Легенда о Спрятанном королевстве. Часть 4

На следующее утро любопытство, мучившее Ивора, было наконец-то удовлетворено. Через Ближний Лес его провели к шпилю, по-прежнему сверкавшему и высившемуся надо всем и принадлежавшему Библиотеке Зехира. Больше, чем что-либо иное в Спрятанном королевстве, она поразила путешественника масштабом и грандиозной простотою замысла, сочетавшегося и с несомненной красотою, но самое главное – доступностью его для наблюдателя. То была гигантская стеклянная полусфера, один сплошной и прозрачный купол, венчавшийся тем самым золотистым шпилем, что заставлял воспринимать все строение в целом как своеобразную широкую корону, покоившуюся на опушке возле следующего – Дальнего и последнего Леса. Неизменная его проводница провела Ивора к дверям и с улыбкой уступила дорогу.
 
Лабиринты стеллажей, закруглявшихся и извивавшихся так, что между ними образовывались пустоты, напоминавшие своим видом комнаты, были то совсем низкими, то необычайно высокими, из-за чего и добраться до любой книги из верхних рядов можно было лишь с помощью энта, услужливо подставлявшего свои ветвистые руки и выступавшего здесь и в качестве библиотекаря. У гостя просто разбегались глаза от желания увидеть всю Библиотеку целиком, остановившись на каждом из ее необозримых участков, изучить основательно корешки книг и имена их неведомых составителей, после чего взять с полки одну, или две, или десяток и жадно всматриваться, вчитываться и вживаться в них. С позволения леди Аделаиды он, и действительно, брал в руки некоторые труды, пролистывая их и восхищаясь не только элегантной ясностью слога и безупречной каллиграфией составителей, но и немыслимым знанием подробностей. Словно авторы всех этих произведений сами были свидетелями тех событий, которые описывали здесь с недостижимой исторической безупречностью, притом что годы, в которые они происходили, и время написания самих этих книг разнились порою на столетия.
 
Да и чего здесь только не было! Ивор лишь мельком просматривал многие заголовки, не заходя дальше первых и последних страниц и с нетерпением переходя к следующим. Находились тут и сборники поэтических состязаний, устраиваемых Вечной Императрицей нагов, и сведения о раскопках подгорных королевств, датировавшихся ранними веками Шантири, особенности поведения альтирийских единорогов во время брачного периода, устройство первых образцов восточной арфы или поверхности дна в особенно глубоких впадинах на юге Нефритового океана, различия между крепостью и рецептами пива в разных уголках мира и в разные эпохи, – наконец, целые истории мест и городов, о которых гость никогда и не слыхал, хотя они играли, как оказывалось, немалую роль в становлении государств и династий Асхана, едва ли знавших столь много о собственном прошлом и едва ли им так интересовавшихся.
 
Попался на глаза Ивору и некий трактат «О белколисах», не имевший никакого автора, зато изобиловавший следами лап, проставленных сбоку некоторых страниц в качестве своеобразной печати, по которой о составителе этого довольно тонкого, хотя и чрезвычайно добросовестного и обстоятельного труда можно было все-таки догадаться. Но самыми интересными и самыми уникальными были книги о Мудрых, о жизни их и беседах, что вели они с жителями Спрятанного королевства и что были слово в слово записаны и изучены, став основанием для новых многочисленных трудов и размышлений все новых и новых исследователей.

– Тем не менее, тайна Первых, как и смысл многих произнесенных ими речей, так и не были до конца поняты и будут открыты, возможно, лишь только в самом конце времен.
 
Так говорила леди Аделаида, Наставница, знавшая и понимавшая больше других, и все же сознававшая свою ограниченность. Этому она учила и детей, что приходили по утрам в Библиотеку, и в течение нескольких следующих дней Ивор присутствовал на ее «уроках». Голосом няни, что рассказывает сказку, не умаляя при этом правдивости рассказываемой истории, Аделаида повествовала о главном – о том, как этот мир был создан. Близнецы-Драконы Асха и Ургаш, зародившись вместе в Изначальной Пустоте, использовали силу существовавшей в ней Магии по-разному. Наслаждаясь безграничными возможностями, которые она дарила, Ургаш мечтал достигнуть абсолютной свободы, лелея при этом замысел творения, ужасный, жестокий и черный.
Однако столь сильные жажда и злоба сидели в нем, что все способности Дракона к самоличному Созданию почти полностью вскоре истощились и были направлены теперь лишь на искажение и порчу Асхана, сотворенного его светлейшей сестрой, что увидела в Магии и форму и смысл, воплотившиеся в грандиозный замысел. Снедаемый завистью и отвращением, Хаос изрыгнул демонов, призванных разрушать все, созданное и создаваемое Порядком, и так началась битва между братом и сестрой, и по сей день Снаружи не прекращающаяся. Эпоха Легенд завершилась некогда победой Асхи, однако мать всех народов ослабела, вынужденная погрузиться в недра Луны, чтобы отдохнуть и восстановить свои иссякшие творческие силы. Любимый ею мир был оставлен на попечение Шестерым, превратившим его в поле новых сражений и противостояний со все новыми приспешниками Ургаша, последствия которых оказались необратимы, а потому и до сих пор сказываются на судьбе и жизни народов, населяющих земли Асхана.

О его истории, его правителях и их взаимоотношениях Наставница также рассказывала слушателям. И в то время, как она говорила, в свободном пространстве обширного уголка Библиотеки разворачивалась огромная карта, вырисовывавшаяся прямо на полу и начинавшая постепенно укрупнять отдельные свои участки и элементы, что вырастали до размеров миниатюрных городов или замков, морей или гор, о которых и шло в этот момент повествование. Кроме того, в полный рост того или иного короля, путешественника или художника вышагивал поблизости и Зверюшка, повторяя тот фокус, что провернул однажды на башне, представившись сэром Мюлличем не подозревавшему ничего путешественнику, и делал это все так же убедительно, серьезно или смешно, так что и все дети, и даже куда более взрослые и бывалые слушатели оказывались в полном восторге.
 
Многие из жителей Спрятанного королевства (даже те, кто был старше Аделаиды), действительно, приходили и слушали ее с таким же искренним и большим интересом, тем более что и рассказываемые истории становились порой уже совершенно не детскими и предназначенными для слуха лишь тех, кто многое в этой жизни понял. Ощущая себя принадлежащим, скорее, к первой категории, Ивор неизменно держался в стороне, стараясь не вмешиваться в разговоры мудрецов, хотя и с чрезвычайной охотой, и с неослабевающим вниманием впитывал все слова их, а также и выражения прекрасных и просветленных Знанием лиц, окружавших его со всех сторон.
 
И все же сведения и истории, собранные в Библиотеке Зехира, не давали путешественнику покоя. Откуда все эти вещи были известны тем, кто жил в совершенно ином и отдельном от Внешнего мире, никогда не покидая пределов его, установленных Завесой Эмилии? Поведя гостя обратно через рощу, отделявшую Ближний Лес от города, проводница его остановилась возле тропы, что вела к могучему старому дубу, и в ответ на заданный им недоуменный вопрос произнесла, указывая на дерево:

– Это – Древо Памяти. Оно уходит своими корнями глубоко в основу мира, – мира нашего и мира твоего. Оно хранит все, что происходило и происходит с каждым из живущих, некоторым же приоткрывает и то будущее, что, может быть, еще произойдет. Прикоснувшись к нему рукой, ты почувствуешь то же, что чувствуешь в редкие моменты счастья и подлинного просветления, когда события и воспоминания всей жизни разом проносятся перед тобой в нестройном и многоголосом хоре, только количество голосов, стремящихся донести тебе каждый свою истину, будет здесь неисчислимо большим. Лишь немногие, самые стойкие из нас, учатся различать и сосредоточенно вслушиваться в эти голоса, принимая на себя их боль, их жизнь и их прошлое и изливая гармонию звучания каждой отдельной ноты и Мелодии в самостоятельную и цельную историю. И тот, кто посвящает себя такому созерцанию, учится ему всю жизнь. Он – Видящий и Слышащий, и больше ничего. Все увиденное и услышанное им он записывает или произносит, после чего возвращается обратно, и так – до конца пути.

– Могу я спросить, откуда появилось, кем было выращено это удивительное Древо?

– Еще в начале времен Древо Памяти было посажено в Спрятанном королевстве все той же леди Эмилией. Говорят, что растет оно и в Асхане, где она также бросила зерно, но известно о том, я полагаю, лишь Мудрым, да тем, кто ими посвящен. Вечная Императрица Брисса учила Видящих и Слышащих постигать и воспринимать, учила «общаться» с Древом. Зехир и Арантир же записывали и собирали истории, и так появилась Библиотека. Многое из того, что содержится в ней, не интересует и, может быть, даже и не будет узнано в Асхане, слишком занятом своими распрями и спорами, за которыми истина теряется или расплывается, становясь достоянием всеобщим. Поэтому именно мы – память всего мира. И, когда настанет день последнего Конца, последнего перехода в мир Новый, мир Старый не умрет и не исчезнет, не растворится в Пустоте целиком. Мы сохраним и пронесем сквозь время все то истинное и лучшее, что было и остается в нем, и что будет живо всегда и Потом.

– Но будет ли все это иметь тогда значение? Да и что вообще потом «будет»?

– Будет все то самое прекрасное и любимое, все самое живое и трогающее, что мы прозреваем уже и теперь, в Спрятанном королевстве, и что умы наисветлейшие и чистые прозревают так же в мире Снаружи. Мы не знаем, как и каким образом оно сохранится и во что преобразится, но мы верим, что оно будет.

– Но почему все же Спрятанное королевство – это не окончание, не итог? Почему должно быть что-то еще, если все здесь, кажется, и так уже имеет свою завершенность?

– Потому что все разнообразие и величие творения Асхи не заключаются только в мире нашем или в мире твоем, но и во многих других, неизвестных пока мирах тоже. Мне кажется, что вся полнота замысла – она как дворец со многими комнатами, по которому водил нас той ночью Зверюшка, раскрывая их одну за другой. А потому и жить в Асхане или жить в Спрятанном королевстве – все равно что жить лишь в одной из бесчисленных и самостоятельных комнат. Такая комната может быть прекрасна и по-своему совершенна, но все-таки и она – лишь часть, а не единое и законченное целое. Видящие и Слышащие говорят, что иногда, в моменты наиболее глубокого восприятия Мелодий, до слуха их доносятся какие-то отзвуки и образы, нечто им напоминающие и в чем-то знакомые, но все-таки совершенно иные и относящиеся к Другому Месту. Словно корни нашего Древа переплетаются с корнями таких же, но растущих в собственных обособленных мирах, удаленных и недоступных для нашего сознания и все-таки связанных с тем, что мы знаем, что видим и что воспринимаем здесь у себя.

– Иными словами, мы, может быть, совсем не так и одиноки, как представляется это многим в Асхане?

Собеседница его ненадолго задумалась.

– Когда я прикасаюсь к Древу, то испытываю порой нечто подобное тому, о чем говорят нам Видящие и Слышащие, но сказать наверняка, что означают все эти мелодии и картины, я не решаюсь, да и просто не имею возможности. Вполне вероятно, что голоса, которые мы слышим, принадлежат кому-то, кого мы знаем, кому-то, кто живет здесь или в землях Снаружи. Но мир этот – одновременно и наш собственный, и совсем на него не похожий. Поскольку все или нечто сложилось в нем по-другому, привело к иному развитию и иным обстоятельствам, и параллельным и пересекающимся с нашими. А, может быть, все прозреваемые нами миры и жизни еще не осуществились, и все эти образы – лишь только начатки, потенции, желающие вырваться и оформиться через сознание многих творцов, которыми выступаем здесь именно мы, дети Асхи, а не сама наша Великая Матерь. В любом случае, я верю и чувствую, что все устроено гораздо сложнее, чем мы привыкли считать, и что самое мироздание и замысел Асхи несоизмеримо шире и глубже, чем самые глубокие наши познания и представления о них, приоткрывающие лишь смутно и обрывочно то подлинно прекрасное и теперь не вообразимое, что ожидает нас после, за Гранью.      

Не решаясь более спрашивать и подойдя ближе к дубу, Ивор увидел, что наг, которого он заметил и прежде, был не единственным, кто сидел, прикоснувшись к Древу и замерев в абсолютном покое. Видящие и Слышащие окружали его плотным кольцом, и было их ровно двенадцать. Среди них находились и эльфы, и гномы, и люди, все очень разные по облику внешнему, но сосредоточенные одинаково внутренне.

– Семеро Драконов и Пятеро Мудрых, – догадался путешественник, и Аделаида молча кивнула. Продолжая размышлять и вдумываться во все услышанное им с самого прихода, Ивор сполна отдавался и непредсказуемой и неспешной радости жизни в Спрятанном королевстве, все больше усваивая особенности течения времени и событий и все ближе сходясь с теми, с кем успел уже по-настоящему сдружиться. Ему чрезвычайно нравилось общество Эрлинга и Тролинги, с которыми он вел долгие, одновременно забавные и сложные беседы, прогуливаясь временами по Ближнему, а порой – и по Дальнему Лесу. Хотя в случае последнего забрести далеко им никогда не удавалось, и гость поинтересовался у своего собеседника, с чем же связана такая особенность.   

– Каждый, кто пытается выйти из этого леса, Ивор, обязательно приходит ко входу, – ответил, почесывая свою бороду, гном и отпуская полетать сову. – По словам Мудрых, место, куда попадают совершившие Переход, – или, как называют их у вас, «умершие», – это поляна или целый ряд полян перед Вратами Преображения, что будут пройдены каждым из когда-либо живших, явив всем его подлинную внутреннюю сущность, а также и готовность к Новому миру. Место это располагается за Дальним Лесом точно так же, как и Спрятанное королевство располагается за пределами Асхана, и Дальний Лес – такая же граница перед миром окончательным, перед вечным Потом, как и Завеса леди Эмилии – граница перед тем промежуточным миром, в котором ты находишься во временном Сейчас. Именно поэтому, Ивор, все вошедшие, так или иначе, возвращаются из этого леса назад, поскольку выйти куда-либо еще они теперь попросту и по природе не способны. Так обстояло это и в первые времена, – обстояло даже и для Мудрых.

– И это, – гость очертил рукою горизонт, открывавшийся им с вершины Библиотеки, – все один и тот же лес, Эрлинг?

– Насколько нам известно, Ивор, Дальний Лес встречается и окружает Спрятанное королевство повсюду, куда бы ты только ни пошел. Однако, войдя в него, скажем, на западе, ты вполне можешь выйти затем и на сервере, а бывает, что даже и на востоке, хотя в реальности, – в привычном для тебя смысле, – пройденное расстояние и направление движения могут и вовсе не соответствовать итогу.
 
– Иными словами, Эрлинг, недостатка в территории здесь нет.
 
К этому выводу путешественник приходил и сам, оказываясь то в огромных подземных городах, то на островах посреди бескрайних морей, либо обозревая протяженные горные хребты, уходившие вглубь на десятки, а то и на сотни незримых миль. Как и все остальные, леди Аделаида не могла сообщить гостю ничего определенного о размерах Спрятанного королевства, уверяя лишь, что все обнаруженные им места (а также и все те, что обнаружатся и возникнут здесь когда-либо еще впоследствии) могут совершенно запросто поместиться и соседствовать друг с другом, тем более что и не остаются полностью неизменными, поскольку все, как и всегда, зависит исключительно и только от Зверюшки. В любом случае, Ивор был совсем не прочь проводить каждую ночь в незнакомом месте, просыпаясь порой не там же, где, казалось, лишь минуту назад задремал, встречать поутру нежданных гостей или соседей и новых друзей, завтракать на вершине башни, у подножия водопада и даже посреди совершенно прозрачного озера, образовывавшегося вдруг на месте равнины, холма или дома, когда он решал повернуться спиной.
 
Времен года и месяцев как будто бы и вовсе здесь не предполагалось, однако попадать под дождь, под град и даже в бурную метель путешественнику все же удавалось. Но и капли, и снежинки, и самая «непогода», как назвали бы ее в мире Внешнем, ощущались здесь такими же уместными и уютными, как самый солнечный и безоблачный день. Гость и вообще затруднился бы объяснить (даже и самому себе) особенности климата в Спрятанном королевстве, бывшего и не жарким, и не холодным, не переменчивым и не резким, а просто неизменно и абсолютно таким, какого хочется всегда и повсюду. Самым же необычным и непривычным для Ивора ощущением становилось все более то, что многочасовые прогулки (пешие и верховые, морские и даже воздушные), беседы о самых разнообразных и порой совершенно необязательных вещах, простое созерцание и пребывание в покое, отдаваться которым не составляло ни малейшего труда, представлялись здесь чем-то самым естественным и всегда неповторимо увлекательным. Мысль о том, что в Спрятанном королевстве чего-то может не хватать, не смогла бы прийти и в голову, поскольку все самое нужное, все самое родное и знакомое обязательно оказывалось под рукой, опережая и самое желание, которое лишь позднее, увидев его совершившимся, гость, и правда, осознавал и обнаруживал в себе, невысказанное, но очевидное.

Однако все более и более возрастало в нем и сознание неуместности, недозволенности столь безмятежной и совершенной радости для того, чей долг состоял в ином. Замечая в нем эту перемену, Аделаида расспрашивала и подолгу слушала Ивора, рассказывавшего ей о войне и о смерти, о притязаниях и страданиях, о безумии и непонимании, которых не в силах были остановить ни он, ни человек, которому он служил, ни те немногие и не имеющие поддержки, что стремились к одному лишь миру. Привыкший по долгу службы давать вопрошающим советы, путешественник был рад слышать их теперь от кого-то другого, бывшего, к тому же, значительно мудрее и просветленнее его, хотя и не только по этой причине.

Чем больше гость приглядывался и узнавал свою проводницу, тем все более опасался, что дивное видение, представавшее ему каждый день во плоти, со временем развеется и, как и все здесь, внезапно исчезнет. Сочетание глубокой и чистой серьезности с чистой и покоряющей красотой, юношеской легкостью, веселой и детской непосредственностью нрава, способного равно понимать и принимать все стороны и особенности жизни, никогда бы, казалось, не совместившиеся, да и не поместившиеся в одной единственной душе, – там, в известном Ивору мире, – делало ее уникальным, почти сказочным существом из самой светлой и горячей грезы, вобравшим в себя все возможные и чаемые достоинства, всю надежду, всю радость, всю нежность, все духовные богатства, какими только наделила Великая Матерь своих возлюбленных и разобщенных детей, исказивших первоначальный замысел. Но грациозное величие королевы и сердечная открытость миру простой деревенской девушки сосуществовали в леди Аделаиде, являя собой непротиворечивую гармонию противоположностей, Снаружи принципиально не достижимую.

Перед этой гармонией и перед этой красотой путешественник мог лишь склоняться, лишь не касаться, лишь не пытаться объять их рассудком, не определяя и не озвучивая, а только снова и снова блаженствуя и бесконечно за них благодаря. И то, с каким искренним и дружеским интересом он мог беседовать и слушать лорда Хаарта, несмотря на невольное знание некоторых вещей, касавшихся его и Аделаиды и рассказанных ему прежде Зверюшкой, еще сильнее согревало душу Ивора и еще менее способствовало решению, которое он давно уже мысленно принял.

На исходе седьмого дня гость снова прогуливался с Аделаидой по саду, как повелось у них с самого начала. Задержавшись у Вечного фонтана, они прошли по одной из дорожек к скамейке, на которой наконец и уселись, присматриваясь в безмолвии к сумеркам, сгущавшимся постепенно вокруг. Внезапно на середине скамейки очутился и длинноухий белколис, вынырнувший из ближайших кустов и почти сразу же застывший на месте. Он очень внимательно и не отрываясь глядел на Ивора, не предпринимая поначалу никаких решительных действий, как вдруг резко прянул ушами и оказался у того на коленях. Однако после этого он снова застыл на месте и снова начал смотреть. Так же внимательно и неподвижно смотрел на него и сам путешественник. Странное чувство вызывал у него этот зверек, – чувство и пугающее, и забавное, и восторженное. Столь колоссальная и безграничная сила, столь немыслимое и невиданное могущество заключались в таком маленьком и безобидном, почти что игрушечном и пушистом создании. Так продолжалось несколько минут, в течение которых все кругом тоже, казалось, замерло и остановило свой ход, не желая мешать «разговору».
 
– Как странно, – улыбнулась Аделаида. – В таких случаях Зверюшка всегда протягивает лапки и быстро уходит, не говоря уже о том, чтобы сидеть у кого-нибудь на коленях с такой невиданной и явной покорностью. Говорят, что только леди Эмилии удавалось как-то повлиять и приручить его, да и то, очевидно, не полностью. Ведь существо это по самой своей натуре своевольно.

– Да, я вижу это по его глазам.

– Хотя, кажется, есть все-таки один способ.

Вытянув указательный палец, Наставница медленно поднесла его к Зверюшке. Тот разом повернул свою головку и стал настороженно наблюдать за рукой. Выдержав паузу, леди Аделаида мягко, но очень точно ткнула его в черненький носик. Вздрогнув, полосатый зверек тут же выпрямился, сомкнув свои лапки и ушки одновременно. Сидевшие на скамейке дружно засмеялись.

– Это помогает, но ненадолго. А, кроме того, я думаю, что Зверюшка притворяется.

– Да. Но похоже, что именно в этом и состоит его уникальное предназначение.

Проводница кивнула.

– И все же меня «узнавать» он не хочет. Возможно, что для чужаков правила тут какие-то особые.

– Если ты оказался в Спрятанном королевстве, то ты здесь – не чужой.

Некоторое время они молча смотрели друг на друга.

– Каково это – жить в прекрасном мире, не знающем ни гнева, ни зависти, ни вражды, но знать, что где-то за пределами его они существуют и определяют все отношения? – спросил неожиданно Ивор.

– Когда-то давно, прикоснувшись к Древу Памяти, я увидела вещи, к которым была не готова и которые меня ужаснули, – чуть медленнее, чем обычно, начала леди Аделаида. – Они и по-прежнему вызывают во мне страдание и боль, только усиливающиеся от осознания того, насколько не соответствует это Порядку и Гармонии. Наверное, мы кажемся тебе слишком спокойными и даже возвышенно-безразличными ко всему, что происходит в землях Снаружи. Но, поверь мне, это не так. Страдание, о котором я говорю, мучает нас тем больше, чем лучше знаем мы Истину, единственная цель которой – наполнить собою весь мир. Разве может не страдать дерево, чьи ветви сохнут и отпадают, тогда как призваны цвести и разрастаться высоко-высоко к небесам? От маленькой капли, падающей в безмятежное море, круги расходятся огромные. Мы сокрыты и недоступны для других, но и мы – часть нынешнего мира, часть общего и неразрывного целого. Так было, и есть, и будет, пока все мы не совершим Переход.

– Я верю тебе и даже чувствую это, но… Возможно, для меня оно слишком тяжело.

– Я вижу, что на тебе лежит бремя, которое под силу лишь очень немногим. Я знаю, что ты не можешь более оставаться, и знаю, что ты не хочешь отсюда уходить. Но ты все равно уйдешь. Ты уйдешь, потому что должен. Это правильно и все же – очень грустно.

Путешественник тихо закивал.

– Я надеялся, что мы закончим наш разговор, хотя и сейчас мне кажется, что будет длиться он еще очень и очень долго…

– Уверена, что однажды мы снова продолжим его, и, когда этот момент наступит, нас более никто уже и никуда не поторопит.

Опустив глаза, гость ничего не отвечал. Ночная прохлада опускалась на мир, и почувствовавший это Зверюшка перемахнул со скамейки на клумбу. Там он устроился поудобнее и очень скоро начал мерцать, так что стебли и листья торчали насквозь, совершенно его не задевая. Цветы и сами клонили головы книзу и тоже как будто засыпали. Далеко позади сидевших по-прежнему золотился шпиль, напоминая, до чего же велико это удивительное место и как в то же время мало. Путешественник поднял голову и посмотрел прямо перед собой.

– Когда мы только встретились, я не поверил твоим словам о Спрятанном королевстве, потому что знал о нем нечто другое и совершенно на него не похожее. В Асхане это место считается источником великой силы – той силы, что обладают Драконы. Жадные до таких историй пересказывают ее на разный манер, но все они сходятся в одном. В том, что Спрятанное королевство было спрятано от народов Асхана намеренно, чтобы никто из них не завладел изначальной Магией, из которой и был сотворен наш мир. С той властью же, что она дает, возможно будет изменить все существующее в мире Внешнем теперь. Так гласит легенда. А потому для многих мечтателей и властолюбцев поиск ее становится смыслом всей жизни, а также и оправданием любого насилия, жестокости и тирании. Тому, кто не понимает, как устроен наш мир, проще думать, что тайну эту от него тщательно скрывают и нужно лишь подобрать ключик к той самой заветной двери, что обязательно перед тобою раскроется.

– Да, легенда эта знакома и нам. Но, что бы ни было источником ее, в основе своей она ложна.

Ивор вздохнул и грустно улыбнулся.

– Мысль эта приходила мне в голову неоднократно. Однако для большинства оказалось бы невыносимым знание того, что нет никакого источника волшебства и великой силы, а есть лишь этот мирный и зеленый уголок, их жажды удовлетворить не способный.

– Оно невыносимо и для тебя?

– Нет. Пожалуй, нет. – Он тихо усмехнулся. – Возможно, я и всегда чувствовал, что Истина должна будет оказаться такой. Не грозным рыцарем в сияющих доспехах и с обнаженным для битвы мечом, но очень скромным и незаметным жрецом, невозмутимо исполняющим свой долг, пока насилие, раздор и гордыня правят всем в мире вокруг.

Аделаида снова кивнула. Еще многое хотелось бы сказать гостю своей собеседнице и обо многом бы, кажется, расспросить, но он чувствовал, что момент ушел. На следующее утро путешественник очень тепло простился со всеми, кого удалось ему поблизости встретить (в их числе были и Аксель, и лорд Хаарт, и Эрлинг), прося передать свое почтение и остальным, после чего вернулся обратно к арке, отделявшей город от цветущего сада и все того же Вечного фонтана. Дальше они пошли вдвоем с Аделаидой, вызвавшейся его провожать. Ивор не представлял, как ему удастся выбраться оттуда, куда и попасть-то толком невозможно, но не беспокоился на этот счет, зная, что все случится как-нибудь естественно и само собой, и ровно так оно в итоге и произошло.
 
Вновь остановившись у фонтана, они увидели аллею, которую путешественник сразу же вспомнил, ведь именно по ней он сюда и пришел. Обернувшись, чтобы проститься с леди Аделаидой, он увидел ее забегающей в кусты, в то время как другая она проходила мимо и шутливо-сердито наблюдала за первой. Встретившись на середине аллеи, гость и проводница взглянули друг другу в глаза. Взяв ее руку в свою, Ивор слегка пожал и покачал мягкую и изящную ладонь, после чего медленно отошел и очень вежливо и низко поклонился, словно заканчивался торжественный прием. Сделав в свою очередь реверанс, Аделаида снова взглянула на гостя. Странная блуждающая улыбка появилась на губах у него, а затем – у нее. Значение этой улыбки было хорошо понятно обоим.

Не прошло еще и минуты, как Ивор снова оказался в зарослях, через которые вел его такой прыткий и полосатый и совершенно неугомонный зверек. Знакомый лес, а, скорее, – ощущение его, охватило путешественника со всех сторон. Некогда замершая и забытая жизнь потекла снова, вместе с ветром и солнцем, шелестом и птицами, – вместе с чувством, что он вернулся. Посох, который Ивор считал уже навеки потерянным, обнаружился стоящим у дерева. Это был очень простой, но совершенно особый по всем признакам посох, не слишком длинный и не слишком короткий, равно подходящий и страннику, и магу, и бойцу, чрезвычайно гладкий и со всех сторон ровный, идеально взвешенный и словно созданный для своего владельца. Отложив его в сторону, путешественник извлек из кармана флейту, – очень, на первый взгляд, старую, всю в полосах и трещинках, – и начал наигрывать и сочинять мелодию. Несколько зайцев выглянуло из-за кустов, навострив свои тонкие уши. Удовлетворенный полученным результатом, Ивор убрал флейту на место и, снова подхватив посох, двинулся дальше по лесу, – в края опасные и исхоженные лишь следопытами, да отчаявшимися найти пристанище романтиками.