете. Она что-то сказала светлячку, и тот отвернулся, начиная разговор. Ничего не понимая, я почему-то сидел на месте, вслушиваясь в слова другого языка, всматриваясь в мордочки. Существо в углу, при одном взгляде на которое начинали ныть многочисленные раны, говорило на повышенных тонах, видимо отдавая приказы, Этэ же лишь кивал, иногда отвечая каким-то печальным голосом. Его решили наказать за неповиновение? Почему он не возражает, не отбивается? И почему я так хочу обнять его, защитить от нападок? — Этэ, пожалуйста, ответь!

— Молчать. — вдруг резко ответил волк, и рот закрылся, напрягся, не давая вымолвить и слова, как я ни пытался. Блестящие синие глаза поднялись на меня, обдав сердце новыми порывами заботы об этом печальном, слабом существе, сердце застучало с новой силой. — Не хотелось тебя так обманывать, но по другому бы не получилось.

Обманывать? О чём он?.. Он… это была лишь галлюцинация, гипноз… чтобы я поверил, чтобы я доверился, стал послушным, наконец сломался? Осознание ударило в голову, заставив громко замычать. Они могли сделать меня своим союзником, могли, но предпочли сделать раба, безвольную куклу. Так они ценят свои идеалы? Так верят в свои же слова?! Злоба заполнила моё горло в виде животного рыка, как никогда раньше хотелось убить этих существ. Тело напряглось, сжалось для атаки, хотелось нанести удар… Резкая боль разлилась в боку, заставляя опасть, знакомый паралич уже скользил по телу. Слабеющие глаза в надежде метнулись на "моего" сокелл, но он отвернулся от меня, идя на выход. Для него я был лишь игрушкой, марионеткой, о которой не нужно беспокоиться, только дергать за ниточки в нужное время. Ненависть и боль схлестнулись, утаскивая в ставшее тошным забытие. Вот бы не вернуться…