Легенда о Спрятанном королевстве. Часть 3

И действительно: проснувшись поутру в той же самой кровати (факт этот уже несказанно обрадовал его), Ивор вспомнил, что он не ел и не пил ничего с того самого момента, как отведал угощения медведя. Но никого и ничего подходящего в комнате для этого не было, и путешественник с наслаждением откинулся на мягкие и, разумеется, огромные донельзя подушки. Он собирался понежиться на них, пожалуй, еще часок, а может быть, даже и другой, если никто так и не появится и не станет его беспокоить, однако желанию Ивора не дано было осуществиться и на минуту. У подножия кровати, неизвестно откуда взявшийся, обнаружился очень симпатичный и лохматый пес, поставивший уже передние лапы свои на мягкую перину, отчего Ивор даже немного вздрогнул, причем в смысле самом буквальном, ибо почувствовал, что слегка подпрыгнул и что положение его на этой кровати более чем совсем не надежно. Это был тот самый пес из его сна, – действительно, невероятно крупный и напоминавший, скорее, еще одного небольшого медведя, который без труда сгребет тебя в охапку прежде, чем ты попробуешь от него улизнуть.

Не успев еще даже опомниться, путешественник снова почувствовал, как подлетает с перины в воздух. Вот только на этот раз – очень и очень высоко, так как четверолапый здоровяк, одобрительно и громогласно гавкнув, обрушился на нее всей массой. Проделав подобный фокус дважды, пес подпрыгнул еще раз, и растерявшийся совершенно гость с ужасом осознал, что пола под ним больше не существует. Вернее, низ этой расширившейся значительно комнаты располагался теперь где-то далеко, поскольку, пролетев почти три этажа, Ивор все еще не думал куда-нибудь приземляться, – и вдруг с облегчением и веселым испугом ощутил под собою мягкое кресло, оказавшееся стоящим перед широким обеденным столом. Впрочем, ничего съедобного на нем, к сожалению, не было, и путешественник снова с некоторой грустью и разочарованным вздохом вспомнил о недавнем сне. Но уже через несколько мгновений прямо с потолка, а, скорее, – сквозь него – на стол перед ним упала тарелка, затем еще одна, и еще, а за нею хлеб, и кубки, и фрукты, и масса иных знакомых ему вкусностей. Предметы и припасы продолжали падать один за другим со страшным грохотом и звоном, притом что ни кувшины, ни тарелки не разбивались и сервировалось все само собой.

В процессе этих необычных приготовлений к завтраку в комнату, на просторной подушке из золотинок, влетела, слегка вскрикнув, леди Аделаида, приземлившаяся напротив Ивора в кресло, соткавшееся тут же из малышей. Вскоре перед ними появилось все необходимое, включая огромное блюдо с апельсинами, оказавшееся точно посередине. Последним, – прямиком на апельсины, – грохнулся тот самый пес, проломивший бы, конечно же, не только блюдо, но и весь этот роскошный стол. Однако немыслимая парящая легкость, с которой тот достиг своего места, лишь немного оттолкнувшись лапами от фруктов, позволила остаться всему на своих местах и в том же безукоризненном и строгом порядке, так что не пошевельнулся ни единый кубок и не упала ни единая тарелка, а все апельсины остались целы и невредимы, не изменив даже положения на блюде. Коротко переглянувшись и кивнув друг другу, Аделаида и Ивор приступили к завтраку, ожидая продолжения застольного веселья, и в этом они не ошиблись.
 
Сидевший поначалу спокойно, лохматый распорядитель пира привскочил внезапно на стуле, вытянул вперед морду и отрывисто на кого-то гавкнул. Расположившиеся в тарелках золотинки, начавшие уже приближаться к пище, застыли все разом на месте и с опаской взглянули на пса. Никакого продолжения, однако, не последовало, и успокоившиеся было малыши стали набирать в свои тарелки ягоды и наливать себе в кубки вино, как вдруг здоровяк снова басисто рявкнул, так что один из кувшинов мгновенно опрокинулся и жидкость потекла по столу. Сделав еще несколько сигналов малышам, тот уселся выжидающе на стуле и начал пристально за ними наблюдать. Словно трудолюбивые и выносливые муравьи, золотинки подхватывали апельсины, яблоки и виноград, передавая их по цепочке к тому месту, где находился их грозный хозяин. Получив очередной фрукт, пес подбрасывал его в воздух, после чего, вставая на задние лапы, съедал его иногда сразу, а иногда – проделывая некий ритуал. А именно – ловя его очень ловко носом, перекидывая затем на лоб и даже на ухо, делая после этого сальто и проглатывая улетавший к потолку фрукт, либо поддевая его мастерски лапой – с тем же самым итогом. Апельсины он заглатывал прямо с кожурой и не мог, казалось, насытиться нисколько.

Расшалившиеся окончательно малыши стали сбрасывать на пол посуду, которая все-таки билась, но лохматый распорядитель сердито и громогласно лаял, – и осколки тут же поднимались, собираясь проказниками в новенькие вазы, тарелки и блюда, причем не всегда те же самые, какие были на столе изначально. Наконец, решив, по-видимому, поразить обоих гостей, золотинки образовали из себя гигантский торт, выглядевший точь-в-точь как город, если смотреть на него с вершины холма, в ответ на что Аделаида тут же захлопала в ладоши. Однако сидевший во главе стола пес явно был не впечатлен и, сделав глубокий и протяжный вдох, оглушительно и мощно чихнул. Обескураженных и гордившихся собою малышей сдуло и разбросало по комнате, но они быстро объединились и собрались снова, превратившись в изящную кошку. Лохматый распорядитель зарычал грозно и недовольно, после чего, опрокинув несколько стульев, попавшихся ему некстати под ноги, бросился догонять противницу, мигом юркнувшую в коридор.
 
Все это время и Аделаида, и Ивор заливались безудержным смехом. Было в этом что-то настолько чистое, здоровое и молодое, что гость не испытывал ни малейшего смущения, видя лишь самую непринужденную и абсолютную естественность, даже необходимость такого поведения, каким оно не представлялось ему никогда прежде, хотя посмеяться он очень любил. То была словно музыка, словно мощный и кристально ясный поток души, в котором путешественник стремился до самых глубин излиться, выразиться, поделиться ощущением мгновения, надрываясь и захлебываясь от непостижимого детского счастья и головокружительного восторга, что можно вот так вот запросто, пронзительно и свободно хохотать во все свое всесильнейшее горло, и это не будет казаться ни постыдным, ни грубым, ни неуместным, а даже ровно и с точностью до наоборот.
 
Вместе с воздухом, который он вдыхал каждый раз своею полнящейся и трепетавшей грудью, Ивор вдыхал будто и весь окружавший его одновременно мир, все те ощущения, воспоминания и мысли, все те места, и образы, и картины, все те разговоры, знакомства и встречи, все то невыразимо светлое, прекрасное и доброе, что уже было, и есть, – и только еще когда-нибудь будет, – за что он так же разом пытался благодарить, продолжая смеяться и чувствуя, что не может остановиться, не может насытиться и выразить всего до конца. Он не сомневался, он знал, что и Аделаида испытывала в этот момент то же самое, совершенно и целиком разделяя, одобряя и вторя ему в этом без меры упоительном и до упаду уморительном диалоге без слов, не требующем никаких объяснений.
               
С наслаждением позавтракав и оказавшись опять в городе (ближайшая же лестница вывела их из причудливого жилья наружу), путешественник тут же отметил изменения, произошедшие повсюду на улицах. Большинство флагов, гирлянд и щитов исчезло. В воздухе пахло черемухой, морем и сеном, и было необычайно и по-утреннему свежо. Но главное – ощущалось какое-то оживление, на первый взгляд почти и незаметное, но подтвердившееся вскоре фигурами трех мальчишек, выбежавших из своих домов. Все они направлялись в сторону золотистого шпиля, снова манившего и отчетливо вырисовывавшегося между высоких крыш нескольких домов неподалеку.

– Аксель, наверное, убежал вместе с ними?

– Скорее всего. Утром я так и не смогла найти его.

Чувство небывалой ясности и свежести не только утра, но и его собственного пробудившегося сознания заставило Ивора чуть ли не впервые ощутить подлинность и реальность всего происходящего, представлявшегося прежде, если и не сном, то совершенно немыслимым, хотя и забавным, пожалуй, безумием. Безумием, например, казалось все то, что он вытворял вчера, носясь как пятилетний ребенок по чужому замку, вопя и переворачивая там все вверх дном, да еще и втянув в это оказавшую ему гостеприимство даму. Увидев снова, насколько она изящна, величественна и спокойна, путешественник почувствовал себя даже неловко, но тут же и сам устыдился такого ощущения и признался во всем Аделаиде. Упомянув о возможной «неуместности» своего поведения, он встретился с ее ласковой и лукавой улыбкой.

– Об этом бы я не стала беспокоиться совсем. Думаю, что такое поведение оказывается порой «уместнее» приличествующих чинности и серьезности даже и в знакомом тебе Внешнем мире, не правда ли? Тем более, что настоящая серьезность предполагает и подлинную легкомысленность. И даже этого состояния нужно уметь и учиться достигать. Хотя лично у тебя, как мне кажется, с этим проблем не возникает.

Леди Аделаида произнесла все это рассудительно и легко одновременно. Ивор, усмехнувшись, кивнул.

– Возможно, что я, и правда, – ребенок, который любит развлекаться именно таким вот образом. Подозреваю, что и Зверюшка избрал подобное времяпровождение для подобного гостя отнюдь не случайно, но все очень тщательно и быстро продумав.

– В этом я абсолютно убеждена. Наш озорник и затейник читает в душе каждого, как в открытой книге. А потому и свою истинную натуру от него, как ни пытайся, скрыть не получится.

– В таком случае, я полностью разоблачен!

– И это замечательно! – засмеялась его проводница. – Ведь я говорила, что здесь мы обращаемся друг к другу прямо и ничего ни от кого не утаиваем. Постепенно ты к этому привыкнешь, хотя и уже добился немалых успехов. Сложнее всего будет со временем. 

– О да. У меня такое ощущение, что пролетает оно со страшной скоростью.

– Это нормально, поскольку и внутри себя ты проживаешь его слишком быстро. Здесь много нового и удивительного для тебя, и ты стремительно наслаждаешься этим. Но скоро ты успокоишься и поймешь, и тебе, как и нам, не захочется никуда торопиться. Хотя и я почувствовала тот ритм, который ты привнес в привычное наше существование, а потому и вчерашний вечер, и вчерашняя ночь прошли для меня быстрее обычного.

Ивор немного смутился, но продолжал прямо смотреть на Аделаиду.

– Боюсь, что мое появление в Спрятанном королевстве рискует вызвать и другие нежданные изменения.

– Вполне может быть. Но любым изменениям мы всегда рады, помни об этом.

Они оба улыбнулись.

– Я хотел сказать только, что не желал бы нарушать гармонии, которая очевидно здесь существует и в которую я не очень-то, по-моему, вписываюсь.

Проводница Ивора отрицательно покачала головой.

– Не спеши судить об этом. Кроме того, я сама пригласила тебя посмотреть на город, как пригласила и на праздник, который ожидает нас совсем не так уж далеко. Обещаю, что доберемся мы туда раньше, чем закончится этот день, и даже поспеем на следующую трапезу.

– Не хочу показаться приземленным, но новость эта заметно ободряет дух.

– Уверена, что Силанна хорошо понимает тебя. Идем же!

Аделаида, как некогда и Аксель, взяла его за руку и повела за собою вперед. Они шли так некоторое время через город, представлявшийся уже знакомым и почти что родным ему. Теплая и мягкая рука молодой женщины, так крепко и легко удерживавшая его собственную, пробудила в путешественнике одно очень далекое и позабытое, казалось, воспоминание. В какой-то деревне, летом, погожим и тихим утром, он несся вниз по холму с толпой ребятишек, спешивших искупаться в озере. Одна девочка, – совсем маленькая, едва достававшая Ивору до локтя, – ухватилась своей ладошкой за его ладонь, чтобы бежать вместе и постараться при этом не упасть, – и это было так же просто, радостно и доверчиво, как держаться за руку Аделаиды.
 
Он именно не шел, а держался, словно та была его старшей сестрой или матерью, увлекавшей гостя к какому-то новому и невиданному приключению, в которое он не смог бы отправиться в одиночку. Этот жест, – одна ладонь, вложенная в другую, – означавший бы во Внешнем мире совершенно иное (и значительно большее), воспринимался здесь как что-то самое естественное, необязательное и невинное, словно такая же детская игра, в которой один, более опытный, ведет, другой же покорно и полностью ему подчиняется, с любопытством следуя за проводником. Ему еще только предстояло узнать правила и особенности этой игры и того мира, в котором он неведомо как оказался, теперь же нужно было идти и внимательно наблюдать, ничего по возможности не упуская.

Ивор шел, и все представлялось ему внешне простым, ошеломляюще ясным, лежащим как будто бы на ладони. Такой была и дорога, что извивалась вначале по улицам, а затем вывела их из задних ворот, такими были и двери, и окна, и сверкавшие на солнце крыши, насаженные повсюду деревца и окаймлявшие их деревянные ограды, небольшие полураскрытые воротца, что вели в чей-то сад, где журчал так ловко спрятавшийся за яблоней фонтанчик, и все узкие проемы между зданиями, приглашавшие прогуляться и узнать, что же там впереди и дальше, за несуществующим еще в реальности поворотом. Каждый такой угол, каждая форма и расположение, каждая случайная деталь, – все было одновременно распахнуто и заколочено для несовершенного еще явно сознания, не способного пробиться и увидеть все целиком и сразу, чтобы постигнуть последнюю и решающую тайну всеобъемлющей и неуловимой Жизни, неизменно остававшуюся за гранью. 

Это чувство путешественник не раз испытывал и там, в мире Внешнем, во многих отношениях привычном и хорошо им как будто бы изученном. Но то ли особенно чистый и прозрачный воздух, то ли совсем не обычная и волшебная тишина, то ли собственное его сердце, изменившееся в тот момент, когда граница Спрятанного королевства была незаметно, но ощутимо пройдена, заставляли воспринимать все похожее здесь совершенно иначе, куда более чутко, осмысленно и глубоко. Словно радостный и трубный призыв мира и всего сотворенного впервые зазвучал по-настоящему и не перестанет звучать до тех пор, пока ты не расслышишь, пока не различишь за ним единую мелодию, единую гармонию, единый вечный и прекрасный покой. И покой этот должен пониматься как итог. Вот ты смотришь на траву и любуешься ею, но она постоянно меняется и растет, так что и травы как таковой, травы окончательной для тебя еще (да и вообще) не существует. Здесь же рост ее и развитие как бы раз и навсегда случились, а потому и воспринимаешь ты ее всю как она есть и сразу, – воспринимаешь траву как траву. При этом согласно закону, положенному, кажется, в самом основании Спрятанного королевства, все в нем (или почти все) принимает новые формы, расположение и порядок. Таким образом, получается нечто вроде бесконечного разнообразия того, что само по себе, внутри себя неизменно и окончательно здесь завершено.
 
Примерно так рассуждал по дороге Ивор, начавший приходить и к мысли, что рассуждения эти явно путаются и звучат довольно абсурдно, притом что как будто бы и разумны, и иначе звучать и не могут. За всеми этими размышлениями он и не заметил, как они подошли к роще, представшей перед ним во всей своей девственной и зеленеющей прохладе, но в ответ на вопрошающий взгляд, брошенный путешественником, проводница его покачала головой.

– Это еще не Ближний Лес, к которому мы направляемся. Но место это особенно тем, что Зверюшка его никогда не трогает. Так же, как и Вечный фонтан, и ту скульптуру с алтарем и Пятерыми, которую я тебе показывала.
 
Не решаясь почему-то спрашивать, в чем же состоит причина такого отношения, гость последовал за Аделаидой дальше, по прямой и отчетливой тропе. Однако вскоре слева от нее он заметил еще одну, ведущую к какому-то уголку, сокрытому намеренно от глаз, но позволявшему разглядеть, пускай и издалека, что именно там происходит. Перед чрезвычайно обширным и могучим дубом сидел, приняв позу медитации, человек, как показалось сначала Ивору, но, разглядев тут же и чешуйки, переливавшиеся на шее сидевшего, он признал в этом существе нага. Тот был абсолютно неподвижен, правая же рука его касалась старого дерева, сохранявшего такой же покой и полную погруженность в созерцание, чуждые всему постороннему. Казалось, что даже листва на нем шевелится не в такт налетающему ветру, но по какому-то своему, внутреннему и особенному закону.

Все это промелькнуло в сознании путешественника буквально за секунду, пока он проходил мимо, не желая нарушать гармонии и расспрашивать свою проводницу, не остановившуюся, чтобы обратить на это внимание Ивора, и продолжавшую по-прежнему путь. Роща эта оказалась совсем небольшой, и уже через минуту гостю открылась широкая (хотя и не такая, как до этого перед городом) равнина, заканчивавшаяся, по-видимому, тем самым лесом, о котором говорила ему недавно Аделаида. Прямо перед ними находился неглубокий, но протяженный овраг, на дне которого Ивор обнаружил единорога и волка, а также большого кабана и двух леопардов, игравших в догонялки вместе с юношами и девушками с цветочными венками на головах. Несмотря на то, что возможности участвовавших оказывались здесь далеко не равными, более прыткие охотно подыгрывали менее подвижным, и всем было весело одинаково.

Чуть поодаль от них несколько совсем маленьких гномов, эльфов и мальчишек забирались и с хохочущим визгом скатывались по склону оврага, врезаясь в мягкий и упругий бок отдыхавшего и вздрагивавшего льва, явно утомившегося от подобных забав. Ничуть не смущавшиеся этим и не устававшие дети залезали к нему на загривок и на спину, повисали на хвосте и даже тянули за ухо, надеясь его расшевелить. Лев иногда недовольно встряхивался, но не сопротивлялся и не рычал, ловя и шлепая лапами проказников, пытавшихся мимо него пробежать. В самом углу оврага, завалившись на спину, лежал знакомый Ивору медведь. Прямо на его брюхе устроились огромная зеленая змея и свернувшийся в кольце ее тела маленький серый кролик, слегка поводивший ухом каждый раз, как откуда-то налетал ветер. Все трое мирно и безмятежно спали, не обращая никакого внимания на царившее рядом веселье.

Миновав овраг, Аделаида и ее спутник оказались в объятиях Праздника. Шатры и толпы, звуки флейт и птиц, крики и ржание, топот и смех – во все это путешественник с жадностью и с наслаждением углублялся, обнаруживая вокруг себя массу новых и удивительных лиц, каждое из которых подолгу приковывало его взгляд. Были здесь и люди – богато одетые и бородатые, моложавые и светловолосые, каждый со своим гербом, кольчугой и плащом, казавшимися смутно знакомыми, но при этом неповторимыми и напоминавшими вчерашний геральдический зал с его ветвистой и запутанной родословной. Были и эльфы – высокие и стройные, улыбчивые и серьезные, хранившие в своих ликах свет и тайны заповедных лесов, о которых знали лишь избранные да редкие друзья великого народа, преимущественно среди мудрецов. Были гномы – на первый взгляд суровые и хмурые, все как один крепкие, плечистые и надежные, те, чьи врожденные выносливость и невосприимчивость к невзгодам заставляли испытывать к ним одно лишь уважение и ставить в пример идеальных бойцов и непобедимых защитников, не сдающихся ни при каких условиях.

Однако то был след воздействия Внешнего мира, знавшего куда больше войн и бедствий, нежели процветания, радости и покоя, – а потому уже через несколько мгновений, в тех же самых лицах, Ивор начинал видеть и вдумчивость, и добродушие, и задор, свойственные искусным мастерам и трудолюбивым работникам, творящим лишь во имя созидания и красоты, которая не будет уничтожена и которой они будут горды. Были здесь и наги – самые мудрые, сдержанные и изящные, ни на кого не похожие, но составлявшие основу гармонии. Были все, о ком путешественник когда-либо знал, или встречал, или случайно в своей жизни видел, но были и такие, о ком слагались лишь легенды да слухи, считавшиеся в его мире сильно преувеличенными, но здесь обретавшие плоть.

Сколько он ни приглядывался, Ивор не встречал нигде лиц усталых и омраченных, сердитых или гневных, как не видел он и лиц пожилых и испещренных морщинами, либо убеленных благородными сединами. Тут не было никого старше тридцати или тридцати с небольшим лет, притом что было множество молодых, юных и свежих, словно только что или вчера родившихся. Кроме того, еще одно какое-то смутное и ускользавшее отличие бросалось в глаза путешественнику, пытавшемуся осознать, что же именно здесь выглядит непривычным, – и вдруг он понял и, оглядываясь по сторонам, подтвердил свою догадку мгновенно. На поясах, за плечами или где-либо еще у собравшихся не было никаких ножен.
         
Все оживленно приветствовали Ивора кивками головы, вежливыми словами и даже отдельными вопросами, ничуть не удивляясь как будто бы при виде чужака, хотя и проявляя к нему очевидный интерес. Гость слышал со всех сторон имена и названия родов, ровно ни о чем ему, увы, не говоривших.

– Лорд Хаарт, – раздался позади Ивора звучный голос, и, обернувшись, тот поклонился в ответ на поклон. Представившийся ему человек был высок ростом и как-то особенно красив всем своим одеянием и светлым лицом, имевшим на себе, как сказали бы это в землях Снаружи, печать богатства и древней высокой знатности, но показавшимся путешественнику не только выразительным и благородным, но и абсолютно открытым и без малейшего признака гордости. Видя, что они познакомились, леди Аделаида благосклонно кивнула лорду Хаарту и обещала вернуться позднее, поскольку ее звали с другого конца поляны и давно уже, кажется, ожидали. Ивор хотел было пожалеть об этом, но новый собеседник его говорил необычайно охотно, очень увлекательно и в равной степени просто, притом что был и явно проницателен и чрезвычайно умен, а потому и располагал к себе сразу и совершенно. Никакого привидевшегося ему вначале высокомерия или пресловутой «родовитости» путешественник больше не замечал, ощущая лишь неподдельный к себе интерес и желание познакомиться поближе. Однако беседу их вскоре прервали, так как нужно было следовать традиции и принимать участие в какой-то игре, и лорд Хаарт радушно откланялся, точно так же пообещав своему новому знакомому вернуться к нему немного позже.

Постепенно к гостю стали подходить и другие, в особенности – эльфы, угадавшие в нем (по зеленому плащу) одного из друзей их «дальних» собратьев, что путешественник немедленно же и с готовностью всем подтвердил, начав тут же и соответствующий обстоятельствам рассказ. Слушали его даже и гномы, признававшие настоящими сказителями только собственных своих горных сородичей, но отдавшие, тем не менее, должное мастерству «этого очень красноречивого, без сомнения, человека», а уж тем более – прибывшего «Оттуда». Кроме того, выяснилось, что Ивор бывал гостем и в полусказочном и недоступном посторонним Гримхейме, о чем гномы наперебой просили рассказывать его как можно подробнее, живописуя во всех красках подгорные королевства и знаменитые исполинские чертоги, что путешественник с радостью и делал, в то время как эльфы, улыбаясь, переглядывались и все что-то шептали друг другу по очереди.

Наконец все снова разошлись, так как их тоже куда-то позвали, и возле гостя остался только один единственный гном, поглядывавший на Ивора с особенным любопытством, да и сам, надо сказать, выглядевший необычно. Черные с проседью волосы (цвет этот можно было бы назвать «скалистым») в совокупности с умным и немного хитрым выражением узкого, кверху вытянутого лица производили странное впечатление настороженной доверчивости к тому, от кого было совершенно и не понятно даже, чего ожидать, но кто, наверняка, поразил бы своей мудростью или неординарными способностями, стоило бы только доверие это в реальности проявить, предоставив тому возможность действовать. Однако до тех пор сам он оставался словно в ожидании, наблюдая и тщательно оценивая своего собеседника, равно как и внушительная белая сова, пристроившаяся на зеленом сукне плаща (как и положено, на правом плече) и таращившаяся на путешественника так, что становилось как-то разом и весело, и жутковато в предчувствии, что птица эта сейчас возьмет, да и заговорит, – но та, разумеется, молчала.
 
– А ты, и впрямь, неплохой рассказчик, – вкрадчиво произнес гном, как бы узаконивая этим мнение своих разошедшихся только что собратьев. Сова его расправила крылья и вытянула голову, но тут же втянула обратно.

– Благодарю. Я и сам бы послушал с интересом многие истории, – если, конечно, услышать их мне будет позволено.

– Своих историй у нас немного, так как и истории здесь как таковой не существует. А, кроме того, они показались бы тебе нисколько не захватывающими и лишенными всяческой интриги, слишком очевидными и на поверхности бессодержательными, – а потому и не заслуживающими того, чтобы поведать их жадному до приключений слушателю, привыкшему к совершенно иному. Это все равно, что рассказывать о том, как растет трава, или опадают листья, или кошка лакает молоко.

Удивившись сходству их примеров, касающихся роста травы, Ивор постарался передать гному свои размышления, захватившие его в тот момент, когда он шел за Аделаидой по городу и внимательно рассматривал окрестности. Тот одобрительно и понимающе кивал, запуская руки в свою густую и развевавшуюся на ветру бороду, слушая его явно очень внимательно, хоть и поглядывая иногда в сторону.

– Да, ты начинаешь уже кое-что понимать, пускай даже это – лишь малая часть всего. Кстати, имя мое – Эрлинг, а ее – Тролинга.

– Рад знакомству, Эрлинг, рад знакомству, Тролинга. Мое имя – Ивор.

– Это нам с Тролингой известно. Один большой и лохматый пес, пробегавший тут незадолго до твоего прихода, разнес эту новость буквально за несколько минут. Именно поэтому никто и не был удивлен твоим появлением, Ивор, по крайней мере, – совсем уж откровенно.   

– Ты буквально прочел мои мысли, Эрлинг.

– Вопрос твой, Ивор, вполне в этом случае естественен.

Сова снова расправила крылья и зашагала у гнома на плече.

– Тролинге ты явно нравишься, Ивор. А тотемные совы, кроме своего хозяина, никого по обыкновению не любят.

– Животные, и правда, всегда расположены ко мне, Эрлинг. Возможно, потому, что и я всегда расположен к ним. Могу я погладить Тролингу?

– Я бы тебе этого не советовал.

Несмотря на предостережение гнома, гость медленно вытянул руку и коснулся совиного крыла. Та закрыла глаза, снова открыла их и закачала как-то странно головой.

– Ты был прав, Ивор, – животные, действительно, любят тебя.

Как бы в подтверждение этому заявлению над головами их промчалось несколько грифонов, оседланных всадниками, празднично разодетыми и так же, несомненно, участвовавшими в каком-то всеобщем веселье. Следуя за ними взглядом, гость догадался, что наездники соревнуются, поворачивая у Ближнего Леса и делая очередной круг. Указав на катапульту, обнаружившуюся в центре равнины, Эрлинг начал объяснять путешественнику правила, о чем тот и сам уже хотел попросить. Чем дальше Ивор слушал, тем все больше поражался, до чего же они сложны (хотя и чрезвычайно увлекательны), притом что осуществлявшиеся параллельно бега единорогов и нечто под названием «каппа-дроги» (земля, и правда, местами содрогалась от их увесистых молотобойных прыжков) так же имели отношение к игре, поскольку результаты здесь были общими и более того – становились началом другой, о которой собеседник его так же подробно рассказал, собираясь перейти уже наконец и к третьей, но тут заиграла торжественная музыка, и оба они начали слушать. То было чествование победителей среди наездников и грифонов, награждавшихся отдельно и за совершенно разные заслуги.

– Скажи, Эрлинг, а леди Аделаида, что встретила и провожала меня до сих пор, – здесь она вроде королевы?

Задав этот вопрос и повернувшись к гному, Ивор обнаружил вдруг, что лицо его странно изменилось, приняв выражение смешливое и даже шутовское, из-за чего Тролинга протяжно заухала и запятилась на плече у хозяина, но тот ее сразу успокоил.

– Видишь ли, Ивор, королей и королев в Спрятанном королевстве никогда не было, и думаю, что не будет и впредь. Даже Мудрых, живших некогда среди нас, мы воспринимали как братьев и сестер, хотя и, несомненно, старших и таковыми навсегда и оставшихся. Однако с тех пор, как они ушли, возникла традиция выбирать Наставника или Наставницу, так же являющихся самыми мудрыми и достойными из нас, что определяет, разумеется, Зверюшка. При выборе очередного кандидата тот на некоторое время превращается в него, произнося короткую речь, и так совершается обряд. И последние сто с небольшим лет именно Аделаида – наша Наставница.

– В чем же заключаются «наставления» ее, Эрлинг?

– Она учит наших детей, Ивор, и дает нам мудрые советы. Несмотря на то, что все мы здесь сокрыты от тени Внешнего мира, не каждый способен рассуждать и понимать вещи достаточно глубоко, поскольку и таланты у детей Асхи всегда очень и очень различны. И, между прочим, – гном внезапно подмигнул и даже слегка приблизился к гостю, – лорд Хаарт, с которым ты успел уже сегодня познакомиться, собирается связать судьбу свою с судьбою леди Аделаиды. На что, думается мне, она даст ему свое согласие, ибо они чрезвычайно друг другу подходят.

Ивор изумленно взглянул на собеседника.

– Но зачем, Эрлинг, ты рассказываешь об этом мне?

Тот неопределенно пожал плечами и покосился на свою сову.

– Тотемные совы, Ивор, да будет тебе известно, способны видеть даже за Гранью, различая судьбы тех, кто связан навечно Там. А что происходит Тут или, скажем, у вас, Снаружи, происходит не всегда так, как должно бы происходить, да и просто происходит не Всегда. Иными словами, между словами этими есть ощутимая разница.

Путешественник хотел было спрашивать и дальше, так как мало что понял из сказанного Эрлингом, но тот зашагал очень быстро вперед и махнул ему, обернувшись, рукой.

– Идем со мной, Ивор. Выпьем с тобой по чаше вина – в честь наездника, а также и грифона. Праздник продолжается, и для мудрых бесед сейчас время не самое подходящее.

Вскоре гном потерялся в толпе, окружившей плотным кольцом один из ближайших шатров, однако, когда гость наконец-то протиснулся, то обнаружил его стоящим с вином. Все пили и приветствовали победителя, находившегося в центре, в то время как отличившийся грифон издавал боевой клич, устроившись на верхушке шатра и чрезвычайно всех этим восхищая. Другие игры так же вскоре закончились, и собравшиеся начали расходиться, устремляясь в сторону Ближнего Леса, куда направились также и путешественник и присоединившийся к нему снова гном.

– Ты прав насчет неуместности мудрых бесед во время праздника, Эрлинг, но все же мне хотелось бы узнать, что именно ты имел в виду, когда говорил сначала про Там, а затем и про Тут, и почему именно мне, постороннему, знать об этом так уж необходимо.

Вновь ставший спокойным и немного хитроватым гном выжидающе взглянул на гостя.

– Замечание твое о неуместности мудрствований, действительно, очень уместно, Ивор, хоть я и не говорил ничего подобного, как не говорил тебе и про Там, и в равной степени – и про Тут.

– Но ведь… Постой-ка, Эрлинг, ведь мы беседовали с тобой о животных, после чего ты объяснял мне правила двух игр, следующих одна за другой, – в этом я не ошибаюсь?

– Все было именно так, Ивор.

– После этого, Эрлинг, ты начал рассказывать мне о Наставниках и о леди Аделаиде, затем перешел к лорду Хаарту и, наконец, к тому, о чем я теперь и спрашиваю.

– Боюсь, что ни о чем из всего вышеперечисленного конкретно я тебе не рассказывал, Ивор. Разве что…

– О да! – засмеялся гость. – Кажется, я понимаю, кто именно меня снова провел.

Эрлинг удовлетворенно кивнул, и они двинулись дальше к опушке. Собиравшиеся там жители Спрятанного королевства вновь начали толпиться вокруг кого-то или чего-то, еще не видного издалека путешественнику, уже догадывавшемуся, однако, что происходит нечто особенное. Голоса постепенно смолкали, и все лишь негромко переговаривались, словно сообщая некую новость, имевшую значение для каждого. Через несколько мгновений группа эльфов отделилась от толпы и приблизилась к находившемуся в центре. Следом за ними подходили и люди, и наги, и гномы, старавшиеся уступить и пропустить друг друга вперед, из-за чего возникали забавные случаи. Ивор услышал даже смех, раздававшийся из самого центра, и, пробравшись немного вперед, увидел наконец ту, что сидела там в скромном одиночестве на широком и низком пне.
 
Это была девушка – совсем, кажется, еще юная и золотоволосая, одетая в ослепительно белые одежды, так же ослепительно и светло улыбавшаяся и приветствовавшая каждого с радостью. Подходившие отвечали ей тем же и задерживались иногда подле, будто старые знакомые, заглянувшие лишь узнать, нормально ли обстоят дела, но поневоле разговорившиеся и вспомнившие былое, так что и нельзя было закончить скоро. Среди них были и Аделаида, поцеловавшая девушку в лоб, и проворный голубоглазый Аксель, не умевший устоять на месте и все кружившийся вокруг сидевшей за рассказом какой-то истории, над которой златовласка тихо, но пронзительно смеялась, так что мальчик остался доволен. Отдали свою дань почтения и лорд Хаарт, и хитроватый Эрлинг, и все остальные присутствовавшие на опушке.

Ивор не понимал, что происходит, и не знал, должен ли он подходить и говорить что-то, но почему-то ясно чувствовал, что это необходимо, и сделал наконец шаг вперед. Девушка смотрела на него так же просто, радостно и спокойно, не выражая, как и прочие, ни удивления, ни смущения, ни тревоги и лишь ожидая, когда он подойдет. Гость присел возле. Некоторое время он молчал, прислушиваясь к тишине и звучанию вечера, после чего взглянул на нее неожиданно пристально и спросил, немного прищурившись:

– А ты, случайно, не Зверюшка?

Смех ее зазвенел, как колокольчик.

– Может быть.

Ивор покачал головой.

– Нет, не думаю. Что-то подсказывает мне, что ты – это именно ты.

– Да, я это я. Я – Лина.

– Я – Ивор.

– Знаю.

– Разумеется.

Они с улыбкой переглянулись.

– Ты похожа на одну девушку, с которой я знаком, – там, во Внешнем мире.

– А кто она? – с детским любопытством поинтересовалась Лина.

– Она – императрица. Самая кроткая, добрая и прекрасная среди всех известных мне женщин.

– Как же ее зовут?

– Элинор.

– Чудесное имя.

– Да.

Они замолчали.

– Скажи, а что здесь происходит, что это за праздник? Почему все собрались на этой опушке и подходят и говорят так, как будто бы… прощаются с тобой?

– Они, действительно, прощаются и провожают меня.   

– Но куда же ты уходишь?

Ивор спросил это с мучительной тревогой.

– Туда. За Дальний Лес. – Лина внимательно и ласково смотрела на него. – Здесь мой путь окончен.

– Окончен, но почему? Почему же так скоро?

Девушка улыбнулась.

– Все мы здесь выглядим по-разному, но внутренне, в душе, мы равны. Равны мы и перед законом Матери.

Он взял ее руку в свою.

– Нет, – произнесла Лина так нежно, что путешественник чуть не заплакал. – Я не боюсь. Не бойся и ты. Если бы ты знал и видел все так, как вижу это я, только радость переполняла бы сердце твое, и ты захотел бы отпустить меня.

– Да, я понимаю… уже почти понимаю. Я верю тебе. И отпускаю.

Девушка кивнула.

– Я очень рада, что мы успели познакомиться.

– Я тоже. Но ведь мы еще встретимся, правда?

– Конечно.

Ивор улыбнулся сквозь слезы и почувствовал, что ему стало легко. Все вокруг разделились на группы и разошлись или расселись на опушке, продолжая негромко переговариваться и указывая иногда на звезды. Гость тоже подолгу смотрел на них и переводил взгляд на Лину, остававшуюся сидеть все там же и погрузившуюся как будто бы в сон, хотя глаза ее были открыты. Она словно разом находилась здесь и отсутствовала, наблюдая одновременно за всеми, притом что в действительности смотрела куда-то вглубь. Так проходили часы и минуты, но в точности этого Ивор не знал, тем более что и сам он начинал порою засыпать, пробуждаясь и оглядываясь, и снова незаметно засыпая. Никто не подходил и не заговаривал с ним, будто бы намеренно оставив одного, и путешественник был рад и благодарен за это, продолжая ожидать, хотя и сам не понимал чего.

В какой-то момент он поднялся на ноги, начав бродить не спеша между костров, повозок и шатров, но не теряя из виду Лины. Встретившись взглядом с Аделаидой, находившейся среди прочих женщин, он коротко кивнул ей, не зная зачем, и она кивнула ему, понимая, в ответ. Выйдя за пределы освещенного пламенем кольца, Ивор хотел было повернуть обратно, но заметил еще один дальний костер, находившийся в стороне от других. Приблизившись, он увидел человека, сидевшего на земле и внимательно смотревшего на огонь. Через некоторое время тот перевел взгляд на небо, затем – на путешественника и, как-то странно улыбнувшись ему, снова вернулся к костру. Ивор улыбнулся в ответ. Выражение глаз этого человека казалось одновременно пустым и тихим и очень в то же время счастливым. По-видимому, это был один из тех поврежденных и помраченных умом, о которых рассказывала гостю Аделаида. Оказавшись волей случая в Спрятанном королевстве, он обрел здесь наконец-то покой, и в том, как наблюдал этот человек за искрами, разлетавшимися во все стороны от костра, сердце радостно угадывало желаемое и больше за него не волновалось. 
   
Вернувшись на свое место, Ивор уже никуда не уходил и смотрел теперь только на девушку. Она все так же оставалась неподвижной, склонив голову чуть набок и вниз, как если бы баюкала маленького ребенка. Путешественник готов был уже снова забыться и погрузиться в сон, но тут вдруг что-то случилось. Тонкий профиль в белых одеждах слегка вспыхнул и засиял в звездном свете, как показалось это вначале Ивору, но то было лишь недолгой и очевидной иллюзией. Тело Лины становилось прозрачным и начинало постепенно исчезать, а затем снова возвращало очертания. Гость немного удивился и хотел даже привстать, но быстро успокоился, вспомнив, где уже видел это мерцание прежде, и продолжал, не отрываясь, наблюдать. С каждой новой «вспышкой» облик девушки возвращался не полностью, и, хотя происходило это очень медленно, она все более явно утрачивала телесность, напоминая этим видение, мираж или призрак, пускай и совершенно никого не пугавший. Ее уже почти нельзя было разглядеть, – и с первыми лучами солнца Лина исчезла окончательно.