Китель без орденов

Напротив меня на стене висел парадный китель моего деда, ветерана войны. Вместо орденов и медалей на груди была приколота черно-белая фотография с теми самыми наградами.
Меня душили слёзы.
Никогда раньше я не переживал по этому поводу. Только сейчас, только сегодня я извинялся и искренне просил прощения у своего деда.
В первые, на сколько я себя помню, я видел их когда мне было лет шесть.
Когда мы приезжали к деду домой, я первым делом бежал в спальню, открывал шкаф и разглядывал те разноцветные значки которые снимал и примерял на себя.
Подходило время девяностых.
Безобразное, бессердечное время, которое притупило наше отношение к памяти, притупило наши чувства.
Сегодня, Девятого мая, двадцать четвертого года, мне остаётся только смотреть на фотографию тех орденов и медалей которые я когда-то трогал руками.
Дед я всё помню. Помню как ты сажал меня рядом с собой и рассказывал как вы ходили в тыл врага. Как рассказывал о тяжёлой службе ротного разведчика.
Как вечером вы спускались в погреб на какое-то время чтобы глаза привыкли к темноте чтобы в ночных сумерках лучше видеть. Как приводили в штаб "языка".  Как трудно добывались секретные сведения для дальнейших действий на фронте.
Дед никогда не хвастался своими наградами, но медаль за отвагу говорила сама за себя.
Я помню как в девяносто четвёртом все потеряли работу, закрывались заводы и предприятия. Я помню эти первые разговоры о дедовских наградах, что они что-то стоят и их кто-то покупает.
Они велись украдкой вполголоса, тихо, как будто из-под прилавка продавался дефицитный товар.Как будто совершалось преступление. Всё-таки нищета и нужда делают с человеком злое дело.
У человека притупляются моральные устои и ценности, притупляется совесть.
Я был растерян тогда глядя на ордена и на поникший взгляд своего деда. Но будучи подростком всё равно глубоко в душе переживал и понимал что так делать нельзя.
В итоге я первый раз услышал слово "продать".
Старики, ветераны войны потерявшие всякую надежду, видя как их дети и внуки бедствуют, очередной раз получая мизерную пенсию, отдавали ее детям.
Как эти старики украдкой вытирая слезу несли свои ордена и медали на местный рынок, где хитрые скупщики и барыги с бегающими глазками, оценивали их в миллион раз дешевле того чего они на самом деле стоили.
Та плата, та цена заплаченная за эти награды умело обесценивалась в лживых устах матерых перекупщиков.
Мой дед об этом старался не думать. Оскорблённое и униженное чувство гордости сдалось и смирилось, опустило голову. Вместо него пришёл чистый расчёт.
Хоть что-то дать своим детям и внукам. Хоть на хлеб, хоть на еду и одежду.
Деду было больно осознавать что никаким другим способом он не может помочь нам.
Решение было принято. Чувства притупились, сердце окаменело. Ордена были проданы.
С тех пор дед больше никогда не рассказывал о войне. При встречах старался избегать этой темы. Да, потом всё наладилось. Мы вернулись к нормальной, обычной жизни. Но тот шаг отчаяния засел комом в душе и никогда больше не обсуждался, как будто мы совершили нечто настолько постыдное, что напоминать об этом уже никто не хотел. Мы просто забыли об этом.
Деда уже давно нет с нами.  Ну то что он сделал для нас только сегодня понастоящему можно оценить. Хорошо что остались фотографии тех орденов и медалей как напоминание о цене и жертве, о отваге проявленной в борьбе за защиту нашей родины.
Сегодня спустя тридцать лет накануне Девятого мая, я смотрю на китель висящий на стене, а на нём вместо орденов и медалей висит маленькая фотография.
Когда-то мы притупили нашу совесть но не потеряли её, хотя бы потому что сегодня нам стыдно, мы искренне сожалеем и раскаиваемся.
Я говорю спасибо своему деду и всем ветеранам за победу, за то что не жалели своих жизней ради нас и нашего благополучия.