Рукопись, приобретенная в Париже - 8

Таков печальный конец <истории, которую> поведал мне мнимый дон Хуан. Записав ее, я погрузился в продолжительное раздумье. Мне стало казаться, что, возможно, этот человек действительно страдал душевной болезнью, которая то затихала, то вновь возвращалась к нему. Я почти верил тому, что имел дело с настоящим доном Мигелем де Висентело, который страдал от припадков, выражавшихся в преображении в несуществующего сердцееда дона Хуана... Или то была искусная симуляция?..
<лакуна – текст разобрать не удалось>
… Через неделю я вновь навестил моего знакомца из числа умалишенных обитателей  Убежища Мадонны. На этот, четвертый по счету раз при входе меня тщательно обыскали. Когда я подошел к «дону Хуану», он принял отсутствующий вид. Я начал без обиняков:
- Сеньор, я чувствую, что вы испытываете сильнейшие угрызения совести. И, строго говоря, вы не больны, или больны наполовину – таково мое заключение. Я мог бы посодействовать вашему переводу в какой-нибудь монастырь, где условия содержания вполне сносные. Вы могли бы принять монашество…
- И каяться, проводя время в постах, воздержании и молитвах, - живо перебил меня «дон Хуан». В его голосе явственно прозвучали иронические нотки. – Вы принесли? – неожиданно спросил он.
Я отрицательно покачал головой.
- Ну что ж, может быть, это и к лучшему, - задумчиво произнес мой собеседник, пребывая, как мне показалось, в ипостаси дона Мигеля. - В самом деле, почему бы мне не отвратиться от земных благ и черпать, черпать, черпать в неоскудеваемом лоне святой нашей матери церкви? А?.. Тем более, что неоскудение лона есть чудо, наивернейшим образом доказывающее бытие божье…
Лицо моего собеседника, заросшее клочками пепельно-серой щетины, приобрело лукавое выражение.
- А знаете, сеньор иноземный лекарь, я мог бы обратиться к самому себе с отеческим назиданием. Ну, скажем, с таким …
При этих словах он напустил на себя скорбный вид святого отца, читающего с амвона проповедь, и начал:
- Заблудший сын мой, вы стремились всеми правдами и неправдами достигнуть земного рая роскоши и суетных наслаждений, превратить сердце в камень, а тело изнурить, ради обладания преходящими благами, как некогда истинные страстотерпцы претерпевали смертельные муки в чаянии вечных благ. Однако уразумейте, великий грешник, что за наслаждения приходится платить страшную сцену. За успехом в нашем продажном мире быстро приходит провал – это закон, поскольку мир наш по определению ненадёжен, здесь не может быть ничего верного – ни любви, ни надежды…
Сбросив с себя маску проповедника, то ли дон Мигель, то ли дон Хуан, устало пробурчал:
- Неужели на небесах поверят в искренность моего покаяния? Знаете, сеньор иноземный врач, у меня очень сложные отношения с Господом Богом. Мне иногда кажется, что я перестану Его уважать, если Он, а вместе с Ним и  сама наша Сеньора Святая Мария, простят меня... 
Мой собеседник смерил меня тяжелым взглядом и мрачно произнес:
- Вас же, будьте покойны, сеньор заграничный эскулап, я не перестану уважать, ежели Ваша милость простит мне мое богохульство и еретические речи... Так, как я жил..., так, как мы живем, - он сделал паузу, - это безумие...
Помолчав, он невесело усмехнулся и продолжил, как мне представилось, от лица дона Мигеля:
- Да и теперь, в сей просвещенный век, нас, помешанных, больше не заковывают в цепи, не держат в клетках, помещенных в темницы, не хлещут плетьми по спине, чтобы «выбить дурь из головы», как того требовал добрый папа Иннокентий, не помню, какой по счету с этим именем… Били бы уж тогда по голове… Я привык к этому месту, любознательный сеньор чужеземный лекарь, к клочку зелени в патио, к своим собратьям по утраченному разуму… А от ножей тех, кто удостоил меня клятвой мести (поклявшихся отомстить во что бы то ни стало – А.А.) меня бережет вот этот предмет. Никто не позарился на него, никто его не тронул…
Дон, в данном случае, несомненно, Мигель отвернул измочаленный ворот дублета и лохмотья, бывшие когда-то туникой, обнажив шею и седую грудь, на которой я узрел грязно-серый шнурок с прикрепленным к нему потертым кожаным мешочком …
<лакуна – текст разобрать не удалось>
 … По-видимому, в мешочке хранился медальон с локоном доньи < Исабель>…
<лакуна – текст разобрать не удалось>
… Затем мой собеседник  с неохотой ответил на вопросы, заданные мною с тем, чтобы уточнить некоторые детали истории, рассказанной им на прошлой неделе.
При прощании он проворчал, глядя в сторону и сочетая, как мне показалось, качества донов Хуана и Мигеля:
- Не навещайте, меня более, сеньор медик. Вы говорите с акцентом, похожим, пусть отдаленно, на тот, что был присущ речи прекрасной доньи Исабель. Когда я слышу ваш выговор, ее лицо встает передо мной, оно словно оживает, я начинаю гоняться за призраками, прихожу в исступление и готов задушить любого, кто <попадется мне> на пути…»

На этом я позволяю себе прервать публикацию записок мэтра Исаака Шараса,  поскольку далее он пускается в пространные рассуждения о природе болезни обитателя Убежища Мадонны, уместные скорее для помещения в номер «Генерального журнала» Парижского общества врачей, чем на страницы настоящего периодического издания.
Настала и моя очередь раскланяться. Если фрагмент рукописи, приобретенной мною по случаю в книжной лавке мсье Габриэля, что расположена на рю де Розье в Париже, вызовет у Вас, мой дорогой читатель, хоть малую толику интереса, я буду вполне доволен, если же сопереживание – просто счастлив.

С наилучшими пожеланиями,

Гюстав Планш,
литературный критик журнала «Revue des deux mondes» («Обозрение Старого и Нового Света» – А.А.)