Инвалиды цивилизации 32. Последний бой старшины Го

32. Последний бой старшины Гончарова

Раздался звонок в дверь, и капитан Брянцев, оторвав взгляд от экрана телевизора и протопав в прихожую, посмотрел в глазок. Затем открыл дверь и впустил пришедшего человека в квартиру.

Им оказался полковник Белосветов.

– Мерси, мадам, – сказал Белосветов и пожал руку Брянцеву.

Он подождал, пока за ним закроют дверь, и они вошли в гостиную.

Вторая «мадам» – желтолицая, узкоглазая, с округлыми щечками, – сидела на диване, подобно некой гурии из турецкого сераля; при их появлении она встала.
 
– Мир дому вашему, – сказал ей Белосветов. 

– Здрасьте, – ответила женщина густым баском, глядя на гостя изучающим взглядом.

– Знакомься, – сказал Брянцев полковнику. – Это сержант Калиев.
 
Белосветов кивнул сержанту:

– Игорь Владимирович Белосветов.

– Касым.

Они обменялись рукопожатием.

– Ну, и что у вас тут новенького? – поинтересовался полковник, бросив взгляд на экран телевизора, по которому шла реклама Золотого Конька, каковой, если верить полуголой девице с опухшими губами и раздутым силиконовым бюстом, творил чудеса в сексуальной сфере.

– Полет Кокаиновича на Марс, – сказал капитан.

– А почему на Марс? – удивился полковник. – Ведь передавали же, что он на Луну собрался…

– Ну, да, он и летел на Луну, – пояснил Брянцев. – Но тут ему вдруг позвонили с Марса по прямому проводу, и он изменил курс.

– Давно?

– Да минут пять назад уже.

– А что ему надобно на Марсе?

– Так у них там саммит галактических существ креативной сексуальной ориентации. И без Грингольца они – никак.

– Но ведь лететь же туда – не ближний свет, – засомневался Белосветов. – Полгода, как минимум.

– Только не для Кокаиновича. Он прыгнул в гиперпространство – и все дела.

– А, – сказал Белосветов. – Тогда понятно…
 
Он запустил руку в боковой карман пиджака и вынул из него пачку фотографий.

– Ладно, братцы-кролики, – сказал он, раскладывая пасьянс из фотографий на столе. – У Кокаиновича свои дела, космические, – а у нас свои, земные.
 
Взгляните-ка на эти картинки. Может быть, увидите знакомые лица?

Брянцев принялся рассматривать снимки, передавая просмотренные фотки Калиеву.

– Ну, что можете сказать? – справился Белосветов, когда презентация на тему: «Красная Хата и её обитатели» была окончена.

Брянцев отделил те фотографии, на которых красовался доктор Мендель с профессорским портфелем и заявил:

– Вот этого типа я знаю.

– И кто же это?

– Тот самый мудак, что обрабатывал нас в трансмутаторе.

– А ты что скажешь? – обратился полковник к Калиеву. – Узнаешь его?

– Ещё бы! – усмехнулся Калиев. – Я этого гада вовек не забуду!

– Ладушки. А что скажете по поводу остальных фотографий?

Брянцев отобрал несколько снимков с видом Красной Хаты со стороны моря.

– По этой косе мы поднимались в тот дурдом, – сказал он. – До того, как нас там обработали.

– Только тогда двери были распахнуты, а сейчас они заперты, – уточнил Калиев. – А так всё сходится. Это то самое место.

– Уверены в этом?

– Послушай, полковник, – помрачнел Брянцев, – такое не забывается. Никогда. Я этот чёртов пейзаж буду помнить до конца своих дней.

– Ладно, ладно, – успокоительно произнёс Белосветов. – Не кипятись, старина. Я только хотел убедиться, чтобы потом не вышло никакой ошибки.

– Ошибки в чём?

Белосветов проигнорировал его вопрос. Он выбрал из пачки ещё несколько изображений.

– А как вам нравится эта дамочка, а? – справился он.

– Не очень, чтобы очень, – определил капитан. – Во всяком случае, я бы на ней не женился.
 
– Этого от тебя и не потребуется. А ты что скажешь? – отнесся он к Калиеву.

Касым хмыкнул и сдвинул плечами, не комментируя фотографию никак.

– Она вам знакома?

Нет. Ни Брянцеву, ни Калиеву эта краля была неизвестна.

– А кто она такая? – спросил Касым. 

– Элизабет Фрасс, старшая медсестра, – сказал полковник. – Известна также под прозвищем Аня-Маня. Почему – не знаю. Рассмотрите её хорошенько, братцы, и запомните. В особенности ты, – сказал он Брянцеву.

– Почему я? – нахмурился капитан.

– Сейчас поясню. Вот этот тип – Белосветов постучал ногтем среднего пальца по одной из фотографий – профессор Мендель, самый главный изувер. Он в Красной Хате – царь и бог. А Фрасс – его правая рука.

– В какой ещё Красной Хате? – не понял Калиев.

– Ах, да… Я же не объяснил… Эти фотки черно-белые, однако же в действительности это здание построено из красного кирпича. И потому, надо полагать, его и прозвали в народе Красной Хатой. Во всяком случае, под этим названием оно фигурирует среди местных жителей и рыбаков.

– И в чём состоит наша задача? – справился капитан.

– Взять доктора Менделя за его лирическое место, вытянуть из его логова в укромный уголок и там потолковать с ним по душам. 

– А может, лучше кокнуть гада, – внес конструктив Калиев.

– А тебе никто не говорил, что инициатива наказуема? – спросил полковник.

Калиев промолчал, но было видно, что эта мысль – кокнуть гада – крепко запала ему в душу.

Брянцев спросил:

– А при чём тут Аня-Маня? Что ты мне её сватаешь?
 
– В общем, идея такова. Ты наряжаешься под эту дамочку. Гримируешься под неё и всякое такое. Фигуры у вас – один в один, и к бабке не ходи. Так что, если сделать всё как надо, ты вполне сойдешь за неё. Во всяком случае для тех, кто станет наблюдать за нами.
 
– А кто-то будет наблюдать?

– Всенепременно.

– Ладно. И каков план?

– Мы подкатываем к Красной Хате, поднимаемся на второй этаж, входим в кабинет профессора, и я начинаю убеждать его спуститься с нами в машину, а ты в это время ассистируешь мне – держишь его на мушке.
 
– А откуда мы возьмём тачку? Угоним?

– Пусть об этом у тебя голова не болит. Об этом позаботятся другие люди.

– Ладно. Но доктора может не оказаться на месте. Если ты, конечно, не договорился с ним о встрече…

– Нет, не договорился. Решил преподнести ему небольшой сюрприз. Как правило, он появляется в клинике часам к одиннадцати, или чуть раньше – если только это не воскресенье. Мы остановимся поодаль от дурдома на дороге где-то в половине десятого и станем его пасти.

– А если он не появится?

– Тогда проторчим часика два и, если он не нарисуется – смотаемся. Нам ни к чему там отсвечивать. На следующий день повторим попытку. Если опять ничего не выгорит, попробуем прихватить его возле дома. Но там взять его будет сложней. Так что лучше бы его прищучить в Красной Хате.

– Почему?

– Потому, что его опекают. И опекают очень плотно.

– Кто?

– Черти из Цеце. А у них город, как ты сам знаешь, расчерчен на квадраты и машины радиофицированы. Так что, если они сядут нам на хвост в городской черте, – а они точно сделают это, – уйти от них будет не так-то легко. А вот у Красной Хаты у нас появляется пространство для маневра.

Белосветов вынул из кармана пиджака карту и развернул её на столе.

– Смотрите, – начал объяснять он, – вот это Золотой Мыс, и на его холме стоит Красная Хата. Неподалеку от неё расположены населенные пункты – Станислав, Антоновка, Лиманская Коза, Широкая Балка и другие. От Широкой Балки идёт шоссе на Светлоград. Если всё пройдёт гладко, мы прихватим Менделя за Фаберже и покатим в Светлоград к дому одного моего приятеля. Если же, паче чаяния, за нами увяжутся черти, мы сможем свернуть с трассы к Томиной Балке, Софиевке, Ново Дмитриевке, Надеждовке или к какому-нибудь другому селу. Почти все они лежат в прифронтовой полосе. И, если нам повезёт, пробьемся оттуда к своим, в Республику Людей.

– Понятно, – протянул Брянцев.

– А ты что скажешь? – спросил полковник у Калиева.

Касым сдвинул плечами:

– А мне-то что? Мое дело маленькое: выполнять приказы командиров.

Белосветов смерил ироническим взглядом ряженного в цветастое платье солдата и хмыкнул.

– Ладно. Вопросы?

Капитан потёр пальцем то место, где у него некогда росли усы:

– Хорошо. Допустим, все пошло по плану… Мы остановилась на шоссе, увидели, как мимо нас проехал Мендель, въехали на территорию, поднялись в его кабинет, и он оказался на месте. Насколько я понимаю задачу, нам нужно будет вывести его во двор и усадить в машину. И, причём, сделать это, не поднимая шума. А Мендель может заупрямиться и повести себя неадекватно… Положим, нажать ногой на какую-нибудь хитро-мудрую кнопку у себя под столом, вызывая санитаров, или выкинуть ещё какое-нибудь коленце. Эти психиатры, надо полагать, на подобные трюки большие мастаки.

– Вот ты и проследишь за тем, чтобы он там ни на что не нажимал – ни ногами, ни руками. А я тем временем приведу ему такие аргументы, после которых он не сможет отклонить наше приглашение. Профессор ведь, как мне видится, не герой – он любит комфорт и свою клинику, где он властвует над телами и душами несчастных людей, словно некий полубог, и навряд ли ему захочет, чтобы мы пристрелили его, как собаку, в его же конуре.

– И такой вариант тоже предусмотрен?

– Да. Если он не оставит нам выбора.

Брянцев задумался.

– Тебя что-то смущает? – пристально глядя на него, спросил Белосветов.

– Элизабет Фрасс. Что, если мы наткнёмся на неё в клинике? Ведь она, как ты говорил, его правая рука. И, стало быть, постоянно трётся где-то около него?

– Вот потому-то я и наметил операцию на завтра. По моим сведениям, у неё ангина, и она проваляется дома в постели ещё дня два-три. Так что тебе надо будет уже сегодня купить себе шмотьё, как на этом фото.

Некоторое время мужчины обсуждали детали предстоящей операции, и в теории всё выходило гладко…

Но теория – это одно, а практика – нечто другое.

На следующий день, в половине десятого утра, серый Москвич с номерным знаком 054-78 ТР съехал на обочину дороги в километре от Красной Хаты. В нём находилось трое: Белосветов (он был за рулем) рядом с ним – сухопарая женщина в лиловом облегающем платье (то бишь, капитан Брянцев, которому отводилась роль Ани-Мани) и позади них, на заднем сиденье – сержант Калиев, одетый в пестрый женский наряд.

По расчётам Белосветова, появление доктора Менделя ожидалось где-то через час. Решив, что маслом каши не испортишь, полковник проинструктировал Калиева ещё разок насчёт того, как ему следует действовать на территории сумасшедшего дома, и тот, выслушав ценные указания своего начальства, выбрался из машины и скрылся в лесополосе. 
 
Мендель оказался пунктуален – его о темно-вишневая двойка  (номерной знак 154-22 ТР) проехала мимо серого Москвича без десяти одиннадцать. Выждав, как было и условлено, ровно десять минут, Белосветов вырулил на дорогу и двинулся к Красной Хате.

Проходную они проехали без проблем, поскольку в машине сидела Аня-Маня – так, во всяком случае, решил вахтер, поднимая шлагбаум. Правда, на сей раз она прикатила не в профессорской машине, как это всегда делала, а на каком-то Москвиче с незнакомым ему типом за рулём, но это его не касалось. Его дело – поднимать и опускать шлагбаум, а остальное ему до задницы, полной демократии и прогресса…
Машина доктора стояла на пяточке у главного входа, и это означало, что он приехал в свои владения ненадолго, в противном случае шофёр отогнал бы её в гараж. Белосветов припарковался рядом с двойкой Менделя.

Метрах в пятидесяти от себя он заметил удаляющуюся женскую фигуру со стильной хипповой сумкой на правом плече. Понуро опустив голову, она брела к противоположному углу Красной Хаты, неподалеку от которого стояло такси – Волга цвета мокрого асфальта с шашечками на кабине.

Итак, Калиев вступил в игру – обозначил своё присутствие перед ними и выдвигается в заданный квадрат. Пора приступать и им.

Белосветов выбрался из машины, лениво обогнул её со стороны капота, открыл дверцу, нагнулся, галантно протянул руку в салон и помог своей спутнице ступить во двор психушки.

Такая эффектная дама, как Элизабет Фрасс, конечно же, не могла не привлечь внимание агентов цеце, сидящих в такси. Правда, сегодня их было не трое, а двое.
На водительском месте расположился темнолицый крепыш с жестким ёжиком над грубым мясистым лицом, а рядом с ним сидел желтолицый амбал, носивший прическу солдата, призванного в армию недели две назад. 

– Смотри-ка, – сказал новобранец ёжику, – Аня-Маня прикатила.

– И чо? – сказал ёжик.

– С кем это она, интересно знать? Её мачо, чи шо?

– А тебе какая на хрен разница? – равнодушно проворчал ёжик. – Наше дело – пасти профессора. А всё остальное нам до задницы.

– Так-то оно так, – согласился с ним лысый. – Но всё-таки хотелось бы узнать, что это за тип там нарисовался… Как ты думаешь, она с ним трахается?

– Мне это пофиг, – сказал ёжик.

Между тем Аня-Маня и её «мачо» скрылась в дверях клиники. Ёжик широко зевнул. Его уже достала эта бессмысленная, как он полагал, слежка за Менделем. Они держали доктора под колпаком уже вторую неделю – и что? За ним не было замечено ничего такого, за что можно было бы уцепиться. Никаких подозрительных связей, никаких неожиданных перемещений. Он был чист, как херувим! К десяти утра Мендель выходил из своего дома, садился в свои темно-вишнёвые Жигули, прихватывал с собой по пути эту сухую воблу с плоским, как стиральная доска, задом, и они отправлялись в клинику. Их парни, смена за сменой, дежурили у дома Менделя, старательно таскались за ним повсюду, как пёсьи хвосты, соблюдая должную дистанцию, а потом торчали во дворе Красной Хаты до полного опупения – аж пока Мендель не выходил из своего дурдома и укатывал домой. И так – изо дня в день! Изо дня в день! Обалдеть не встать!

Конечно, у начальства головы большие, им с погреба виднее. Но, как по его, ёжика, скромному разумению, это дело не стоило и выеденного яйца.

Вот и сегодня они с Лысым приняли объект под свою опеку у профессорского дома, сменив своих коллег, проторчавших под его окнами всю ночь напролёт, довели до психушки и теперь торчат в этом такси, как два придурка.
 
Впрочем, кажется, уже и до начальства начало потихоньку доходить, как до тех жирафов, то, что ему, ёжику, было ясно с самого начала: таскаясь за этим Менделем, они только понапрасну жгут бензин и теряют своё время. Если бы профессор имел в себе хотя бы искру божью, это уже давным-давно бы высветилось на их радаре – как бы хитро он не притемнялся. Но за всё то время, что они целенаправленно держали его под своим колпаком, их аппаратура не отметила в нём ни единого светлого проблеска. В душе у Менделя, как и у всех прочих добропорядочных демократов, царила кромешная тьма.

Однако же лучше поумнеть позже, чем никогда. Похоже, что Бронштейн, наконец-таки, допёр своими куриными мозгами, что таскаться за профессором не имеет никакого смысла, и вчера Шлимановский шепнул ему, ёжику, что сегодня они последний день таскаются за доктором, а завтра их перебросят на другое дело.

Ёжик мазнул пустым взглядом по какой-то чувихе в нелепом цветастом платье, что плелась, понурив голову, вглубь двора, и снова погрузился в созерцание больничного пейзажа.

А пейзаж не радовал. Чахлые деревца, мрачная покойницкая, унылая кочегарка, здание АХЧ  – всё это наводило тоску и уныние на его тонкую впечатлительную натуру; везде царила мерзость запустения, и, причём, не только внешняя, наружная, но и где-то внутри него самого. Несколько нелепых фигур в затрапезных халатах слонялось по территории клиники без каких-либо видимых целей... Какого чёрта они тут болтаются вместо того, чтобы толерантно сидеть своих больничных клетях?

Дурдом! Хе-хе! Весь мир – дурдом! И люди в нём – придурки…

Пока эти невеселые мысли вертелись в его котелке, Аня-Маня и её суровый спутник вошли в вестибюль клиники и стоявший на вахте охранник произнёс с дежурной улыбкой:

– Добрый день, мадам.

Дама взялась рукой за горло и издала хриплый нечленораздельный звук, показывая этим вахтёру, что она простужена и не может говорить.

– А этот мистер с вами? – вежливо уточнил охранник, кивая на Белосветова.
Не отпуская руки от горла, Брянцев утвердительно покивал.

Под бдительным взглядом секьюрити вновь прибывшая пара поднялась на второй этаж, проследовала по коридору к двери с табличкой «доктор Мендель», и мужчина с суровым лицом, не стучась, открыл её и ввалился в кабинет. Капитан Брянцев, изображавший из себя старшую медсестру, следовал за ним, как пришитая тень.

Профессор сидел за столом, погруженный в чтение каких-то документов. Капитан Брянцев затворил за собой дверь, вынул из сумочки пистолет и сместился чуть вправо с таким расчётом, чтобы держать доктора на мушке и не находится при этом со своим коллегой на одной линии огня.

– Ну что, профессор? – спросил Белосветов грубоватым развязным тоном, вразвалку приближаясь к пухлому человечку. – Просматриваешь списки загубленных тобой душ?

Мендель поднял на незнакомца свои бесцветные рыбьи глаза и посмотрел ему в лицо чуть повыше переносицы. Обрюзглая бабья физиономия психиатра не выражала никаких эмоций. Полковник почувствовал, как тот начинает рыться в его мозгах и даже ощутил, что тот словно перелистывает в его черепе страницы некой тайной книги. В его голове зашелестели слова: «Кто ты такой? Что тебе нужно? Отвечай!»

Они скрестили взгляды – словно два дуэлянта. Полковник осознавал, что психиатр пытается переломить его волю, подчинить её себе и чувствовал, как почва начинает ускользать из-под его ног. Его охватила волна холодной ярости.
 
Не поддаваться, приказал себе Белосветов. Не надо не поддаваться этому гаду!
 
Скулы его напряглись, и на лбу выступила испарина.

Психиатр продолжал бесстрастно вытягивать из него его подноготную, очевидно, рассматривая полковника как одного из своих пациентов. Далее медлить было нельзя, следовало заставить доктора играть по своим правилам. Полковник шагнул к столу, перегнулся через него и нанес Менделю удар между глаз. Профессор, запрокинув ноги, свалился на пол вместе с креслом.

Белосветов провёл ладонью по лбу: что ж, похоже, ему удалось найти эффективное средство против психологических трюков доктора. Правда, не слишком-то изящное, но зато действенное. Он повернулся к Брянцеву и приказал:
 
– Если почувствуешь, что он начал рыться в твоих мозгах – стреляй без предупреждения. Это успокоит его лучше всяких пилюль.

Брянцев кивнул. Белосветов обошёл стол и увидел под ним коврик. Он приподнял его. Под ним была вмонтирована в пол тревожная кнопка. Она находилась аккурат у правой ноги профессора, если бы тот сидел в кресле.

Белосветов ухмыльнулся.

– А ты был прав, – заметил он своему ассистенту.

– В чём? – спросил Брянцев.

– Тут кнопка вызова экстренной помощи, – сказал Белосветов. – Но, думаю, она ему уже больше не понадобиться. Верно я говорю? – спросил он у распростертого на полу психиатра.

Он взял обмякшее тело доктора за плечи и поднял его на ноги, как тряпичную куклу. Затем установил кресло на прежнее место и посадил в него Менделя.
 
– Но, если хочешь, ты можешь воспользоваться ею, – произнёс он, не сводя с него глаз. – Однако сразу хочу тебя предупредить: если ты сделаешь это, то тут же схлопочешь пулю в лоб. Эта женщина, знаешь ли, недолюбливает чертей вроде тебя и очень метко стреляет. А после того, что ты сотворил с ней в трансмутаторе, она жаждет твоей крови, и я отлично её понимаю. Да и ты, как психиатр, должен знать не хуже меня, как мстительны бывают женщины, когда какой-нибудь гад, вроде тебя, искалечит им жизнь. Ведь знаешь, а? Так что держи себя в рамках приличий и не делай необдуманных движений, которые могут сократить твою жизнь. В противном случае тебя вынесут из твоего кабинета вперед ногами твои же собственные санитары. 

Профессор облизнул пересохшие губы.

– Кто вы такие, и что вам надо?

Голос у него остался прежним – таким же писклявым, как и тогда, когда полковник услышал его впервые.

– Что надо? Сейчас я объясню тебе, кто мы такие и что нам надо. Но сначала дай мне ключ от твоего кабинета. Он лежит в левом верхнем ящике твоего стола.

Тон, которым были произнесены эти слова, не терпел никаких возражений.
Мендель выдвинул верхний ящик стола, достал из него связку ключей и положил их на стол.

– Вот этот, – придавил он пальцем один из них.

– Я знаю, – усмехнулся Белосветов.

Он повернулся к нему спиной и направился к двери. Брянцев сдвинулся ближе к стене, вдоль которой стоял ряд кресел для пациентов, не сводя пистолета с Менделя. Лицо его казалось высеченным из кремня. Мендель не сомневался, что этот тип, выряженный в его помощницу Элизабет Фрасс, выстрелит в него, не раздумывая – дай ему только повод.

Белосветов запер дверь на ключ, опустил связку ключей в карман своего пиджака и снова продефилировал к столу профессора.

– Так ты желаешь знать, кто мы такие и что нам надо? – спросил он. – Что ж, это вполне резонный вопрос, и я отвечу тебе на него со всей своей либеральной ответственностью. Мы – твои ангелы хранители, и нас послали по твою душу, хотя нам, если честно, это совсем не по душе. Ты даже не представляешь себе, с какой неохотой мы взялись за это дело. А посему, при малейшей попытке с твоей стороны выкинуть какое-нибудь коленце, мы пристрелим тебя как собаку, и я хочу, чтобы ты хорошенько себе это уяснил. Так как, ты веришь мне?

– Да, – сказал Мендель. – И что дальше?

– Не спеши. Всему свой черед. Так вот, ситуация на сегодняшний день такова: ты находишь под колпаком у Бронштейна, и его черти пасут тебя уже вторую неделю. Не сегодня-завтра, тебя должны взять, провернуть в мясорубке, как они это умеют, а потом сделать из тебя котлету. Для них ты – уже отыгранная карта, и тебе подыскивают замену. Но, как видно, в определённых кругах ты ещё пользуешься популярностью. Во всяком случае, нашёлся-таки один сердобольный парень, для которого ты дорог, как майская роза, и он попросил нас вывести тебя из-под удара. Мы взялись за это дело, поскольку обязаны ему кое чем. Однако же в случае непредвиденных обстоятельств – а каких именно, это будем решаем уже мы – нам дано право отправить тебя в ад к твоим хвостатым приятелям. Так что у тебя остаётся лишь два варианта: либо ты идёшь с нами, либо сдохнешь прямо в этом кабинете.

Мендель держался стойко. Он ничем не выдал своих эмоций, лишь прикрыл веки и погрузился в молчание.

– Ну, что скажешь?

Врач продолжал сидеть с полузакрытыми глазами и, как казалось, был погружен в разгадку какой-то сложной головоломки. Наконец он открыл глаза и произнёс:

– Я вам не верю.

– Почему?

Он сдвинул плечами:

– Не верю, и всё. Этого не может быть.

– Считаешь себя неприкасаемым, а? Напрасно. Бронштейн так не считает.

– А кто этот парень, что прислал за мной?

– Вот встретишься с ним и увидишь. А нет – то и знать это тебе ни к чему.

Мендель опять смежил веки. Какое-то время он сидел неподвижно. Наконец у него родился новый вопрос:

– А с чего бы это Бронштейну держать меня под колпаком?

Белосветов пожал плечами:

– Да работёнка у него такая, знаешь ли: держать под колпаком всяких светляков вроде тебя. Похоже, он считает, что ты связан с Труменболтским подпольем и решил выявить твои связи. А потом загасить.

– Я – с Труменболтским подпольем? – Менделя приставил пальцы к груди и его рот искривился в усмешке. – Это даже и не смешно.

– А кто тебе сказал, что я собрался тебя смешить? Я что, похож на клоуна? Меня твои проблемы не колышут, даже если ты и в самом деле член коммунистической партии и тайный христианин. Другое дело Бронштейн. Он никогда особо не доверял всяким головастикам, вроде тебя, разным там Зигмундам Фрейдам и прочим Альцгеймерам, а уж после того, как пристрелили его любимца капитана Каленского, он стал вообще чертовски подозрителен.

При этих словах Мендель внутренне поёжился. В его памяти возникло холодное лицо шефа Цеце, его бритые виски и зачесанная набок, как у школьника, чёлка, и его холодные рыбьи глаза за круглыми линзами очков. И то, как он блеснул ими тогда, на том совещании, предложив ему, Менделю, зачитать воззвание Труменболтских светляков… Почему именно ему? И, причем, сделал это с умыслом, с явным подтекстом – так, словно он, Мендель, нёс прямую ответственность за всю ту ересь, что писалась в листовке… 

– Какой коммунист? – проблеял врач, покрываясь холодной испариной. – Какой христианин? Да вы с ума сошли!

– Да? А кто проповедовал Мареку Быдлу слово божие вот в этом самом кабинете? – наседал полковник. – Кто втирал ему байки о святом духе, связи с небесами, живой воде и прочей лабуде? А также и о том, что все болезни у Быдла проистекают от того, что краник с живой водой у него перекрыт? Ты – или я?

– Откуда у вас эта информация? – ошарашенно пролепетал Мендель.

– От верблюда. Нашёл, перед кем распинаться! Доверился этому хитрожопому журналюге, подпитывал его человеческими эманациями перед его выходом в эфир, а он, в благодарность за это, настучал на тебя в Цеце!

– Но… как же вы узнали об этом?

– Ха-ха! Так это же ещё не всё, голуба! Это только цветочки... Бронштейн считает, что ты напрямую замешен в убийстве Каленского и Блюментраха. Ведь это ты программировал тех светляков, что пристрелили цэцэсовцев? Ты-ы… И, стало быть, ты ответственен за все их деяния. Мог ты заложить в них программы на уничтожение Каленского и Блюментраха? Мог. И тебя вычислили. Ты очень ловко притемнялся всё это время – тут я снимаю перед тобой шляпу. Но ведь в цеце тоже не дураки сидят, разве не так? Они там быстро тебя расколют, уж можешь мне поверить на слово. Там работают высококлассные специалисты! Они ещё и не такие орешки кололи. Вопрос состоит только в том, сколько ты сможешь продержаться, когда они начнут прокручивать тебя в своей мясорубке…

Белосветов умолк, давая Менделю время поразмыслить. Пусть он сам придёт к заключению о том, что иного пути, кроме того, как идти с ними, у него нет.

Он вынул из кармана сигареты, спички, и закурил.

– И не пытайся больше залезть в мой черепок, – разгоняя ладонью дым у лица, предупредил он психиатра. – Если ты ещё раз попробуешь провернуть со мной этот фортель – тут тебе и аминь.

Доктор не ответил.

– Ну, и скоро ты уже родишь? – после некоторой паузы поторопил Белосветов.
Ответа не последовало.

Полковник уже докуривал сигарету, когда Мендель, наконец, сказал:

– Ладно… Хорошо… Допустим… Допустим, что я приму ваше предложение. Но я должен знать, кто этот за парень, что так печётся обо мне. Иначе я с вами не пойду, и делайте со мною, что хотите.

– Ух ты! Не пойду! – Белосветов усмехнулся. – Вы только поглядите на этого героя! А вот мы загасим тебя прямо сейчас, в этом кабинете, без всякого пафоса, и финита ля комедия.

Он демонстративно затушил окурок о полированную столешницу стола.

Доктор Мендель съёжился, глядя на полковника затравленными глазами.

– Ладно, – произнёс Белосветов тоном доброго дядюшки. – Так и быть, пойду тебе на уступки. Имени его я тебе, конечно, называть не стану. Но, чтобы рассеять твою патологическую недоверчивость – намекну о нём. А ты уж соображай, если у тебя котелок ещё варит. Так вот, есть только один парень в Труменболте, который способен пойти против Бронштейна. Смекаешь? И так уж фортуна повернулась, что ему всё ещё требуются твои врачебные услуги. Причем он настолько уважаем в этом городе, что мы не смогли отказать ему в его просьбе. Да что мы! Сам президент Грингольц пляшет под его дудку! Так что догадайся сам с трех раз, кто это такой.
 
– Беня Рубинчик! – прошелестел доктор.

– Ты сам сказал это. Мы тебе об этом не говорили, – важно изрек Белосветов.

«Конечно, Беня, – подумал Мендель. – А больше и некому. У него же повсюду связи, и везде своя разведка. Он всегда держит нос по ветру и ведёт свою игру, ни с кем не считаясь. Кто, кроме него, осмелился бы пойти против шефа Цеце? Да он бы и не пошёл, если б не нуждался в его, Менделя, услугах. А то, что он нуждается в них – факт». 

– Ну, так что? – сказал Белосветов. – Долго ты ещё намерен телиться?

– Хорошо, – сказал доктор. – Я иду с вами.

Он поднялся с кресла.

– Но смотри, – предупредил Белосветов. – Без фокусов. Если вздумаешь финтить – тебе кранты.

Доктор отмахнулся:

– Не пугайте меня. Я не настолько глуп, чтобы подставлять себя под ваши пули.

Белосветов двинулся к двери, открыл её и вышел в коридор. Там никого не было. Брянцев в облике Элизабет Фрасс легонько взмахнул пистолетом, давая знак доктору, чтобы он пошевеливался. Мендель проследовал мимо него и покинул кабинет. Капитан сунул пистолет в сумочку и взял её подмышку – с таким расчетом, чтобы оружие можно было выхватить в любой момент, после чего тоже появился в коридоре. Белосветов как раз запирал дверь на ключ, когда появилась женщина в белом халате. Она шла по коридору, прижав к груди какую-то папку.

– Самуил Яковлевич, а вы что, уже уходите? – спросила она воркующим голоском, подходя к ним.

– Да, – сказал Мендель. – Нас с Элизабет срочно вызывают в здравотдел.

Женщина в белом скользнула взглядом по ключам в руке Белосветова, но ничего не сказала.

– Ты что-то хотела, Лиля? – спросил Мендель.

– Да. Проконсультироваться с вами насчёт одного больного из четвертой палаты. Что-то его клинит не по-детски, – она бросила на полковника быстрый косой взгляд, и грудь её всколыхнулась. – Я ему вколола антабуса, однако…

– Потом, Лиля. Потом, – прервал её Мендель. – Как приеду – решим.

Он наклонил голову вперед и решительно двинулся по коридору. Лиля смотрела в спины удаляющихся фигур. Профессор шагал рядом с этой вонючкой Аней-Маней, а неизвестный мужчина замыкал шествие. Что-то в этой Фрасс было сегодня не так, подумала она. Какая-то она не такая, как обычно, сама на себя не похожая… И вообще, она ведь должна лежать дома с ангиной… Какого чёрта её принесло в клинику? Жить она без неё не может, что ли? А этот мужчина странный какой-то, очень странный… с какой стати он запирал за профессором дверь в кабинет?

Ладно, не её ума дело…
 
Однако следует признать, что кто бы он ни был – а он дьявольски красив. Сильный, с жёстким волевым лицом – от него исходили флюиды мужественности и бешенной сексуальности. Этого Лиля не могла не почувствовать, ведь она находилась в двух шагах от него, а такое красивое хищное животное она учуяла бы и за версту. Интересно, каков он в постели?

Пока эти мысли кружили в её голове, слабо сигнализируя ей, что здесь что-то не чисто, троица достигла рекреационной зоны коридора, свернула к лестнице и стала спускаться вниз.

Они уже сходили в холл, как вдруг случилось нечто непредвиденное: входная дверь отворилась и в ней показался Беня Рубинчик своей собственной персоной. За его спиной маячил Лоренс – смуглый мужчина в дорогом сером костюме, смахивающий на голливудского актера в роли главаря сицилийской мафии. Обе группы двинулись навстречу друг другу.

– О! – воскликнул Беня в своей обычной нагловатой манере, обращаясь к доктору Менделю. – А куда это ты, блин, намылился?

Брянцев пощупал свой кадык пальцами левой руки, а правая его ладонь скользнула под предплечье в открытую сумочку, висевшую на плече и, замедляя шаги, сипло пояснил, подделываясь под женщину:

– Нас вызывают в здравотдел. Это очень, очень срочно, Бенджамин Игоревич.

– Ты глянь! Что эта курица квохчет? – удивлённо выкатил свои зенки Беня. – Что за дела, чуваки? А ну-ка, поворачивайте назад оглобли (при этих словах Мендель стал останавливаться). Подзарядишь нас, а потом…

Что будет потом, он досказать не успел.

Не вынимая руки из сумочки, Брянцев выстрелил в него почти в упор. Затем, также хладнокровно, всадил пулю в мужчину, похожего на главаря сицилийской мафии. Белосветов обнажил своё оружие и направил его на охранника. Тот поднял руки вверх.

– Оружие есть? – отрешённым тоном справился Белосветов.

Охранник согласно закивал.

– Давай-ка его сюда.

Перепуганный насмерть вахтёр суетливо извлек из кобуры пистолет и вручил его полковнику.

– Мерси, – поблагодарил Белосветов и сунул оружие в карман.

Он подошёл к телефонному аппарату на столе у дежурного и оборвал провода. Потом обратился к секьюрити:

– Жить хочешь?

– Хочу.

Привлеченные выстрелами, в холл выглянуло несколько больных, но туже испуганно скрылись.

– Тогда не звони никуда из других телефонных аппаратов. Запри дверь, и не открывай никому до приезда полиции. Будешь сидеть тихо – останешься жив. Если медики решат оказать помощь этим чертям, – он кивнул на истекающих кровью мужчин, лежащих на полу, – не препятствуй им. Хотя вряд ли она им уже понадобится. Это ясно?

– Да, – дрожащим голосом проблеял охранник.

Брянцев повернулся к Менделю и кивнул на распростертые на полу тела:

– Если не хочешь присоединиться к своим приятелям – давай, топай к двери.

Втянув голову в плечи, профессор засеменил к выходу.

Пока в клинике разыгрывались эти события, во дворе жизнь тоже не стояла на месте.

Касым Калиев, сержант второго года службы, плыл по территории психушки в своих многослойных юбках, украшенных пестрыми цветочками – красными, жёлтенькими и васильковыми, словно цыганка Аза. При этом он не забывал покачивать бедрами – но в меру, так, чтобы не выглядеть чересчур вульгарно. Переигрывать, как инструктировал его главный художественный руководитель спектакля полковник Белосветов, не стоило, следовало соблюдать меру во всём. С одной стороны, он должен вести свою игру убедительно, быть женственным, как Борис Моисеев, (или, на худой конец, как Софи Лорен) а с другой стороны не слишком усердствовать, дабы ни у кого не возникло искушения овладеть им. Ибо в психушке наверняка хватало всякого рода сексуально озабоченных придурков, и слишком выпячивать свою эротичность было бы не очень умно. 

Проходя мимо такси, Касым скользнул взглядом по двум типам на переднем сиденье. Один из них был мордатый, с коротким ёжиком на голове – он сидел на месте водителя. Второй оказался лысым верзилой с обрюзгшей желтушной рожей.

Касым отметил, что зеркальца заднего вида были установлены на обеих дверцах автомобиля, и это означало, что подходы к заднему бамперу машины как с справой, так и с левой стороны находились в поле зрения цэцэсовцев. Это усложняло задачу... Усложняло, однако не делало её невыполнимой.

Калиев направился к продовольственному магазину, вошёл в него, и через минуту-другую вышел оттуда с бутылкой «Буратино». Он уселся на лавочку, откупорил бутылку и стал пить лимонад. Поблизости никого не было. Это устраивало его. Он допил кисловато-сладкий напиток, расстегнул сумочку и сунул в неё пустую бутылку. По его прикидкам, его товарищи должны были находиться в кабинете Менделя, так что и ему следовало поспешить.

Он встал с лавочки и направился к задним колесам машины, моля Бога о том, чтобы вебштейны не пялились в зеркала заднего обзора.

Он дошёл до бампера, присел на корточки, достал из сумочки чулок и старательно затолкал его в выхлопную трубу. Потом достал ещё один чулок и проделал с ним ту же операцию. Он уплотнил чулки горлышком бутылки и убедился, что снаружи их не было заметно.

Раздался звук открываемой дверцы.

Калиев поднялся на ноги и приставил к губам бутылку, делая вид, что допивает лимонад. К нему вразвалку приближался Ёжик. Он был в спортивном костюме и выглядел весьма внушительно – возможно, когда-то занимался боксом. Во всяком случае, его приплюснутый нос был свернут набок, так что в кулачных боях ему принимать участие, наверное, доводилось не раз.

– Ты чо тут крутишься? – спросил он Калиева с подозрением в голосе.

– А что, нельзя? – жеманно отозвался Касым.

– Нельзя.

– А почему? – Касым попытался придать своему голосу игривые оттенки. – Я, может быть, хочу заказать такси. Ты свободен?

Ёжик задумчиво постучал ботинком по одному скату, затем подошёл ко второму колесу и тоже проверил его с помощью ноги. Колеса были в норме.

– Так ты свободен, или нет?

– Нет.

– Ждешь кого-то?

– А что?

– Ну, если нам по пути, то ты бы мог подкинуть и меня, – пояснил Касым. – Я заплачу. Возможно, даже и натурой. 

На лице Ёжика отразилась напряжённая работа мысли. Видно было, что такая работёнка была для него нелегка.

– Слышь, а кто ты ваабще такая?

– Динара. 

– Слышь, вали отсюда, Динара. И не крутись у машины.

– А почему?

– По кочану.
 
– Ну, что же ты такой сердитый, котик, – надувая губы, протянул Касым. – Он сунул бутылку в сумочку и, расплываясь в дружелюбной улыбке, протянул Ёжику руку ладонью вверх: – Позолоти ручку, всю судьбу твою скажу…

– Да чо ты тут втираешь? Чо ты тут втираешь? – пробасил Ёжик. – Какая может быть судьба? Ты чо, с дуба рухнула?

– Ай-ай, напрасно не веришь мне! Такой молодой! Такой красивый! Положи червончик, янтарный мой…

Вторая дверца распахнулась и из неё выглянул Лысый:

– Шалый! ¬– крикнул он. – Ты чо там трёшься? Чо ты трёшься! Давай скорее сюда!

– А чо такое?

– Чо, чо… Х-й через плечо! – возбужденно выкрикнул Лысый.

По его голосу Ёжик понял, что произошло нечто экстраординарное и поспешил в машину.

Поскольку его оставили в покое, Касым побрёл к забору – к тому месту, где в нём была брешь.

Как говаривали в одном советском кинофильме, он был на грани провала. Но, тем не менее, не провалился, и теперь оставалось лишь уповать на то, что его трюк с чулками не будет раскрыт. Или, если и будет раскрыт, то не сразу. 

Кроме чулок, в сумочке у Калиева находилось ещё и шило, и он до последнего момента не мог решить, какой инструментарий ему лучше всего применить. Чётких инструкций на этот счёт не поступало, в этом пункте ему была предоставлена свобода действий. Главным было – задержать цэцэсовцев. А каким образом он это сделает – его забота. Он мог проколоть шины шилом, мог прострелить их из пистолета и даже перегрызть зубами. Он мог избрать любой вариант – главное, чтобы тот привёл к желаемому результату.

Но что же так всполошило Лысого?

А вот что.

Пока Ёжик трепался с какой-то цыганкой, к клинике подкатила роскошная тачка, из неё вышел Беня Рубинчик и его правая рука – Лоренс. Мужчины вошли в психушку, и тут на экране, погруженном во тьму уже столько дней и ночей, ярко высветились две точки. Да что там точки! Два больших ослепительных шара!

Шары засияли на весь экран, и такого чуда Лысому ещё не доводилось видеть никогда в жизни!

– Смотри! Смотри! – возбуждённо прокричал он, когда Ёжик уселся на сиденье. – Ты видишь?

– Ох.. ух… еть! – изумлённо вымолвил Ёжик, глядя на экран.

Его лицо вытянулось, и глаза распахнулись.

Несколько секунд цэцэсовцы пребывали в ступоре. Потом Ёжик сказал:

– Ну, чо застыл, как святой угодник? Давай, докладывай первому!

Лысый щелкнул тумблером на пульте, включая связь с первым, и взволнованно произнес:

– Первый, первый! Я святой угодник! Тьфу, чёрт! – чертыхнулся он. – Первый, первый! Я девятый! Как слышите меня?

– Я первый, – раздался надтреснутый голос в динамике. – Слышу вас хорошо. Говорите, святой угодник, – в голосе первого прозвучала ирония. (С тех пор за Лысым так и утвердилась эта кличка – святой угодник).

– Первый, – произнёс Лысый взволнованным тоном. – Первый, – ещё раз повторил он, пытаясь взять себя в руки, – я наблюдаю на радаре двух очень, ну, очень ярких светляков! Таких, блин, лучезарных! Таких лучезарных! Мама мия! Я просто не могу поверить собственным глазам!

– Где вы находитесь? – сдержанно осведомился первый.

– Во дворе психиатрической больницы, на хвосте у Менделя.

– Он в клинике?

– Да… Нет! Нет! Постойте! Постойте! – вдруг вскричал Лысый. – Он как раз выходит из неё. А с ним Элизабет Фрасс и какой-то хрен, похоже, из крутых. Она приехала с ним в Красную Хату минут сорок тому назад на его тачке.

– Что они делают?

– Усаживаются в машину. Но не в Жигули доктора Менделя, а в тачку этого чувака.
 
– Что за тачка?

– Серый Москвич. Номерной знак… Номерной знак, кажется… 064… или 054… Отсюда не могу разглядеть. Да, кажется, 054-78… или же 054-18… Точнее сказать пока не могу. Они отъезжают! Что делать? 

 – Следуйте за ними, но не устраивайте ралли, – проинструктировал первый. – Подъезжайте к их задку, но нежно, очень нежно, как к задку своей любимой дамы, срисуйте номер, сообщите его мне и тут же отстаньте. Но не теряйте их из виду. Менделя упускать нельзя!

– Вас понял, – сказал Лысый и отключился.

Он повернулся к Ёжику:

– Ну, что сидишь? Давай! Двинули!

Ёжик с каменным лицом провернул ключ в замке зажигания.

Через десять минут в такси снова раздался надтреснутый голос первого:

– Девятый, девятый. Я первый. Как слышите меня?

– Слышу нормально, – удручённо промолвил Лысый.
 
– Почему не докладываете? Вы срисовали номер?
 
– Нет.

– Почему?

– Эта чёртова колымага не заводится. Не знаю даже, что с ней стряслось. Приехали сюда – всё было чики-пуки. А сейчас не фурычит…

Нависло молчание. Потом первый сказал.

– Вам выслано подкрепление. Постарайтесь всё же завести машину и догнать профессора на трассе. Главное сейчас – не дать ему уйти от наблюдения, – и тоном, не предвещающим ничего доброго, присовокупил: – А разбор полетов мы отложим на потом.
 
– Вас понял, – удручённо произнёс Лысый.

Тем временем Ежик что-то высматривал в зеркалах заднего вида. Наконец он распахнул дверцу и повертел головой, осматривая территорию психушки позади себя. Захлопнув дверцу, он спросил:

– А где Динара?

– Какая ещё, блин, Динара?

– Та цыганка, что крутилась у машины.

– А чо?

– Да стрёмная она какая-то. Мутная. Погадать предлагала… Может быть, это она порчу на машину навела?

– Да ты чо, братуха, – Лысый покрутил пальцем у виска, – с дуба рухнул?

– А чо? – сказал ёжик. – Крутилась тут, вертелась, а теперь машина не заводится. С чего бы это? Как считаешь?

– Ну, ты, братан, и даешь! Ты что же, веришь во всю эту шнягу в наш век кибернетики и плюрализма?

– Да я чо… Я ни чо… – стал защищаться Ёжик. – Да только мутная она какая-то…

Тем временем Касым Калиев стоял под деревом в лесополосе. Он с явным удовольствием наблюдал оттуда за суетой, поднятой цэцэсовцами вокруг такси: и то, как Ёжик, подняв крышку капота, дергал в нём какие-то провода и крутил что-то гаечным ключом, и как Лысый, сидя за рулем, пытался завести машину, и как цэцэсовцы менялись местами – точно музыканты в басне Крылова. Потом они сидели в кабине – скорее всего, выходили на связь с центром и, получив взбучку, снова устроили танцы с бубнами вокруг автомобиля…

Что ж, это устраивало Касыма. Пускай поупражняются, это пойдёт им на пользу, а ему предстояло ещё совершить марш-бросок в Александровку по пересеченной местности, дабы поспеть к трёхчасовому автобусу на Светлоград.

Белосветов тоже полагал, что операция проходит успешно, если не считать небольшой нештатной ситуации: встречи в холле клиники с Беней Рубинчиком и тем типом в сером костюме. Но, в конечном итоге, всё уладилось к обоюдному удовлетворению сторон, так что этот эпизод не имел для их дела особых последствий.

Главное, они взяли Менделя. Вытащили этого монстра из его звериного логова!
Единственное, что теперь заботило Белосветова – так это сумел ли Калиев отсечь хвост? Посматривая в зеркала заднего вида, полковник пришёл к заключению, что это ему удалось.

Разумеется, при этом Белосветов понимал, что цэцэсовцы свяжутся со своим начальством по рации и сообщат номер их машины – если они сумели его рассмотреть, – и что на них сразу же начнётся охота. Но это не заботило его. Через семь километров они пересядут в автомобиль Гончарова, а эту машину бросят в лесополосе. Пока её обнаружат, пока установят посты на дороге, они будут уже далеко. За это время Брянцев успеет сменить женское тряпье на мужской костюм, приклеить усы и бороденку – мать родная не узнает. Уж чем-чем, а талантом перевоплощения капитан владел в совершенстве. А Сашка Гончаров, этот отчаянный, никогда не унывающий баламут, погибший в том далеком бою на Даманском и воскресший затем в этом мире, поведёт автомобиль ведомыми лишь ему одному козьим тропами и проберется в свой родной город, и уже там, на его квартире, они потолкуют с этой тварью Менделем по душам.

Таков был план, и этот план казался ему неплохим – с какой стороны на него не взгляни.

Но даже и в самые совершенные планы иной раз вкрадываются незапланированные элементы, и самая жизнь вводит в действие такие скрытые пружины, каких никакой составитель планов предусмотреть заранее не мог. 

В данном случае этими пружинами являлись агенты Краунберга.

Ведь в то самое время, как шпики Бронштейна вели слежку за Менделем, скрывая это от своих коллег из Гестапо, гестаповцы присматривали за агентами Цеце.

На первый взгляд, такое положение дел могло бы показаться странным. Ведь оба ведомства – и служба Цеце, и служба Гестапо – несмотря на некоторые различия в специфике их работы, в конечном итоге, делали одно общее дело: выявляли светляков, вскрывали их связи и – гасили. И, по логике вещей, пусть даже и сатанинской, они должны были объединить свои усилия во имя общей демонической цели, работать слаженно, в тесном контакте друг с другом. Ан, нет! На поверку всё выходило наоборот.

Каждая из спецслужб стремилась обскакать друг друга, утереть нос сопернику, и оставить его в дураках. Каждая из них ревниво оберегала свои тайны, и в тоже самое время из кожи вон лезла, чтобы сунуть нос в секреты своих коллег.

И те, и другие – чего уж греха таить! – недолюбливали друг друга. Цэцэсовцы мнили себя белой костью, элитой секретных служб, способных заглядывать далеко в завтрашний день, и на гестаповцев смотрели как на тупых неотесанных чурбанов, умеющих лишь со звериной жестокостью истязать человеческую плоть в своих казематах. Гестаповцы же считали своих коллег из Цеце умниками и белоручками (им только бабочек ловить) а себя – истинными пахарями на ниве борьбы с христианской заразой. При этом, как уже говорилось, каждая из спецслужб стремилась заиметь своих троянских коней в чужом лагере. И, безусловно, таких коней их имели.

Об одной такой встрече этих троянских коней на конспиративной квартире по улице Бенито Муссолини, уже упоминалось. И когда Циммерман доложил полковнику Краунбергу о результатах своего контакта с капитаном Шлимановским, его шеф крепко призадумался. Как ни абсурдна была вероятность того, что профессор Мендель мог быть связан с Труменболтским подпольем, а отмахнуться от неё он не мог. Уж кем, кем, а простофилей Бронштейн не был, и на пустом месте он не стал бы городить огород. И если уж он поручил Шлимановскому взять профессора под колпак, несмотря даже на то, что последний являлся одним первых лиц рейха, значит, у него были на то весомые причины. И, значит, и он, Краунберг, должен приглядывать за профессором. Оставаясь в тени, он, старый добрый дядюшка Краунберг, будет стоять за кулисой и наблюдать за течением спектакля. И, если Бронштейн по ходу пьесы сядет в лужу, он только поаплодирует этому и уж, будьте покойны, сумеет донести информацию об этом его позоре до ушей президента. Но если, паче чаяния, выяснится, что Мендель – изменник родины, он, Краунберг, выйдет из тени, вырвет добычу из пасти Бронштейна, и все лавры присвоит себе.

Главное – не упустить момент. Не высунуться слишком рано, но и не проворонить дело. Нужна тонкая, филигранная работа, и на это дело следует поставить своих самых лучших, самых отборных мастеров.

Таким-то вот образом и случилось, что шпики Бронштейна уже вторую неделю таскались за доктором Менделем, а за ними, в свою очередь, следило неусыпное око обер Дон-Дона Краунберга. И, когда Лысый начал вести свои переговоры с центром, агенты Краунберга смогли слышать каждое их слово, ибо их машина с рацией, настроенной на волну цэцэсовцев, стояла на излуке грунтовой дороги, выходящей на трассу в трёх километрах от Красной Хаты.

Так обстояли дела к тому моменту, когда Москвич полковника Белосветова находился в нескольких километров от машины сержанта Гончарова, в которую они должны были пересесть. 

Бросив в очередной раз взгляд в зеркальце заднего вида, полковник заметил, что его преследует чёрный лимузин, как бы сошедший с экранов какого-то американского вестерна – из числа тех, на которых, быть может, разъезжали некогда легендарные Лаки Лучано, или Аль Капоне .

Расстояние между машинами стремительно сокращалось, и у полковника возникло стойкое ощущение, что сейчас окно этого раритета опустится, и из него высунется туловище со зверской рожей и с автоматом в руках… 

Он утопил педаль акселератора да самого пола.
 
Тем временем старшина Гончаров сидел за рулём Копейки  кофейного цвета на условленном месте. Окно с его стороны было открыто. Вдруг он услышал выстрелы на дороге. Он высунул голову из машины, посмотрел назад и увидел, как по трассе мчится серый Москвич полковника, а за ним гонится какой-то чёрный лимузин. Когда Москвич проносился мимо него, из заднего окна машины высунулась сухопарая женщина в лиловом платье. В руке она держала пистолет, и её рыжие волосы развевались на ветру. Она произвела два выстрела, но, похоже, второй из них был уже излишним: первая же пуля пробила лобовое стекло лимузина и угодила водителю прямехонько в лоб. Лимузин вильнул, по инерции проехал ещё какое-то расстояние и застыл впереди машины Гончарова на обочине дороги. Гончаров тронулся с места. Когда он подъезжал к лимузину, его задняя дверца открылась, и из него на свет божий начал выбираться мрачный тип с автоматом Калашникова в руке. Гончаров крутнул руль вправо, его Копейка нанесла скользящий удар по корпусу раритета вместе с незадачливым автоматчиком, сминая его в лепёшку; чёрный лимузин улетел в кювет, несколько раз перевернулся там и замер с колесами, устремлёнными в небеса – словно скарабей, упавший на спину.
 
Что ж, ещё не все потеряно, подумал Белосветов, заметив позади себя нагоняющую его Копейку Гончарова. Ещё повоюем. Сейчас они пересядут в его машину, и…

Однако же эти черти оказались слишком проворны! За очередным поворотом путь перегородило два грузовика, поставленных поперек дороги, и перед ними были выставлены мотоциклисты, а сидевшие в колясках черти с латунными бляхами на груди были вооружены автоматами.

И когда это только они успели выставить заслон, чёрт бы из побрал?

Полковник надавил на тормоз, лихо сдал назад, делая юзом крутой разворот и нырнул в какую-то проселочную дорогу. Гончаров, ехавший позади него, поставил свою машину поперек развилки, блокируя проезд.

Мотоциклисты сорвались с мест и у стремились в погоню. Гончаров выскочил из Копейки, залег за задним колесом и встретил вебштейнов пистолетными выстрелами. Он сразил двух из них, и они, несколько поумерив свой пыл, попадали у мотоциклов и стали поливать его очередями из автоматов.

Этот бой, как и тогда, на Даманском, продолжался недолго. Гончаров успел подстрелить ещё троих чертей, прежде чем сам был прошит их пулями. Умирая, он не испытывал страха – он знал, что уходит в мир, получше и почище этого.

Между тем Белосветов гнал автомобиль по просёлочной дороге. Он слышал стрельбу позади себя и понимал, что старшина Гончаров вступил с либералами в бой, прикрывая его отход. Долго он не продержится. Ценою собственной жизни, старшина давал ему шанс уйти от погони.

Демоны появились, когда он уже въехал в какой-то поселок. На этот раз их было не менее роты, и они сидели в грузовиках, покрытых тентами.

Похоже, это была уже не полиция, а армейское подразделение, поднятое по тревоге.
 
Заметив солдат, Белосветов свернул в узкую улочку и понесся по ней, надеясь сбить преследователей со следа и запутаться в переулках небольшого городка. Дорога шла под уклон, и Москвич несся по ней, как ракета; мимо проносились двухэтажные дома старинной постройки, и редкие пешеходы испуганно жались к стенам строений… Только бы успеть выскочить в боковую улицу до того, как их заметят, а там…

Похоже, это был не их день.

Впереди дорога оказалось перерытой. Белосветов резко затормозил перед гребнем свежевырытой земли, бросил взгляд через плечо и увидел в заднее стекло двигающийся к ним грузовик, покрытый тентом.

– Выходим! – рявкнул он. – И не отпускай от себя этого беса, – отнесся он к Брянцеву. – Если рыпнется – кончай его.

– Ясно, – кивнул капитан.

Они выскочили из машины.

– За мной! – воскликнул Белосветов, устремляясь под арку, ведущую во двор какого-то дома. Капитан схватил профессора за руку и бросился за ним. Они влетели во дворик, добежали до угла угрюмого здания, знавшего и лучшие времена, и Белосветов увидел за ним узкий проход в другой двор. Возможно, он был проходным? И тогда у них оставался шанс, пусть и призрачный, уйти от преследования?

Увы, надежде этой не было суждено было сбыться.

В конце длинного, как пенал, двора перед ними вырос кирпичный забор. Его высота не позволяла перелезть через него.

– Держи его, да покрепче, – приказал Белосветов капитану и взял Менделя за другую руку – вялую, как лепешка. Другая ладонь полковника скользнула в карман пиджака и извлекла из него золотистый цилиндрический предмет. Держа его в опущенной руке, Белосветов навёл его на кирпичную стену, словно фонарик, и сосредоточил все свои душевные силы на открытии туннеля.
 
«Не стрелять! Не стрелять! Брать живыми!» – слышался за его спиной истошный выкрик, но туннель уже открывался, и Белосветов уходил из этого мира в иное пространство. Всё отодвинулось куда-то на задний план, и он стоял теперь как бы на грани двух миров. И в этом демоническом мире, который он покидал, к ним бежал, размахивая пистолетом, невзрачный прыщеватый Дон-Дон, а за ним громыхали сапогами автоматчики. И Дон-Дон всё сокращал и сокращал расстояние до стены, и он был уже на полпути к этой троице и мысленно примерял на свои плечи погоны обер Дон-Дона.

– Не стреля-ать! Не стреля-ать!  Приказываю: никому не стрелять! Брать только живыми!

А эта троица – вот же она, вот, уже почти в его руках! Она стоит в каких-то пятнадцати метрах от него перед кирпичным забором, держась за руки, словно собирается водить хоровод вокруг Новогодней ёлки. Деться ей некуда. Абсолютно некуда. Она – в ловушке. Он ясно видит фигуры беглецов со стороны их спин: и рыжеволосую узкобедрую женщину в лиловом платье – с одного бока, и стройного рослого мужчину в клетчатом бордовом пиджаке – с другого, и в центре – плешивого кривоногого господинчика в костюме брусничного цвета с весёлой икоркой.

Всё! Мышеловка захлопнулась! Бежать им некуда. Сопротивляться бессмысленно. И…
О, Боже! Что это?

Внезапно в кирпичной стене, подобный рассветному солнцу, возник дрожащий огненный диск. Он переливался всеми оттенками красного, жёлтого, янтарного цветов и протягивал к тем, кто стоял перед ним, свои огненные щупальца-протуберанцы, как бы желая обнять их, укрыть своими крылами, как птица укрывает своих птенцов. Это было завораживающее зрелище, и прыщеватый Дон-Дон в изумлении остановился, разинув рот.

И пока он стоял так, с разинутым ртом, ему на сердце легло тайное знание: он понял вдруг, что этот круг есть некое духовное разумное существо. И ещё он понял другое, понял с пронзительной ясностью – то, что он должен хранить эту тайну в глубине своего сердца, ибо, если он начнёт распространяться о ней, его пустят в распыл, как светляка.

А те двое, что стояли с боков, шагнули в лучезарный диск, увлекая за собой третьего, упирающегося, как рак, пухлого плешивого господинчика, и растворились в живом неопалимом огне.

Продолжение 33. Гипотеза доктора Менделя http://proza.ru/2024/05/09/803