Танцующий Иерофей

    Макар Донской.
    ТАНЦУЮЩИЙ ИЕРОФЕЙ.
    Рассказ.

    Остерегайтесь же людей.
    Матфей


    —1—


    Немолодой архипастырь открыл письмо. Наступал вечер, и пришло время ему, человеку доброму и отзывчивому, и при том умело скрывающему добродетельность своей христианской натуры, за завесою очевидного всем, жуткого и разнузданного нрава, разобрать корреспонденцию. Жизнь церковного владыки, скудная яркими событиями, протекала в неизбывной скуке и томящей зевотами дремоте. Желая расслабиться от наплыва благословных дел, архипастырь на досуге частенько отдавался пению лирических песенок, классически светских и даже народных шедевров, к коим он относил гимноподобную песню "Эй, ухнем", ради которой столько раз самозабвенно предавался страстному музицированию.
    Владыка живет в роскоши. Он стабильно богат и глубоко образован. В архиерейском доме у него имеется большая библиотека, в которой периодически появляются европейские книжные новинки, а также иностранные газеты и журналы.
    Беседуя со священниками вверенной ему Тамбовской епархии, владыка Александр часто имеет претензионный тон, который беседам тем придает склочный характер, что остро диссонирует с его набожной внешностью.
    Сознавая, что из-за ничтожной причины, несправедливо и часто угрожает, на деле желая сделаться ближе к священникам и прихожанам, ценившим в епископах строгое благочестие, Сумароков сделался рьяным сочинителем стихов и "размышлений" в духе христианского смирения. Эти произведения он неизменно публиковал в газете "Тамбовские грусти", дуясь и тяготясь тем фактом, что привлекает внимание народа к почитанию своей и без того уже томящей всюду, высокопоставленной персоны.
    Среди множества писем находилось извещение о пропаже после Рождества Христова из Варваринской Церкви священника Ивана Зайкина. В объяснительной записке от настоятеля содержались сожаления и предположения со ссылкой на некую просвирницу Кашмакину, что де священник сбежал. Настоятель расстроенно извинялся, а владыка изумленно содрогался этому факту. Ему представлялось, как после праздника священник лежит где-нибудь замерзший в сугробе, а из под снега на виду у всех торчат облезшие замерзшие пальцы.
    Сумароков ощутил смерть священнослужителя, такое с архиереем приключалось и прежде, когда он изучал газетные заметки о пропаже людей. Он ни разу не поставил в известность кого-либо о полученной им информации, справедливо полагая, что может лишиться архиерейства, по причине обвинения его в желании понравиться, и распространении прелести. Однако владыка видел! Видел просто, без мучительного предполагания. Картины приходили ему ясные, четкие, так что архиерей боялся даже представить, будто на самом деле никогда не был свидетелем тайного откровения. Часто виделись ему ужасающие детали насильственной смерти, указывающие именно на убийство.
    Привыкший к видениям Сумароков закрыл глаза. Епископ узрел огромный рубец на теле убитого, порванную рубаху и вспоротую грудь в области сердца...
Немного отдохнув от увиденного, владыка перетасовал конверты. Среди множества писем находилось одно, сразу привлекшее внимание седого архипастыря.
    Александр Сумароков не любил разбирать жалобы. С содроганием епископ читал строки, в которых священники жаловались ему на бедность своего прихода. Однако в сем письме не содержалось жалобы на скудность пропитания, а речь велась о во всех отношениях другом предмете...
    Сумароков позевал и бросил письмо поближе к канделябру, на котором возжег три большие белые свечи. Письменный стол епископа озарился таинственным сиянием. Владыка взял плед и закутавшись в него, стал читать.
    Письмо поступило на имя Высокопреосвященнейшего Александра (Сумарокова), епископа Тамбовского, от выкреста Йохана Зейкана, ныне уже известного как иерей Иван Зайкин, вдовца и мудреца, к слову сказать: того самого, который исчез. Иван Зайкин окончил курс Тамбовской семинарии и был приписан к Варваринской церкви города Тамбова.
   
    Текст был следующий.
   
    Высокочтимый архипастырь, высокопреосвященнейший епископ Александр Сумароков! Взываю к Вам, не из малодушия, а от безысходности. Выслушайте грешного, не в смысле грешащего, а с пониманием воспитавшегося в сокрушенном духе от усердного повторения слов молитвы мытаря, священника! Обращаюсь к Вам в связи с некоторыми событиями, произошедшими в Варваринском храме губернского города Тамбова.
    — Слава Богу! — святой Варваре усердно молятся наши прихожане, а также те, кто каждый день рискуют жизнью по долгу службы: пожарные, военные, стражи правопорядка. При нашем храме действует церковно-приходская школа, братство и библиотека; церковь является духовным и просветительским центром для местного населения. Известный Тамбовский фабрикант Агуреев, после произведенного на его средства капитального ремонта храма, сделался в довершение ко всему церковным старостой. Этот богоделатель установил в Варваринском храме деревянный иконостас, солидно украшенный искусной резьбой и весь покрытый золотом. К всеобщей радости с колокольни регулярно несется тяжелый благовест, а сменяющий его, ликующий трезвон веселит верующих округи и осеняет, находящиеся рядом, кладбищенские кресты, возвещая усопшим благую весть о начале всенощной, и конце литургии.
    Вам известно, высокопреосвященнейший архипастырь наш, что количество прихожан Варваринской церкви составило в сем 1899 годе — 3 тысячи человек. При сем солидном внешнем благолепии, благодаря многовековой намоленности храма и благодатной атмосфере чинно отправляемых богослужений, духовная жизнь наших прихожан стала спасительна и энтузиативна. Дельных, из постоянно посещающих храм наш, с позволения сказать Вам, я много лет веду на Евангельский Брак, к долгочаемой встрече с Небесным Женихом, руководствуя их духовными наставлениями, излагаемыми мною простейшим, безыскусным языком, к пользе слушателей, делаемыми перед исповедью, состоящими из скромных и смиренных речей, в виде благочестивой беседы.
    В нашем приходе в алтаре прислуживает мне с недавних пор пономарь. Зовут его Иерофей Холодов. Никаких сомнений в его благочестивой жизни у меня ни одного разу не возникало. Однако я мог и ошибиться, не имея навыка изобличать грехи и пороки. Я скромный служитель, всегда осуждавший инквизицию, считавший, что гонения ее были совершенно не обоснованными.
    Более того, я даже считал, что если человек посещает католическую церковь, зная о страданиях людей (ни в чем не повинных, я был уверен в этом!) причиненных им Католической Церковью, стало быть, он совершенно сбился с курса, заплутал несчастный... И вот оказывается, трудно в это поверить, только колдовство живо, действуя отнюдь не где-то, а в нашей России, где колдунам отрубали голову и сажали на кол.
    Итак, — и пусть Ваше Высокопреосвященство простит мое долгое вступление, — я перехожу к сути излагаемого мною вопроса.
    Пономарь Холодов заведовал и ризницей. Иерофей проживал рядом со зданием церкви в небольшом помещении, отведенном под клир, где у него имелась своя комната. Холодов, прислуживая в алтаре, одновременно являлся и ризничным.
    В Рождественский сочельник, накануне богослужения, проходя мимо ризницы, в приоткрытую дверь я увидел лежащее на полу большое напрестольное Евангелие. На Евангелии стоял сапог.
    Книга эта является вкладом в приход Агуреева, она снабжена богатой серебряной ризой и украшена неофитами. Смутившись, и не находя объяснения увиденному, я посчитал, что Евангелие упало с полки, а сапог, стоявший внизу, от сотрясения пола наскочил на книгу. Иного объяснения у меня не нашлось. Однако осмотревшись, я обратил внимание на то, что пара сапога отсутствует. Это показалось мне странным.
Приближалось время богослужения, и я проследовал в храм, намереваясь скорее приступить к проповеди перед исповедью.
    Во время речи своей, я садился на стул, и, боясь прослыть ханжей,  предлагал прихожанам присесть. Передо мною стоял небольшой столик, накрытый вышитой крестами церковной материей. На столик я клал Евангелие, выпущенное в свет на русском языке, стараясь объяснить группе прихожан некоторые затруднительные места.
    Вдруг появилась муха. Большая жирная муха, что удивительно зимой, она летала вокруг меня и явно норовила помешать мне перелистывать страницы священной книги.
Я подождал чуть, и, покрыв муху покрывалом, убил ее.
    Услышав шум, ко мне подскочил пономарь Иерофей Холодов и я с омерзением препоручил отнести ему труп ожившей твари в мусорное ведро, находившееся в пономарке. Сконфузившись случившимся, я поспешил закончить объяснение Евангелия и проследовал в святой алтарь.
    Далее владыка, я перейду к страшным для священника описаниям, возможно, вы, как архипастырь и не осудите меня, предающего Иерофея Холодова отнюдь не грязной клевете, а серьезному обвинению в поругании богослужения Восточной Кафолической Церкви.
    Войдя в алтарь, я обратил внимание на стоящее особь блюдо для соборования. На нем лежала та самая, невесть откуда взявшаяся, мешавшая мне проповедовать слово Божие, жирная тварюга со сломанными крыльями.
    Я пропускаю эмоции, только поверьте, ваше высокопреосвященство, что состояние моего духа, исполненное праведного гнева от лицезрения сей надменной пакости, несомненно, ставшей орудием дьявола, трудно описать. Я тут же спросил Иерофея (до моего прихода в одиночестве находившегося в алтаре), что делает убиенное мною насекомое на блюде, от которого проистекают верным чудеса исцелений? Иерофей невинно заметил мне, что муху он положил в мусорное ведро, как ему было мною велено.
    Внутри у меня все колыхалось. Я чуть не заплакал от обиды... В то же время мне пришла мысль: "Неужели бесы стали виной сим двум случаям, намеренно путая, и вводя смущение в богомолье под великий праздник?" Неосмотрительно поверив в невиновность Иерофея, я все-таки устроил ему проверку.
    Вам должно быть известно, высокопреосвященнейший владыка, что жизнь моя до обращения в христианство была исполнена зол и мракобесия. Не веря в колдовство, я знал о существовании бесов и от своего опыта, поскольку часто бывал преследуем ими после обращения ко Христу. Желая предотвратить козни лукавого, я сделался изрядным молитвенником. И теперь решил воспользоваться духовным талантом, чтобы проверить Иерофея: не является ли алтарник скрытым врагом христиан, таким о коих ходят ужасные слухи, что де они внедряются в приходы для разрушения Церкви изнутри. Я, владыка, разумею тех, кои именуют себя "знающими", то есть колдунами.
    Не зная у кого спросить совета, я, Ваше Высокопреосвященство, отважился на смелый эксперимент.
    Холодов долго медлил и не зажигал лампады на семисвечнике. Я же, будучи уверен, что он непременно сделает это, помолился, чтобы всякий колдун не смог приблизиться к семисвечнику. Сорок минут я просидел в напряженном ожидании действий Иерофея, положенных ему настоятелем Варваринской церкви, только Холодов так и не приступил к своим обязанностям. Пока я сидел и ждал, что он станет делать, Иерофей стоял неподвижно в арочном проеме, за которым располагалась пономарка.
    Увидев, что я взял свечу, намереваясь приступить к возжиганию лампад, Холодов немедленно бросился ко мне, ища в прямом смысле выхватить свечу у меня из рук, чтобы самому зажечь семисвечник. В негодовании, я заметил Иерофею, что он имел сорок минут, и все же не приступил к своим обязанностям в алтаре, и даже в присутствии священника не удосужился проявить подобающее святому месту усердие.
    Холодов оделся и выбежал на улицу. Я устремился за ним и крикнул ему: "Куда ты бежишь?" Иерофей Холодов засмеялся: "Колядовать!"
    И так явилось мне, скромному труженику на ниве Божией, яркое подтверждение причастности Холодова к черному и проклятому ремеслу! Однако я понимал, что для других, тех кому я пожелаю доказать его отступление от православной веры, моего прозрения недостаточно.
    Я бросился вдогонку за Иерофеем надеясь увидеть еще нечто, свидетельствующее против него. И Господь удостоил меня познать всю глубину греховного падения Холодова!
    Недалеко от храма протекала река. Смеркалось. На берегу стоял одетый в вывернутую наизнанку, косматую медвежью шубу Холодов. Я сразу узнал его. Издалека Иерофей напомнил мне мохнатое чудище, душившее меня при выходе из синагоги, в детстве.
    Приблизившись к нему, я увидел, что Иерофей поставил косу на некогда ему мною подаренный экземпляр книги "Псалтирь", лежащий в желтой траве, обильно торчащей из подо льда реки.
    Я резко закричал на Холодова: "Как ты смеешь?" Холодов обернулся ко мне, глаза его было не узнать от алчности. Волнуясь, он сказал мне: "А разве ты не покумишься с нами, жид?" "С кем это?" — всколыхнулся я. "Мы проводим обряды для получения силы... Нас восемь человек. Среди нас есть священник. Присоединяйся к нам. Ты будешь богатым, еврей!" "Ни за что, я не отступлю от Бога моего!" — промолвил я. "Тогда ступай, и молчи о том, что сейчас видел. Про муху на блюде для соборования и виденный тобою сапог на Евангелии — забудь. Так подобает встретить мне день Рождества вашего распятого царя!"
    С этими словами Холодов начал танцевать, не выпуская косу из рук. Раскачиваясь, несчастный богоотступник, устами полными слюней, отчего-то картаво запел, пугливо прислушиваясь к порывам ветра: "Диавол, дьявол, помоги! Я продался тебе, не погуби!"
    Во всяком живом случае не желая созерцать хулу и гнусную мерзость, я и теперь не выдержал. Сплюнув на дьявольские кумления, я истово перекрестился, и потянулся, чтобы взять Псалтырь. И все же Холодов помешал мне!!! Танцующий Иерофей поднял косу и упрямо зыркнув на меня возликовал: "Изрублю!"
    Приближалась полночь. Я поспешил покинуть колдуна-колядника, решив немедленно уйти с берега реки, опасаясь за свою жизнь.

    Внизу письма стояла подпись:
    "Священник Варваринской церкви города Тамбова, иерей И. Зайкин."

    Прочитав письмо иерея Зайкина, Тамбовский владыка в изнеможении прилег на стоящий подле его стола красивый топчан. Сумарокову приснился благостный мирный сон, — в белых с золотом тонах, — в котором отец Иоанн, войдя в кабинет к владыке, описал подробности своего убийства, совершенного негодяем Иерофеем Холодовым. Страдалец указал епископу на кровоточащий рубец, нанесенный отступником, с сатанинскою ненавистью рассекшего в зимнюю Рождественскую ночь его полную христианской веры, мужественную грудь.

    —2—

    Тело Зайкина обнаружили быстро. Уже к утру Александру Сумарокову донесли, что жандармы задержали Холодова, видевшего последним зверски убитого священника, и Иерофей, оказавшийся трусом с жалкой душонкой, немедленно сознался в совершенном им преступлении. После его признательных показаний, в комнату допросов влетела жирная, громко жужжащая муха. Облетев Холодова трижды, орудие возмездия замерло напротив тщедушного сатаниста, и внезапно набрав скорость, врезалось ему в сердце. Холодов испуганно захрипел и замер. Комната допросов немедленно наполнилась серною вонью.
   
    Прибывший доктор Козлодоев констатировал внезапную смерть богоотступника.
    Одна минута изменила все! Все пребывали в растерянности от тягостного впечатления.
   
    Вдруг засуетился, явно заискивая перед двумя сыскарями, седой жандарм Гаврилов:
    — Ваши благородия, обратите внимание на тот факт, что весь день дул порывистый ветер, а со смертию беззаконника тотчас прекратился.
    Сыскные агенты молчали.
    — Дивны дела! — задумчиво произнес Козлодоев. Любезно взглянув на жандармов, он бойко приподнял с головы котелок и расторопно направился к выходу.
    Кто был сей доктор, и почему так скоро, безо всякого вызова, явился к умершему, сыщики, как не старались, не смогли выяснить.
    Говорили даже, что к Холодову под видом доктора Козлодоева приходил дьявол, принять иудину душу...


    Маддо, 2022