Шаг тринадцатый

ПРОСТО МЫ ДРУГ БЕЗ ДРУГА НЕ МОЖЕМ

    Именно история любви Марвеллоса и Перламутры вдохновила меня на свершение подвигов: сеньор Проймос, не скупясь на эмоции, изложил мне свою версию событий, случившихся в Радаманте, а поскольку его супруга словоохотливостью не отличалась и на вопросы отвечала односложно, я придерживалась мнения, что девятнадцатилетнему юноше и впрямь пришлось приложить немало усилий, дабы приручить безымянную дочь Бассара Маллигана, не гнушавшегося, подобно Сатурну, пожирать собственных детей, и моя разбушевавшаяся фантазия рисовала картины их взаимодействий в подземном городе под прокопченными факелами сводами пещеры или в лесу, по которому бродят желающие отведать человечины звери, приспособившиеся к жуткому климату. Если бы на ежегодном совещании с последующим подведением итогов в башне Квестората с прозрачными стенами он по просьбе Лайма и Базилика не разбавил мрачную атмосферу, воцарившуюся среди чиновников, собравшихся для обсуждения насущных проблем под руководством Сципиона, полирующего свою лысину сложенным вчетверо платком повествованием о жутких приключениях, я бы, наверное, не сподобилась приблизиться к Дедалу, разрушить выстроенные обществом границы и вздыхала бы по нему до гробовой доски, умоляя Диану позволить мне обрести happiness хотя бы после смерти, поскольку огромный вклад в то, что мы наконец преодолели these boundaries внес мой сосед по лестничной клетке с копной темно-коричневых волос, располагающий к себе потрясающей мимикой и вызывающими умиление глазами, - не подружиться с приветливым казначеем, смотрящим на тебя как на старого приятеля, попросту невозможно, - Марвеллос обладал талантом расположить к себе любого, и коль в нашем государстве царила демократия, его единогласно выбрали бы президентом, и Перламутре пришлось бы исполнять обязанности первой леди, собирая средства на благотворительность, организовывая светские приемы, но даже мое воображение стопорилось, и представить госпожу Проймос, щеголяющую либо в закрытых платьях, либо в строгих комбинезонах облаченной в элегантный наряд с полуоткрытыми плечами я не могла, - уж больно сурово выглядела эта женщина, смеряющая собеседника надменным sight вне зависимости от его возраста и социального статуса. Многим бы я пожертвовала бы, чтобы воочию понаблюдать, как она, вломившись в резиденцию императриц, ставила вытаращившимся на нее в безмолвном изумлении Розамунд и Джиллиан свои условия не терпящим возражений тоном и, развернувшись, вышла с гордо вздернутым носом. Готова поклясться, никто не ожидал от хрупкой блондиночки подобного своеволия, и лишь мудрость матерей Асопа и Ксенона удержала их от приказа арестовать посмевшую оскорбить их величие смутьянку: они отдавали себе отчет, что прилетевшим с Эмблы людям понадобится время на адаптацию и относились к новым обитателям Рима лояльно, и даже тот факт, что best friends нас с Перламутрой назвать было сложно, сию особу я уважала - за несгибаемость, упрямство и жесткий характер, а также за вклад в мое воспитание, так как в юности считала ее своим кумиром и стремилась стать похожей на жену Марвеллоса хотя бы отчасти, ведь наша пара, если приглядеться, в некоторой степени зеркалила чету Проймосов с той разницей, что я, набравшись терпения, убеждала Трумбэлла в чистоте своих помыслов, а тот, наученный горьким опытом, ждал подвоха, но все равно тянулся ко мне сквозь страх быть одураченным, потому что тотальное одиночество сводило с ума похлеще боязни разочароваться в people, но окончательно убедить его в том, что он действительно мне небезразличен, и никакого пари ни с Фебой, ни с Помпеем я не заключала сумело лишь посещение им моей квартиры. Ссутулившись, с приклеенными к бедрам ладонями он прошелся по периметру, отмечая и цитату из своего сочинения на дверце холодильника, и несколько украдкой сделанных фотографий, и свое имя, выгравированное на коленкоровой обложке книги, куда я записывала всю добытую из различных источников информацию, а когда я, поборов внезапно охватившую меня робость, расстегнула блузку, он увидел фоллис, что он всучил мне наутро после совместно проведенной night, который я не бросила в щель автомата, выдающего билеты и предпочла заплатить штраф, а монету превратила в талисман, просверлив дырочку, в которую ювелир продел крошечное колечко, чтобы я носила его на шее как медальон.
    Парень хотел протянуть руку, чтобы взять кругляшок и рассмотреть его как следует, но, смутившись, отвел взгляд и попытался отвернуться, но я, перехватив его кисть, сделала два шага и накрыла свою грудь его ладонью, ощущая шероховатое тепло of his palm на прохладной от волнения коже. Торопиться теперь смысла не было, и мы смаковали every second, распяливая ее до минутных масштабов, а прелюдия в позе лотоса, когда один из партнеров сидит на кровати, а другой седлает hips, довела нас обоих до такого исступления, что мы глупо хихикали, терлись носами и долго не решались приступить к соитию, точно готовились разбежаться в разные стороны и притвориться, что все это происходит не с нами. При дневном свете ласкать любимого мужчину оказалось не менее упоительно, хотя обилие теней и сумерки раскрепощали, и мне приходилось подстегивать себя, потому что Дедал инициативы почти не проявлял, вверяя мне себя, позволяя вести. Подушечки его пальцев оглаживали мои лопатки, он аккуратно прижимал меня к себе, а податливые губы мягко скользили по моим, и эта мука продолжалась так долго, что от сладости и нехватки кислорода закружилась голова, и я, повалив его на матрас, перекатилась на спину и забросила голени на его плечи, и когда он, опираясь локтями, склонился для поцелуя, его цепочка оказалась в аккурат between my lips, и я, сжав ее звенья зубами, увлекла карателя в непередаваемо прекрасный french kiss, отдающий металлом, а поскольку выдержки и у меня, и у Трумбэлла прибавилось, мы успели опробовать еще несколько позиций и финишировать в догги-лайт: он находился на коленях позади меня, придерживая одной рукой за талию, другой приобнимая шею, а я, чувствуя ягодицами упругость его живота, наклонила  head вбок, облокачиваясь затылком о его грудь, и его рваные выдохи нежили my collarbones, и по мере того, как сильно напрягались мышцы пресса, я, не понимая, зачем он сдерживается, поддалась навстречу, ускоряя темп, и он, сжав мой корпус так, что хрустнули ребра, упал на матрас, а я, вдосталь налюбовавшись его безмятежной мосечкой (и как только честолюбивый Юпитер допустил появление на свет затмевающего его божественную привлекательность человека?), кинулась в родительский дом и одолжила у Леннокса старую пижаму, поскольку теплые полы не являлись гарантом, что грядущей ночью мой спящий красавец не замерзнет и, укутывая разбросавшего конечности как морская звезда fellow, убедилась, что мой (наш!) матрас длиной в два с половиной метра идеально подходит для Дедала, привыкшего засыпать с полусогнутыми ногами.
    Постепенно он перестал впадать в ступор и мог первым подойти и обнять, а недели через три я уговорила его бросить свою комнату и перебраться ко мне. Сеньора Макбет-Пенроуз, одобрительно кивая, когда я поделилась с ней своими планами касаемо ее бывшего подопечного, выдала форму для прошения даровать господину Трумбэллу титул патриция после свадьбы с Мортидой Танненбаум, и спустя три месяца наш запрос - нижайший поклон Фортуне! - одобрили, and my dear husband, поступив на службу к Имельде, помимо обязанностей палача получил должность директора Библиотеки, подменив подслеповатую стодвенадцатилетнюю мадам Гримм, прабабку Аспасии и Клото, заставшую девочкой правление Модеста, а также помогал моему отцу переводить на упрощенный гомериканский баллады иудальянских поэтов, а написанная Эребом Рейвенстиллом статья о необходимости разделять образ карателя от личности исполнителя сурового приговора вкупе со стремительно повысившимся социальным статусом поспособствовали тому, что горожане прекратили чураться мужчину, а некоторые озорники вовсю подхалимничали, величая моего супруга «guy with big feet», отчего я, обуреваемая повысившимся уровнем прогестерона, бесилась, поскольку считала кощунственным тот факт, что кто-то кроме меня обратил внимание на его божественные стопы с непропорционально длинными пальцами, которые я обожала массировать every evening, усаживаясь на гору подушек, разложенных подле кресла, на котором супруг отдыхал после тяжелого дня и понедельно одаривал меня интересной безделицей, пополняя коллекцию колокольчиков, брелочков, шкатулочек в форме цветка, сокрушенно повторяя, что одних слов недостаточно для того, чтобы выразить благодарность своей спасительнице, вызволившей его из чернильной бездны и растопившей заиндевевшее сердце. Поскольку плебеем мой золотой более не являлся и соблюдение дресс-кода касаться его перестало, я, поинтересовавшись, нравится ли ему стиль Марвеллоса и получив утвердительный ответ, заказала в ателье несколько десятков свитеров машинной вязки, брюки из плотной ткани и бросалась на Дедала как оголодавшая тигрица, потому что в кардигане с V-образным вырезом и собранными в высокий хвост волосами he looked like Apollo, снизошедший с Олимпа на Арес, а мне всегда было мало tenderness of his fingers, полуразборчивого шепота в темноте, жалобных всхлипов, предоргазменных судорог и по-детски беспомощного facial expression, доступного только мне, как и его привычка облизывать губы перед поцелуем и так сильно зарываться носом в подушку, что на скуле оставалась складочка, разглаживающаяся лишь спустя полчаса.
    Забеременела я, как сообщила мне усмехающаяся Лисса, еще в ту ночь, когда соблазнила Трумбэлла, вырядившись путаной, and pregnancy заметно исказила мой и без того непростой характер, поскольку весь первый триместр меня тошнило от всего, кроме синтетического вишневого джема, а однажды я смешала майонез с соевым соусом и выпила эту бурду, постанывая от удовольствия. Моя обострившаяся эмоциональность побуждала закатывать любимому сцены ревности, обзывая легкодоступной швалью любую девицу, невзначай улыбнувшуюся нам на улице, и Кендра в свойственной ей манере полушутя предложила мне замотать мужа в паранджу, вышедшую из обихода столетия назад, а я, восприняв her words как руководство к действию, уже потянулась к смартфону, чтобы отправить аудиосообщение с заказом одной из владелиц бутика и, осознав собственный идиотизм, расстроившись, отхлестала себя по щекам, а через месяц, с отвращением рассматривая заметно округлившийся belly, разрыдалась и на question прибежавшего на вопли Дедала рявкнула, что теперь я такая уродина, что он оставит меня и найдет себе какую-нибудь худосочную паскуду с развратными сиськами четвертого размера и вытатуированной капустницей на лобке. Временами меня штормило так, что я неслась как оголтелая к Храму Прозерпины и, выжимая перед высеченной из гранита задумчиво застывшей фигурой богини сок из гранатов, возводила выпачканные алой жидкостью перста к потолку и бубнила молитвы, а после, ослабевшая, брела к госпоже Замбрано, жаловалась на раздвоение личности, внимала рассказам о том, как Перламутра, нося в утробе своего первенца, смастерила лук и стрелы из первого, что попалось под руку и носилась по Садам Отдохновения, расстреливая птиц джабджуб, якобы представляющих опасность для ее нерожденного малыша и унялась только после того, как ее накачали транквилизаторами и привязали к больничной койке, так что мои истерики - младенческий лепет по сравнению с жестью, вытворяемой когда-то сеньорой Проймос, приближаться к которой боялись даже миротворцы, слышавшие от Урбана Джастера, что в бытность ею девчонкой сия особа в одиночку уложила огромного квабебигиракса и одержала верх в неравном бою с телорханительницей Бассара Арахной Леблан, защищая младшего брата Марвеллоса, погибшего от кровопотери после нашествия жутких чудовищ, похожих на гибрид птицы и обезьяны. Трумбэлл знал, как именно отвлечь меня от навязчивых thoughts, тем более что врач не запрещал заниматься сексом, поэтому свою любовь бедняге приходилось доказывать действиями, and his kisses успокаивали меня лучше гормоносодержащих капельниц. Fathers, обрадованные тем, что вскоре станут дедушками, преподнесли потрясающую колыбельку, автоматически раскачивающуюся, если малыш проснется и заскулит, Феба с Помпеем и Аспасией вручили коробку, набитую распашонками и подгузниками, а императорское семейство торжественно объявило о присвоении сеньоре Трумбэлл-Танненбаум почетного звания героини предоставили возможность после тридцати взвалить на себя полномочия советницы, казначея или претора на неограниченный срок, поскольку своим примером я демонстрирую истинное величие женщин, способных сберечь in their heavenly bodies зароненное, ничтожно хрупкое начало новой жизни.
    Ко второму триместру гормональный фон пришел в норму, и я вновь вышла на работу, контролируя Еву и бесплатно консультируя малоимущих плебеев, рисуя схемы стрижек на кусках картона, а они взамен делились со мной рецептами простых в приготовлении блюд, так как я горела необузданным желанием побаловать Дедала чем-то вкусным, а в кулинарных шоу, схороненных в бескрайних просторах Хранилища использовалось много продуктов, которыми мы не располагали, that’s why родственницы Ромины частенько заглядывали в мою квартирку и обучали премудростям, постигнув которые я, питающаяся all my life полуфабрикатами, сумела удивит супруга сытным завтраком, хитрость которого заключалась в том, чтобы смоченные оливковым дрессингом кусочки хлеба перед обжаркой на сковороде обсыпать специями, и в самую последнюю минуту, перед тем, как вытащить получившийся сухарь, поместить в центр треугольничек сыра, который, слегка расплавившись, трансформируется в матово сверкающую массу, тянущуюся, если попробовать откусить или разрезать ножом. Как только стал известен пол ребенка, я решила назвать крошку Лахесис и в одно из воскресений навестила Цирцею, надеясь, что добрые вести обрадуют свекровь, однако пожилая дама, увы, оставалась невменяемой, и я, расстроенная тем, что с недугом матери моего мужа современная медицина справиться не в состоянии, расчувствовавшись, проплакала до возвращения любимого, представляя, каково ему видеть mother неухоженной, с закрывающими половину лица сальными прядями, расширенными мутными зрачками и искривленном в желтозубом оскале mouth. Дав себе обещание непременно выделить несколько часов в своем графике после разрешения от бремени и привести в порядок женщину, подарившую vita человеку, наполнившего мое существование новым смыслом и ввергающего в экстаз одной только улыбкой, я, вспомнив, что на планшете Трумбэлла есть несколько снимков молодой Цирцеи, без труда вычислила цвет волос, записала в приложении «Блокнот» напоминание приобрести стойкую крем-краску темно-русого колера с холодным подтоном и несколько дней просматривала выложенные Айлой ролики о том, что в следующем сезоне мода диктует окрашивать hair на макушке в платиновый блонд, а локоны на висках и затылке тонировать в разбавленные ржавчиной оттенки коричневого.
    Из-за болей в позвоночнике передвигалась я с трудом, и Дедал, запретивший мне заниматься уборкой и, превозмогая боль, стоять у плиты, не уставал повторять, что находит мои распухшие конечности очаровательными, и никто из римлянок не сравнится по красоте с его женой. От пугливого, трепетно-застенчивого парня не осталось и следа, - теперь в моей (нашей!) постели лежал уверенный в себе мужчина с потрясающим чувством юмора, начитанный, остроумный, влюбивший в себя половину моего окружения, умеющий очаровывать похлеще Марвеллоса, и поскольку к его двадцатисемилетию я подготовилась плохо из-за тонуса матки, лишившего меня сна и доконавшего и без того разболтанную нервную систему, я, проглотив сразу две капсулки жаропонижающего, надела самую красивую ночную сорочку и, дождавшись, когда husband с обмотанным вокруг бедер полотенцем плюхнется рядом, отбрасывая со лба мокрые волосы, тихо, чтобы ненароком не спровоцировать очередной кувырок Лахесис в утробе, пропела lullaby, сочиненную special for him, оканчивающуюся протяжным «I want to become the wind in your dream, just promice me, boy, that you will be my sea. Oh, kiss, please, my wings, cause I hug salty waves, your waves are so sweet, like the blood in the grapes», и влага, собравшаяся в уголках его глаз, срываясь вниз, бриллиантовыми каплями оросила наши губы, соединившиеся в трепетном, прощальном для прилежного и, несомненно, терпеливого читателя поцелуе.