Скотный двор 1984

Моё возвращение на Емецк, как потом оказалось, стало как нельзя кстати: и для руководства емецкого строительного участка ПМК - 991, и администрации зоны, да честно говоря - и меня тоже. Выскочив первым из автозака у ворот зоны, я потянулся и бросив взгляд налево, выше забора - на крышах котельной и кормоцеха увидел чёрные фигурки зэков, которые зная, что сегодня этап, пытались рассмотреть прибывших. В однообразной, тягучей жизни зоны - этап, то ещё развлечение. Пройдя через шмон, все этапники столпились у штаба и ждали вызова в кабинет местного «хозяина» - майора Бондаренко, где решалось в какой бригаде они будут работать, и в каком отряде жить. В кабинете, кроме  самого майора, сидели начальники отрядов, начальник оперчасти  «кум» - капитан Некрасов и двое из администрации ПМК- 991: строительный мастер Сашка Гляненко и прораб Хабаров, которые при появлении меня в кабинете, улыбаясь встали и подошли поздороваться. Начальника емецкого участка ПМК Бересневича не было, и Бондаренко сразу взял быка за рога:
- ну здравствуй Петровский, представлять тебя присутствующим не буду, как и присутствующих тебе - все друг друга хорошо знаете. Подполковник Некрашевич недавно звонил и рассказал, на каких условиях он разрешил тебя сюда этапировать и надеется, что польза от тебя будет. Поэтому давайте сразу к делу. Георгий Иосифович сам приехать не смог, но просил передать, что приказ о твоём назначении мастером объекта начальник ПМК подписал, и чтобы ты сразу приступал к работе. Но у меня для тебя есть ещё и свой приказ, мы тоже его с ним согласовали. На строительстве комплекса создаётся новая бригада, которая будет заниматься отделочными  работами: штукатурными, малярными, плиточными и т.д. - и руководить ею будешь ты  Петровский.

Вот тебе бабушка и Юрьев день!
- что-то я не совсем понял гражданин майор! Как в том анекдоте: умные сюда, красивые туда, а бедной обезьяне разорваться что ли? - заговорил я, пытаясь понять как мне быть и что делать.
- ничего, ничего Мастер! Справишься! Сам сюда рвался, вот и работай! Назначишь звеньевых, заберёшь к себе в бригаду специалистов - и с этапа и с других бригад!
Карт - бланш тебе даю. Да и Бересневич сам ездил специалистов отбирать на «Холмах», и тебя вот снова отобрал - хохотнул «хозяин»:
- да и с ПМК обещали позже штукатуров подкинуть.
- Ладно, это понятно! Но скажите, что они получать-то будут? у нас работа сдельная, а что я им закрою? Не умеют же они ничего, большинство даже на стройке не работали, это же не бетон таскать и землю копать. Давайте хоть на тариф переведём.
Майор посмотрел  на Хабарова и сказал:
- в корень смотрит, расскажи Иван Васильевич, что ты по этому вопросу думаешь? действительно люди и без ларьков могут остаться, и нам все показатели по зарплате в колонии испортят.
Тот встал и заговорил:
- Саша прав, этот вопрос с нашим отделом по труду и зарплате порешать надо. В ближайшее время мне список бригады дайте и попробуем что - нибудь сделать.

- так может мы с Александром сейчас на комплекс пройдём, покажу ему что там сделано? Чего время терять? - сказал Александр Гляненко, мастер ПМК, который, ещё одним товарищем, приехал с Белоруссии после окончания строительного института полтора года назад, и я вводил их в курс дела, объясняя что, где, и как строится - все тонкости работы на нашем комплексе, нюансы общения со спецконтингентом, которых было великое множество: от иерархии в рядах заключённых, до фильтрации «базара» в разговоре, чтобы за неосторожное слово, самое казалось бы безобидное на воле, не получить множества проблем здесь.
- хорошо, идите - ответил Бондаренко
- ты, Петровский, во втором отряде свой срок отбывать будешь, скажи завхозу чтобы устроил.
- да он здесь не пропадёт Виктор Васильевич - засмеялся «кум», а глядя на него и остальные.

Минут через десять мы с Сашкой уже шли по промзоне к нашей бытовке - прорабской в сопровождении «деда» - сержанта Серёги, отправленного со мной, чтобы не нарушать какие-то инструкции по выводу зэков на промышленную зону и заходу их обратно. Сержанту было весело и приятно разнообразить службу прогулкой на солнышке - он шел сзади, покуривая и крутя головой во все стороны. 
- а куда Володя делся? - спросил я Саню про его товарища, с которым они прибыли по распределению.
- говорят быстро отсюда сдернул, бросил всё? Ненадолго его хватило, а ты молодец - характер есть!
-да ладно, чёрт с ним, хоть ты приехал, а то я один тут зашился. В отпуске полтора года,  не был, родителей не видел
- давай принимай дела быстрее, а я домой съезжу!
- ты эту неделю доработай, введи в курс дела и вперёд - ответил я, и мы зашли в бытовку.

Там  ничего особо не изменилось, как будто и не было этих одиннадцати с половиной месяцев, забравших у меня столько здоровья и нервов. Только на стене висели круглые механические часы, которые добавляли немного уюта. Я сел на свой старый стул за большим обшарпанным письменным столом, покачался на нём, откидываясь назад к стене, и закурил. Не глядя, как раньше, пододвинул к себе пепельницу. Сашка стоял рядом и, показывая на полки с документацией, которой стало раза в два больше, рассказывал где что лежит, и что потребуется в первую очередь. Я, слушая его, вытащил из стола левый средний  ящик, углом самодельной железной пепельницы подцепил ручку, с трудом вытащив её со своего места, а из образовавшегося отверстия достал скрученную в трубочку пятирублёвую купюру, развернул её и протянул товарищу со словами:
- храните деньги в сберегательной кассе, если они у вас есть! Сигарет пару пачек с фильтром прихвати завтра, пожалуйста, и пару шоколадок - надо мозг подкормить, перед тяжелой работой! - и стал ставить ручку обратно.
Сашка, удивлено глядя на мои манипуляции, засмеялся и протянул мне деньги обратно:
- да не надо ничего, принесу и сигареты и чай и конфеты, не проблема!
Но я отвел назад его руку с пятеркой:
- а мне теперь её куда, обратно прятать? У нас в ларьке за деньги ничего не продают, а ты почти год рядом с ними просидел, значит тебе их и тратить. Пошли лучше по объектам пройдёмся! - и мы, выйдя из бытовки, на скамеечке у которой блаженно щурился и курил сержант, не спеша пошли к строящимся зданиям.

По дороге я болтал с сержантом, который оказался заместителем командира взвода охраны, и осенью собирался на дембель. Пообещал ему найти классного художника, для оформления дембельского альбома, подогнать, ближе к дембелю, самодельных перстней из рондоли и цепочек с крестиками - для друзей, серёжек и браслетов - для верно ждущих его с армии подруг. И как вишенку на торте, понизив голос до шёпота, посулил классный выкидной нож, если мы с ним подружимся, и он всё будет делать правильно. Сашка шёл сзади слушая наш разговор, и еле сдерживался, чтобы не рассмеяться. Потом появились мои кореша по прошлой жизни здесь: пару раз мы  чифирили в бытовках для обогрева и отдыха, и я не переставал удивляться, как Саня не морщась, как заправский сиделец, делает свои два глотка и привычно передаёт кружку дальше по кругу. Правду говорят, что с кем поведешься - от того и наберёшься, и старые сотрудники зон, за годы своей службы, выпивают чифира больше, чем многие рецидивисты.
Перед проходной мы с сержантом попрощались и, пройдя в жилую зону, я пошел устраиваться в свой второй отряд. В прошлый раз я жил в первом, и это опять было новое место, к которому надо привыкать.

В емецкой жилой зоне было два отряда, которые располагались в одноэтажном бараке, зеркально друг к другу. Рядом столовая, напротив штаб с санчастью и ларьком, слева баня и маленький домик штрафного изолятора, обнесённый колючей проволокой. Все здания деревянные, барачного типа. Вход в отряд располагался с торца, где в большой коридор выходили двери кабинета начальника отряда, двух жилых секций, раздевалки, умывальника и каптёрки завхоза. В обеих секциях, вдоль стен, рядами выстроились металлические двухярусные кровати - шконки, большая отопительная печь, а в конце центрального прохода, на прикреплённой к стене полке: черно - белый телевизор и серый пластмассовый кирпич радио. Самыми почётными считались места рядом с ним. Мне выделили единственную  в секции одноярусную шконку у стены в углу, справа от телевизора. А соседнюю, нижнюю, занимал мой молодой товарищ из Северодвинска - Вовка Мелехов, которого мы с Герасимом взяли в семейку сразу по прибытию его на Холмы. С такой литературной фамилией, какую только кликуху не пытались мы ему придумать: Казак, Атаман, Тихий и даже Дон. Вовка не возражал, и спокойно сносил все наши приколы и шутки. Но видимо мало было в зоне ценителей «Тихого Дона» - не прижилось ни одно погоняло связанное с литературным гением Шолохова, так и остался он Мелехом. На Емецк Вовка ушел с моей ксивой к Булату, и за семь месяцев здесь, заметно повзрослел и заматерел. Теперь уже он встречал меня на новом месте и знакомил с местным раскладом. Парень был грамотный и толковый: да ещё и кандидат в мастера спорта по боксу в среднем весе, подававший большие надежды в спорте. Но после драки в архангельском ресторане с четырьмя пьяными уродами, один из которых оказался капитаном милиции со слабой челюстью - получил он 3.5 года в колонии общего режима, несмотря на все усилия адвоката и руководства института, где он учился.

На следующий день сразу началась работа. Я доукомплектовывал и перетасовывал бригаду, разбил её сначала на три звена по двадцать человек в каждом, потом на четыре по 15-16, чтобы улучшить мобильность и управляемость, искал в бригадах всех, кто хоть немного держал на воле штукатурные мастерки и кельмы каменщиков, побелочные и малярные кисти, назначал звеньевых, выбивал у руководства инструменты и средства малой механизации, определял фронт работ, а вечерами до отбоя сидел в отряде на своей шконке, обложившись сметами, чертежами, бланками табелей и нарядов. Через два дня согласовал с «хозяином» и ОТИЗ список бригады, в количестве шестидесяти двух человек, и ждал приказа о переводе этих людей на оплату по тарифу. В четверг мы попрощались с Сашкой Гляненко, который утром в пятницу уезжал в Холмогоры в контору ПМК, чтобы получить отпускные и съездить в родную Беларусь, проведать родителей и отдохнуть. Он первый и позвонил оттуда прорабу Хабарову и зачитал по телефону приказ по оплате труда моей бригаде. Выслушав его содержание, я выскочил из прорабской и несколько минут выдавал на свежем воздухе все мои знания русского мата – всё, что я думаю про животноводческий комплекс, ПМК, отдел труда и зарплаты и этот приказ.

Суть приказа была в следующем: первый месяц членам бригады будут оплачивать 75%  от тарифа первого разряда рабочего за отработанные часы, второй месяц - 60%,  третий - 40% и плюс то, что они заработают сдельно. Когда я вернулся в бытовку - Иван Васильевич сидел за столом и хохотал во весь голос:
- Ну ты Мастер и мастак ругаться, не ожидал, никогда матерного слова от тебя не слышал. А тут такое выдал. Да не переживай ты так, нормально всё, я и этого не ждал, честно говоря. С другой стороны посмотри: ты здесь и мастер и бригадир - сам задание даёшь, наряды закрываешь и работу принимаешь. Сдельно доберёшь до тарифа и даже больше - знаю я как ты наряды пишешь, нормировщицы в конторе до сих пор  вспоминают, сейчас как узнали, что ты снова на объекте, хотят приехать и посмотреть на тебя. Где и у кого ещё такое было?
- ладно, проехали - уже успокаивался я:
- а женщины то молодые? Пусть приезжают, всегда рады. И мы оба засмеялись.
 
Чтобы понять, почему я так отреагировал на этот приказ, надо знать как оплачивался в восьмидесятых годах труд заключённых. Строительная организация  платила за выполненные работы сдельно: по нарядам мастеров, проверенным нормировщиками, утверждённых начальником, и переводила всю заработанную сумму на счёт колонии, где её бухгалтера начисляли зарплату зэкам, за отработанные часы по табелям, составленным бригадирами, и по нарядам мастеров. Но удерживали из неё 50% в пользу государства (налоги, охрана, и т.д.) а из оставшейся половины - высчитывали за питание, одежду, какой-то процент на зарплату завхозов и дневальных в отрядах, нарядчиков, поваров, банщиков, библиотекарей и прочих. Из этой же половины  удерживались алименты и иски по суду (которые, однако, рассчитывались от всей суммы заработка). Оставляли, правда, на личном счёте 10% от этой суммы, но её  часто не хватало даже отовариться в ларьке, на разрешённые пять рублей в месяц: купить там сигарет, конфет, две пачки чая. Если учесть уровень механизации на стройках, снабжение материалами, профессионализм рабочих, многие из которых на строительстве никогда не работали, то можно представить производительность труда и заработок в бригадах. Чтобы получать стабильную зарплату, лучше было иметь оклад, или оплату по тарифу, так как заключённые трудились шесть дней в неделю.

Я, как мастер, давал задания, контролировал и принимал работу - и остальных бригад, которые занимались строительством очистных сооружений комплекса, бетонированием выгулов и кормушек, установкой дверных и оконных блоков и прочими работами. Была небольшая ремонтная бригада: электрики, сантехники, слесаря, кузнец, инструментальщик  и два столяра - бугром в которой, уже три года, был  электрик Корень. Моей правой рукой стал Мелех, из которого я готовил толкового бригадира, на замену себе после освобождения. Но вскоре работа бригад стала вызывать у меня всё больше вопросов.
В зонах нет армейской дедовщины, но если человек дал слабину характера: подписался на хозяйственные работы в жилой зоне, стал дневальным - шнырём, локальщиком, шестерил кому-то за еду или стучал начальству - авторитет среди зэков ему уже было не заработать, даже отсидев большой срок. А вот работа на производстве зазорной не считалась: если ты трудишься на стройке или в каком-то цехе, получаешь зарплату - это нормально. Но на общем режиме отбывали срок по первой ходке, было много хулиганистой молодёжи, были переведённые с малолетней зоны, достигшие там 18 лет и нахватавшиеся таких «блатных» понятий, что общий режим опытные сидельцы  называли - «лютый спец». 

     Когда в 1981 году я пришел этапом на «Холмы», эта зона считалась «красной», где большую власть имела администрация и её ставленники - зэки из назначенных на должности завхозов и руководителей СПП (секции профилактики правонарушений), а вот в её филиале, на Емецке - наоборот, большинство вопросов решали смотрящие из  заключённых, а самые серьёзные - сходняки. Кандидатов на должности завхозов, поваров и даже банщиков и ночных дневальных - согласовывали на них. Конечно, это не было указанием начальству - решение оставалось за «хозяином», но он прислушивался к мнению зэков.
В начале 1982 года, прибыв на Емецк, я трудился на объекте каменщиком, никого не трогая и ни с кем не конфликтуя. Неожиданно, двое из приблатнённых молодых людей решили предъявить мне какие-то претензии, посчитав, что «один на льдине» - это лёгкая добыча. Но когда, на следующий день, один из них вдруг грубо нарушил технику безопасности поймав головой силикатный кирпич, и был увезён в тяжелом состоянии на архангельскую больничку - второй, который как птица Говорун из известного мультика, отличался умом и сообразительностью - понял, что он не прав и извинился. После выяснения всех деталей несчастного случая на производстве - комиссия пришла к выводу, что пострадавший виноват сам - не носил каску во время работы, и дело закрыли. А начальник емецкого участка Георгий Иосифович Бересневич, узнав во время этих разбирательств, что на воле я работал мастером - уговорил меня занять эту должность, и когда я получил добро на сходняке, должность мастера стала и  «погоняло». Сначала мы работали вдвоём с вольным мастером из ПМК, а после его  перевода куда-то - полгода один возглавлял строительство комплекса, до приезда двух выпускников строительного института, которых и стал вводить в курс дела. Но весной 1983 года размеренная жизнь емецкой зоны закончилась!

Приехавшая бригада специалистов - монтажников проложила по территории комплекса трубы наружной канализации большого диаметра, построила колодцы и  кирпичную канализационно - насосную станцию. Которая стояла за высоким деревянным забором с колючкой и контрольно - следовой полосой за ним, в 20 метрах от сторожевой вышки. Таких вышек по периметру зоны было восемь, считая две, которые стояли между промышленной и жилой зоной и две по дальнему краю жилой, на которых солдаты из внутренних войск дежурили постоянно и днём и ночью, а на четырёх - только днём, заступая утром на дежурство перед выводом заключённых, и снимаясь, когда они заходили обратно.
Теплым весенним деньком мы, с Серёгой Кораблёвым, не спеша шли в кузницу, где собралась дружная компания для дегустации пачки грузинского чая № 36. Проходя мимо колодца из полутораметровых бетонных колец, ещё не закрытого сверху  крышкой, и глядя на выведенные в него концы труб, я в шутку сказал товарищу:
- Серый, хочешь в магазин за пузырём сгонять? - и показал рукой на колодец:
- вон труба торчит, по ней за забор, там КНС-ка круглая из красного кирпича, вылезешь и вперёд! Серёга рассмеялся:
- да я через месяц на воле буду! Спокойно и не спеша в любой магазин зайду. Это вам ещё до воли, как до Китая пешком. Пошли давай быстрее, а то чифир остынет! 

    На следующий день я сидел в прорабской за бумагами - и вдруг грохнул выстрел, потом ещё один, а справа раздалась автоматная очередь. Выскочив из бытовки, я понял, что стрельба идёт с вышки у канализационной станции, но палили и с правой и даже с угловой, с которой при всём желании ничего видно не было. Из ворот жилой зоны выскочили ДПНК с капитаном Некрасовым и с криком:
- съём! Всем бригадам строится! - побежали в мою сторону.
– давай, Петровский, собирайте людей, быстро!
Через несколько минут все бригады стояли выстроенные по пятёркам у ворот жилой зоны и, появившийся здесь же «хозяин» - майор Бондаренко, громким голосом раздавал команды. Стало понятно, что произошел побег, и как раз через тот колодец и трубу, по которой я вчера предлагал Серёге сбегать в магазин. После вывода всех в жилую зону, всё окончательно прояснилось. Двое заключенных из седьмой бригады, крупно проигравшись в карты и не имея возможности расплатиться, рванули через трубу на волю.
Смысла в этом побеге не было никакого, вокруг КНС-ки абсолютно открытое пространство и когда оттуда вышли двое в чёрных зэковских робах, то азиат - охранник на вышке, сразу понял, что они - его внеочередной отпуск на родину и, что-то гортанно крикнув, стал палить в воздух. К нему подлючились и другие вышкари, кто-то тоже надеясь на отпуск, а кто-то решив просто пострелять за компанию - не часто у них были такие развлечения. Беглецы, после первого же выстрела, упали на землю, закрыв головы руками и, бежавшая вдоль забора «группа захвата», подбежав, от души их отметелила и пинками погнала в казарму взвода охраны.
На следующий день на работу никого не выводили. С «Холмов» и Архангельска  прибыли представители администрации и оперативники, которые стали вызывать на допросы всех подряд и выяснять обстоятельства побега. На промзоне работала, срочно вызванная сюда, бригада монтажников, заваривая трубы металлическими решётками, закрывая колодцы бетонными крышками и ликвидируя малейшую возможность проникновения в канализацию.

А ещё через день, к зоне прибыло два автозака: для бегунов и причастных, да и непричастных, к злополучной карточной игре. Начались репрессии и перекраска зоны. На «Холмы» и Вельск, где тоже была зона общего режима, было вывезено большинство «отрицательно настроенных элементов», так называемой «отрицаловки», а на замену им стали прибывать новые сидельцы и почти сразу с тюрьмы и с головной зоны. Меня вызвали на допрос среди первых, но беглецов я почти не знал, с кем они играли и в какие игры - тоже, и от меня, вроде бы, отстали. Жизнь начинала входить в привычную колею, но через три недели, когда мы заходили на обед, из вагончика - проходной меня окликнул дежурный. Такое бывало нередко, я был мастером на стройке, а в жилой  зоне часто требовался ремонт, и к кому ещё было обращаться за стройматериалами? Я шел туда без задней мысли, а зайдя - увидел «кума», который сообщил:
- администрация приняла решение этапировать Вас, Петровский, в головную колонию! И предупреждая мой вопрос - добавил ехидно улыбаясь:
- по оперативным соображениям.
Этапа в этот день не было, и на «Холмы» меня увезли на УАЗике  «хозяина», даже не разрешив зайти в отряд за вещами, которые мне принёс дневальный.

И вот теперь, вернувшись почти через год обратно, единственный за все годы строительства комплекса - оказался совсем на другой «зоне»: ни «черной», как раньше,  и не «красной», как на «Холмах», а непонятно какого цвета!

В советское время в армии, кое-где была «дедовщина» и, попав служить в стройбат, я её застал. Но могу сказать, что чего-то очень страшного не было, имея характер и нормально проходя службу, молодые ребята учились преодолевать трудности, а армия быстро выявляла все хорошие и плохие качества в человеке. И вот, когда мы уже отслужили полтора года, к нам в роту пришел парень с нашего призыва, но из другой части. Мы, конечно, стали выяснять какими судьбами он у нас оказался? И услышали от него очень интересную историю. Начальство части, где он служил, решило провести эксперимент по искоренению дедовщины, и в роте собрали молодых с одного  призыва. Казалось бы - красота, ни дедов ни черпаков, служи и радуйся. Но надо иметь в виду, что в стройбат призывали много судимых, и просто хулиганистых ребят. Вот и в этой роте быстро появились свои вожаки и авторитеты: самые сильные, наглые и отчаянные, и борьба за лидерство, в отсутствии старослужащих, приняла довольно уродливые формы. И через полтора года этого эксперимента - разогнали всю роту: некоторых посадили, некоторых отправили в дисбат, а большинство раскидали по разным частям округа.

На емецкой зоне была похожая ситуация. После двойного побега, ЧП на всю пенитенциарную систему архангельской области, и этапирования с зоны большинства «отрицательно настроенных», там остались спокойные мужики, не лезущие в разборки и честно ждущие окончания срока, и приблатнённая, наглая шелупонь, быстро сбившаяся в стаи, раньше никакого веса не имевшая: бывшие  шныри - шестерки, но отсидевшие уже по нескольку лет - наглые и почувствовавшие возможность получить власть в зоне, пользуясь поддержкой некоторых представителей администрации, и тем, что настоящей «отрицаловки» осталось очень мало. Таких деятелей, которые вдруг посчитали, что им теперь и работать «не положено», оказалось довольно много и в моей бригаде. В каждом звене человека четыре - пять из пятнадцати, почти не работали: а у звеньевых не хватало смелости и авторитета приструнить их. Я быстро это понял, и несколько раз предупредил эту братию, что если бардак не прекратится, то соберу их всех в одно звено - бригаду, пусть выживают «как пауки в банке» и решают сами, кто и как будет работать и что получать. Они клялись, что всё поняли, просили этого не делать, обещая, что будут трудиться как передовики производства. Но всё оставалось по прежнему. И наконец, в один не прекрасный день, утром, я собрал всю свою бригаду в одном из цехов и огласил свой окончательный вердикт: зачитал список четвёртого звена восьмой бригады, в котором было пятнадцать «приблатнённых», не желающих нормально трудиться - но во главе со звеньевым… Вовкой Мелехом. Вся эта перетурбация была согласована вечером на сходняке, и одобрена бригадирами и звеньевыми всех бригад, в которых тоже были похожие проблемы.

Работа на объектах пошла веселее, но на третий день, за два часа до съёма, в прорабскую зашел Мелех. Он молча присел на скамью, оглядел присутствующих: Витька, Лебедя, Булата и Корня, которые блаженно курили после дневной порции чифира, отправил на стрёму дневального и положил на стол сбитые в кровь кулаки.
- бунт на корабле? - спросил я его, а парни вскочили на ноги:
- кто Вова? какая сволочь? - спросил Лебедь, а Булат добавил:
- они все живы ?
- Семён, Борода и Перец в бытовке попытались наехать - живы суки, я старался аккуратно и, поморщившись, глотнул из кружки оставленный ему чифир.
Через 10 минут в прорабской был полный сбор, а помятая троица стояла у входа, напротив моего стола.
- Мастер, ты их не трогай, мы сами разберёмся, накипело уже на эту мразь смотреть - сказал электрик Корень и разборка пошла всерьёз. Эти деятели столько успели здесь накосячить, что после всех им предъяв, мне уже не оставалось ни времени, ни смысла вмешиваться самому. До съёма ребята ещё успели отвести их в бытовку, и провести там   разговор с оставшимися, наглядно продемонстрировав всем, что шутки в зоне закончились.

Металлическая дверь в камеру ШИЗО открылась почти без скрипа, за второй, решетчатой из рифлёных арматурных прутьев, стояли и смотрели на нас с прапорщиком Воротилой, трое зэков, лица которых были еле видны в свете тусклой электрической лампочки над дверью.
- заходи Мастер, будь как дома, но не забывай, что ты в гостях - загоготал Воротила.
- принимайте пополнение жулики! - и я зашел в камеру.
- здорово сидельцы! Давненько не был в этой хате - поздоровался я, осматриваясь вокруг.
- привет Мастер, быстро же тебя закрыли - раздался знакомый голос, и я узнал Валеру Ляпина, который раньше был старшим поваром в здешней столовой. Мы поздоровались, и он  представил мне остальных, которых я не знал.
- не ожидал тебя тут встретить - слышал, что ты на промке порядок наводишь: и мастер и бугор, всех там построил!
- да видимо, закончил уже. Некрашевич обещал лично в БУР(барак усиленного режима) увезти, если мою фамилию услышит. Ты-то как тут оказался? Не поваром сейчас?
- нет, давно оттуда убрали, в третьей бригаде тружусь, недавно днюху отметили, как раз перед вашим этапом, сдала одна сука, ещё двое суток досиживать. Тебя-то за что и на сколько сюда?
- Не поверишь Валера - за нарушение техники безопасности! на съёме сегодня куму показалось, что некоторые труженики моей бригады производственные травмы получили, с фингалами в зону зашли, хромали: вот он меня сюда и определил, а завтра Бондаренко решит, что со мной делать и сколько дать. А потом, оглядевшись, добавил:
- хорошо тут у вас, после холмовской «кичи» - санаторий просто.

В камере было тепло, все сидели в своих робах: деревянный пол, никаких нар не было вообще.
– а кто так работал неаккуратно? - поинтересовался молодой невысокий парнишка, назвавшийся Фёдором.
- да есть такие, учишь их учишь - не понимают. Борода, Семён, Перец, ещё несколько  неаккуратных - знаете таких?  Все заулыбались, а Валера, смеясь, сказал:
- чуяло моё сердце, что с твоим приездом их спокойная жизнь закончится, шакальё хреново!
- а что так? вас тоже достали? Слышал я сегодня, какие им предъявы серьёзные кидали.
- не то слово, беспредел устроили, кумовское отродье - опять засмеялся Валера:
- потом побазарим, расскажу. А может и не отправят тебя, работа начальству сейчас важнее чем эти шакалы. Давай замутим что ли за встречу: ужин был, больше никто не придёт. На пару замуток есть, а когда выйду - ещё сюда закинем.
- погоди Валера, дай вспомню - сказал я и, подойдя к левому дальнему углу камеры, стал исследовать доски пола.
- здесь! Показал я на еле видную трещину в доске.
-Точно, Мастер, глаз - алмаз ещё, давайте открывайте - и один из парней, вытащив откуда-то заточенный гвоздь, подцепил подпиленный в двух места кусок доски, вытащил его и сунув руку в образовавшееся отверстие, достал из под пола закопченную алюминевую миску, скрученную майку, обгорелую с одной стороны, и полпачки чая. Второй, быстро набрав в миску воды из умывальника, встал у внутренней дверной решётки, поставил один её край на арматуру, а второй - держа рукавом куртки. Фёдор зажёг конец скрученной майки и поднёс получившийся факел под дно миски, в которую предварительно высыпал чай. Камера наполнилась едким дымом, все щурились и смотрели на воду, от которой потихоньку стал подниматься пар. Минут через десять чаинки в миске поднявшись вверх, стали опускаться и Валера сказал:
- хорош, нифиля провернулись, готово! - аккуратно взяв миску, опустил её донышком в бак умывальника, немного остудил и протянул мне. Я вспомнил, что в кармане есть пара карамелек, которые Воротила почему-то не забрал при шмоне и, достав их, протянул ребятам.
- держите! и шлёнка пошла по кругу. Вечером Валера рассказывал мне как ломали зону, как гасили в ШИЗО и вывозили оставшихся «отрицалово», а ссученная приблатнённая шпана, пользуясь тем, что они здесь давно, и поддержкой «кума», на которого работали - тихой сапой захватывала власть в зоне. Я, конечно, многое знал по рассказам прибывших на «Холмы» корешей и от ребят здесь, но Валера добавил много новых деталей.

Утром, в сопровождении того же прапорщика, я снова зашёл в кабинет «хозяина». Тот сидел за столом и перекладывал бумаги, рядом улыбался капитан Некрасов и, к моему удивлению, на стуле у окна  сидел начальник емецкого участка Бересневич
- ну что Петровский, быстро ты наработался у нас!
– а что случилось, гражданин начальник? Я что-то не то сделал? Только работу бригады налаживать стал - чем опять не угодил? - сказал я, глядя на майора своими честными глазами. И тут он выдал такой спич, что я сразу понял, что он отбывает здесь срок гораздо дольше меня:
- ….только приехал и опять разборки, драки в зоне, беспредел, звонить буду Некрашевичу - закончил он свою тираду.
- Ну что скажешь, Петровский? - спросил Некрасов, с той же ехидной ноткой в голосе, хорошо знакомой мне по прошлым с ним разговорам. Я уже понял, что терять мне нечего и заговорил, стараясь сдерживаться и не сильно повышать голос.
- хорошо, граждане начальники, только я одно не понял, что вам надо от меня конкретно? Как говорят в Одессе: вам ехать или шашечки? Вы же сами, Виктор Васильевич, мне карт-бланш дали для организации работы бригады! Работа пошла, зашевелились, я же не виноват, что тут с зоной сделали! Почти полбригады работать не хочет, и главное кто? Бывшие шныри и шестёрки, которые бегали «чифир» нам заваривать и бельё чужое стирали за пачку сигарет - «шерстяными» стали? Деды, бл.., ссученные! Кстати:
- я никого из них и пальцем не тронул! Это к сведению, насчёт драк и разборок! Из-за меня якобы! Так что мне уже терять нечего, отправите в ПКТ(помещение камерного типа) - обидно конечно, но пять месяцев перекантуюсь как-нибудь. В кабинете стало тихо:
- у меня другие сведения, бросив взгляд на «кума» сказал Бондаренко и, помолчав,  добавил:
- ладно, вот Георгий Иосифович за тебя просит, и все бригадиры тоже, припёрлись с утра. Давай на работу двигай, а мы тут поговорим, порешаем, что с тобой делать.

У ворот уже были выстроены бригады, разбитые по пятеркам, рядом с каждой стоял бригадир. Я шел вдоль строя, улыбаясь и здороваясь со всеми. Ворота распахнулись и по команде сержанта, пятерки зэков - в чёрных бушлатах, чёрных х/б, форменных зековских кепках и сапогах, тронулись на промзону. Рабочий день начался. Планерка с буграми прошла быстро, все были в курсе, что начальство скоро будет здесь. И действительно, через полчаса майор и Бересневич зашли в прорабскую:
- в общем так, Петровский - опять заговорил  Бондаренко
- благодари Георгия Иосифовича, сообщать никуда не буду, но пять суток в ШИЗО отсидишь - с выводом на работу, раз ты у нас такой незаменимый. А сейчас пойдем пройдёмся по комплексу - покажешь работу и расскажешь, что тут у вас делается.
Я  понял, что если не мне, то кому - то из парней всё - равно пришлось бы отвечать за этих козлов, и это решение начальника устраивает всех. Дальше пошла рутина: мы обходили объекты, обсуждали детали работы и я видел, что оба моих начальника постепенно успокаиваются и разговоры принимают конструктивный характер. После обеда я опять собрал бригадиров: рассказал о решении «хозяина» и поблагодарил всех  за поддержку.
- Витёк - сказал я Петрову - переводи завтра свою бригаду в первый коровник, на кормушки, опалубку начинайте. А ты, Мелех, эту шарагу на его выгул, на бетон, на носилки, бл… хватит, наотдыхались, сил накопили - пусть пашут! Сегодня аккордный наряд напишу и время прикину, захотят честно заработать - возможность будет. Да, ещё….кум завтра в отпуск уходит, «отец» их родной! Но никому не расслабляться, ДПНК крови будут в разы больше пить.

Вечером, уже под конвоем старшего лейтенанта Мухаметзянова, я опять зашел  в камеру ШИЗО, в которой оказался ещё один сиделец. Средних лет мужик, с перебитым, видимо ещё в молодости, носом - сидел в углу камеры отрешенно уставившись в стену. Присмотревшись, узнал в нём одного из работников первого звена моей бригады.
– что это с ним? - спросил я Валеру, показав на мужика - откуда он взялся?
- на свиданке был, с женой встречался, и вдруг избил её там. Её на «скорой» в больницу, а его сюда.
Ещё не лучше! Но тут уж  я совсем не при делах! Подойдя к нему ближе, я спросил:
-Что случилось? Может покуришь? - и протянул ему прикуренную сигарету. Тот кивнул, взял её и глубоко затянулся.
- Ладно, успокойся, что теперь поделаешь? Ждать не захотела? - он кивнул
- Бывает, ты уж крепись мужик. Долго тебе ещё чалиться? - шесть лет из восьми осталось - ответил тот и быстро забормотал: 
- ушла сучка, два года не прождала, я думал на «химию» через год выйду, или на поселение. А она уехать задумала, дом продать хочет, бумаги привезла подписать. Убить её хотел. И он опять замолчал уставившись в стену. 
- аварийщик значит - понял я, задавил кого-то, да и не одного видимо. Странно, их   обычно в Холмах во второй отряд определяют, поддоны клепать. Там и работа постоянная и заработка на ларёк и алименты хватает. Да, сейчас тебе молиться надо, чтобы она не померла…и так уже добавку к сроку заработал. Валера стоял рядом не вмешиваясь в разговор, а потом спросил:
- замутим Мастер? Ещё на раз есть.

Я глянул на Фёдора, стоявшего у дверной решетки и, вдруг вспомнив, сказал ему
- Корень тебе привет передавал, сказал письмами тебя завалили, выйдешь - будет что читать. И вытащив из пояса брюк тоненький медный провод в белой изоляции, а из  стельки сапога лезвие бритвы  «Нева», или как её называют зэки - мойку, подал всё это хозяйство Фёдору:
- Понял задачу? - спросил я его. Он удивлённо смотрел, ничего не понимая.
- Да, плохо тебя Корень учит. Даю вводную: надо сделать бурило, попробуем от эл. патрона запитаться и воду им вскипятить.
Бурило - это название самодельного кипятильника, который зэки делают из двух бритвенных лезвий, вставив между ними две спички, связав между собой нитками, и прикрутив к каждой по проводу, вторые концы которых вставляют в розетку. Гул стоит неслабый, но процесс идёт быстро и литровая банка воды закипает минут за пять. Здесь же проблема была в том, что миска оцинкованная, и лезвия ни в коем случае не должны её коснуться. Я разломил бритву пополам, подал половинки и спички Фёдору.
- нитки найдёшь? А ты Валера провод держи, я концы оплавлю. Процесс пошел, и скоро самодельный кипятильник был готов. Над дверью, в небольшом квадратном проёме, был подвешен черный патрон с вкрученной электролампочкой, вторая светила в коридоре за дверью. Ещё вчера, после чаепития в дыму, я задумался об альтернативе такого кипячения и придумал единственно возможный способ. После того, как я объяснил задачу - Фёдор, стоя на прутьях решетки и поддерживаемый нами в спину, выкрутил лампочку, открутил по резьбе пластмассовую юбку патрона и внимательно осмотрев контакты, спрыгнув вниз, закрутил петли по их размеру на свободных концах проводов.

Дальше процесс пошёл так. Провода были коротковаты и, державшему миску, пришлось поднять её обеими руками на уровне головы и замереть в таком положении. Валера встал на нижний прут дверной решетки, подпёртый в спину правой  рукой нового постояльца, держась левой рукой  за решетку, а правой аккуратно опустив в миску с водой кипятильник. Его задачей было, ни в коем случае, не задеть половинками бритв стенок миски. Фёдор, которому как электрику, досталось самое сложное, стоял на втором пруте решетки, в спину ему, обеими руками, упирался я, и левой  - наш женоненавистник. Картина была достойна резца античного скульптора. Пять мужиков в чёрных робах застыли в разных позах, подпирая и держа друг друга, боясь шевельнуться, чтобы не получить удар током. Фёдор накинул один провод на контакт патрона и прижал второй к другому. В камере загудело, все слушали и ждали. И вот послышалось бульканье. Ещё немного и Валера громко сказал:
- хорош Фёдор, вырубай! Тот услышал и отсоединил провода. Наступила долгожданная тишина, и тут же наша группа распалась: Валера засыпал в миску чай, прикрыл её чем-то сверху и мы блаженно растянулись на полу «хаты», ожидая начала чайной церемонии.

Время летело быстро! Не верилось, что уже конец месяца и вал бумаг, как обычно в этот период, захлестнул меня с головой. Я составил табель на оплату 75% от тарифа работникам своей бригады за первый месяц, в двух экземплярах, разложил их в разные пачки: справа для ПМК, слева для бухгалерии колонии - закурил и задумался. В табеле было 53 фамилии, оставшихся в бригаде работников, из 62 в приказе. Кто-то, за этот месяц, освободился по «звонку», кто-то по УДО (условно - досрочно), трое ушли на «химию» (стройки народного хозяйства) и поселение, кто-то на больничку, а одного, ставшего вдовцом после свиданки с женой - отправили в архангельскую тюрьму, за добавкой к сроку. Было обидно, что деньги для оплаты на девять человек, пропадут зря. Тем более, что всем покидавшим бригаду, наряды на расчёт за отработанное время, я закрывал  без доплат по этому приказу. 
И тут в голове мелькнула одна мысль,  которую я попытался безуспешно прогнать.
- а кто сказал, что документы, отправленные в две разные организации кто-то сравнивает между собой? Контора ПМК-991 находится в Холмогорах, а колонии - в Матигорах, за несколько десятков километров от неё. Женщины чай пить друг к другу не ходят, далековато. Наряды и табеля я отдаю начальнику емецкого участка, который их проверяет, подписывает и отправляет в контору в Холмогоры, где их утверждает начальник ПМК, бухгалтера рассчитывают, а заработанные деньги переводят на счёт  колонии. И уже там их рассчитывают бухгалтера по зарплате колонии - каждому работнику, по табелям и нарядам из другой моей пачки, которые подписывает майор Бондаренко. Сумма заработанная бригадой сдельно - одна и та же, но заработок по тарифу, начисляют в ПМК по одному моему табелю, а деньги  переведенные в колонию - распределяют работникам по другому, и кто сказал, что они обязательно должны быть одинаковы? Есть приказ на шестьдесят два человека, пусть в ПМК и начисляют на шестьдесят два! Командир сказал: «Хорёк!» - и никаких «Сусликов!», а в колонии, эти деньги раскидают на пятьдесят три оставшихся! Ну а сумма заработанная по нарядам, которую закрою я – мастер, для бригады в которой я же и бригадир  -  всегда будет больше, чем сумма, которую я  закрыл бы за эти работы другой бригаде, просто потому, что на свою я потрачу больше времени. Приписки и накрутки в нарядах, сделанные грамотно и в разумных пределах, никто не отменял.

И я решил рискнуть и проверить свои выводы! Табель для конторы ПМК был переписан соответственно приказа - на шестьдесят две фамилии, а табель в контору колонии, оставлен прежним - на пятьдесят три!
И всё получилось! После ознакомления с расчётными листочками по зарплате за апрель месяц, и подведения итогов социалистического соревнования (которое проводилось среди колоний архангельской области), куда же без него - моя бригада неожиданно вышла в лидеры, подтянув этим и средний заработок всей емецкой зоны. Не знаю, какие премии получило местное начальство - но судя по довольному выражению лица майора Бондаренко, неплохие. Довольны были и работники моей бригады - даже четвертое звено штрафников, после проведённой с ними профилактики и переводу на бетон. Оформив аккордный наряд, с конкретным расчётом заработка и премии - я привёл выражение классика, что: « кто не работает – тот не ест», и объяснил им, как заработок  будет зависеть от их работы. И обещание  выполнил, так как своё слово я всегда старался держать. На следующие два месяца я так же распределил доплату по приказу на 62 человека, хотя за май доплачивали - 60%, за июнь - 40% - но так как в мае в табеле бригады числилось - 45 человек, а в июне - уже 36, а работа шла более организованно и умело - зарплата была не меньше.

Незаметно прошли майские праздники, вернулся с отпуска Сашка Гляненко, стало легче с работой и, глядя на зеленеющую траву и листочки, в зелень которых быстро одевались небольшие деревца, пробивавшиеся на промышленной и жилой зоне, не верилось, что когда они начнут желтеть, я покину эти заборы, вышки и бараки. Больше всего в «зоне» мне не хватало возможности побыть одному - хоть несколько часов не видеть никого вокруг, просто молчать, думая о чём-то своём, сбросить  напряжение в котором находился постоянно, контролируя и проверяя свои схемы и оставаясь готовым ко всем неожиданностям.  По характеру, я был одиночкой, хотя и имел в молодости много друзей. Находясь здесь, в местах «не столь отдалённых», по настоящему один я был только пятнадцать суток, через несколько месяцев пребывания на «Холмах», в камере ШИЗО - когда попал туда, как я считал, ни за что! И объявил голодовку, по наивности попытавшись что-то этим доказать и добиться справедливости. Это помогало мне держаться и, когда я очнулся в санчасти зоны: то ли с воспалением лёгких, то ли ещё с чем - но на кровати с белыми простынями - обрадовался, считая что добился своего. А через неделю лечения, снова оказался в той же камере, досиживать оставшиеся трое суток из пятнадцати, которые были даны «хозяином», но уже пристёгнутый к дверной решётке наручником. Вот тогда я и понял, что правда и справедливость здесь у всех разная, и «переть буром», чтобы её добиться - бесполезно. И в дальнейшем - старался всегда включать голову, пытаясь решать проблемы, которые появлялись здесь постоянно - но никогда не переступать ради их решения основные христианские заповеди.

Лето, жара, июль - как пела позднее одна известная группа. Работа на объекте шла вовсю. Заезжали машины со стройматериалами, автокран, бульдозер Т-130 с  прикомандированным из Архангельска трактористом по имени  Василий Иванович, хозяйственным весёлым мужичком, предпенсионного возраста, прошедшим «Крым и Рым», который почти каждый день заезжая на комплекс, попутно завозил нам сигареты, чай и продукты, которые так умело прятал в своём железном чудище, гремящем и дребезжащем тринадцатью тоннами металла, что солдатам, которые его осматривали при заезде, что-то найти в нём - возможности не было никакой.  Я, каждый раз поражался, когда Дед, как мы сразу же его прозвали - загнав своего «зверя» за какое-нибудь здание  от лишних глаз, быстро откручивал несколько болтов и вытаскивал привезённое, из появившейся вдруг внутри трактора полости. Я принимал и передавал эти свёртки своим доверенным работникам, которые тут же растворялись и рассовывали их по своим тайникам. В общем, подогрев зоны был на хорошем уровне.
Система завоза была отработана чётко: каждый механизатор, если соглашался, то выполнял заказы только одного, в крайнем случае - двух зэков, чтобы не доставали его  все подряд, кто разживался деньгами. Василий Иванович, отработавший на зонах не один десяток лет - заехав первый раз на комплекс и получив от меня задание - затянулся беломориной и поставил вопрос ребром:
- Саша, я систему вашу знаю давно - если тебе что-то надо завезти в зону, обращайся ко мне сам, пусть не лезут толпой, и всё будет правильно. Я чуть не поперхнулся сигаретой, от этих его конкретных слов и, засмеявшись, спросил:
- а если водочки закажу, Василий Иванович: сможешь? Тот ответил абсолютно серьёзно:
- зараз не больше шести бутылок, и то не часто! В магазине примелькаюсь - сдадут куму сразу. Лучше с выходных, с Архангельска, прихватывать буду, если закажешь.
Тут уж и я ему сказал конкретно, при первом же заказе, подавая деньги и ксиву с перечнем продуктов:
- Дед, пятая часть твоя! Если мало, скажешь! - тот молча кивнул и пошел к своей технике. И водители, которые завозили стройматериалы на объект и подписывали путёвки у меня, были мне хорошо знакомы, и увезти пачку писем, чтобы отправить их в  Архангельске, или завезти что-то мне по мелочам - проблем не было. А работники бригад, у которых появлялись деньги - для заказа продуктов обращались к бригадирам, а те уже знали, кто из механизаторов на кого работает и через кого заказать.

Всё чаще стали появляться различные комиссии и проверяющие. Несколько раз  приезжал первый секретарь холмогорского райкома партии, которому ещё в апреле я показывал стройку, когда он один, после утверждения в должности, заехал на объект. Сейчас он приезжал со свитой, как и положено первому человеку района, но всегда сначала шёл в нашу прорабскую и, поздоровавшись со всеми за руку, приглашал меня  на осмотр комплекса, хотя его сопровождали и начальник ПМК-991, и начальник её емецкого участка Бересневич и прочие начальники: емецкой зоны - майор Бондаренко, и даже «хозяин» Холмов - подполковник Некрашевич, обменявший меня весной Бересневичу за десять цепей для пилы «Дружба». Тот - идя в кильватере Ильи Николаевича, зашел к нам в прорабскую и, поздоровавшись за руку с Сашкой Гляненко, по инерции, после первого секретаря, протянул руку мне: и было интересно видеть, как изменился его взгляд и дернулась рука, когда он понял, кому собирается пожать руку. Но начальниками в то время редко назначали глупых людей: он собрался, руку не убрал и когда я её пожал, улыбнувшись сказал:
- рад, Петровский, что не ошибся - вижу, что ты на своём месте. Илья Николаевич, бросив на него удивлённый взгляд, двинулся на выход, пригласив нас с Сашкой. Я перевёл дух и наша процессия двинулась по объектам.

Емецкий животноводческий комплекс на 800 голов крупного рогатого скота - главную стройку Холмогорского района Архангельской области, обязательно нужно было сдать. Вовсю, семимильными шагами приближалась великая дата - 67 годовщина Великой Октябрьской социалистической революции!