Инвалиды цивилизации 33. Гипотеза доктора Менделя

33. Гипотеза доктора Менделя

Из люстры с круглым матовым плафоном струился мягкий рассеянный свет, и высокие окна были задрапированы тяжёлыми портьерами. Обстановка в кабинете была уютной, почти что домашней, и для полной гармонии не доставало только блинов да чая с вареньем. Кроме генерала Сысоева присутствовали полковник Белосветов (будем и впредь его так называть) академик Фонарин и Валдис Балодис, эксперт. Эта троица расселась на стульях несколько в стороне от генеральского стола. Насупротив генерала Сысоева сидел профессор Мендель.

– И как же он выглядел? – осведомился генерал.

– Обыкновенно. Лет где-то за тридцать. Широкозадый, невысокий, лопоухий. Физиономия тёмная, как бы опалённая огнём преисподней – выражаясь метафорически, конечно. Черты лица резкие, топорные… Одним словом, не Аполлон Бельведерский, но и на Мефистофеля тоже не тянет. Что-то среднее между ежом и черепахой, если вы понимаете, о чем я. Из тех, о ком говорят, что его в детстве мамка уронила, и он стукнулся темечком о пол. Мутный такой, крученный-верченый и одержимый идеей фикс. С пунктиком, одним словом. С несомненным пунктиком, за это я вам ручаюсь. Неспециалисту это, возможно, и не бросилось бы в глаза, но для меня это стало очевидно, едва он переступил порог моего кабинет. Обычно я помещаю таких в отдельную палату.

– Почему?

– Да так, из предосторожности, знаете ли. Трудно просчитать, какой фортель могут выкинуть такие пациенты. Их бред уже не лечится. Изоляция от общества – это всё, что может предложить им современная медицина.

– Значит, он был буйным?

– Скорее всего… К тому же, я узнал его. Когда-то я выписывал ему справку о дебилизме. Но в новой среде обитания его болезнь стала прогрессировать. Раньше она проявлялась только в невнятности его речи и некоторой заторможенности умственных способностей; тогда он ещё был тихим, как говорят в народе, пришибленным пыльным мешком из-за угла. А теперь – беда! Просто беда, доложу я вам! Теперь он уже возомнил себя неким мессией. В общем, тяжелый случай. 

– А фамилия его как?

– Сейчас уже и не припомню… Но что-то связанное с кухонной утварью. То ли Ложкин, то ли Поварёшкин… Впрочем, на этот раз он представился мне как Булатов-Безухов.
 
– Это не удивило вас?

– Ни коем образом.

– Почему?

– Да потому, что в среде их обитания это самое обычное дело. Многие революционеры, актёры, певцы, писатели берут себе благозвучные псевдонимы. Вспоминайте историю: Ленин, Сталин, Молотов, Троцкий. Леонид Утесов. А тут: Булатов-Безухов! Это вам не какой-то там тривиальный Ложкин. Не иначе, как особа древнего княжеского рода!

– И вы вступили с ним в сговор?

– А что мне оставалось делать? Общение с сумасшедшими – это, знаете ли мой профиль, и мне приходится контактировать с ними в повседневном режиме. И не только в больнице, но и за её стенами. От этих шизиков не нигде спрячешься – ни на суше, ни на дне морском. И вот заявляется к вам в клинику один из таких персонажей и спрашивает у вас, как вы относитесь к идеалам майдана? И что же вы прикажете ему отвечать?

– Понятию не имею. А что ответили вы?

– То, что ответил бы на моём месте любой психиатр. Что я всей душой поддерживаю майдан, его кейсы и кластеры, и все европейские ценности. А он, сукин сын, не унимается: «так, значит, вы за вступление Труменболта в НАТО?» «Естественно, заверяю я его. В нашей клинике все, как один, за вступление в НАТО». У врачей моей специфики, знаете ли, наипервейшее правило – это не перечить больным, какую бы околесицу они не несли. А уж если к вам заявился психопат, способный забросить вас в мусорный бак и облить зелёнкой, и, причём, это самое малое из того, что он может с вами сделать…

– Понятно, – кивнул Сысоев. – И что же произошло дальше?

Доктор нервно переплёл пальцы. 
   
– А дальше он говорит мне, что является полномочным представителем неких космических партнёров, и что, дескать, эти космические партнёры предлагают мне свое сотрудничество. Они, мол, владеют некими внеземными технологиями по переделке людей в вебштейнов. И что если я приму их предложение, передо мной откроются самые блестящие перспективы...
 
– И вы согласились?

– Естественно. Ведь я пребывал в полной уверенности, что передо мной находится психически больной человек. Да и сейчас своего мнения не изменил. Смею заверить вас, что таких, как он, я перевидал на своём веку немало. А шизофреников, как я уже вам только что объяснил, нельзя волновать, а тем более вступать с ними в споры; следует соглашаться с ними во всем, чтобы они не несли. В какой-то момент, признаюсь, у меня возникло искушение вызвать санитаров и поместить его в отдельную палату. С чисто медицинской точки зрения мне было любопытно апробировать на нём кое-какие новые методы лечения… Но принимать его под свою ответственность без заявления родственников и документов, удостоверяющих его личность, я всё же не рискнул. К тому же, передо мной находился очень важный гусь! В известном роде, понятно. И, причём, один из самых неадекватных…

– И вы отпустили его с миром?

– А что мне оставалось делать? Задерживать его я права не имел. Бред его был вполне безобидным. Каково же было моё изумление, когда на следующий день во двор клиники въехал фургон, а ко мне в кабинет ввалились какие-то типы в охристых комбинезонах. Они заявили мне, что привезли медицинское оборудование от космических партнеров, выбрали несколько подходящих для их целей палат, очистили их от больных и установили там оборудование.

– И вы допустили это? – спросил генерал. – Совершенно посторонним лицам?

– О! если бы вы видели этих посторонних лиц, – кисло улыбнулся Мендель. – Поверьте, лучше им было не перечить.
 
– И сколько их было?

– Трое.

– А чем же они вас так устрашили?

– Ну, это надо было видеть собственными глазами… Эти типы были похожи на восставших из могил мертвецов. На неких манкуртов. Рожи серые, вытянутые, глаза пустые… Абсолютно пустые и холодные, как у пришельцев из преисподней. Это были жуткие существа, я бы даже не побоялся назвать их служителями сатаны…

Сысоев усмехнулся:

– Вы верите в сатану? Или выражаетесь фигурально?

Доктор призадумался…

– Да как вам сказать... а могу ли я спросить вас кое о чём?

– Спрашивайте.

– В каком вы звании?

– Генерал-майор.

– И коммунист?

– Естественно.

– Тогда, боюсь, вы не поймёте меня.

– Почему?

– Ну, посудите сами. Вы – коммунист. И, стало быть – материалист. Иначе не взошли бы так высоко по служебной лестнице. Ваше мировоззрение не позволяет вам поверить в то, что невозможно увидеть своими собственными глазами и пощупать своими руками. Вы, пожалуй, ещё готовы признать то невидимое, что могут уловить ваши приборы – радиоволны, электромагнитные колебания, ну, и так далее, однако же всё то, что лежит в духовной сфере, за гранью вашего материального восприятия, вы отвергаете, поскольку это не вписывается в вашу доктрину. Ваш бог Карл Маркс научил вас, что материя первична и что личность формируют материальные отношения. Таким образом, вы сужаете область своего познания до границ физического мира. И, следовательно, не верите в потусторонние силы. Так?

– И что из этого следует? – увильнул от ответа генерал.

– А то, что было известно ещё Пифагору и Асклепию. И что известно ныне каждому психиатру – даже если он и не заявляет об этом публично.

– И что же конкретно?

– А то, что пациентов психиатрических клиник можно разделить на две группы. К первой – самой немногочисленной – следует относить тех, чьи психические расстройства вызваны стрессами, либо чисто физиологическими причинами. И это, строго говоря, и есть наши законные больные. И ко второй группе – а она составляет подавляющее большинство – мы должны причислить всех тех, кому медицина помочь уже бессильна, поскольку семя их недугов коренится в духовной области. Им требуются священники, а не врачи. Вы понимаете, о чём я? Наш мир, за очень небольшими исключениями, населен сумасшедшими людьми. И это я говорю вам ответственно, как психиатр. Степень сумасшествия у всех, конечно, различная, но, в той или иной мере, этим недугом заражены все. Приглядитесь внимательнее к своим сотрудникам, и вы сами поймёте, насколько я прав.
 
– А вы? – контратаковал генерал. – Себя вы исключаете из этого списка?

– Ни в коем случае! – с жаром возразил ему Мендель. – И я – тоже не исключение.  Но, в отличие от большинства людей, я признаю, что мой ум помрачён. И в этом моё преимущество перед ними. 

Он метнул ищущий взгляд на Валдиса Балодиса, ища у него одобрения своим словам.  Однако эксперт сидел с непроницаемым лицом, никак не реагируя на слова доктора.

– Ну, так вот, – снова пустился в свои объяснения Мендель. – Если бы разум человека находился в лучах божественного света, то человек делал бы то, что полезно для его души и тела, а не то, что велят ему его животные инстинкты и что, в конечном счёте, губит и его душу, и его тело. Возьмем хрестоматийный пример: человек пьет и курит. Он понимает, что алкоголь и курение вредят его здоровью – однако же всё равно и курит, и пьёт. Почему? Да потому, что ему так хочется. Он живёт своими хотелками, и в этом всё дело. Тоже касается и супружеских измен, и обжорства, и всех прочих пороков. Следственно, человеком руководит не разум, а его животные инстинкты.

Мендель склонил голову набок и испытующе посмотрел на генерала – так, словно перед ним сидел один из его пациентов.

– У меня для вас есть очень неприятное известие, товарищ генерал, – самодовольно усмехнулся Мендель. – Человек наполнен по самую маковку всевозможными грехами. Я не буду ходить вокруг да около, а спрошу напрямик. Ответьте мне, положа руку на сердце, в вашем ведомстве что же, нет интриганов, завистников, гордецов? Никто никому не ставит подножки, не пытается выдвинуться на первые роли за счет другого, более умного и честного?

Так и не услышав ответа, профессор принялся развивать эту тему:
 
– Вот взять хотя бы и вас, товарищ генерал-майор. Можете вы, положа руку на сердце, сказать нам, что во все моменты своей жизни вели себя так, как должно вести себя разумному существу? И что в вашей душе нет ни единой червоточинки?

– Давайте обсудим мою персону как-нибудь в другой раз, – сказал Сысоев. – Не забывайте, где мы находимся.

– Да, да, конечно! Я только хочу пояснить вам, что все наши недостатки: ложь, злословие, гордыня, праздные мечтания и далее по списку – все они есть в каждом из нас. И, пока они не превышают некого порога, человек пребывает в среде подобных ему сумасшедших, но, как только тот или иной грех достигает критической отметки, он попадает в психиатрическую больницу. Понимаете, о чем я? Мои главные пациенты – это те, кто переполнил чашу своих грехов. Мании преследования, беспричинные страхи – всё это ни что иное, как результат разрыва человека с Богом и, как следствие этого, проистекающие отсюда болезни духа, которые, увы, передаются и по наследству. Пациентов этого рода лечить медикаментозно нет смысла. Над ними было бы уместнее проводить обряды экзорци;зма, а не пичкать их лекарствами.

Академик Фонарин насмешливо искривил рот:

– Экзорци;зма? И вы, современный человек, психиатр, профессор от медицины, верите во всю эту белиберду?

– А вы нет?

– Ну, знаете ли… – Фонарин развел руками.

– А сами-то вы бесов видели? – спросил Сысоев.

– Я – нет. Но мои пациенты находятся с ними в постоянном контакте. И, по их рассказам, я могу судить об этих существах.
 
– И каковы же они?

– О! Это мерзкие, злобные, вонючие и лукавые твари. Отъявленные лгуны, стремящиеся опутать свою жертву сетями лжи и погубить её. При этом у них просматривается четкая специализация. Одни бесы навевают блудные мечтания, другие распаляют ненависть, зависть, или ослепляют злобой и кичливостью. Есть и такие, кто подбивают покончить жизнь самоубийством, иные омрачают умы ложными идеями, сеют недовольство, подстрекают на мятежи под разными прекраснодушными лозунгами. Так что не думайте, что все эти ваши борцы за народное счастье – это некие возвышенные натуры. Нет. Они – такие же игрушки сил тьмы, как и все прочие. При этом у демонов выстроена строгая иерархия. Подобно тому, как преступные группировки возглавляются какими-нибудь криминальными авторитетами, так и бесами заправляют их главари. И когда человек прыгает на майдане с кастрюлей на голове, это означает лишь одно: его дергают на ниточки бесы.

– Н-да… любопытная теория, – сказал Сысоев. – Однако она не приближает нас к ответу на мой вопрос: почему вы, главврач клиники, позволили посторонним лицам хозяйничать в вашей парафии? Разве в вашем распоряжении не было санитаров и охраны? Что помешало вам выставить эту троицу вон вместе с их оборудованием за дверь – из какой бы там преисподней они не явились?

Доктор Мендель почесал маковку головы.
 
– Да-а… Вопрос в точку… И частично я уже ответил вам на него. Мне не хотелось вступать в конфликт с представителями новой власти – пусть даже и трахнутой на всю свою больную голову. Ведь Булатов-Безухов был большим перцем среди этих чертей – он являлся одним из лидеров «Демократической Секиры». Так что идти против них я не посмел…

– А точнее, струсил, – внёс поправку генерал. – Думаю, этот глагол будет уместнее в данном контексте.

– Хорошо. Принимается. Струсил… – признал доктор Мендель. – Но была и иная причина. И, причём, не менее важная…

– И какая же?

– Ну, понимаете… всю свою жизнь я посвятил своей профессии. Я начал увлекаться психологией со школьной скамьи, перечитал горы специальной литературы, получил соответствующее образование и работал в клинике, пытаясь проникнуть в глубины человеческой психики. Моя работа – это всё, чем я жил в этом мире, из-за неё я даже не женился.

– Почему?

– А зачем? Скажите мне, товарищ генерал, зачем? Я горел на работе, простите за пафос, и для женщин у меня просто не находилось свободного времени. К тому же, в каждой из них я видел тот, или иной бзик, и причём зачастую с весьма даже ярко выраженной окраской. А мне и в больнице хватало психопаток, жить с какой-нибудь из них под одной крышей – нет уж, увольте, это был бы уже перебор.

– Вы уклоняетесь от ответа, – сказал генерал. – Давайте оставим в стороне ваши отношения с женщинами и перейдём к делу.
 
– Так я же как раз к этому и веду! Я хочу донести до вас одну простую, как таблетка пирамидона, мысль: мой пунктик – это моя профессия, моя клиника. И потому, едва меня поманили калачом, я не устоял. Мне было любопытно узнать, как устроена эта дьявольская машина, и как с её помощью можно влиять на психику моих пациентов.
 
– Превращать их в вебштейнов?

Доктор поморщился.

– А как же нравственная сторона этих ваших экспериментов?

Мендель с шумным вздохом развел руки в стороны:

– Ну, что ж… Отрицать не стану…  Принимая предложение партнёров, я отдавал себе отчёт в том, что заключаю договор с самим сатаной и что, в конечном итоге, подписываю себе свой смертный приговор.

– Как доктор Фауст, а? – заметил Сысоев со скепсисом в голосе.

– Пожалуй.

– Ладно, давайте оставим пока что этическую сторону вопроса. Расскажите, как устроен трансмутатор.

– Ну, я же не инженер, – завилял хвостом доктор Мендель, – я в этих делах профан, и даже устройство будильника вам объяснить не смогу. Но, если говорить в общих чертах, не касаясь технических нюансов, то принцип действия этого устройства основан на излучениях различных частот – точнее, на определённом комбинировании этих частот… Когда тушки поступают в моё распоряжение…

– Простите, кто? – подал голос Фонарин.

Мендель набрал в грудь воздуха и тяжко вздохнул.

– Ну, тушки, чушки, бревна, – пояснил он с некоторой нервозностью. – Это, на нашем профессиональном сленге, означает пациентов, поступающих в трансмутатор.

– Ясно… – пробормотал академик Фонарин, принимаясь потирать пальцем висок и погружаясь в какие-то раздумья. На его лице читалось: уж не спятил ли этот Мендель вместе со всеми своими пациентами? 

– Итак, – как ни в чём не бывало, продолжал психиатр. – С помощью излучений определённых частот чушки вводятся в транс и им дается установка улечься на разделочные столы. Области головного мозга, отвечающие за их волевые качества, подавляются… 

– На какие разделочные столы? – опять прервал его Фонарин, с подозрением косясь на Менделя.

– Ну, фу-ты, ну-ты… – доктор взмахнул пухлой белой ладошкой, благодушно улыбаясь. – Опять я сбился на жаргон. На операционные столы, конечно. На обычные больничные койки…
 
– И каким образом подается команда? – задал вопрос Сысоев.

– Ну, это что-то вроде массового гипноза, воздействия на психику. Неспециалисту это трудно объяснить. 
 
– Продолжайте.

– Так вот, после того, как чушки представлены в моё распоряжение, начинается процесс потрошения.

– В каком смысле?

– Сейчас, сейчас я всё поясню. Вы видели когда-нибудь, как работает музыкальный редактор?

– Нет, не приходилось, – признался генерал.

– А вы? – Мендель повернул голову к Фонарину.

– Мне тоже. Я ведь не музыкант.

– Ага! Ну, так тогда послушайте. Любую музыкальную композицию можно записать на записывающее устройство и перенести её в тот, или иной редактор. В нём она будет иметь вид звуковой дорожки и представлена в виде гистограммы, на которой различные колебания музыки, голосов, посторонних шумов – одним словом, весь звукоряд будет иметь различные гребни амплитуд, окрашенных в разнообразные тона. При этом те, или иные звуки вы можете удалять, приглушать, усиливать, вклеивать что-либо из других произведений, применять различные спецэффекты – одним словом, обрабатывать музыкальный трек по своему усмотрению.

Нечто подобное происходит и при работе с человеческим материалом в трансмутаторе, который я бы назвал биологическим редактором человеческих душ.

Сев на свой конек, доктор Мендель поскакал дальше:

– В самом деле, ведь всякое человеческое существо излучает биологические волны различного спектра и амплитуды. Так, например, лобные части головного мозга отвечают за волю. Затылочная часть и темя – за связь с небесами; эта область обычно бывает у здорового человека серебристого, либо золотистого цвета. В сердце обитает любовь, и она отражена в нём – хотите верьте, а хотите нет – в виде пламенного цветка розы. И, что удивительнее всего, в этом же сердце гнездятся и все человеческие страсти. Есть центры, отвечающие за память, за верность слову, за любовь к родине. Но самое поразительное, господа офицеры, заключается в том, что в человеке можно узреть даже и совесть! Да, да, не кривите свои рты! Это действительно так! При определённом навыке, понятно. При определенном навыке… тогда возможно узреть даже и её…   

– И какова же она? – спросил академик Фонарин с ироническим видом.

– О, – восторженно откликнулся доктор Мендель, – это – прекрасное существо в белоснежных ризах, не способное лгать и всегда говорящее человеческому сердцу одну лишь только правду. Вы даже не представляете себе, какие прекрасные экземпляры человеческих существ иной раз попадают на мои разделочные столы, и как мне жаль бывает их потрошить!

– Так для чего же вы тогда делаете это? – спросил Сысоев.

– Се ля ви, господа! Се ля ви… – Мендель издал вздох с виноватой улыбкой. – Против рожна не попрешь… Мне спускают нарративы, и я вынужден их исполнять.

– Кто спускает?

– Космические партнёры.

– Каким образом?

– Ну, мне подаются заявки… Положим, стране требуется пять поваров…

– Кем подаются?

– Ну, не знаю... так вот, допустим, в моё распоряжение поступило триста голов человеческого материала. Я вношу их в реестр. С ними приходит сопроводиловка. Или, проще говоря, наряд на производство демократов. К примеру, следует изготовить пять демократически заточенных поваров, двенадцать слесарей, с десяток патриотов и двести побратимов для отражения русско-бурятской агрессии…

Профессор Фонарин потянулся к невысокому столику, что стоял поодаль от него, взял с него графин, налил в стакан воды и залпом осушил его. Затем достал из кармана носовой платок и промокнул им вспотевший лоб.

– Так вот, перво-наперво я укладываю чушки на разделочные столы и провожу их пакетную обработку, – расплываясь в довольной улыбке, продолжал свои пояснения доктор Мендель. – Разом стираю с их душ всё самое яркое, светлое, человеческое и оставляю лишь только серенькие тона. Иных оттенков, кроме серого, в палитре демократа присутствовать не должно. Естественно, я удаляю и его память, и всё то, что связано с религиозностью, культурой, историей, интеллектом. Довольно с демократа желудка и сексуальной сферы. Всё остальное ему ни к чему. Одним словом, я расчеловечиваю его по полной программе. А уже затем, когда чушки выпотрошены, я начинаю прикручивать им свои пресеты.

– А это что за зверь такой? – уточнил Сысоев.
 
– Ну, это такие заранее настроенные психоэффекты. Перво-наперво, это лютая ненависть к москалям и вообще ко всему русскому миру. Это – обязательный пресет, без него – никак. Если ты демократ – ты обязан ненавидеть Россию и всё то, что с нею связано, понимаете? Бранить русских учёных, спортсменов, писателей, композиторов, и всякое такое… В противном случае ты – агент Кремля. Потом неприятие христианства и, в особенности, православия. И толерантность. Толерантность, господа чекисты, толерантность, и ещё раз толерантность! Без толерантности и однополых сексуальных сношений, ты – варвар, орк, без этих ингредиентов демократа из тебя не сотворишь.

– А как насчёт профессиональных качеств? – уточнил Фонарин. – Их вы тоже стираете?
 
– Ни боже ты мой! Это было бы контрпродуктивно. Условно говоря, если на моём столе оказывается футболист и его навыки могут быть востребованы – я оставляю его футбольный кейс в неприкосновенности. А нет – стираю к лысой бабушке и прикручиваю то, что требуется. К примеру, кейс сантехника или киборга. Таким образом, я могу собирать и разбирать любую тушку, накидывать на неё какие-угодно спецэффекты и конструировать какого угодно персонажа.

– И результате у вас получается демократ? – спросил Сысоев.   

– О, нет! Пока ещё нет. Пока это только заготовка. Настоящий, стопроцентный демократ формируется по итогам его дальнейшей обработки.

– На трансмутаторе?

– Нет. Дальнейшая обработка – это уже не моя парафия.

– А чья? Как протекает дальнейшей процесс демократизации чушек? – настаивал генерал. 

– С помощью вживления в их тела чипов, вакцинирования, телевизора, свободной демократической прессы, метафизических сект и интернета.

– А это что такое? – вскинул брови генерал.

– Интернет?

– Да.

– Ну, это такая глобальная паутина.

Сысоев невольно перевёл взгляд на Балодиса, но тот сидел, не проявляя никаких эмоций.

– Не хотите ли водички? – предложил Сысоев психиатру.

– Нет, спасибо.

– Так вы говорите, глобальная паутина… – вкрадчиво проронил генерал. – А коли имеется паутина, то, стало быть, должен быть и паук?

– Естественно, – согласился доктор Мендель. – Без паука – никак. 

Сысоев почесал лоб…

– И каков же он, этот паук?

– Ну, строго говоря, это и не паук даже, а центральный компьютер. Паук, это, так сказать, образ, метафора. Выражаясь фигурально, компьютер сидит в своей паутине, или, если хотите, в своей сети, а через неё к нему подключены все Труменболтские демократы.

– А как они подключены?

– С помощью чипов, вживлённых в их тела. Через эти жучки компьютер может контролировать действия любого индивидуума, доносить до него ту, или иную информацию, предлагать нужные товары, услуги, подгружать шпионские программки, обновлять приложения, подключать его к тем, или иным демонам – одним словом, манипулировать персонажами по своему усмотрению.
 
– А зачем ему это надо?

– Не ему, а космическим партнёрам.  Компьютер – это только орудие, кусок железа, напичканный электроникой.

– Хорошо. А зачем это надо космическим партнёрам?

– Чтобы править миром.

– Так кто же они такие? Боги?

– Ну, не знаю...
 
– Однако же какие-то соображения на этот счёт у вас имеются?

Доктор Мендель как-то расплывчато пожал плечами.

– Возможно, это пришельцы с иных миров? – выдвинул свою версию генерал.

– Не думаю…

– Так кто же они тогда?

Под пристальным взглядом генерала профессор Мендель пожевал свои бабские губы и, наконец, нерешительно вымолвил:

– Ну… Я, конечно, мог бы выдвинуть своё сугубо личное предположение, однако…

– Что – однако?

– Однако боюсь, что после этого вы поселите меня на канатчикову дачу. Вон коллега, – Мендель кивнул на академика Фонарина, – и так уже косится на меня с подозрением. Да и вы, похоже, считаете, что у меня не все дома…

– А всё-таки?

– А вы точно не засадите меня в дурку?

– Нет.

– Слово офицера?

– Слово офицера.

– Ну, что ж... Коли так…


Доктор помолчал, потом махнул ладошкой.

– Ладно. Так вот господа чекисты, вообразите себе, что кроме нашего, мира существуют ещё и иные, невидимые для нас миры. Я понимаю, конечно, что это не вписывается в ваши марксистко-ленинские стереотипы, но давайте предположим это пока в качестве некой фантазии. Хотя нет, впрочем, не совсем так, – поправился доктор. – Эти духовные миры тоже материальны, но только их материя настолько тонка, что её невозможно узреть нашими телесными очами. И вот, вообразите себе, что наш физический мир и эти эфирные миры – как бы это поточнее выразиться… взаимно проницают друг друга, соприкасаясь между собой своими духовными аспектами.

Я понимаю, конечно, что все это похоже на сказку, а вы люди конкретные и привыкли ходить по земле, а не витать в небесах. Но всё же представьте себе, что в этих эфирных мирах тоже существуют свои города и веси, что и в них имеются свои моря и горы, животные и птицы, и что эти невидимы для нас страны населены некими разумными существами, но только они живут там не вперемешку, добрые со злыми, как это заведено у нас на земле, а отдельными сообществами. Злые существа обитают среди подобных им демонов, а добрые обретаются в кругу, так сказать, ангельских существ.

Доктор Мендель обвел сидящих в кабинете лучезарным взглядом и уголки его губ тронула мягкая мечтательная улыбка:
 
– Вы понимаете, о чём я? В определённой мере, эти тонкие миры являются не то, чтобы отражениями нашего физического мира, а как бы его искажёнными проекциями… Хотя нет, опять не то. Напротив, наш физический мир, в той, или иной степени, являет собою различные версии этих невидимых миров.

Вот возьмем, чтобы вы яснее ухватили мою мысль, те же египетские пирамиды. Они, как известно, устремлены в небеса, и на них проливается космическая энергия, которая воздействует на человека благотворным образом. А вавилонские зиккураты, напротив, приземистые, словно черепахи, и по ним как бы растекаются тяжелые волны неких подземных инфернальных кругов, и подтверждение тому – мавзолей на Красной Площади.

Так вот, сейчас мы не станем касаться миров светлой направленности, восходящих как бы по некой небесной лестнице ко всё более лучезарным и прекрасным сферам. Наша тема – миры демонические. Или, если вам будет угодно, демократические.

И вот представьте себе, в этих мирах тоже есть свои зиккураты и иные сооружения, с той лишь разницею, что они выложены там из эфирных глыб и повернуты своими вершинами к ядру нашей земли. И, как и в нашем мире, многие из этих строений имеют для тамошних жителей сакральное значение. И всякий человек, живущий на земле, привязывается незримыми узами своего сердца к каким-либо эфирным местам – к светлым, либо к тёмным. И связь эта, господа материалисты, прослеживается во всем: в литературе, в музыке, в искусстве, в зодчестве, в политике, в философии, в идеологии – везде, всегда, даже когда мы спим зубами к стенке, на нас воздействует энергетика тех, или иных, так сказать, коллективов загробного мира.
И поэтому, когда вы видите на сцене группу патлатых рок-музыкантов в варенных джинсах и в малиновых пиджаках, терзающих свои гитары и виляющих задами в наркотическом восторге, знайте, что перед вами – земное отражение искусства бесов. Зависть, гордыня, блудные желания в людях – это также верный признак того, что некие бестелесные сущности проникли в ваши мысли, оседлали ваши сердца и верховодят вами, поскольку вы открыли им каналы своей души, и теперь они черпают из вас вашу энергетику. Вы можете тут кривить свои рты и ухмыляться сколько вашей душе угодно, но я говорю вам это как психиатр с большим стажем, повидавший на своём веку немало одержимых бесами людей.
 
И скажу вам даже больше того. По моим сведениям – а они получены мною из самых надежных источников – то есть, от тех моих пациентов, которым я целиком и полностью доверяю – в подземных мирах существуют чрезвычайно древние цивилизации демонов, со своими общественно-политическими укладами, своими искусствами, своей магией, наукой и техникой. За бесконечно долгие тысячелетия своего существования их технологии продвинулись так далеко вперёд, что оставили далеко позади себя все наши земные изобретения. Едва ли ни с самого своего падения в Аид эти богоотступники начали хлопотать над тем, как бы им вырваться из недр преисподней на поверхность земли, и воплотиться в физическом мире. И вот, наконец, после долгих и упорных усилий их попытки увенчались успехом…

– То есть, вы хотите сказать, что космические партнёры – это воплотившиеся в некие биологические тела демоны? – спросил генерал.

– Именно! Именно! – воскликнул доктор. – И если раньше бесы внедрялись в людей, проникая в них с помощью различных страстей, разжигаемых в их душах, то теперь они научились переноситься не только в биологические тела, но даже и в механические носители. 

– А для чего? – спросил генерал.

– А разве это не ясно? Ведь наша земная среда обитания им не подходит, поскольку они изначально были сотворены астральными сущностями для жития на небесах. И если даже человек, для которого наша планета – дом родной, подвержен всяческим заболеваниям, то каково же должно приходиться этим инородцам, несмотря на всю их медицину! Тут уже и простой грипп, которым люди болеют каждое межсезонье, представляет для них смертельную опасность. Что же говорить о более опасных вирусах, которыми кишит наша планета! Люди же для них не вполне ненадежны, они то и дело обращают взор к небесам. Так что какой-нибудь механизм, снабженный соответствующими манипуляторами – это для них самое то.

– Бред какой-то, – не удержался академик Фонарин. – Мракобесие!

– Возможно, – согласился с ним профессор Мендель. – Однако же мой бред объясняет всё, или почти всё, в то время как ваши инопланетяне не объясняют ровным счётом ничего. 

– И что же он объясняет?

– Очень и очень многое.

– Например?

– Извольте. В библии сказано, что ангелы мрака изначально были сотканы из света для жития на небесах, но потом сброшены в ад за своё богоотступничество, и вот теперь они выползли из своих инфернальных нор – так сказать, в пику Создателю!

– Ага! – воскликнул академик Фонарин с ликующей усмешкой на устах. – Так, значит, Господь Бог не так уж и всемогущ!

– А чему это вы это так бурно радуетесь, коллега? – вступил в полемику доктор Мендель. – Причём, ваша формулировка грешит неточностью. Господь Бог попустил это исключительно для нашего с вами вразумления за грехи наши.

– За какие такие грехи? Вы лучше за себя отвечайте, за себя, а за нас не надо. У вас самого-то, небось, грехов – как у собаки блох! 

– Так ведь и вы не святой.

– А вы кто такой, чтобы судить меня? Господь Сафаоф? – огрызнулся профессор.

Видя, что учёные мужи сцепились не на шутку, генерал приподнял ладонь:

– Успокойтесь, граждане учёные. Давайте, сворачивайте свой богословский диспут. Вы, кажется, начали говорить о трансмутаторе? – обратился он к Менделю.

– Да, – обидчиво ответил психиатр. –  Но коллега счёл возможным перебить меня на полуслове. 
 
– Итак, мы слушаем вас.

– Ну, так вот, – профессор Мендель потёр ладони, понемногу остывая. – так вот… Поскольку благодать божия или, по вашей терминологии, космическая энергия, которой живет все сущее на нашей земле, не распространяется на космических партнёров, им приходится искать себе альтернативные источники питания. А где их взять? Естественно, в человеке! Ибо человек изначально насыщен Творцом такой могучей и прекрасной энергетикой, какой вы не сыщете во всей вселенной ни в одном живом существе. И вот они изобретают трансмутатор, дабы приводить ресурсы человеческого организма к удобоваримым для них кондициям и питаться ими. А поскольку желающих выползти в наш мир из Аида становится всё больше и больше, то и потребность в людском поголовье постоянно растёт. Космические партнёры постоянно забрасывают астральные невода со своих космических челноков на нашу Землю, и с их помощью захватывают в свои сети города и веси, а затем переносят их на свой, так сказать, испытательный полигон. Вместе с людьми в физических телах к ним в мотню нередко попадают и души умерших существ, и они тоже облекаются плотью. При этом одно действие неотвратимо влечет за собой другое, а другое третье, и так далее; остановиться на полпути демоны не могут, и потому штампуют себе всё новых и новых демократов. Причём, заметьте себе, именно демократов, или, как они их ещё называют, вебштейнов, а не простых человеческих существ – вот ведь где собака зарыта!

– А в чём разница? – спросил Фонарин, сдвигая плечами. – И те, и другие – существа о двух руках, и двух ногах.

– Огромная разница, господа чекисты! Огромная! Ведь демократ – он только внешне выглядит, как человек, однако по своей сути таковым уже не является! Человек, пускай и спотыкаясь, однако же пытается ходить путями Господа, а демократ – нет. Этот продукт нашей цивилизации живет исключительно своими хотелками, насколько он может это себе позволить, и знать не желает своего Творца. А у человека всё-таки есть вера, или, на худой конец, некая высокая идея, и бесам с ним не так-то просто совладать. Что же до демократа, то это… – как бы поприличнее выразиться в таком изысканном обществе… ну, это некая обезличенная субстанция, довольно дурно пахнущая...
 
– Любопытная трактовка, однако! – воскликнул академик Фонарин, подпрыгивая на стуле. – А я-то, дурья башка, всегда полагал, что демократия – это самая прогрессивная форма правления государством!

– Да неужели? – Мендель саркастически улыбнулся.

Генерал в очередной раз приподнял ладонь, призывая спорщиков к миру:

– Спокойно, граждане... спокойно… Давайте оставим эту тему для обществоведов.

Он перевёл взгляд на доктора Менделя:

– Итак?

Мендель поскрёб пальцем висок: 

– Так на чём это я, бишь, остановился? Вечно коллега с мысли собьёт…

– На трансмутаторе и астральных неводах, – напомнил Сысоев.
 
– А! ну да… Ну, так вот, и трансмутатор и астральные невода – это звенья одной цепи. Звенья, конечно, важные, я бы даже сказал, ключевые, однако же это ещё не вся система. Для устойчивого функционирования механизма демократии надобны ещё идеологические институты и силовые структуры. К первым, как я сказал, относятся телевидение, средства массовой информации, секты бога Ануса с его различными ответвлениями и интернет. Они наполняют души мутантов новым, демоническим содержанием – или, говоря на новоязе, «демократическими ценностями» и убеждают свою паству в том, что зло, творимое ею во имя свое – это добро, а божественные установления – это зло. Иными словами, всё в этом мире перевернуто с ног на голову. Что же до силовых структур, то им надлежит следить своим зорким оком за тем, чтобы во всех гражданах Труменболта царила мышиная серость и, буде в ком-то из них промелькнёт хоть бы малейшая искорка света, отлавливать таковых и обнулять суровой рукой демократии и прогресса. 

– И вы, ученый, профессор, зная и понимая всё это, пошли к ним в услужение? – не удержав своего негодования, опять вклинился Фонарин.

– Ну, только не надо, не надо тут делать из меня исчадие ада! – запротестовал психиатр, вскидывая ладони вверх. – Я вовсе не зверь апокалипсиса, каким вы тут меня пытаетесь изобразить. Отнюдь. Я – обычный человек. Со своей фишкой, не спорю. Но кто из нас без своих тараканов в черепке? И – поначалу, во всяком случае – я руководствовался самыми благими намерениями. Я начал проводить опыты на больных, страдающих тяжелыми психическими недугами, и стал добиваться просто поразительных результатов. Даже, казалось бы, и самые безнадежные пациенты, после нескольких сеансов волновой психотерапии, начинали идти на поправку! И это наполняло моё сердце радостью. Я считал, что творю людям добро. Но потом… потом этот калач был у меня отнят, и пришёл черёд платить по счётам…

Он опустил голову и с унылым видом сложил ладони на коленях. Некоторое время все хранили молчание.

– Ну, так вот, – наконец заговорил доктор, – поначалу я лечил больных и радовался жизни. Но дьявол всегда приходит за своим, он ничего и никому не даёт задаром. Мне стали поступать заказы на людей, – сначала на местных жителей, а затем и на приходящих со стороны моря… В подавляющем большинстве своём это были не демократы, это были обычные люди… Но… Как я уже вам объяснил, стране нужны были молекулы свободы! И ведь не мог же я пойти против рожна?! 

– Они вам угрожали? – спросил Сысоев.

– Да нет же… Нет. У нас ведь там полнейшая… демократия! – в словах Менделя просквозила ирония. 

– Выходит, вы могли и отказаться?

– Мог.

– Так почему же не сделали этого? – вмешался Фонарин.

Мендель кисло усмехнулся.

– Вам легко рассуждать, сидя тут, в этой московской квартире. А окажись вы там, в самом эпицентре демократии и прогресса… Вы даже и не представляете себе, какая удушающая атмосфера царит той среде.

– И какая же?

На губах Менделя проявилась ядовитая улыбка.

– Там вы – свободный гражданин в свободной демократической стране и можете делать всё, что захотите – хоть разгуливать по улице нагишом. Но если вы, не приведи господь, пойдёте против мейнстрима…

– И что же тогда?

– А то. Вы выйдете из дома, как тот человек с мешком – и больше вас никто не увидит.

– Какой ещё человек с мешком? – не понял Фонарин.

– А тот, что в лесу исчез.

Генерал решил, что настало время блеснуть своей эрудицией:

– Вы, очевидно, имеете в виду стихотворение Даниила Хармса «Из дома вышел человек?»

– О! – подивился психиатр. – Это же надо! Так у вас и чекисты Хармса знают!
 
– А вы что же думали, мы только «Капитал» читаем? – парировал Сысоев.

– А мне видится, что дело тут совсем в ином, – недобро улыбнулся академик Фонарин.

– И в чём же? – пискнул психиатр.

– А в вашей гнилой душонке, Мендель. Признайтесь, что в детстве вы были рохлей и в школе вас мутузили все, кому только не лень. Мальчишки таскали вас за уши, пинали под зад коленом и всячески измывались над вами, а девчонки смотрели на вас с презрением. Наверняка у вас и прозвище какое-нибудь обидное было. Уж не скажу какое, но точно было, и непременно очень досадное и ранящее ваше самолюбие. Полагаю, (хотя психиатрия это и не моя область, а ваша) что вы с раннего детства ужасно рефлексировали по самым ничтожным пустякам, и что у вас очень рано развился комплекс неполноценности. Вы и от женщин-то шарахались, как чёрт от ладана, поскольку не знали, как к ним подступиться. Не удивлюсь даже, если вы до сих храните свою девственность. Я прав?

– Ну, это уж слишком! – огрызнулся Мендель, заливаясь краской.

– Ага! Так, значит, прав… а там, у себя в клинике, вы чувствовали себя Богом, властителем человеческих судеб и их душ! Вы возвышались над всем миром, когда на ваших разделочных столах, как вы изволили выразиться, лежали тушки, и вы производили над ними свои сатанинские эксперименты. Вы потрошили их, как уток, прикручивали им те, или иные кейсы, подгружали им шпионские программы и получали от этого дьявольское наслаждение. Простые советские люди были для вас некими тушками, чушками, бревнами, чурбанами. А вы – плешивый, маленький, субтильный и, уж извините, из слова песни не выкинешь, убогий кривоногий человечек творили из них неких зомбированных персонажей для чьей-то дьявольской игры. Вы и были основным движителем во всей этой чёртовой машине, а теперь пытаетесь убедить нас в своей святости. Еще немного – и мы тут расплачемся от умиления, а потом обнимемся с вами и наградим вас медалью героя Советского Союза!

– Ну, на такую высокую честь я не претендую, – ответил Мендель, багровея.

Однако академик Фонарин уже не слушал его возражений:

– Конечно! Легко списывать свои злодеяния на происки дьявола! Удобная позиция, однако! Выдумать некие загробные мистические силы, и свалить всё на того, кого и в природе-то нет. Целую теорию тут изобрели, библейскими цитатами её пересыпали, как салат петрушкой! Да только хочу разочаровать вас, гражданин хороший, в этом учреждении легковерных людей нет. И простодушной наивностью тут никто не страдает.

– Ну, это дело ваше, – проронил доктор. – Вы у меня спросили, я вам ответил. Хотите верьте, а хотите – нет.

– Да? А как же, в таком случае, вы объясните нам Грингольца?

– В смысле?

– А в самом прямом смысле. Ведь, по вашей теории, падшие ангелы были сотворены намного раньше человека и были отнюдь не дураки – пусть даже потом они и были сброшены с небес. И, стало быть, свою выгоду они понимают, не так ли?

– И что с того?

– И, стало быть, они понимают, что для пользы дела им следовало бы поставить на управление демократами какого-нибудь парня с головой, опытного, крепкого управленца? Разве не так ли?

Мендель сдвинул плечами с косой усмешкой.

– А вот наши товарищи, – гнал далее лошадей академик Фонарин, бросив беглый взгляд на полковника Белосветова, – уверяют нас в том, что у вас там всем заправляет какой-то шут гороховый и конченный наркоман, не имеющий ни малейшего представления об управлении государством. Согласны вы с этим?

– Да уж... С этим трудно поспорить...

– А что может быть нелепее клоуна, пребывающего под вечным кайфом, в роли главы государства?

Психиатр опустил веки и некоторое время сидел в неподвижности. Затем разомкнул уста и вяло произнёс:

– А вот тут-то и кроется ваша ошибка, коллега. Именно клоун и кайфоман для них – самое то. И Грингольц лишь подтверждает мою теорию, а отнюдь не опровергает её.

Академик Фонарин разинул рот от изумления:

– Поясните.

– Легко! Вот смотрите: Люцифер был некогда демиургом нашей планеты, можно даже сказать, представителем Господа Бога на нашей на Земле! Он был прекрасен, словно утренняя зоря и до такой степени возгордился, что намеревался вознести свой престол выше Божьих звезд. Однако же за свое богоотступничество он был низвергнут в ад, в самые глубины преисподней. Согласитесь, что для него это был жесточайший удар по его самолюбию. Однако же этим дело не ограничилось. Господь сотворил Человека и передал ему все бразды правления нашей планетой. И вот теперь вообразите себе, господин Фонарин, если у вас только достанет на это воображения, какую зависть, какую лютую ненависть должен питать сатана по отношению ко всему роду человеческому! А также и то, с какой страстью он желал бы развратить, унизить и, в конечном счете, погубить его! И кто же может лучше всего справится с такой задачей, как не совершенно конченный паяц и наркоман?
 
– Допустим. Но разве не действует Сатана в этом случае вопреки собственным интересам?

– Да! Действует! – горячо воскликнул профессор Фонарин. – Но ведь не всё же в этом мире измеряется одной лишь только логикой и голым расчётом! А чувства? А фанаберия? Её-то куда деть? Спрятать за пазуху? Люцифер до такой степени ослеплён своей ненавистью к людям, что готов поступиться даже и своими интересами, только бы погуще и побольше нагадить людям! И, в особенности, русским людям!

– Почему именно русским?

– Да что ж вы такой непонятливый! Да потому что Запад уже давным-давно мертв, а Русь, хотя и смертельно больна, но ещё сохраняет в себе проблески божественного света! И вот подумайте теперь, коллега, какое упоение, какое злобное наслаждение должен испытывать враг рода человеческого, видя, как этот древнейший народ с его великой историей, с его самобытной культурой, с его прекрасной религией падает в самую вонючую грязь под ноги какого-то пошляка-наркомана, который еще только вчера играл своим членом на рояле на потеху толпы!

– Н-да… – произнёс Фонарин. – Гладко вяжете, однако… И ваши плетенья могли бы убедить меня, не будь в них одной бо-ольшой прорехи. И я не вижу, каким образом вы намерены её залатать.

– Какой прорехи?

– А сатаны. Ваша точка зрения могла бы оказаться приемлемой только в одном-единственном случае. Если бы вы сумели доказать существование самого сатаны. Ибо на нём одном, как на некоем гвоздике, держатся все ваши построения. А выдерни его – и всё порушится. А поскольку сатана фигурирует лишь только в вашем воображении…

– Но, позвольте…

Генерал Сысоев бросил взглянул на свои наручные часы и решительно воздел ладонь вверх:

– Все! Все, граждане богословы! Предлагаю прервать на сегодня ваши дебаты.
 
Ни полковник Белосветов, ни Валдис Балодис за время этой полемики не проронили ни слова.

Продолжение 34. Положение дел на Земле и в параллельной реальности http://proza.ru/2024/05/10/591