Часть 2. О войне и о родне

Тогда была Великая  народная война,
Родне досталось  полной мерой тоже.
Но прошлое затягивает время-пелена,
Могилы братские заметены порошей.

Жизнь так устроена - у каждого свой крест:
Кому - царапина, кому-то - встреча с Богом.
Народ попал сюда из самых разных мест,
Война их привела на эту страшную дорогу.

РОДОССКИЕ

Дед Николай, хирург, год сорок первый,
Начальник медсанбата, Киевский котёл,
Остался, клятве Гиппократа верный,
Плен... Словно круги ада все прошёл.

Судьба его крутила и сломать пыталась,
Красивый был мужчина, стал почти старик.
Где волосы его? Где зубы? Что осталось?
Да, жизнь осталась, но в душе Боль! Крик!

Когда его просили рассказать о том,
что пережито, то говорить  не мог он -
Душили слёзы, в горле словно ком,
А ведь хирург военный, видел много...

Подросток Витя - мамин родный брат,
Жизнь в оккупации - такая его доля.
Он вышел из дома. А дальше... Глотка врат
"Труд делает свободным"? Смерть есть воля?

Отец в плену, сын словно испарился,
Пятнадцать лет почти, а как бы и не жил.
И что? Что немец перед ними повинился?
Или жалеет, что тогда не победил?

ПЛАТОНЕНКО

Мой тесть Иван, формально, не родня мне,
Но не сказать о нём не позволяет совесть:
С 39-го в строю, в дыму, в огне
Писал свою военно-историческую повесть.

Сначала шёл на Запад - Украина, Беларусь,
Потом свернул на Севера - туда, где финны,
А там не повезло - поймал штык в грудь.
Да, на войне пути трудны и неисповедимы.

Вот и лежит солдат в шинели не по росту,
И замерзает на снегу, пора, наверно, в рай.
Но нет, похоже дышит, не добили просто,
Ну, раз не помер, так держись, не помирай.

А штык прошёл от сердца в сантиметре,
Слегка ошибся тот здоровый рыжий финн.
И оставляя на потом печаль и сантименты,
Идёт солдат наш дальше во пыли машин.

Потом год сорок первый, снова Беларусь,
Бомбёжки постоянные, искусанные губы.
Шагает на Восток, в душе отчаяние и грусть,
А по обочинам всё трупы, трупы, трупы...

И непрерывные бои, ранений множество,
Врачи осколки извлекли, один - остался.
На память или на удачу? А как сложится,
Ну, а хромать по незаметнее старался.

Нашла солдата и награда - медаль "Отважная",
Потом учеба на мехвода, и вперёд на танке.
А бой под Прохоровкой был такой, что страшно,
Но повезло ему, живой и спит в землянке.

Днепр, "Вал восточный" - тоже не игрушки,
И немец - враг серьёзный, а не глупый.
А левый берег весь забит - всё танки, пушки...
И правый берег весь забит - всё трупы, трупы...

Как будто с Курска и Днепра бои обыденны,
И пусть Победа далека, но точно сбудется,
А в небе сером вороньё весьма упитанно,
А у врачей в госпиталях пусть всё получится.

Да, снова госпиталь, такая у бойца судьба,
Потом училище, и на погоне звездочка.
Идут к Берлину эшелоны, но без них гульба,
Зато к ним о Победе прилетела весточка!

Потом с японцем разобрались быстренько,
У нашей армии костяк и опыт - О, какой!
А там и орден подоспел такой красивенький,
"Звезда" алеет на груди мамлея молодой.

Война... В двухтысячном она его достала
И в мае на девятое разбил его инсульт -
Не забывая ничего, его душа страдала,
Пролистывая день за днём тяжёлый путь.

АЛЕКСЕЕВЫ

Судьба Ивана, просто тракториста,
Точнее, бригадира тракторной бригады:
На фронте вместо плуга он таскал М-30
А то, что выжил, так тому и рад был.

Хотя как выжил на Днепре, так не понял,
Тогда на берег правый гнали всех.
Но красный цвет воды на век запомнил,
А сколько на войне подобных вех.

Под миллион почти заплачено за Днепр,
Война считала арифметику простую.
Там наверху, наверно, кто-то просто слеп,
А деду госпиталь и списан под чистую.

Григорий - деда моего Ивана брат,
Стрелковый полк, фронт, край передний.
На Псковщине пал гвардии сержант.
Могила братская - приют его последний.

А мой отец до фронта так и не добрался,
Хотя в сорок четвертом призвали и его.
Семнадцать лет ему, и он живым остался.
Война к концу шла своему, войне не до него...

Такой, казалось бы, обычный русский Родъ,
И  судьбы у людей, казалось бы, обычны.
Но из таких Родов как раз слагается Народ,
А из таких историй - и история Отчизны.


История... Ну, что могу сказать про эту даму,
Она порой готова всё забыть, переписать.
Но, Господи, дай сил не запятнать их славу!
А уж тем более, НЕ ДАЙ мне ИХ ПРЕДАТЬ!