В плену агоний 1

Да когда же эта каторга кончится? Кухонная постылая возня как рабская цепь из  звеньев «надо», «надо», «надо»… Измученное  тело  Айи возопит: «Не надо»!   Усталость  наполнила это тело до краев,  и места волевым импульсам  в нем больше не было.
 
Спасительное  решение нашли   ноги. Тяжелые, со свинцовой щекоткой в подошвах, они давно мечтали об отдыхе. Левая вдруг поехала по жирному полу, а правая, с откровенным облегчением, поспешила довершить пируэт. Всей тяжестью грузного тела, вместе с подносом, который еще  возносили руки,  Айя грохнулась на пол.

Чудо-фрукты,  с преогромным трудом свезенные из-за гор, пикантные, хотя и безвкусные  салаты,  какие-то дурацкие  декоративные шары, -  все это  живописной кучей свалилось рядом, как  нелепое обрамление для  простертого на полу  тела. Последним крякнуло и раскололось богатое блюдо, выезжавшее из пыльного почтения шкафов по особо торжественным случаям.

- А-у-у!!! Ы! – застыла в проеме двери Азиза на гребне первой, не совсем еще уверенной волны гнева, того, что пока еще  хватается за неверие. Сознание не терпит катастроф и часто прячется за сомнение, чтобы оттянуть момент встречи с жестокой реальностью.

- Ты что творишь,  чучело!  Вот квашня толстозадая!  Да откуда же ты взялась на нашу голову,  приблуда  дранорукая! – это накатила вторая, куда более яростная волна гнева, и на пенном ее валу Азиза пустилась в шторм обличений:
    – Идиотка! Это же любимое мамино блюдо! Да кому я говорю? Как будто тебе не все равно! Нищенка! Толстуха безродная! Ты же ничему цены не знаешь!

Азиза металась, подбирая уцелевшие фрукты,  а косы свирепо змеились за ее спиной. Одна из кос хлестнула Айю по глазам  в тот момент, когда она попробовала подняться, чтобы помочь падчерице. Жгучая красная пелена на миг ослепила ее, выдавив болезненные слезы,  и  Айя вновь осела на пол.

- И что, надолго тут уселась? – злобно поинтересовалась Азиза. -  Жаль, отец   не видит.  Картина та еще!   «Толстопузый  натюрморт»…

-  Я  не знала, что ты так меня ненавидишь… - сказала Айя,  не пытаясь уже подняться  – на полу, среди помойной красоты несбывшегося пиршества, она только сейчас ощутила, как давно нуждается в отдыхе ее грузное тело.

- А что, любить прикажешь? – ядовито  прищурилась  Азиза. – Хватит   того, что отец тебя терпит. Тоже… благотворитель нашелся, - попутно плеснула она презрения уже в адрес  Саваэля. – Думаешь, сильно ты ему нужна?

Да знает она, знает, что никому не нужна. Она и себе  давно уже не нужна. Сознание  никчемности давно освободило ее не только от всех привязанностей,  но  и от  груза собственного «я».  И что,  опять – агония?

Никто не прошел их  больше, чем  Айя.  Только  смысл? Сколько раз шла она  на смерть, сколько раз вставала перед   жестокостью последнего решения, сколько  неудавшихся судеб вывернула наизнанку,  и для чего?  Чтобы однажды понять, что смерть – не выход?
 Нет, на агонию Айя больше уже не пойдет. И не столько потому,  что страшно, больше потому,  что  бессмысленно. Трусливое ожесточение  убирает не проблему, оно убирает тебя. Проблемы же остаются и копятся… из жизни в жизнь…

Легко этой девочке подталкивать   Айю  к скользкому краю: ей неведома боль  последнего мига, незнаком оскал  торжествующей смерти, ей неведомо, как плачет душа, в которой лютует сожаление. Она еще так  юна…

  Саваэль – другое. Саваэль, видно,  чувствует в Айе  муку множественных агоний…  может, потому и жалеет, как тот, кто проходил через это сам.

- Никто не может приказать любить, - тоскливо призналась Айя.

Только вот ненавидеть опасно… -  не решилась добавить она. Не отважилась. Нет у нее прав выражать опасения. Чужая ей Азиза. И младшие  тоже – чужие. Чтобы не бояться чужой   ненависти, нужно уметь любить самой. А она не умеет. Не получается никого любить. А привяжешься – страшно терять. И  без того  вся ее история – сплошная боль.

- Куда же мне теперь? – спросила без надежды. Просто давала понять падчерице:  пусть неприязнь, пусть унижение,  – не привыкать. Но никогда  больше не переступит она хрупкого барьера между жизнью и тьмой. Ни Азиза, ни обстоятельства, ни  вечная жестокость судьбы, - ничто не подтолкнет ее больше к роковому краю.

- Да хоть к Круамагу! У него же есть крыша! – выпалила Азиза. И Айя  потеряла  дар речи  от изумления:  оказывается, девчонка вовсе не помышляла об агонии. Скорее всего,  об  агонии  она и не слыхала. Азиза имела в виду совсем другое, то, что никогда не приходило в голову Айе. Оказывается, выход мог быть и  иным!
 
- А  что? – падчерица продолжила мысль с тем жаром, который выдавал, что возникла эта мысль неожиданно и развивалась прямо на ходу. – Тебе же не нравится у нас. Ты не любишь  работу, не любишь  вкусную еду. Тебе вполне хватило бы камней, которыми питается старик. И отца ты не любишь.  А Круамаг - ждет смерти, значит, крыша достанется тебе.

Азизе не было нужды так рьяно уговаривать мачеху, та приняла идею сразу, безоговорочно, а молчала, удивляясь лишь тому, что не сообразила сама:  выход можно искать в том мире, где живешь. Нет никакой необходимости покидать весь мир из-за того, что в нем  тебе что-то не нравится.

Наконец-то она поднялась с пола. Встала неожиданно легко, будто окрыленная, благодарно улыбнулась опешившей падчерице:
- Я так и сделаю. Ты – умница, Азиза.

Она шла к выходу из дома Саваэля и улыбалась так, словно уходила не в убогую лачугу угрюмого чужого старика, а устремлялась в прекрасное будущее. И отдаленное ворчание гор не таило, казалось, привычного недовольства. Нет, не зря ей снился сегодня Антон. Она плыла к нему в лодке, а он ждал ее на другом берегу реки. Вода ликовала серебряным светом,  а улыбка Антона была еще ярче. Он всю окутал ее своей улыбкой, такой сияющей, такой  ласковой  и ждущей…

Азиза не без смущения проводила взглядом ту, которую только что поливала  грязью. Она так и не научилась понимать эту мачеху, не самую худшую из всех оставшихся. Чему так обрадовалась Айя? Уходила, словно прозревшая,  словно вырвалась из проклятия долгого плена.  И кто бы держал ее в неволе?  Азиза недоуменно пожала плечами.

Мудрость юности – в ее бесстрашии. Юность  не слышит грозной поступи  лет и  не знает оков плененного духа. Она свободна от ненужных обязательств, от пустых сожалений, от старых долгов  и рвущих сердце привязанностей. Свобода юности – это великая убежденность в том, что Творец создавал тебя не напрасно. Жаль только, что юность проходит так быстро…

Продолжение
http://proza.ru/2024/05/07/762