Легенда о Спрятанном королевстве. Часть 2

Проснувшись (или очнувшись) от рассказа, Ивор не обнаружил вокруг себя ни сэра Мюллича, ни вчерашней картины сада, сформировавшего уже новые и безупречные очертания до полной и освежающей неузнаваемости. Освежающим как никакое другое ощущалось и самое утро, наступившее и вступившее в права свои столь же уверенно, как и всякое прочее утро. Солнце еще не показалось, однако все кругом дышало и полнилось предчувствием его, готовясь обрести окончательность и полноту – формы и цвета, запаха и звука, движения и неподвижности. В тишине и тени лежал, ожидая призыва, небывалый и обновленный мир. Склонив свои головки, дремали новые и такие же не похожие ни на что цветы, блестели новые крошечные жемчужины, – на всех стебельках, на траве и на листьях, – новым был и дивный аромат, не сводивший уже, как прежде, с ума, но все еще проникавший до глубин сознания, отчего мгновенно прояснялся ум и ободрялось тело, стоило лишь сделать один совсем легкий и почти незаметный, но наполнявший до краев вдох.
 
Поток новых впечатлений и открытий, совершенных им за те несколько минут, что он провел уже этим «утром», заставили путешественника забыть обо всем, что случилось «вчера», или «ночью», или когда-нибудь раньше еще, – но не «сейчас» и не «сегодня» уж точно. Тем более, что и нельзя было сказать наверняка, случилось ли оно вообще или лишь приснилось и почудилось ему под воздействием запаха и чудодейственной здешней атмосферы. Уверенность внушало только настоящее, и Ивор сполна отдавался ему. Он бесцельно бродил по дорожкам, рассчитывая куда-нибудь да выйти, как вдруг знакомый и журчащий звук заставил его вновь пробудиться. Он вспомнил про фонтан, который обнаружил вскоре за поворотом, и, что особенно порадовало его, – на том же самом месте. Дружная троица жабовидных существ по-прежнему изрыгала потоки, однако ни вчерашней аллеи, ни колоссальных размеров стены, ни даже лабиринта нигде поблизости не предвиделось.

Озираясь по сторонам, путешественник заметил, что за фонтаном кто-то неумело, но настойчиво скрывается. Присев, чтобы получше разглядеть того, кто желал оставаться невидимым, Ивор обнаружил Акселя. Мальчик тут же выскочил из своего укрытия и поманил его кивком головы. Молчаливый приглашающий жест вскоре повторился, и Ивор последовал за ним. В этот самый момент по другую сторону фонтана показался еще один мальчик, выглядевший точно так же и столь же пристально и пораженно уставившийся на путешественника, как это сделал до него первый вчера. Ивор остановился и тоже как вкопанный замер. Поманивший его изначально Аксель снова исчез без следа.

– У вас тут всегда так? – обратился он, подойдя ко второму мальчику.

– Да, – просто ответил тот. – А ты кто?

– Я человек, что брел по лесу в определенном направлении, но оказался совсем не там, где ожидал оказаться. А ты, наверное, Аксель.

– Да. А откуда ты знаешь?

– Об этом мне сообщил вчера сэр Мюллич.

– Леди Аделаида как раз недавно рассказывала нам о нем. Он был очень влиятельным политиком и хитрым дипломатом, выигравшим несколько войн с помощью правильно подобранных слов. 

– В его умении подбирать слова я и сам вчера убедился сполна. На протяжении всей ночи он рассказывал мне историю своей жизни. Хотя, наверное, говорить «ночь» не совсем правильно, когда находишься в этом месте.

– Почему? Ночь – это темное время суток, когда восходит луна, а солнце садится. Разве ты не знал об этом?

– До сих пор думал, что знал. Но сэр Мюллич убедил меня в обратном. 

– Только ты видел не его, а Зверюшку.

– Зверюшку?

– Да. Но о нем тебе лучше расскажет леди Аделаида. Идем.

Аксель протянул руку и, ухватившись за протянутую в ответ Ивором, повел его куда-то вперед. В том самом месте, где находилась прежде арка, располагалась теперь просторная беседка. Вокруг нее журчали ручейки с перекинутыми через них прямыми или слегка изогнутыми миниатюрными мостиками. Под ними серебрились небольшие прудики и зеленели декоративные островки, напоминавшие кустистым видом своим пушистых или колючих зверьков, свернувшихся клубочком и уперевшихся мордочкой в воду. Однако холм оставался все там же, где был обнаружен путешественником и вчера, равно как и непроницаемая каменная гряда, вновь заслонявшая собой картину долины, раскинувшейся, вероятно, за ней. 

– Подожди меня здесь, ладно? Я скоро вернусь.

С этими словами Аксель устремился вниз, по дорожке с холма, и вновь озадаченный путешественник поневоле залюбовался им, почувствовав, как в груди у него радостно перехватило дыхание. Солнце уже ослепительно сияло, показавшись прямиком над грядой и заглянув одним глазом в беседку, и Ивор понял, что время вновь незаметно ускользнуло от него, но больше этому не удивлялся. В ожидании встречи с той, чьи имя слышал уже трижды, он присел, оглянувшись, на скамеечку и начал разглядывать пруды.
 
По дну их, туда и сюда, сновали маленькие рыбки. Окрас их был столь же неописуемым и разнообразным, как и у садовых цветов, вновь будто бы зашептавших и запевших нечто, что вместе с ароматом и порывами ветра долетало до сидевшего в беседке. Густо лиловая, голубовато-льдистая, изумрудно-прозрачная, – рыбки пестрили и промелькивали перед Ивором, словно на смотре перед своим полководцем, стараясь показать себя в выгодном свете то с одних, то с других сторон. Но еще больше, чем обитатели прудов, завороженный взгляд путешественника приковывала к себе водная гладь. Она была на вид самой обыкновенной, но при этом неестественно и непрерывно сияла. Было ясно, что причиной этого сияния являлись отнюдь не преломленные поверхностью лучи, но нечто, содержавшееся внутри и как бы в самой сути водной стихии, плавно и покойно властвовавшей здесь надо всем и навевавшей необычайной свежести. Ивору показалось даже, что он ощущает запах болота, обычно такой крепкий и тягучий, здесь же растворенный и смешавшийся с другими и вновь напоминавший обо всем одновременно, – обо всех водоемах на свете.

Небольшое пушистое существо, возникшее посреди одного из мостиков, застало путешественника врасплох. Остроухий зверек с темно-коричневыми полосками сидел и смотрел прямо и точно на него. Однако, словно передумав, он тут же повернулся в профиль и, как-то странно и неподвижно вытянувшись, начал медленно, но явно исчезать. Поначалу Ивор решил, что ему лишь кажется и что это солнце дает такой причудливый эффект, наблюдаемый с определенного места. Но, как ни менял он положения и как внимательно и долго ни присматривался, полосатое существо продолжало растворяться и на глазах таять, пока не сделалось совсем прозрачным. Достигнув этого состояния, оно начало слабо мерцать, снова обретая на мгновение плотность и снова сливаясь с пространством. Расценивая это как некое представление, Ивор ожидал развязки или нового волшебства, которым поразит его остроухий актер, но тот продолжал сидеть и невозмутимо мерцать, словно заснув или обратившись в камень.

Длилось ли это час или целый день, путешественник не пытался уже больше решать. Ощутив внезапно чье-то присутствие, он обернулся и увидел, что по дорожке на холм поднимаются к нему Аксель и женщина в простом белоснежном платье. Мальчик продолжал что-то весело и шутливо рассказывать ей, то и дело забегая вперед, сама же она вскоре замедлилась. Ясный и лучащийся взгляд ее выражал невинное и растерянное любопытство. Казалось, ничто в мире не способно было удивить и смутить эту женщину, кроме присутствия диковинного пришельца. Она приближалась к Ивору почти осторожно, как бы все еще не веря тому, что видит перед собой, но наконец встала напротив, – высокая и темноволосая, с сияющей на голове диадемой, – и выжидательно, терпеливо и немного лукаво посмотрела на привставшего ей навстречу высокого путешественника, как бы ожидая от него неких объяснений. 

– Приветствую вас, леди Аделаида. – Тот медленно и учтиво поклонился ей. – Прошу прощения за столь внезапное и, может быть, не для всех приятное и бесцеремонное вторжение. Признаться, я и сам не знаю, где именно и каким образом оказался, и надеюсь, что именно вы поможете мне в этом разобраться. Имя же мое, если вас это интересует, Ивор.

Женщина продолжала смотреть на него с нескрываемым и радостным удивлением.

– Я встретил его у Вечного фонтана. Похоже, он тут заблудился! – поспешил вставить свое слово Аксель, до крайности чем-то взбудораженный. 

– И в самом деле, миледи. Как бывалому следопыту мне неловко просить помощи в подобном деле, но, судя по всему, все навыки мои не стоят ровным счетом ничего в месте столь замысловатом и непроходимом, откуда без посторонних усилий и доброго совета мне не удастся выбраться и вовек.

Леди Аделаида засмеялась.

– Боюсь, что ты прав. Хотя твое присутствие здесь совсем никому не мешает.

– В таком случае, мне хотелось бы задать вам несколько вопросов, если это будет не слишком назойливо и вообще уместно с моей стороны. До сих пор мне отвечали на них лишь новыми вопросами, и я порядком сбился и утратил всякие представления о том, что есть правда, а что – лишь иллюзия или сон, либо чья-та хитроумная выдумка.

– Я с удовольствием отвечу тебе на них. Но и ты, в свою очередь, позволишь мне задать свои.

– С большой радостью, миледи.

– Мы обращаемся здесь друг к другу прямо и открыто. Поэтому ты можешь называть меня просто Аделаида.

Говорила она необычайно легко и естественно, словно Ивор был ее близким другом или братом, с которым она давно не виделась. Ощущение этого родства одновременно восхитило и испугало его.

– Это немного непривычно для меня, но и такой традиции я охотно подчиняюсь. Я весь в твоем распоряжении, Аделаида.

– В свою очередь, охотно этот дар принимаю. – Она чуть склонила голову, выражая этим полушутливую благодарность собеседнику. – Если хочешь, мы можем прогуляться по саду.

– Я предпочел бы остаться в этой замечательной беседке у пруда, – в том случае, если ты не возражаешь. По саду же я нагулялся вдоволь еще до нашей с тобою встречи. Хотя, в каком-то смысле, сказать «вдоволь» будет не слишком-то точным в отношении места, что не позволяет собою насладиться, ведь и место-то это не совсем и не всегда единственное.

– Не могу с тобой не согласиться.

Взглянув мельком на мостик (где, как он и рассчитывал, прозрачного существа не обнаружилось) Ивор, незаметно про себя усмехнувшись, сказал:

– Что ж, спрашивай.

– Думаю, что право первого вопроса остается все-таки за тобой. В дальнейшем же я предлагаю задавать их друг другу по очереди, согласен?

В голосе леди Аделаиды прозвучала нотка веселой ребячливой иронии, намек то ли сообщника, то ли тайного и предприимчивого заговорщика. Словно предлагала она не задавать вопросы, а воровать соседские яблоки или забраться в чей-нибудь дом и хорошенько там напроказничать.

– Согласен. И мой первый вопрос – где именно я нахожусь?

– Мы называем это место Спрятанным королевством.

Ответ этот, кажется, всерьез обескуражил путешественника.

– Не может быть.

– А разве ты когда-нибудь слышал о нем?

– Насколько мне известно, легенда о Спрятанном королевстве бродила по Асхану с древнейших времен и продолжает бродить до сих пор, будоража умы человеческие, эльфийские и гномьи, пресытившиеся всем на свете. Одни только наги, как это и водится, составляют здесь исключение.

Аделаида мягко улыбнулась.

– Боюсь, что это невозможно.

– Почему же?

– Потому что место, в котором мы находимся, лежит за пределами Асхана.

Ивор затряс головой, как будто бы отгоняя собственную мысль. Некоторое время он стоял молча.

– Если это правда, то значит я все-таки не сплю, но, вероятнее всего, – умер.

– О нет, умершие оказываются не тут.

– А где же, позволь тебя спросить?

– Боюсь, что это уже – второй вопрос.

Путешественник улыбнулся.

– Пожалуй, ты права. Но, признаться, и ответ на первый сказал мне не более того, что знал я уже и прежде. Отчего и количество вопросов в моей голове только вновь ощутимо увеличилось.

– В таком случае, нам потребуется для этого больше времени.

– Так, значит, время все-таки существует здесь?

– Конечно. Разве ты не чувствуешь его?

Ивор задумался и прислушался к собственным ощущениям. Солнце стояло уже совсем высоко и светило еще более ослепительно.

– Как будто бы. Но оно течет здесь иначе, чем там… снаружи.

– Это так.

– В таком случае, я могу оказаться и живым.

– В этом я совершенно убеждена.

Они удовлетворенно и с усмешкой переглянулись.

– Твой черед, Аделаида.

– Ответ на мой вопрос уже известен мне, но я хотела бы узнать, что думаешь и чувствуешь ты. Расскажи, что и когда случилось с тобой и как именно ты здесь оказался.

– Не могу обещать, что это получится, но я сделаю все, что в моих силах.

Ивор начал с того момента, как затихли в лесу звуки, и закончил встречей с Акселем, укрывшимся в фонтанной тени. Рассказывал он крайне обстоятельно и живописал все без исключения подробности, в особенности же – прогулку по бесконечному лабиринту. Аделаида слушала его очень внимательно и то ли ободряюще, то ли понимающе кивала. Наконец она произнесла:

– То, что ты рассказал мне, не случалось еще ни разу за всю историю с сотворения мира. Мы не привыкли здесь чему-то удивляться, но то, что я услышала, по-настоящему для меня неожиданно.

– Кажется, я и сам не вполне понимаю еще значения всего случившегося.

Путешественник поочередно переводил взгляд с мальчика на женщину, но снова, как и прежде, мог лишь растерянно и простодушно улыбаться. Тем не менее, ощущение спокойной уверенности, легкости и силы, наполнившее его целиком еще при входе в этот лес, в это место, – туда, где он находился теперь, – по-прежнему не покидало Ивора, осознавшего вдруг, что и тело его, бывшее прежде таким плотным, таким заметным, сделалось теперь абсолютно невесомым, почти что даже несущественным, – в том смысле, что не представляло более никакой преграды для любого, показавшегося бы раньше невозможным для человека действия. Скажем, высоко-высоко подпрыгнуть или разом и как птица взмыть вверх, да и вообще с невозмутимой и свободной естественностью проделывать самые немыслимые и причудливые фокусы, ограниченные лишь собственным воображением. Ивору захотелось даже испытать в действии свое предположение, но, немного поразмыслив, он решил, что в присутствии дамы вести себя стоит и посдержаннее, и посерьезнее, и повзрослее.

– Вижу, что ты хочешь задать мне еще один вопрос.

– Ты права, однако я не решаюсь. И все же, если мне будет позволено, я хотел бы узнать больше о том месте, в котором оказался столь неожиданно. Разум мой отказывается осмыслять происходящее, да и явно не способен подсказать мне верный путь, ведь даже и сами дороги в этом месте верности себе не сохраняют. Так или иначе, скажи мне прямо, если я здесь – нежеланный гость. Чтобы я мог уйти и не беспокоить тех, кто жил до сих пор в полном покое и совершенной неизвестности и не желает быть узнанным и впредь.

– В этом нет никакой нужды, уверяю тебя. Если ты сумел оказаться здесь, как бы это ни случилось, так было угодно Эльрату и предрешено твоей собственной судьбой. И ни я, ни кто-либо другой не вправе судить об этом и препятствовать тебе узнать истину. Она хранится здесь уже очень давно, – с тех самых пор, как Асха вдохнула жизнь в сотворенный ею мир, пожелав разделить радость свою с другими существами, способными самостоятельно чувствовать, самостоятельно мыслить и свободно выбирать свой путь. И этот затерянный и никому неизвестный ныне уголок мира – первый, что был задуман и воплощен любовью нашей Матери-Дракона. Во Внешнем мире знают истории о Шести и о Седьмом, что был мудрейшим среди всех живущих в Асхане и чей разум был избран и просвещен свыше, но ничего не знают о Четверых. О тех, с чьей помощью Седьмой Дракон сотворил Шио – казавшуюся несокрушимой тогда тюрьму для демонов, – о тех, что были советчиками и мудрыми наставниками первых созданий, делавших свои первые шаги по священной и еще нетронутой Злом земле. А потому прозвали их Четверо Мудрых. Именно они подарили нам все, что мы знаем и умеем, все то, что народы Асхана помнят и считают наследием, ниспосланным им Шестерыми. В действительности же – теми, кто по-настоящему заботился и оберегал их, ибо распри Великих Драконов и их противостояние с Ургашем разрушали и очерняли землю, что должна была принадлежать эльфам и людям, нагам и гномам, но много раз бывала уничтожена и сожжена дотла его беспощадными прислужниками демонами. А потому место это было навсегда сокрыто от посторонних глаз, чтобы спасти и сохранить неоскверненной хотя бы частицу первозданной гармонии, и попасть сюда способен лишь тот, чей взор абсолютно ясен, а помыслы чисты и незлобивы, как и любящее сердце его.

Аделаида умолкла и снова чуть лукаво взглянула на Ивора.

– Я привыкла рассказывать эту историю детям, и слог мой направляется сам собой.

– Уверен, что рассказать ее иначе было бы и невозможно. Но позволь задать тебе и следующий вопрос, ведь он является развитием предыдущего. Кто эти Четверо, о которых ты говоришь? Выходит, что, как и мы, и Великие Драконы, они – дети самой Асхи?

Цветы оставили свое таинственное перешептывание, а рыбки перестали мелькать. Все кругом затихло и насторожилось, словно внимало и прислушивалось к беседе. Аделаида кивнула и сделала приглашающий жест рукой. Более ни о чем не спрашивая, Ивор последовал за ней. Вскоре все трое спустились в сад, что находился справа от беседки, и какое-то время шли не спеша по тропинке. Та на удивление не петляла и нисколько не хитрила, и вывела их быстро к цели. Перед глазами путешественника, на специально выделенной открытой и просторной площадке, предстала сложная скульптура, частью которой был и алтарь, располагавшийся в самом ее центре и окруженный четырьмя фигурами. Левая рука каждой из них лежала на алтаре, сам же он напоминал своим видом стол. Закругленный со всех сторон, но немного грубоватый, потемневший от сырости или от времени и предназначавшийся явно не для пиршеств. Ближайшей фигурой к ним оказалась женщина – необычайно высокая, невозмутимая и умиротворенная. В правой руке своей она держала сферу, одеяние же ее напоминало морскую волну, обхватившую гибкую талию и устремлявшуюся кверху и книзу расходившимися узорными брызгами.

– В каждого из Мудрых вдохнул свою силу один из Стихийных Драконов, наделивший его своим особым и уникальным даром, – начала леди Аделаида, медленно обходя вокруг. – Высокая женщина перед нами – это Брисса, Вечная Императрица нагов. Сфера в ее руке символизирует баланс и гармонию, тишину и вечный покой, свойственные текучей плавности и неспешности водной стихии, равно как и мудрой и грациозной Шалассе. Дар же самой Бриссе, а, вернее, ее народу – долголетие, которым наделены, как тебе должно быть известно, все без исключения наги, любящие обитать в уединении и предаваться созерцанию, а также долгим и неторопливым размышлениям о назначении вещей и о том, как устроена вселенная. Однако здесь, в Спрятанном королевстве, все мы живем долго и точно так же не любим спешить.

– Чего так не хватает в мире Внешнем нам и, в особенности, – лично мне.

Аделаида улыбнулась, и они перешли к следующей фигуре. То был мужчина, одетый чрезвычайно богато и пышно, с небольшой клиновидной бородкой и длинными темными волосами, с выражением как будто бы самодовольным, но благородным и бесстрашным одновременно. В правой руке своей он держал птицу, походившую внешне на ястреба и глядевшую перед собой взором столь же упрямым, острым и пронзающим.

– Это Зехир – первый из великих мудрецов и основатель Серебряных Городов. Он так же легок и стремителен, как обитатели небес, однако порывистую храбрость его Илат уравновесил рассудительностью. Именно мудрость Зехира позволила народам Асхана изучать магию, извлеченную им из ткани мироздания в виде маны, что стали собирать в свои сосуды волшебники. Однако «магами» в подлинном смысле слова оставались и остаются немногие. Прежде всего, это последователи и ученики Сар-Илама, Седьмого Дракона, образовавшие во Внешнем мире Круг Девяти и тщательно наблюдающие за тем, чтобы знания, добытые мудрецами, не стали достоянием Тьмы.

– И все же яд учения некромантов распространяется по миру все шире. И третья фигура, что я перед собою вижу, напоминает мне именно о них.

– Да. Это Арантир – второй великий мудрец и волшебник, чей взгляд был всегда устремлен в темноту.
Высокий и худощавый, с суровым вытянутым лицом и вырезанным на лбу пауком он выглядел мрачно и тревожно на фоне цветущего солнечного дня, удерживая в правой руке своей довольно жуткий и уродливый до содрогания череп.

– Пустые глазницы черепа заглядывают в глубины неизведанного. И дар Малассы Арантиру – разум, что способен выдержать и обрести истину, отыскав выход из непроглядного кошмара темноты. Однако мало кому удавалось последовать за ним в этом путешествии, и многих поглотила Пустота.

Ивор молчал, не желая озвучивать мысли, приходившую ему по этому поводу. Кроме того, фигура женщины, бывшей четвертой и последней в скульптурном круге, уже приковала его внимание полностью. Закутанная в накидку или плащ с капюшоном, покрывавший до середины ее изящную голову, она смотрела вниз и казалась необычайно сосредоточенной, как бы отсутствовавшей, словно мысли и душа ее витали где-то очень и очень далеко, правая рука же, державшая тонкую зеленеющую ветвь, протягивала ее к алтарю неосознанно.

– Кто она? – спросил наконец путешественник.

– Леди Эмилия – самая могущественная из всех Четверых, но пожелавшая оставаться незамеченной. А потому даром ее – даром Силанны – стала способность изменять для других свой облик. Именно она наложила Завесу на Спрятанное королевство, благодаря которой никто из живущих во Внешнем мире не сумеет отыскать сюда дороги, равно как и увидеть саму леди Эмилию – в ее единственном и истинном облике. Ибо все прочие – лишь желанная и удобная видимость, создаваемая разумом смотрящего, не способного смотреть по-настоящему.   

– Не считая тех, чей взор абсолютно ясен, а помыслы чисты и незлобивы, – повторил вдруг, вспомнив, Ивор.
Аделаида удовлетворенно кивнула.

– Получается, что ты – избранный! – торжественно подытожил Аксель, слушавший до этого очень серьезно и внимательно, теперь же явно повеселевший.

Путешественник слегка потупился и покачал головой.

– Мне с трудом верится в это, мой юный друг. Не думаю, что я чем-то выделяюсь, – и уж тем более, что могу быть лучше всех живущих на свете.

– Так мог сказать бы только самый лучший, – с улыбкой заметила Аделаида. – В любом случае, то, к чему мы призваны, суждено решать воле Другой. Кроме того, ты не мог оказаться здесь просто случайно, однако это тайна, знать которую не дано никому.

– По-видимому, так…

Ивор не знал, что еще говорить и что ему думать об услышанном. Он смотрел прямо перед собой – и вдруг за стоявшими вокруг алтаря фигурами заметил и сидевшую пятую, расположившуюся несколько дальше и в стороне от других, на которую он не обратил прежде никакого внимания. Сидела она прямо на земле и вытянув вперед ноги, с флейтой у рта и глазами, поднятыми вверх, навстречу солнцу, которое явно не слепило их. Человек этот, – если он, и действительно, был человеком, – словно не желал вмешиваться в дела тех четверых, хотя и, безусловно, имел к ним прямое отношение, будучи частью той же самой скульптуры, о чем и сказал наконец вслух путешественник.

– Это моя любимая! – вновь с ноткой веселья в голосе произнес мальчик, подбежавший мгновенно к фигуре и усевшийся подле нее.

– В некотором роде, мы все ее особенно любим, – подтвердила леди Аделаида, все так же с улыбкой глядя на них.

– Кто же этот одинокий менестрель? – спросил Ивор.

– Может быть, он и менестрель, а, может быть, и нет. Никто в точности не знает этого, равно как и его имени. Его называют
Пятым среди Мудрых и самым младшим из них. Он был воплощением Эльрата, посланным в мир позже всех остальных. Однако врожденные скромность и истинное простодушие не позволяли ему считать себя одним из Великих, а потому он покинул Спрятанное королевство, желая разделить участь тех, что жили в мире незащищенном и свободном от руководства его братьев и сестер, которые так же обитают теперь в Землях Снаружи и бродят по их просторам.

– Значит, Мудрые покинули этот край?

– Народы Асхана, объединившиеся в могучую Империю Шантири, не сумели долго сдерживать своих притязаний на земли, богатые дарами Шестерых. Начались страшные войны, положившие конец недолговечному и невозможному давно уже единству. И Четверо Мудрых откликнулись на отчаянный призыв. Брисса укрыла свой народ на островах и под водами океана, Зехир и Арантир же отправились на юг, пополнив ряды волшебников, отгородившихся от бед пустынями и заклятиями сильнейшего защитного Круга. Но большая часть Асхана оставалась охваченной раздором, который пытались предотвратить и Пятый, и леди Эмилия, однако и у нас ходят о том лишь слухи да легенды, не проверенные и не подтвержденные никем. Оба они скрылись и растворились во Внешнем мире и действуют невидимо ото всех. А потому и поступки их и мысли ведомы лишь одной Асхе.

– Выходит, что все Мудрые бессмертны?    

– Такова их изначальная участь. Однако, насколько бы великим и щедрым ни представлялся этот дар, бремя его тяжелее и ответственнее прочих.

– Но, значит, и вы, – все те, кто живет здесь, – лишены его?

– Тление мира Внешнего не коснулось Спрятанного королевства, однако и оно – лишь зеркало истинного существования, пускай и не замутненное ничем из того, что разрушает и ведет к погибели известный тебе мир Снаружи. А в зеркале мы видим лишь изображение, угадываем желаемое, то, к чему устремляемся душой, и то, чего желаем в совершенстве. Тень мира Внешнего не легла на нас, но и мы ожидаем вместе со всеми и разделяем участь тех, кто предопределен изначально ко смерти. Однако мы не страшимся ее и знаем наверняка, что ждет нас в конце пути. Для нас это – всего лишь переход, как можно перейти по мосту через реку.

– И он осуществляется мгновенно?

– Напротив, постепенно и даже зримо для всех остальных.

– Неужели?

– Это непросто объяснить, но достаточно лишь раз увидеть.

Ивор кивнул головой в знак того, что он понимает.

– Кажется, я задал уже слишком много вопросов, и давным-давно наступила твоя очередь.

– Не будем слишком строги и обязательны в том, в чем надо быть просто свободным, – весело произнесла Аделаида. – Спрашивай.

– Спасибо. Меня, и правда, мучает один непростой и совершенно сбивающий с толку вопрос. – Ивор поднял взгляд на свою собеседницу. – Неужели, действительно, никто, – никто во всем Внешнем мире, – никогда не бывал до сих пор в этом спрятанном ото всех месте?       

– Да, я понимаю, что тебя это беспокоит. Но все обстоит не совсем так. Некоторые маленькие дети, животные, а также те, чей ум от природы поврежден, забредали и по-прежнему забредают в Спрятанное королевство, нередко оставаясь тут, но не менее часто и покидая его. Даже царящая здесь гармония не всегда способна утешить и победить чувство пусть и не вполне и ясно осознаваемой, но все-таки глубокой тоски по Дому.

– Многие из тех, кого я знаю, любят называть меня большим, но так и не выросшим до конца ребенком, – по-детски улыбнувшись, проговорил Ивор и сам от этого засмеялся. Засмеялась и леди Аделаида.

– Возможно, так оно и есть. И это нельзя назвать недостатком.   

Путешественник снова опустил глаза и на некоторое время задумался.

– А сами жители Спрятанного королевства когда-нибудь покидали его?

– Уже в первые времена многие избрали путь Мудрых, отправившихся на помощь народам Асхана, другие же избрали здешний покой. Выбор этот остается у жителей Спрятанного королевства и до сих пор. Слушая рассказы о Внешнем мире, некоторые устремляются туда всей душой и, охваченные жалостью или искренним любопытством, в конце концов решаются нас покинуть. Ибо с этой стороны Завеса леди Эмилии всегда открыта, однако попасть обратно оказывается уже невозможным. Барьер этот преодолевается лишь после смерти, хотя миновавшие его попадают уже в совершенно иное и куда более прекрасное и неописуемое место, невообразимое не для кого из живущих.

– Выходит, что желающих вернуться не пускают сюда, несмотря ни на что?

Аделаида покачала головой.

– Дело не в том, что мы изгоняем покинувших Спрятанное королевство или боимся, что вернувшиеся нарушат царящие здесь мир, свободу и покой, каких не знают в Землях Снаружи. Завеса леди Эмилии – не столько препятствие, сколько средство, помогающее выявить готовность кого-либо существовать по здешним законам. Это может показаться насилием, но в действительности это лишь фактическая духовная невозможность. Для всякой рыбы существование на суше грозит скорой и неизбежной гибелью. Точно так же и любой вновь очутившийся в Спрятанном королевстве испытывал бы все большие страдание и неудовлетворение, приходя к осознанию того, что оставаться здесь дольше не в силах. Ибо сердце покинувших этот уголок становится нечистым и суетным даже помимо их собственной воли. Говорят, что и сами Мудрые, включая леди Эмилию, не сумеют преодолеть Завесы, если и они погрузились в жизнь и заботы Внешнего мира чересчур глубоко и не ощущают более той первозданной душевной чистоты, что была дарована им Асхой.

Словно тень прошла на мгновение по лицу Аделаиды, но тут же без следа исчезла. Ни Ивор, ни Аксель не чувствовали, что могут сказать что-то, и все ненадолго умолкли. Несмотря на все, что он услышал от своей проводницы, путешественник не испытывал ни тоски, ни сомнения, ни страха, но снова погружался в то блаженное состояние легкости, покоя и уверенности, что не оставляло его с самого начала. 
   
– День уже близится к вечеру, а мне хотелось бы успеть показать тебе наш славный и прекрасный город. Интересно, каким-то он будет теперь, когда мы с Акселем покинули его… Если, конечно, ты чувствуешь себя к этому готовым, – тут же прибавила леди Аделаида, ласково взглянув на Ивора.

– Кажется, что я готов ко всему, но в то же время растерян и совершенно, как дитя, беспомощен. Тем не менее, я с радостью соглашаюсь на твое предложение.

Проводница кивнула, и чуть быстрее, чем прежде, они двинулись обратно. Однако и сама дорога оказалась в этот раз явно короче, проложив несколько новых тропинок, позволивших сократить изначально прямой, но не слишком-то близкий путь и выбраться сразу к холму. Ивор хотел было уже пошутить, сделав замечание относительно главной особенности Спрятанного королевства, но в этот самый момент все трое вошли во врата, располагавшиеся под закрывавшей прежде вид непроницаемой каменной грядой, и путешественник замер на полуслове.

Далеко внизу, прямо перед ними, расстилалась широкая долина. Широкая настолько, что охватить ее от края до края едва хватало глаза, не способного на чем-либо задержаться, так как все приковывало разом. Однако то, что увидел Ивор, не было всего лишь городом. То был сложнейший и тончайший узор, выдумать который не способен был ни один гениальный мастер, ни один величайший волшебник, ни одно живое существо, не говоря уже о том, чтобы воплотить свою мечту в реальность, сделав ее зримой для прочих. Более того, казалось, что целое множество различных узоров и различных замыслов сплелись окончательно в этом одном, представлявшем из себя единое и гармоничное целое, не затмевавшее притом уникальной прелести и каждой из отдельных составляющих, что заявляли о себе совершенно несомненно и даже с подчеркнутой избыточностью фантазии.

Шесть отдельных городов (под стать шести Стихийным Драконам, как решил это сразу путешественник) разительно отличались между собою и зданиями, и улицами, образовывавшими золотые и серебряные, беломраморные и деревянные, то непроходимые, то абсолютно прозрачные лабиринты самых причудливых оттенков и форм, переходившие друг в друга и пестрившие садами и фонтанами, дворцами и храмами, – всем тем, что выражало, по-видимому, нрав и привычки местного Дракона-покровителя, высившегося в центре крылатой могущественной статуей и устремлявшего свой взор к башне. Словно к сердцу городского организма, стекались к ней вены дорог и артерии стен, взлетавшие в этом центре под небеса шестиглавым и разлапистым куполом, составлявшим подобие беседки или арки над главной и просторнейшей улицей, что вела прямо к отпертым вратам, дававшим начало и главной исполинской стене, охватывавшей еще сиявший под предзакатным солнцем немыслимый архитектурный шедевр.

Медленно спускаясь с высокого холма, Ивор перевел взгляд на Акселя и Аделаиду, желая поделиться, кажется, первыми впечатлениями, – и обнаружил, что оба спутника его поражены, по-видимому, не меньше. Указывая друг другу на разные здания, стены или статуи, мальчик и молодая женщина продолжали в один голос удивляться и оживленно переговариваться, словно видели все это впервые. Они вошли уже все вместе в город и шли теперь по главной улице. Вся она была усыпана цветами и переплетена украшениями, пестрила флагами и щитами, свисавшими со всех балконов и многочисленных окон по обеим ее сторонам. Складывалось впечатление, что здесь готовились встречать триумфаторов или важных гостей, однако вокруг, по всем признакам, не было ни единой живой души. Казалось, что и весь остальной город пребывал в такой же абсолютной и благодатной, хотя и непонятной и загадочной тишине. Однако, приглядевшись получше, Ивор заметил, что в воздухе, прямо навстречу им, движется причудливый рой. То было облако золотой и мерцающей пыли, как решил поначалу путешественник, но быстро признал, что ошибся.

Тысячи крошечных и очень подвижных существ, напоминавших сиянием своим светлячков, но бывших круглыми и пушистыми, словно поздние белые одуванчики, приветствовали своих гостей с необычайной радостью и чрезвычайным и непоседливым рвением. Соединяясь отдельными группами, они образовывали сложные фигуры цветов, деревьев или животных, а также кланяющихся дам и салютовавших рыцарей, кружились, подпрыгивали и выделывали кульбиты, забираясь к путникам на одежду, на руки и даже на голову, где продолжали все так же развлекаться и бесчинствовать, словно дети, обнаружившие к внезапной радости своей большое и ветвистое дерево.
 
Как и мальчик и его проводница, Ивор смеялся от всей души, безропотно подчиняясь и наблюдая за действиями маленьких безобразников, только что скатившихся гурьбой прямо с его лба и достигших уже кончиков пальцев на правой руке, на которых, образовав живую цепочку, они дружно повисли, дотянувшись вскоре и до земли. Собирая их целыми горстями в ладонях, Аксель подбрасывал малышей в воздух, так что они обсыпали его с ног до головы, будто снег, шапкой свалившийся с крыши. На белоснежном одеянии леди Аделаиды образовалась просторная золотая накидка, закреплявшаяся на шее брошью в виде крохотного дракона и дополнявшаяся также ожерельем. Засияли золотом и бахрома на рукавах, и подол стелившегося платья, и даже собственные ее волосы, которыми она тут же резко встряхнула, – сердито и весело одновременно.

– Кто они такие? – продолжая смеяться и начав уже отбиваться от малышей, быстро спросил Ивор.

– Понятия не имею! – радостно воскликнула Аделаида и встряхнула головой как следует.

– Пусть будут «золотинки»! – восторженно провозгласил мальчик, и крошечные существа вновь запрыгали и закружились в воздухе, явно выражая этим радостное согласие с состоявшимся внезапно наречением. Разлетевшись наконец в стороны, они позволили гостям продолжать свой путь, и все трое, не переставая смеяться, двинулись дальше по улице.   

– Но где же все жители города? – спросил у Аделаиды путешественник.

– Сегодня все ушли на праздник, который проходит на поляне возле Ближнего Леса. Скоро ты и сам все увидишь, – загадочно произнесла его проводница, продолжая с интересом осматриваться по сторонам.

– Но, значит, из-за меня тебе пришлось покинуть его?

– О, это совсем не страшно. Мы застанем его и завтра. Иногда праздник этот длится целую неделю и даже больше, в зависимости от того, как долго нам самим захочется его продолжать.

– А могу я спросить, чему посвящен этот праздник?

– Завтра ты все увидишь.

Не желая настаивать, Ивор поднял глаза и обнаружил, что стоит перед огромной статуей, словно только что возникшей из воздуха и заставившей его замереть. Фигура могучего и яростного Дракона, высившегося на задних лапах, поражала не столько своим размером, сколько гордой и безупречной осанкой этого величественного и страшного существа, закованного в броню чешуи. Собранная будто бы из кусочков застывшей лавы, она не только полыхала красным с золотом сиянием, но и излучала реально ощутимый жар, как если бы подогревалась изнутри гигантским подземным горном, что заставило спутников поневоле отступить и чуть ли не отпрыгнуть, и рассматривать фигуру со стороны. Рой золотинок, продолжавший всюду следовать за ними, мгновенно образовал такую же, хотя и несколько меньшего размера копию, начавшую чинно прохаживаться по мостовой и вызывающе поглядывать на оригинал. Поворачиваясь по очереди к обеим, Аксель делал низкие и изящные поклоны, и малыши, умилительно расшаркиваясь, повторяли движения за ним.

– Кажется, что мысль моя в буквальном смысле воплотилась, – улыбаясь, произнес Ивор, продолжая отступать назад. – Только что я думал о странной особенности другого воплощения, согласно которому за каждым из Пяти Мудрых стоит свой Стихийный Дракон, в то время как порывистый огненный властелин наш остался в этом смысле одинок.

– Гномы издревле верили, что Аркат пробуждается сам – в моменты, когда владениям их угрожает опасность. И тогда он сокрушает врагов своими огромными лапами, которые предпочитает использовать вместо крыльев, а также испепеляющим жаром огненного дыхания, против которого не выстоит никакая сталь и ни одно из оберегающих заклинаний, – с готовностью ответила ему леди Аделаида, так же рассматривавшая статую. – Что же касается воплотившихся мыслей и чьих-то мечтаний, то здесь такое случается часто.

– Еще одна странная особенность Спрятанного королевства, иначе говоря. Выходит, что и этих маленьких золотых проказников никто здесь и никогда не видал?

– Именно так. Думаю, что они появились сегодня специально, чтобы впечатлить редкого и нежданного гостя. Равно как и описанные тобою стена, лабиринт и сад, а также и все остальное, что ты видишь сейчас вокруг себя.

Путешественник удивленно взглянул на Аделаиду.

– Но ведь ты собиралась показать мне «ваш славный и прекрасный город», который…

Он вдруг усмехнулся и понимающе покачал головой.

– Выходит, что дело здесь не только в садовых дорожках и садовых цветах и не только в особенностях лабиринта.

– Не только, – кивнула леди Аделаида, удовлетворенная его догадкой. – Все это непредсказуемое великолепие – дело рук нашего Зверюшки.

– Да, Аксель уже говорил мне про него. Но неужели же существо это может быть «повинно» в создании целого города? И почему у него такое странное имя?

– «Зверюшкой» его прозвали дети. Никто в действительности не знает, кто он и когда именно появился здесь. Одни говорят, что он был питомцем леди Эмилии, другие, что он – существо куда более древнее и бывшее еще до начала времен. К сожалению, Зверюшка либо не умеет, либо не хочет разговаривать с нами, исключая, разумеется, тех, чей облик и манеру речи он с такой легкостью и охотно перенимает. А потому мы можем лишь строить догадки. По крайней мере, во всем, что ты рассказывал мне о лабиринте, о саде и о твоих собеседниках, «повинен» именно он.

– И он способен принимать облик любого живого существа?

– Да.

– Поэтому даже сейчас ты можешь разговаривать не с леди Аделаидой, а с ним, – заметил, подмигнув, Аксель.

– И правда, – усмехнулась она. – И отличить это будет никак нельзя.

– Но разве Зверюшка может скопировать тебя целиком, со всеми твоими воспоминаниями и привычками, со всеми особенностями характера?

– Только в том случае, если ты позволишь ему. Зверюшка протянет к тебе обе лапки, если захочет сделать это, но сам при этом никогда тебя не коснется. Несмотря на то, какой он проказник, желания других он очень даже уважает.

– Но, значит, у него есть и свой собственный облик?

– Точно мы этого не знаем, но чаще других он превращается в белколиса.

– Белколиса?.. Кажется, во Внешнем мире такие существа не водятся. Впрочем, как и многое другое из того, что можно обнаружить в Спрятанном королевстве.

– Это так. Но ты сразу узнаешь его, как только увидишь.

– Думаю, что я уже видел.

Ивор подробно описал своим спутникам мерцавшее существо, сидевшее на мостике возле беседки и исчезнувшее вскоре после их появления.

– Это он! – радостно подтвердил мальчик.

– В таком случае, леди Аделаида – это, вне всяких сомнений, леди Аделаида.

– Выходит, что так! – согласилась она, и все дружно засмеялись. В этот момент они подошли уже к центральной башне, и Ивор задрал голову кверху. Необъятные своды Драконовой Беседки (название тут же пришло к нему само собою) заставили путешественника приветственно воскликнуть и насладиться произведенным эффектом. На короткий миг все услышали голоса, отвечавшие им уважительным эхо – и прозвучавшие так, словно раздавались они из самой глубины времен.   

– На что же еще способен Зверюшка?

– О, это даже трудно себе представить! Мы знаем, что он может оказываться в любой точке пространства, когда угодно и по своему усмотрению, но главное – имеет неограниченные творческие способности и постоянно здесь все меняет. Всего, что ты видишь сейчас, за редким исключением, может не оказаться тут через год или через месяц, через час и даже через минуту, либо как только ты отвернешься – всего лишь на одну секунду. При этом некоторые предметы или места могут существовать десятилетиями и целыми веками, в зависимости от того, как пожелает Зверюшка. Так или иначе, уследить за всеми его фокусами и проделками попросту невозможно, да мы уже давно и не пытаемся. Мы знаем лишь, что все происходящее в Спрятанном королевстве происходит благодаря нему и что он, несомненно, заботится и помогает нам, стремясь как можно чаще и сильнее радовать всех своими выдумками.

– Но как же ваши дома? Неужели и они постоянно исчезают вместе со всем остальным?

– Да, но нас это совсем не огорчает. Каждый день мы радуемся новому, каждый день обещает нам сюрприз и загадку. Разве тебе не хотелось бы жить так же?

Она спросила это почти с любопытством.

– Возможно. То есть, мне хочется сказать «да», сказать, что так оно и должно быть, но… Наверное, я еще не привык. Хотя и само это «привык» звучит здесь немного нелепо.

– Привычка к отсутствию привычки? – как бы и сам сомневаясь, произнес Аксель, вопрошающе взглянув на обоих.

– Пожалуй, – с улыбкой ответила Аделаида и тут же затем кивнула. – Привычка сковывает и обедняет нас, но свыкнуться с вечной красотой, с вечным разнообразием мира можно лишь в том смысле, что все это всегда будет для тебя таким же вечно новым, вечно тем, что оно и есть и что уже только поэтому не может иметь ничего общего с усталостью, разочарованием и скукой. Даже в Спрятанном королевстве мы учимся этому долго. Учимся мы и тому, как правильно воспринимать время.

Слова эти заставили Ивора оглянуться. Долгожданный, хотя и неожиданный в то же время вечер опускался на город все стремительнее и неизбежнее, зажигая в предзакатном и лиловевшем пока еще небе звезды, что становились все ярче, отчетливее и крупнее, как вдруг и само небо совсем потемнело и растворилось, хотя на улицах, казалось, стоял еще день, праздник, встреча долгожданных гостей, и неутомимые маленькие затейники водили длинные хороводы, наполняя собою весь город вместе со светом, что никогда не угаснет, не померкнет и не станет холоднее, но будет согревать и утешать, прокладывая путь в темноте. Как делал он это и теперь, заманив путников в одну из случайных дверей, приглашавших внутрь своим уютным крыльцом и узкой винтовой лестницей, обнаружившейся следом за ним, но главное – совершенно отчетливым эхо, гулявшим где-то наверху, хотя никто вроде бы и не говорил и не становился тем самым причиной этого невероятного (по крайней мере, по законам Внешнего и известного путешественнику мира) явления.

Ощутив в себе какую-то неодолимую и неугомонную детскую настойчивость, с которой ему захотелось вдруг исследовать каждую комнату, каждый уголок, каждую тайну этого совсем еще не известного, но обещавшего большое и веселое приключение дома, он с легкостью и восторгом бросился вверх по лестнице. Аделаида и Аксель, смеясь и спотыкаясь, изо всех сил старались догнать Ивора, оторвавшегося от них уже на несколько все увеличивавшихся и изменявшихся то и дело пролетов, но даже и ему невозможно было угнаться за крошечными золотыми существами, факелом разрезавшими темноту и устремлявшимися все выше и выше с каким-то уморительнейшим и оглушительным визгом.

– Они же весь дом перебудят! – весело закричал путешественник, напрочь забыв о том, что никого во всем городе нет, и еще быстрее взлетая по ступеням. Вне всякой логики винтовая лестница по-прежнему сужалась и расширялась, но самое ужасное (или самое смешное, как показалось это в то же мгновение Ивору) – она вовсе и не думала когда-нибудь заканчиваться. Он начинал уже опасаться, что так и не достигнет самого верха, как вдруг совершенно неожиданно оказался в каком-то коридоре, чрезвычайно вытянутом и таком же, на первый взгляд, бесконечном, пока предприимчивые и золотые проводники его не поплюхались дружно в подсвечники, осветив помещение это во всю его колоссальную длину и разукрасив всевозможными оттенками.

Вдоль правой стены коридора выстроились ряды доспехов с забралами и копьями (и даже на лошадях), причем от каждого из них уходила вверх длинная и тонкая ветвь, на конце которой в обрамлении цветов и листвы красовался герб, имя и изображение фамильного замка. Оттуда, – так же вверх и во все стороны, – расходились и другие ветви, приводившие к другим гербам и другим замкам с именами их родовитых владельцев. В некоторых местах они переплетались до того тесно и густо, что невозможно было разобрать ни слова, да и непросто было бы сделать это при таком освещении, тем более что вся противоположная, левая половина коридора состояла из чрезвычайно искусно вырезанных, но совершенно непроницаемых почему-то окон, не отражавших и не преломлявших никакого света, так что и самого себя в них, даже и при всем желании, увидеть представлялось нереальным.

Но путешественник и не пытался ничего толком разглядеть, продолжая лишь мчаться за не знавшими устали и покоя золотинками, будто бы специально позволявшими догонять себя перед очередным внезапным рывком, оставлявшим преследователя позади. Оба спутника Ивора находились уже тоже в коридоре, но он не ждал их и лишь призывно и громко кричал, весело размахивая руками и рекомендуя прибавить шагу. В таком порядке они миновали еще несколько залов и этажей (оказывавшихся то ниже, то выше предыдущих) и едва успевали насладиться всей красотой и богатством, промелькивавшими то и дело перед глазами, словно в стремительном птичьем полете. Сохранялись лишь общие очертания стен и картин, поразительно высоких или низких потолков, бесчисленных зеркал и кроватей, столов и кресел, статуй, статуэток и фигурок, расставленных то в необычайно строгом и хорошо продуманном порядке, то наваленных кучами в углах, на стульях и даже прямо на дороге, хотя никто из троицы об них не спотыкался и только не мог понять и до конца осознать, зачем все так нелепо и странно устроено.

– Сюда, сюда! – раздался где-то впереди голос Акселя, и Ивор поразился, как это мальчик сумел обогнать его, будучи далеко позади еще вроде бы несколько секунд назад. Но путешественник забыл об этом, стоило лишь только оказаться ему в соседней комнате, откуда и раздавался восторженный призыв и где он резко остановился на пороге, так как в глаза ему ударил ослепительный и чуть не сбивший его с ног свет. То было нечто вроде огромного зала для королевских приемов, где устраивались также и танцы, проводились пиры и прочие масштабные увеселения. Освещенный золотом и многочисленными огнями он не только сиял так, что глаза и по-прежнему не могли долго привыкнуть, но звучал и переливался музыкой, исходившей то ли от невидимых музыкантов, то ли от стеклянных потолков и стен, вдоль которых по залу гуляла мелодия, не напоминавшая ничего из того, что Ивор слышал на королевских приемах в землях людей, да и где-либо в мире еще. Настроение ее лучше всего выражал Аксель, забравшийся на исполинскую кровать, помещенную кем-то в точности посередине зала, и взлетавший высоко в воздух снова и снова так, будто перина пружинила идеально.

Не понимая, как такое титаническое помещение могло поместиться в таком небольшом как будто бы здании (он хорошо запомнил его с фасада, прежде чем начать забираться по лестнице), Ивор тут же захохотал, вспомнив не только саму лестницу, но и количество оставленных ими позади комнат, помещений и залов. Ни секунды не раздумывая, он запрыгнул на кровать рядом, повторяя движения мальчугана, а совсем скоро в зале оказалась и Аделаида, тут же подхваченная руками путешественника и закружившаяся в танце-прыжке на мягчайшей на свете перине. Наконец Ивор увлек ее обратно на пол, а затем и в следующий зал, где они продолжали вальсировать уже под новую мелодию, начинавшую подыгрывать и соответствовать движениям и как бы сочинявшуюся тем самым на ходу.

– Тут еще и подземелье есть!

Голос мальчика снова звучал откуда-то спереди, и оба танцора обнаружили его стоявшим возле лестницы, освещенной снизу доверху факелами. Исследование чудесного замка продолжалось, и всем комнатам, переходам и лестницам по-прежнему не было конца. Ивор начинал уже даже жалеть, что слишком быстро проходит и забывает их, порываясь вернуться и рассмотреть получше понравившийся ему погреб с соленьями, но проводница тянула его за рукав и, подмигивая, толкала все дальше и дальше вглубь коридоров и залов, не напоминавших уже более подземелья, из-за чего он даже огорчился, решив, что вернуться к тому месту с гигантской кроватью вряд ли теперь получится, в то время как ночь, наверное, давно наступила, а, значит, пора бы задуматься и о том, где бы расположиться и укладываться окончательно спать. Впрочем, повисший в его сознании вопрос тут же, как по волшебству, разрешился: следующая же дверь, которую распахнула Аделаида, привела их в желаемый зал.

Однако он был уже куда меньше по размеру, включая и упомянутую кровать, да и сама комната куда больше напоминала теперь спальню, с приглушенным освещением и бордовыми бархатными портьерами, создававшими, несмотря на свои размер и роскошь, ощущение тепла и почти домашнего вечернего уюта. Ощущение это окутало путешественника сразу же, как только он переступил порог, – и вот, сделав всего несколько шагов по комнате, он лежал уже в мягкой постели. Распрощавшись с ним, мальчик и молодая женщина побежали, перекликаясь, дальше, так же ища себе приюта на ночь и не желая беспокоить товарища.
 
К великому своему удивлению, Ивор заснул практически мгновенно, хотя нисколько не сомневался, что после такого долгого и веселого приключения ни на секунду не сомкнет глаз. И снова, как и в прошлый раз, когда он слушал рассказ сэра Мюллича, путешественник не мог толком понять, когда же начался сон (если это был сон) и когда именно он закончился, тем более что и произошло все это до того непривычно и неестественно скоро, как будто бы Ивор не ложился вчера спать и вовсе. Он помнил только какого-то пса, – как и все здесь, неправдоподобно и смехотворно огромного, – окружившего вместе с подсвечниками-золотинками его кровать и предлагавшего ему на выбор разные блюда, к которым путешественник старательно тянулся, но все они все время куда-то исчезали, затем снова появлялись и снова пропадали, так что и немалый аппетит его оставался в итоге неудовлетворенным.