Из старой записной книжки 28

                ИЗ  СTАРОЙ  ЗАПИСНОЙ  КНИЖКИ  /28/.


     Курьёзно вышло с украинскими стариками. Пенсионеры, последние тридцать лет бывшие жалкими существами вроде струльдбругов из «Третьего путешествия Гулливера», вдруг, в одночасье, стали баловнями Фортуны. Нет, им не подняли пенсию в два раза до трёхсот долларов и не вставили бесплатные зубы, но на них свалилось кое-что получше - незнакомое дотоле, чисто мажорское, чувство превосходства над окружающими, счастье старой клячи, пришедшей к финишу первой, тогда как молодые фавориты переломали ноги и были утащены на скотобойню. Этот переход из низшей касты в высшую, вознесение из чистилища в рай, где меж облаков порхают депутаты, судьи, чиновники, прокуроры, ихние  дети и прочая родня - так удивителен, что до него не додумалось бы и индийское кино. Доля старых пердунов сделалась завидной, горизонты, пусть и близкие, раскрасились в нежные цвета. Ибо теперь, угодив на улице в военкомовскую облаву, пенсионеру лишь стоит предъявить свой паспорт, где непризывной возраст - «60» - мерцает магическими письменами «мене, текел, упарсин» - и хлопцы военкомы отпускают его «пид тры чорты», а не бьют, не заламывают и не тащат в живодёрский фургон!
     Впрочем, расслабляться «чоловикам похилого вику» не стоит, ибо на войне как на войне и не понадобятся ли завтра старые штурмовики, неизвестно никому, даже Арестовичу.


     Скрипка современного маэстро так уснащена подпорками,  кронштейнами и даже чем-то вроде блюдечка, на котором лежит щека виртуоза, что невольно вспоминается запись в «Дневниках» Кафки про виденный им сон-полукошмар. В нём из чьего-то лица выходила проволочка, одним концом прикреплённая к кости скулы, а другим к дужке очков, чтобы одно из стёкол отстояло от глаза дальше другого. Как раньше Паганини обходился «голой» скрипкой, непонятно.