Школа Шифрина

                23 апреля 2024 г. исполнилось сто четыре года со дня рождения Якова Соломоновича Шифрина, доктора технических наук, профессора. Я.С. Шифрин – крупный ученый в области радиофизики и прикладной электродинамики, создатель статистической теории антенн. Его работы широко известны в нашей стране и за рубежом. Если перечислять его регалии, то это займет очень много места, вот основные:
         Заслуженный деятель науки и техники Украины, лауреат премии имени А.С.Попова АН СССР, почетный профессор Харьковского национального университета радиоэлектроники, Севастопольского национального технического университета и Таганрогского технологического института Южно-федерального университета РФ, почетный доктор Харьковского национального университета им. В.Н.Каразина, Президент Украинской национальной ассоциации «Антенны», Пожизненный действительный член Международного общества радиоинженеров (Life Fellow IEEE), соросовский профессор, академик и член президиума Академии наук прикладной радиоэлектроники, участник боевых действий в Великой Отечественной войне, главный научный сотрудник ХНУРЭ, доктор технических наук, профессор.

            Также хорошо известна созданная им научная школа, из которой вышли более пятидесяти кандидатов наук и двадцать докторов наук. С 1951 по 1956 год Я.С. Шифрин преподавал в Артиллерийской Радиотехнической Академии (АРТА), а с 1957 по 1980 год был начальником кафедры антенн и распространения радиоволн этой академии (Военно-инженерная радиотехническая академия им. Говорова ЛА. – ВИРТА). С 1980 года по 2019 год Яков Соломонович преподавал в Харьковском национальном университете радиоэлектроники, где был профессором, затем заведующим кафедрой и главным научным сотрудником. Яков Соломонович внес огромный вклад в мои знания и в знания моих однокурсников, слушателей академии. Во время моей учебы в ВИРТА Яков Соломонович читал замечательные лекции "Антенно-фидерные устройства". 
         За более чем полустолетие своего существования в ВИРТА имени Говорова Л.А. были подготовлены тысячи высококлассных специалистов для Советской Армии. Многие из них внесли большой вклад в укрепление боевой мощи Советской страны. Большинство выпускников Академии с глубокой благодарностью вспоминают годы напряженной учебы и те знания, которые они получили в ее стенах, вспоминают своих преподавателей, командиров, инженеров лабораторий.
       Приведу выдержки из воспоминаний.
       Книга «Как мы жили» автор Шифрин Яков Соломонович.
       Конечно автор часто ссылается на «пятую графу», но это не умаляет его
       научных заслуг и огромного вклада в развитие теории антенн.

             

                УЧЕБА В ВЫСШЕЙ ШКОЛЕ ПВО
                Академия окончена. Поехали в Москву за назначением. Стандартное назначение – помощник начальника связи общевойсковой дивизии по радио. Однако на дворе был уже 1944 год. Нужда в общевойсковых связистах уменьшилась. Но зато в армию стала поступать радиолокационная техника, прежде всего станции орудийной наводки (СОН) – американские (SCR-584, SCR-545), канадские (СОН-3к) и английские (СОН-2, СОН-3б). Да и наша радиопромышленность стала осваивать производство этой непростой техники. В начальный период речь шла о копировании зарубежной техники, и в первую очередь станции СОН-2. Доставалось это очень непросто из-за отсутствия должной производственной базы и качественных материалов, а также недостаточного опыта соответствующих специалистов. Плохо было и с кадрами, призванными эксплуатировать радиолокационную технику. Тех немногих специалистов, которых к этому времени уже подготовили академия связи и другие военные вузы, явно не хватало. Неудивительно поэтому, что, когда мы приехали в Москву, большую группу выпускников академии направили в Высшую военную школу (ВВШ) ПВО на трехмесячные курсы по радиолокации. Школа эта находилась в Лефортово, на Красноказарменной улице, дом 14.
         Основным преподавателем у нас бы Иван Александрович Лыков, окончивший нашу же Академию связи в начале 1942-го в составе одной из упомянутых мною ранее «сильных» групп. По ее окончании он был направлен в ВВШ ПВО, находившуюся тогда в эвакуации в г. Пенза. Там он, с помощью преподавателей и, в значительной мере, самостоятельно, изучил основы радиолокации и первые образцы радиолокационной техники – СОН 2 и СОН 3к, которые теперь преподавал и нам. К преподавательской работе он относился очень добросовестно и сделал все, что мог, для нашей успешной переквалификации, за что я и мои товарищи весьма ему благодарны. В 1948 г. мы с ним вновь встретились в АРТА и на протяжении лет двадцати работали вместе.

                ПОСЛЕВОЕННЫЕ ГОДЫ (1946-1956)
                Завершение войсковой службы (1946 г.)
          В июле произошли изменения и в моем служебном положении. Штаб корпуса расформировали, и на его базе образовался штаб 45-й дивизии ПВО с переездом его в г. Днепропетровск. Фактически обязанности у меня остались прежними, но формально мой статус несколько понизился и звучал так: старший помощник начальника артснабжения дивизии. В конце августа я переехал в Днепропетровск. Город мне пришелся по душе. Во-первых, мощный Днепр, придающий городу особый шарм. Во-вторых, очень красивая центральная улица (именуемая после революции проспектом Карла Маркса), которой так восхищался еще наш папа, бывавший в Днепропетровске в годы революции. Днем мы работали, вечерами гуляли по набережной и в расположенном на берегу Днепра красивом парке, пили пиво. Так прошло месяца два. В это время в Харькове формировалась созданная по приказу Сталина радиолокационная академия – Артиллерийская радиотехническая академия. Конечно, мне хотелось туда попасть, но как это сделать, я не знал. И каково же было мое удивление, когда без каких-либо просьб с моей стороны в октябре меня вызвали в Москву, в отдел кадров ПВО, и предложили должность старшего инженера в АРТА. Я, конечно, согласился. Приказ будет через месяц, сообщили мне. Поскольку я ехал в Ленинград в отпуск, то мы договорились, что на обратном пути заеду и получу направление в АРТА.
Настроение хорошее, и я довольный еду в Ленинград, в мой первый послевоенный отпуск.
       Распрощавшись с ленинградцами, я вернулся в Москву, в отдел кадров. И тут меня ожидал неприятный сюрприз. Пока я был в отпуске, в Севастопольском училище зенитной артиллерии (СУЗА) ввели курс радиолокации, и срочно нужен был преподаватель этой дисциплины. Поскольку я оказался у кадровиков под рукой, то выбор пал на меня, о чем мне и объявили. Я, естественно, огорчился, но спорить не стал. Человек я военный, и приказы надо исполнять.
Закончив дела московские, я вернулся домой и, быстро собрав свои вещи, отправился к новому месту службы. СУЗА, эвакуированное в войну из Севастополя в Уфу, реэвакуировано было в г.Житомир. Туда я и направил свои стопы. На этом, кстати, закончилась моя войсковая (но не военная) служба.

                СЕВАСТОПОЛЬСКОЕ (Житомирское)
                УЧИЛИЩЕ ЗЕНИТНОЙ АРТИЛЛЕРИИ  (1947 год –  1948 год)
      В училище, которое в то время называлось еще Севастопольским, я прибыл в конце декабря 1946 г. Это училище, созданное в 1919 г., было одним из старейших в Советской армии. Оно располагалось на окраине г. Житомира, на берегу реки Тетерев, и занимало довольно значительную территорию. Почти все здания, находившиеся на этой территории, как учебные, так и жилые, были существенно повреждены. Командовал училищем довольно спокойный и разумный человек – генерал Рыбаков. Представился ему. Кратко побеседовали. После этого пошел устраиваться. Разместился в офицерском общежитии – в огромной комнате на втором этаже двухэтажного здания. Не помню, сколько человек там жило, но кроватей стояло штук сорок. Половина стекол отсутствовала, так что было весьма прохладно. Да и с питанием, как я убедился на следующий день, тоже было не густо. Но надо было работать, и я активно принялся за дело. А дел было немало. Я был единственным в училище специалистом в области радиолокации, а уже через пару месяцев надо было читать курсантам третьего, выпускного, курса нововведенный курс радиолокации. Никаких учебных пособий не было. Только несколько книг, которые я привез с собой, а также конспекты лекций, прослушанных мной в ВВШ ПВО. Последние в основном касались материальной части станций СОН-2 и СОН-3к, а мне надо было читать курс «Основы радиолокации». Поэтому засел за разработку лекций. Работал весьма напряженно и за короткий срок разработал основы будущего курса. Конспект получился хороший, и в моей последующей жизни я неоднократно его использовал. Насколько я сейчас помню, курсантский состав училища состоял из двух дивизионов по три батареи в каждом. Каждая батарея, в свою очередь, состояла из трех взводов (учебных отделений), соответствовавших первому, второму и третьему курсам обучения. Аудитории были небольшие, так что мне пришлось читать лекции и проводить разработанные мною практические занятия во всех шести отделениях. Следует отметить, что курсантский состав был неплохой и к занятиям относился серьезно. Особенно выделялось отделение, которое незадолго до начала моих занятий с ними было переведено в СУЗА из какого-то морского училища. Помимо основной задачи – обучения курсантов, передо мною была поставлена и другая задача – ознакомить с радиолокацией, в порядке командирской учебы, весь офицерский состав училища. Офицеры в основном были выпускниками этого же училища. Некоторые из них побывали на фронте. Война лишь недавно закончилась, и моральная обстановка в СУЗА была на высоте. С удовольствием вспоминаю многих сослуживцев по училищу, с некоторыми из них я был дружен впоследствии многие годы. В училище я пробыл всего-то полтора года. Но это время тепло вспоминаю всю жизнь. До сих пор я считаю это заведение, именуемое c 1997 г. Житомирским военным институтом радиоэлектроники, своим родным и горжусь, что стоял у истоков поворота его в сторону радиоэлектроники. Замечу, что когда я читал лекции курсантам или офицерам училища, то неоднократно повторял, что училище неизбежно повернет в сторону радиолокации. Так что этот поворот я им «накаркал».
Вернусь к делам учебным. Важнейшей задачей, стоявшей передо мною, было создание лабораторной базы. Серьезную помощь в этом деле мне оказал приехавший из Москвы офицер из управления учебных заведений, мой хороший знакомый Григорий Львович Айзенберг. Вдвоем, при некоторой помощи Славы Санкина, мы развернули в лаборатории радиолокационную станцию П 8 и поставили на ее базе пару лабораторных работ. Теперь наши курсанты могли уже кое-что и пощупать руками. Соответственно, и учебная нагрузка заметно возросла. Слава богу, прибыло подкрепление. На должность старшего преподавателя приехал преподаватель радиолокации из Горьковского училища зенитной артиллерии Исаак Гликберг. Это был и хороший специалист, и хороший человек. С ним и его славной женой Соней мы много лет дружили семьями.
                ...........
         Поселились мы, как я уже указывал выше, в начальственном доме. Комната наша имела одно окно, площадь ее была порядка 15 кв. м., в ней же размещалась и кухня (стол с керосинкой). Туалет был в коридоре, общий на три семьи. И при всем этом мы были довольны и счастливы – наконец-то семья в сборе.
Как же мы жили? С утра я отправлялся на занятия. Нередко они продолжались и после обеда. Освобождался часам к 6-7 вечера. Лида и баба в течение дня возились с Валей и решали разные хозяйственные дела. Часов в восемь ужинали. Стандартный ужин – та или иная каша. Почему-то запомнилось блюдо из гороха. Скудное питание тогда было типичным для большей части офицерских семей.
                .............
     Коль скоро я коснулся продовольственных дел, то следует упомянуть и об огороде. Где-то в мае 1947 г. всем желающим выделили небольшие земельные участки (в одну-две сотки) на берегу реки Тетерев. Опыта мы не имели. Пользуясь советами соседей, мы посадили картошку, огурцы и что-то еще и стали ожидать результата. Каково же было наше удивление, когда при полном нашем дальнейшем бездействии мы через некое время получили богатейший урожай. Одних огурцов собрали мешков семь. Да и картошки не меньше. Может быть, сказалось то, что земля была целинная, а может, погода благоприятствовала – не знаю. Но запомнилось мне это хорошо. И каждый раз, когда заходит разговор о состоянии сельского хозяйства в Украине, то, вспоминая нашу огородную эпопею 1947 г., я думаю: «Это же надо уметь так хозяйничать на этих богатейших землях, чтобы довести страну до такой нищеты».
                ..............
         Освоившись в достаточной мере со своими преподавательскими делами, я стал задумываться о будущем. Плохо, конечно, что вместо академии, где стремление к науке было делом естественным, поощряемым со стороны начальства, я попал в училище, где в то время о науке никто не думал. Самым правильным в этой ситуации было пробиваться в адъюнктуру (военную аспирантуру). Но тут далеко не все зависело от меня. Надо ждать, когда придут извещения о наборе в адъюнктуру той или иной академии, и надо также, чтобы меня допустили до вступительных экзаменов. Но просто сидеть в ожидании чего-то – не в моем характере. Посему я решил, пока суд да дело, попытаться сдать кандидатские экзамены в каком-либо житомирском вузе. Выяснил, что сделать это можно в педагогическом институте. По тогдашним меркам и требованиям английский язык я знал прилично, и сдать кандидатский мне не составило большого труда. Сложнее обстояло дело с экзаменом по философии. Список рекомендованной литературы был довольно большим, и мне пришлось затратить много времени на изучение работ, указанных в этом списке. Результатом этого стали две толстые, аккуратно оформленные тетради с конспектами многих философских работ и трудов классиков марксизма-ленинизма. Эти тетради сослужили мне большую службу в дальнейшем: я многие годы руководил марксистско-ленинской учебой подчиненных мне офицеров и при этом зачастую использовал, в качестве опорной, литературу, которая была столь аккуратно законспектирована мною в 1947 г.
                ...........
        Из многочисленных отпускных встреч того года особо хочу отметить мою встречу в академии связи с заведующим кафедрой теоретических основ радиолокации профессором Александром Георгиевичем Аренбергом, поскольку, как показало будущее, она сыграла важную роль в моей судьбе. Во время встречи зашел разговор о моих делах. А.Г. спросил, не хотел ли бы я принять участие в научной сессии общества Попова, которая планируется зимой этого, 1947-го, года. Вряд ли надо приводить здесь мой ответ. Продолжение этого разговора последовало через пару месяцев после моего возвращения из Ленинграда. Где-то в конце октября в адрес начальника училища из Москвы приходит телеграмма за подписью председателя (или зам. председателя) общества Попова проф. С.Э.Хайкина примерно следующего содержания: «Академия наук СССР приглашает капитана Шифрина принять участие в работе сессии общества Попова, которая состоится в Москве, в декабре 1947 г., в Доме ученых». Немного о Семене Эммануиловиче Хайкине. Это был блестящий физик, ученик академика Л.И.Мандельштама. Им написаны несколько прекрасных книг по физике и радиофизике – «Механика», «Теория колебаний» (совместно с А.А.Андроновым) и др. В мрачные 50-е годы ему хорошо потрепали нервы, обвиняя в идеализме. Он переехал в Ленинград и последние годы своей жизни заведовал отделом радиоастрономии Пулковской обсерватории. С.Э. был исключительно доброжелательным человеком и пользовался любовью и огромным авторитетом в среде физиков и радиоспециалистов.
         В 60-е годы я был у него дома в гостях, и мы обсуждали некоторые вопросы статистической теории антенн, которой я тогда начал заниматься. Многие суждения его оказались весьма полезными для меня, и я не раз вспоминал его с большой благодарностью.
         Получив телеграмму с приглашением меня на сессию общества Попова, Г.С.Десницкий тут же вызвал меня к себе и спросил, как я к этому отношусь. Я ответил, что очень хотел бы поехать, причем готов ехать за свой счет. Г.С. возразил: «Ну, зачем же за свой счет, дело это почетное для Войск ПВО, а поэтому я запрошу разрешение начальника учебных заведений Войск ПВО генерала Осипова о выдаче тебе проездных документов». Уже на следующий день пришел ответ от Осипова: «Разрешаю, с заездом ко мне». Через неделю я выехал в Москву. Тематика докладов на сессии была весьма разноплановой. Запомнились, в частности, выступления майора Г.В.Кисунько (впоследствии генерал-лейтенанта, одного из генеральных конструкторов систем ПВО) по теории волноводов и известного ученого в области распространения волн проф. Я.Л. Альперта по ионосферному распространению радиоволн. Общее число участников сессии составляло от силы человек 80. Замечу, что уже через каких-нибудь 7-10 лет чисто антенные конференции, при весьма жестких ограничениях на количество участников от каждой организации, собирали переполненный зал Центрального дома офицеров в Москве (наверное, под тысячу человек). Это ярко иллюстрирует бурный расцвет радионауки в СССР в начале 50-х годов.
                После окончания научной сессии я зашел к генералу Осипову. Это был весьма интеллигентный и симпатичный человек. Он мне предложил перейти на работу в его аппарат, в отдел средних учебных заведений. Я отказался, заявив, что меня интересует наука, а не штабная работа. Надо сказать, что он весьма удивился. «Неужели вы не понимаете, – сказал он, – что, поработав у меня в штабе с год, вы будете здесь всех знать (в том числе и в отделе кадров) и сможете выбрать себе любое назначение на дальнейшее». На это я ответил: «Жалко года». Тогда генерал Осипов промолвил: «Ну что ж, вам виднее. Какая помощь вам нужна?» Я попросил: «Поспособствуйте мне в смысле адъюнктуры, а именно – в получении соответствующей информации и допуска к экзаменам». Он заверил: «Постараюсь помочь». Должен сказать, что в основе моей просьбы лежало следующее. За несколько месяцев до моего разговора с Осиповым в наше училище одно за другим пришли извещения о наборе в адъюнктуру академии связи и артиллерийской академии. Я подал заявления и туда, и туда. И в обоих случаях меня не допустили к приемным экзаменам. Самое смешное (для меня, правда, не очень) состояло в мотивировке отказа. В одном случае мне написали, что академию я окончил давно (а окончил я ее за три года до этого!) и, вероятно, все позабыл, а в другом – что академию я окончил совсем недавно и не набрался еще должного войскового опыта. За этими отказами прослеживалась некая общая линия на резкое ограничение приема евреев в адъюнктуры военных академий. Именно поэтому я и попросил Осипова о помощи.
                ........................
          Спустя некоторое время после моего возвращения из Москвы в училище пришло извещение о первом наборе в адъюнктуру Харьковской артиллерийской радиотехнической академии. Я сразу же написал соответствующее заявление и был допущен к вступительным экзаменам. Так что Осипов свое слово сдержал. В Харьков я приехал в феврале 1948 г. На подготовку к экзаменам нам дали месяц. Всего приехало человек 25-30. Многие из них и не думали сдавать экзамены и приехали для того, чтобы погулять месяц в Харькове. Основным был экзамен по специальности.
Экзамен по специальности я сдал на «отлично». Такую же оценку получил и по английскому языку. Менее удачно прошел экзамен по философии. Получил «тройку». Замечу (не в порядке оправдания), что экзамены по общественным наукам всегда были не по мне. И связано это с тем, что здесь, как и в некоторых видах спорта, судейство весьма субъективно. Кто экзаменует, тот и прав. И это имеет место, как бы хорошо ты не был подготовлен. Всего я набрал 13 баллов. Насколько помню, это был лучший результат среди всех поступавших в адъюнктуру. Всего было принято семь человек. После сдачи экзаменов я вернулся домой и снова приступил к работе, ожидая приказа главкома Войск ПВО о зачислении меня в адъюнктуру. За время моего отсутствия произошло одно событие, которое чуть не испортило «всю обедню». Суть его была такова. Мой друг Исаак Гликберг перед войной окончил четыре курса какого-то радиотехнического вуза. Диплома он не получил. Во время войны он, как и я, попал в академию связи, но в сильную группу с трехмесячным сроком обучения. Диплома он опять же не получил. Пока я сдавал в академии вступительные экзамены в адъюнктуру, в наше училище пришла бумага о наборе слушателей в АРТА на четвертый курс. Предполагалось набрать на этот курс людей, у которых судьба сложилась так же, как у Исаака, чтобы они доучились год-два и получили диплом о высшем военном образовании. Группу таких людей собрали во Львове на месячные сборы, после которых все были отпущены по домам на период подготовки соответствующего приказа главкома. Сложилась ситуация, когда оба преподавателя радиолокации могли практически одновременно уехать из училища. А тут еще, как назло, для курсантов ввели госэкзамен по радиолокации. Начальник учебного отдела училища полковник Грабовский забил тревогу – один из нас (я или Исаак) должен остаться. Остаться пришлось бы мне, ибо у меня было два диплома, а у Исаака – ни одного. Другое было бы несправедливо. На мое счастье, Глеб Сергеевич принял решение отпустить обоих. Грабовскому он сказал примерно следующее: «Яков Соломонович работал полтора года «аки вол». Он подготовил себе некую замену в лице Санкина, который, в случае необходимости, сможет принять экзамен. Да еще и неясно, состоится ли вообще этот госэкзамен». Он как в воду глядел – экзамен таки отменили. Но это стало ясно уже потом, после принятия Глебом Сергеевичем сего исторического для меня решения. Огромное ему спасибо. Как выяснилось, 1948 год был единственным, когда в адъюнктуру АРТА приняли людей с неподходящим «пятым пунктом». Поэтому, если бы тогда прошло решение Грабовского, то не видать бы мне адъюнктуры как своих ушей.
Начинался новый этап моей жизни – адъюнктура при АРТА.

                АДЪЮНКТУРА (1948 г. - 1951 г.)
               В Харьков мы приехали в июле месяце. Разместили нас вначале в одноэтажном доме, находившемся недалеко от площади Руднева. Похоже, что в этом доме ранее располагалось какое-то лечебное заведение психиатрического профиля. Пол в комнате был каменный, стены выложены белой кафельной плиткой. Из стен торчали многочисленные куски труб. Но выбора у нас не было. Спасибо и за это. Через месяц нас, правда, переселили. Мы получили одну неплохую комнату в доме № 71 по Сумской улице. Комната принадлежала какому-то отставному майору, который жил у своей молодой жены, имевшей свой дом под Харьковом. Офицер жилищной службы академии майор Нестеренко спокойно вскрыл комнату майора и вселил нас туда. Через некое время появился и хозяин. Спорить он не стал, продал нам по дешевке стоявшую в этой комнате мебель и был таков. Кроме нашей комнаты, в этой квартире (№ 18) их было еще три. Две принадлежали подполковнику К., политработнику одного из военных харьковских училищ. Это был весьма неприятный, скандальный человек, занимавшийся все время какими-то хозяйственными махинациями. В четвертой комнате жил дирижер академии майор Витухин с семьей.
           Наступило 1 сентября, и начались наши занятия.
           Учеба в адъюнктуре была весьма напряженной. Программа кандидатского минимума была существенно шире нынешней. Она предусматривала сдачу двух экзаменов по специальности («широкого» и «узкого»), экзаменов по английскому и немецкому языкам, философии, зачета по математике. Соответственно, с нами проводились занятия по языкам, философии, математике. Лекции по математике (спецглавам) читал Наум Самойлович Ландкоф, математик высокого класса и прекрасный педагог. У меня с ним завязались хорошие отношения, я бывал у него дома, где мы обсуждали разные дела. Позднее Н.С. переехал в Ростов-на-Дону, а оттуда эмигрировал в Израиль.
Добрые отношения сложились у меня и с преподавателями иностранных языков – Бертой Иосифовной Роговской (английский) и Шехтман (немецкий). Берта Иосифовна была широко образованным человеком, кандидатом наук (что довольно редкое дело среди языковедов) и заведовала кафедрой иностранных языков в Харьковском университете. Шехтман ученой степени не имела. Тем не менее она, как и Б.И., была прекрасным преподавателем и весьма симпатичной женщиной. К сожалению, вскоре она умерла.
Много времени занимала у нас подготовка к сдаче экзамена «широкого» профиля. Соответствующая программа была разработана Г.Н.Шеиным (при консультациях А.И.Ахиезера). Она включала в себя широкий круг трудных вопросов. Список рекомендованной литературы был весьма внушительным.
           Помимо дел, связанных со сдачей кандидатского минимума, мы активно участвовали в методической работе кафедр. Я и Мисюра были зачислены, по нашей просьбе, на кафедру ТОР, начальником которой был (как я указывал выше) подполковник Борис Павлович Афанасьев. В заданиях адъюнктам он не стеснялся. Одно из таких заданий помнится мне до сих пор. Состояло оно в том, что я – адъюнкт первого (!) года – должен был составить развернутую рецензию на толстенную книгу Б.П.Асеева «Основы радиотехники». Потратил я на эту работу чуть ли не месяц. Составленная мною рецензия была размножена и вклеена в каждый библиотечный экземпляр книги Асеева, дабы слушатели, приступая к изучению этой книги, уже имели о ней предварительное мнение.
          И все же, работа – работой, а отдыхать тоже надо. Довольно часто по вечерам мы бегали в клуб академии, располагавшийся тогда в доме № 55 на Сумской улице (позднее это здание было отдано его бывшим хозяевам – слепым). В то время в клубе регулярно крутили трофейные фильмы, которые мы смотрели с удовольствием. По субботам обычно наша адъюнктская компания собиралась в складчину у кого-то дома на предмет выпить, попеть и потанцевать. Чаще всего собирались у Вити Кузнецова, поскольку его квартирные условия были самыми лучшими. Эти сборища со временем стали традиционными и увековечены в «Гимне адъюнктов первого набора», написанном мною к 30-летию образования адъюнктуры академии (1978 г.). И выпивка, и закуска были неприхотливыми, но нас это вполне устраивало. Так прошел первый год адъюнктуры. Надо было писать отчет за этот год и утвердить его у научного руководителя. В качестве такового у меня и Мисюры был числившийся на нашей кафедре академик Абрам Александрович Слуцкин. Поехали к нему. После того, как он подписал наши отчеты, зашел разговор о теме диссертации. А.А. предложил темы, в большей своей части экспериментальные, по магнетронам. Мы, не возражая по существу, смиренно произнесли, что, дескать, мы по происхождению теоретики и, если можно, просили бы усилить теоретические аспекты работы. А.А. сказал, что подумает. На этом мы и расстались. На следующий день нас обоих срочно вызвали к Борису Павловичу. Встретил он нас весьма сурово и грозно вопросил, что мы там такого наговорили А.А., что он от нас обоих отказался. Мы пытались рассказать Б.П. детали нашей беседы с А.А., но он и слушать не захотел. Ищите сами себе руководителей, заключил он. С этим мы и вышли из кабинета разгневанного Б.П. Мисюре было проще. Он уже выбрал себе интересующую его область исследования – распространение волн в ионосфере – и решил обратиться к жившему в Москве (упомянутому мною выше) профессору Якову Львовичу Альперту. Тот любезно согласился быть его научным руководителем. Со мной дело обстояло сложнее. Прежде всего, потому что я еще не выбрал для себя область исследования. Не помню, как это получилось, но моим научным руководителем стал А.И.Ахиезер. Кажется, Б.П. с ним все же побеседовал, и он согласился. Отправился я к нему домой на переговоры. Результат их порядком меня обескуражил, ибо А.И. заявил примерно следующее: «Яша, давайте сразу договоримся. Ни область, ни тему я вам искать не буду. Ищите сами. Приходите, когда у вас будут свежие анекдоты». Понял я, что рассчитывать надо только на себя. И все же некая зацепка у меня появилась. Одним из направлений, которым в то время занимался А.И. и его ученики, было изучение взаимодействия электронных пучков с электромагнитным полем. Именно эти эффекты лежат в основе работы класса приборов бегущей волны, а это уже что-то родственное мне. Cтал внимательно изучать зарубежные журналы. Тогда масштабы радиоэлектроники были довольно узкими. Число научных журналов, посвященных этим вопросам, было весьма ограниченным: наша «Радиотехника», пара американских журналов, один ; английский, один ; французский. Помимо собственно радиоэлектроники, просматривал я и публикации по смежным вопросам, в частности по следящим системам. В дальнейшем за весьма короткий промежуток времени масштабы радиоэлектроники существенно расширились. Резко увеличилось и число специализированных журналов. Этот процесс продолжается и в настоящее время. Яркой иллюстрацией этому может служить то, что сейчас Американский институт инженеров по электронике и электротехнике насчитывает около 30 направлений, и по каждому из них выходит несколько журналов. Аналогичная картина имеет место и в СНГ, в частности в России и Украине. Я уже не говорю об Интернете, на страницах которого содержится море научной информации. Естественно, сузились и рамки деятельности научных работников, их возможности отслеживать даже близкую литературу. Если в конце 40-х годов я, как было отмечено выше, просматривал все, что публиковалось тогда в 4-5 журналах, посвященных радиоэлектронике, то позднее ограничил себя вопросами антенн и распространения радиоволн, далее одними антеннами, затем лишь вопросами общей теории антенн, а потом и здесь пришлось сузиться. Сходная картина имеет место и применительно к научным конференциям, о чем я уже писал выше, рассказывая про сессию общества Попова, проходившую в 1947 г.
                Вернусь назад к 1949 г. Самое трудное для меня было выбрать тему диссертационной работы. С областью исследований я вроде бы определился – электронные пучки и электромагнитное поле. После довольно интенсивных литературных поисков я наткнулся на небольшую заметку об электронно-волновой лампе (ЭВЛ). В основе работы этой лампы лежало взаимодействие двух кольцевых электронных пучков. Мне показалось стоящим делом построить теорию ЭВЛ. Центральная идея состояла в том, чтобы заменить пучки тонкими трубками тока и, записывая поле в разных областях пространства лампы, учесть скачки магнитной составляющей поля при переходе через эти трубки. Помимо теории ЭВЛ, значительное место в диссертации занимали некоторые общие вопросы взаимодействия электронных пучков с медленными электромагнитными волнами. Надо отметить, что в вычислительном плане возникли немалые трудности. Уровень вычислительной техники был тогда весьма низким, и многие расчеты приходилось выполнять вручную, придумывая те или иные способы их упрощения. Но к окончанию адъюнктуры (к осени 1951 г.) диссертация все же была завершена. По мнению Александра Ильича и моих оппонентов, работа получилась неплохой. Что же касается самой защиты диссертации, то эта история заслуживает особого разговора, и к этому я вернусь ниже.
Помимо работы над диссертацией, на втором и третьем году адъюнктуры я был занят и многими другими делами. Завершал сдачу экзаменов кандидатского минимума, посещал лекции преподавателей академии: И.А.Лыкова  по импульсной технике, С.Я.Брауде ; по распространению радиоволн, Александра Ильича  по теоретическим основам радиотехники.
            Остановлюсь немного подробнее на лекциях А.И. Здесь многое мне импонировало. На лекциях господствовал творческий дух. Зачастую лекционный материал излагался А.И. впервые для него самого, и многие детали, неясные вначале слушателям (да порою и самому лектору), становились прозрачными по ходу дела. Весьма ценной и привлекательной чертой А.И. как лектора была его ответственность по отношению к слушателям. Обычно в перерыве между лекционными часами он, не стесняясь, по-простому спрашивал кого-либо из присутствовавших на его лекции адъюнктов или преподавателей: «Ну, и как прошел первый час?». Бывало и так, что на первом часе лекции им была допущена какая-то ошибка. Тогда он обязательно начинал второй час с ее исправления, предваряя это теми или иными словами. Помнится случай, когда эти слова звучали так: «Стереть все, что мы написали на первом часе. Куда вы все смотрели? Начнем по новой». А.И. мог спокойно признаться слушателям в незнании какого-либо вопроса с обещанием в дальнейшем ответить на него (что он и делал). Должен заметить, что я знал и многих опытных преподавателей, которые боялись признаться в допущенных ими на лекциях ошибках или в том, что они чего-то не знают, опасаясь ложной потери авторитета. Впечатляло и присущее А.И. чувство юмора, заметно оживлявшее лекции. Вспоминаю такой эпизод. Рассматривая вопрос о возбуждении волноводов, А.И. нарисовал схематически круглый волновод и расположенный на его оси возбуждающий штырь. Тут же последовал вопрос: «А как этот штырь держится?» Попытка А.И. не реагировать на этот вопрос не удалась. С тем же вопросом вылез второй слушатель и далее третий. И только после ответа А.И.: «Как гроб Магомета» (который, как известно, висит в воздухе) – все успокоились. Отмеченные мною особенности лекций А.И. в полной мере согласовываются с моими взглядами на лекционный процесс. Как и А.И., я считаю, что в конспектах у слушателей (студентов) не должно оставаться ошибок (если лектор об этом знает), ибо студент лектору верит, и будет думать, что это он чего-то недопонимает. Я так же, как и А.И., любил пошутить на лекциях. Хорошо помню, как еще в адъюнктуре, на своей пробной лекции, отвечая на вопрос одного из слушателей, я для большей ясности использовал подходящее шутливое выражение. И не избежать бы мне длительных нравоучений со стороны моего шефа (Б.П.Афанасьева), если бы не заступничество А.И., который активно меня поддержал.
Много времени уходило у меня на подготовку и проведение практических занятий для слушателей первого набора. Среди них было немало офицеров – участников войны, старших меня и по возрасту, и по званию. Поэтому надо было готовиться особо тщательно. Как и на первом году обучения, я активно участвовал и в методической работе кафедры, выполняя, к тому же, разные поручения начальника кафедры. В 1948 г. я опубликовал в «Бюллетене академии» № 3 свою первую научную работу «О сопротивлении излучения вертикальной антенны с учетом влияния почвы». Эта работа базировалась на результатах моей дипломной работы 1944 г. Как видно из сказанного, во время пребывания в адъюнктуре я работал весьма напряженно в разных направлениях. Конечно, главной моей задачей было написать диссертацию, с чем я успешно справился в срок.
 
                ЗАЩИТА ДИССЕРТАЦИИ И УТВЕРЖДЕНИЕ ЕЁ  В ВАК
        Обычно, когда диссертация написана, и тем более, если она достаточно надежна, сама защита и утверждение ее в Высшей аттестационной комиссии (ВАКе) являются делом формальным (хотя и морочным). В моем случае все оказалось существенно сложнее. Своего ученого совета в академии не было, и надо было, прежде всего, найти место защиты. Я в это время никого не знал, а мое кафедральное начальство, да и научный руководитель, заботы об этом не проявляли. Поэтому дело существенно затянулось. Прошла зима, наступила весна. Неизвестно, сколько бы времени все это тянулось, если бы не сообщение, что к нам едет ревизор – комиссия ЦК КПСС по подготовке кадров в молодой академии. Начальство забеспокоилось. Г.Н.Шеину было поручено срочно пристроить мою диссертацию и диссертацию Севы Мисюры куда-нибудь на защиту. В это же время, примерно в апреле 1952 г., в академию приходит бумага о том, что с 1 сентября 1952 г. в академии начнет работать свой ученый совет. Казалось бы, самое простое решение – вынести наши защиты на первое заседание этого совета. Но тогда придется объяснить комиссии, почему наши работы пролежали без движения целый год. Дабы избежать этого, Шеин едет в Москву и по приезде оттуда докладывает и.о. начальника академии генералу Туклину, что он был в Военно-воздушной академии им. Жуковского и договорился, что мы сможем там защититься в июне-июле. Мы с Севой присутствовали при этом разговоре, и я сказал, что это не так: по моей просьбе мой брат Кусиель был у начальника кафедры академии им. Жуковского профессора Я.С.Ицхоки, и тот сказал, что раньше октября ничего не получится. Однако Г.Н. настоял на своем, и Туклин отдал нам с Севой распоряжение: «Отправьте диссертации в Москву». Ясно, что им обоим было важно, чтобы к приезду комиссии наших работ в академии не было. Я отвечаю, что я человек военный, прикажете – вообще диссертацию сожгу, но отправка наших работ в Москву при наличии у нас своего ученого совета противоречит элементарному здравому смыслу. Эти слова мне обошлись дорого. Далее события развивались следующим образом. Диссертации в Москву мы отправили, хотя, естественно, в июне-июле наши защиты не состоялись, так что слова Шеина действительно были просто блефом. В октябре, незадолго до моего отъезда в Москву, Шеин позвал меня к себе домой и зачитал написанную им характеристику на меня. Там все было нормально, кроме того, что в конце было отмечено, что в строевом отношении я недостаточно подтянут. Такая фраза уже сама по себе выглядела весьма странной, ибо на фоне абсолютно нестроевого Шеина я был образцом подтянутости. Еще менее ясным было то, какое отношение это имеет к защите диссертации, о чем я ему и сказал. Но, к сожалению, на этом история с моей характеристикой не закончилась. Когда я приехал в академию им. Жуковского, первый вопрос, который мне задал ученый секретарь совета, очень славный человек Александр Александрович Куликовский, был такой: читал ли я свою характеристику? Прочитав ее, я понял смысл вопроса А.А. Кроме пустяшного замечания о моей слабой строевой подготовке, Шеин добавил фразу, которую я помню как сейчас: «В общественной жизни участие принимает, хотя партийные и общественные поручения нередко выполняет безо всякого желания». Эта фраза меня ошеломила. Во-первых, ее не было в той характеристике, с которой он меня ознакомил. Во-вторых, это было просто неправдой, ибо всю свою жизнь я был очень активным человеком. И в-третьих, Шеин не мог не понимать, что в той обстановке уже разнузданного антисемитизма эта фраза может мне заметно повредить на защите (и так оно и оказалось). Почему Шеин так поступил, мне не ясно, тем более что я не раз помогал ему в разных житейских делах. За свои адъюнктские годы я регулярно ездил в Москву. Времена были трудные, и по просьбе Шеина я нередко привозил ему те или иные продукты или лекарства, иногда специально задерживаясь на день в Москве в поисках лекарств. Вероятно, появление той пакостной фразы в моей характеристике было результатом резкого разговора, после которого наши диссертации «вытолкнули» в Москву. Укажу еще один штрих, который меня весьма огорчил. В некоторых своих высказываниях Г.Н., увы, не избежал «модного» поветрия по линии «пятого пункта». Это было удивительно, ибо он был человеком умным, к тому же учеником академика Л.И.Мандельштама, да и среди его друзей было много евреев. Помнится, как на одном из партийных собраний, когда ему предоставили слово, он начал свое выступление так: «Моя фамилия не Шейн, а Шеин. Знаете, были на Руси такие бояре – Шеины!…»
           Серьезной трудностью на пути к защите оказалась задача нахождения первого оппонента. В качестве такового мой руководитель А.И.Ахиезер выбрал А.М.Прохорова (будущего Нобелевского лауреата), у которого незадолго до этого он был оппонентом по его докторской защите. Приехав в Москву, я отыскал Прохорова и вручил ему письмо А.И. Прочитав письмо, Прохоров начал вертеть носом и, в конце концов, отказался, заявив, что он далек от этой тематики. Все это выглядело довольно странно, ибо работа моя для физика была весьма прозрачной. Я уже не говорю о том, что, вероятно, и фамилия моя была ему известна, ибо он учился на физфаке Ленинградского университета на одном курсе с моим старшим братом Фридиком. Не хочется так думать, но подозреваю, что основной причиной его отказа был мой «пятый пункт». Прямо из Москвы я позвонил Александру Ильичу. Тот посетовал, что ничем больше помочь не может. Выручил мой средний брат Куся, который попросил выступить моим оппонентом В.Л.Гинзбурга  будущего академика и Нобелевского лауреата. Поехал домой к В.Л. Он легко ухватил суть моей работы и быстро написал хороший отзыв. Вторым оппонентом у меня был очень приятный и интеллигентный человек, доцент (позднее профессор) Московского университета Владимир Михайлович Лопухин, автор нескольких неплохих книг. Его отзыв тоже был хорошим. Наступил, наконец, и день защиты. Было это 18 октября 1952 г. Защищался я на ученом совете радиотехнического факультета академии им. Жуковского. Со мной на одном совете защищался также представитель нашей харьковской академии, по специальности прожекторист, с фамилией Спренне. Смею думать, что моя работа была не хуже его. Тем не менее итоги голосования были такими: у Спренне – единогласно, у меня – 13 «за», 4 «против». И это при том, что никто не сказал чего-либо худого в мой адрес. Напротив, было несколько хороших выступлений со стороны, в том числе начальника отдела одного из солидных военных институтов подполковника Митрофана Федоровича Стельмаха. Вероятно, «черные шары» я заработал на характеристике Шеина, которая была зачитана на заседании совета, и из-за «пятого пункта». Дальнейшее прохождение моей диссертации оказалось делом непростым. В те годы процедура защиты кандидатских диссертаций в академии им. Жуковского была двухступенчатой. Результаты защит на факультетских советах утверждались на большом совете академии. Обычно последнее было чисто формальной акцией. В моем случае, однако, эта акция прошла со скрипом. (Замечу, что детали этого дела, о котором я сейчас рассказываю, стали мне ясны лишь через несколько лет.)
            Утверждение моей защиты на большом совете академии проходило 21 января 1953 г. И надо же было произойти столь неприятному для меня совпадению! Именно в этот день в газетах было опубликовано сообщение о награждении Лидии Тимашук орденом Ленина за разоблачение «шайки врачей-убийц». Из девяти арестованных по этому делу шесть человек имели еврейские фамилии. Так что с утра члены ученого совета получили хороший заряд государственного антисемитизма, а в три часа дня они голосовали по защите некоего иудея, да еще и при четырех голосах «против» на факультетском совете. В принципе, вполне могли и завалить. До этого, к счастью, дело не дошло, но 13 голосов «против» (из 37) мне все же накидали. Из-за этих голосов диссертацию мою посылали на рецензию несколько раз. Каждая рецензия была положительной, но ВАК не унимался: покоя не давали эти злосчастные 13 голосов. Не знаю, сколько времени бы все это тянулось. Помогло следующее. В очередной раз диссертацию (вместе со всеми предыдущими отзывами) послали на рецензию уже упомянутому выше М.Ф.Стельмаху. Последний, хорошо зная мою работу, возмутился всей этой канителью и предпринял соответствующий демарш в ВАКе. После этого меня сразу же утвердили. Вся эта история продолжалась более двух с половиной (!) лет.

          НАЧАЛО ПЕДОГАГИЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ В АКАДЕМИИ (1951-1956г.)
       В октябре 1951 г. все выпускники адъюнктуры первого набора после успешного завершения диссертационных работ были назначены на преподавательские должности. Назначения были явно неодинаковыми. В.И.Кузнецова назначили начальником кафедры. В.Я.Аверьянов, О.Н.Баранов, В.А.Мисюра и В.Ф.Ширяев были назначены старшими преподавателями, я – преподавателем, С.И.Геллер – младшим преподавателем. Если в случае Геллера пониженное назначение можно было как-то объяснить некими неприглядными (с точки зрения начальства) делами его по женской линии, то меня ущемили лишь по причине «пятого пункта». Это было явно несправедливо. За время пребывания в адъюнктуре я сдал кандидатские экзамены и другие зачеты лучше других. Да и диссертация моя была, как минимум, не хуже других. Замечу, что никому из моих друзей по адъюнктуре вопрос о моем ущемлении и в голову не пришел. Дескать, это вполне естественно. Более того, В.Ф.Ширяев всерьез возмущался, как это получилось, что из семи адъюнктов двое иудеев: мол, явно нарушена процентная норма. И это при том, что я ему немало помогал по математике, а в дальнейшем и с его диссертацией. Он выполнял работу во Фрязино (Подмосковье), куда я регулярно писал толстые письма с решениями тех или иных вопросов по его диссертации.
                .............
         Основные сложности были связаны с большой педагогической нагрузкой. Преподавал я радиолокационные станции (РЛС) СОН 4, СОН 9, СОН 30 и другую аппаратуру. Нередко, в течение длительного периода, ежедневно бывало по 6 часов лекций, а после обеда надо было еще готовиться на завтра. С работы мы, преподаватели, уходили в 11 часов вечера, когда закрывалась спецбиблиотека. Помнится, что лишь один из преподавателей нашей кафедры, В.Н.Кутуков, уходил в 8 вечера. «А наш-то лодырь домой пошел» – говаривали мы по этому поводу. Мы – это Н.А.Шишонок (в дальнейшем генерал, заместитель начальника Киевского высшего инженерного радиотехнического училища), М.В.Морозов (впоследствии генерал, начальник факультета академии), Е.А.Якимович (позже полковник, начальник кафедры академии), Г.А.Костин (в последующем полковник, начальник научно-исследовательского отдела академии), В.Г.Подгорский и я. Жили мы довольно дружно, да и в дальнейшем с большей частью из указанных преподавателей я был в добрых отношениях многие годы. Помимо лекций, проводил я и другие виды учебной работы. Нередко приходилось выезжать на полигон академии для проведения практических занятий. Немало усилий требовало руководство дипломниками, число которых у меня доходило до восьми человек. Некоторые из них были весьма способными людьми и впоследствии существенно продвинулись по служебной лестнице. В частности, стоит отметить М.С.Любушкина (ставшего позднее доктором наук, начальником кафедры математики Командной академии ПВО) и А.М.Широкова (в дальнейшем доктора наук, многолетнего зам. начальника МВИЗРУ), а также очень симпатичного и толкового человека, ленинградца А.А.Закорина.
             Много времени уходило и на написание разных учебных пособий. Здесь, в первую очередь, следует отметить книгу «Некоторые вопросы проектирования радиолокационных станций зенитной артиллерии», объемом около 15 печатных листов. В эти же годы я впервые руководил двумя адъюнктами. Оба они были весьма толковыми людьми и выполнили хорошие работы. Один из них – капитан Сергей Иванович Красногоров, из довоенных студентов, участник войны, занимался вопросами влияния позиции на зоны видимости радиолокационных станций. Впоследствии он заметно преуспел в делах научных, стал доктором наук, лауреатом Государственной премии СССР, некоторое время руководил кафедрой. Вторым моим адъюнктом был майор Алексей Иосифович Ерган, кадровый военный, участник войны. Он занимался решением некоторых вопросов совершенствования радиолокационных станций. Это был человек с очень нестандартным мышлением. Жаль, что А.И. прекратил заниматься наукой и выбрал для себя военную карьеру. Он стал генералом, начальником факультета академии. Думаю, что в науке он бы преуспел не меньше.
                ................
             Помимо всех этих дел, в 1952 г. я был подключен к научно-исследовательской работе «Основы эксплуатации радиолокационной техники ЗА». Благодаря этому мне посчастливилось близко познакомиться и впоследствии на протяжении ряда лет быть в добрых отношениях с замечательным человеком Алексеем Федоровичем Гороховым.
       Расскажу обо всем этом подробнее. В 1952 г. генерал-лейтенант А.Ф.Горохов был командующим зенитной артиллерией (ЗА) Войск ПВО страны, заместителем главнокомандующего этими войсками (последним в то время был Маршал Советского Союза Л.А.Говоров). А.Ф. был высокообразованным, интеллигентным артиллеристом, вице-президентом созданной в 1946 г. Академии артиллерийских наук (до 1950 г.). Вместе с тем, это боевой генерал, активный участник Отечественной войны, прославившийся, в частности, в боях за Крым.
         Будучи командующим зенитной артиллерией, А.Ф. особо тревожился о боеготовности радиолокационной техники, являющейся наиболее сложной составляющей ЗА. Поэтому он инициировал постановку крупной (в масштабах всей зенитной артиллерии Войск ПВО страны) научно-исследовательской работы по эксплуатации радиолокационной техники. Обсуждение принципов ее организации проходило на довольно представительном совещании, куда были приглашены и представители наиболее авторитетных учебных заведений Войск ПВО страны. Я представлял нашу академию. Минское училище представлял Гдалий Григорьевич Сигалов, умный, высококвалифицированный специалист, локаторщик военного времени, но по характеру ярый спорщик. После моего выступления он стал оспаривать ряд моих предложений, хотя они явно представлялись разумными. В кулуарах я ему об этом сказал, и он вроде бы согласился.
        Горохову мое выступление, видимо, понравилось. Вероятно, поэтому через некоторое время меня вызвали к нему для обсуждения плана предстоящей работы. Совещание вел Горохов. За длинным столом сидело человек пятнадцать: генералы (человек 5), полковники и один капитан. Это был капитан Юдин – впоследствии известный ученый, автор нескольких книг по программированию (некоторое время мы с ним тесно контактировали). Горохов, увидев меня, тут же прервал совещание, представил меня всем присутствующим, а после произнес: «Прошу обсудить с представителем академии имеющиеся к нему вопросы» – и объявил перерыв. Мне он сказал: «Вам покажут некие бумаги, рассмотрите их поподробнее, позднее я сам вас найду». Больше всего меня поразило, что он не только не упрекнул меня за опоздание, но даже и не спросил о его причинах. Через некоторое время слышу по внутреннему институтскому радио: «Майора Шифрина вызывает Маршал Говоров». На самом деле вызывал меня А.Ф., но для большей оперативности использовал имя Говорова. Тем более что в тот момент они вместе сидели в кабинете начальника института. Когда я прибыл к А.Ф., он разъяснил мне предстоящую задачу. Созданная им комиссия должна вылететь на известный полигон Донгузское (вблизи Оренбурга), дабы за месяц изучить многолетний опыт эксплуатации разных артиллерийских систем. Сам он на некоторое время задержится в Москве. До его прибытия комиссию предстоит возглавлять мне. Хотя в комиссии были люди постарше меня как по званию, так и по возрасту, спорить я не стал: приказано; надо выполнять. Приехали в Донгузское. Начальником полигона был генерал Болотов. В соответствии с уставом, представился ему.
          Назавтра мы засели за изучение многочисленных отчетов по испытаниям артиллерийских систем  при приеме их на вооружение или по истечении определенного срока эксплуатации. Что меня особо удивило при ознакомлении с этими отчетами, так это многочисленные пометки типа: «стр. такие-то изъяты для проведения следствия. Ст. лейтенант госбезопасности такой-то» или: «со стр. таких-то снял копию для следствия по делу такого-то» – и опять подпись. Я не артиллерист. Поэтому мне было трудно судить, в какой мере представленный нам материал интересен с точки зрения истории развития артиллерийских систем (наверное, все же интересен), но то, что этот материал явился ярким подтверждением массовости сталинских репрессий, – несомненно. Что же касается нашей основной задачи  выудить из рассматриваемого материала что-либо полезное применительно к проблеме эксплуатации РЛС, то здесь мы преуспели мало. И это, в общем-то, понятно. Все же артиллерийские орудия и РЛС  системы разные. Надо сказать, что в эти же годы зенитные системы были заменены на зенитно-ракетные, соответственно, полностью обновился и парк РЛС. Приобрели другую окраску и вопросы их эксплуатации. К тому же через некоторое время А.Ф.Горохов ушел в отставку. В силу указанных причин, задуманная им тема НИР тихо «скончалась» (хотя, на мой взгляд, проблема разумной эксплуатации РЛС, несомненно, осталась).
           Мои контакты с А.Ф.Гороховым не ограничивались рамками указанной выше НИР. Иногда он привлекал меня и для решения других задач. Одним из таких примеров явилась упомянутая ранее наша совместная поездка в Бердянск для проверки тамошнего полигона. Хорошо запомнилась мне встреча с А.Ф. уже после увольнения его в отставку. Встреча эта состоялась у него дома. Мы долго беседовали на разные темы. Одна из них запомнилась мне особенно ярко. Речь шла о следующем. Незадолго до этого военное издательство опубликовало перевод книги двух крупных американских ученых (Кэмпбелла и Морза) под названием «Методы исследования операций», где излагались основы работы специальной службы, созданной во время Второй мировой войны в американской армии, службы «думающих офицеров».
       Эти офицеры входили в штат крупных воинских соединений (от дивизии и выше) и были призваны помогать советом своим командирам в решении тех или иных конфликтных ситуаций. В книге приведены многочисленные примеры, иллюстрирующие весьма полезную деятельность думающих офицеров. По сути, это была одна из первых (если не первая) книг по теории конфликтных ситуаций, выросшая в дальнейшем в мощное научное направление, имеющее важнейшие приложения и в военном деле. Однако тогда это было в новинку. А.Ф.Горохов с ходу уловил значимость этого направления и написал министру обороны письмо, содержавшее ряд предложений по этому вопросу. В частности, он предлагал включить разработку этих вопросов в планы научных работ военных НИИ и академий, ввести соответствующие курсы в учебные планы академий и т.п.
         Ответ, который он  солидная фигура, генерал-лейтенант, бывший командующий ЗА Войск ПВО страны  получил (не помню, за чьей подписью), гласил примерно следующее: «Мы выиграли войну без всяких исследований операций и, если придется, и следующую выиграем без этой выдумки ученых». А.Ф. с горечью и обидой воспринял этот ответ. Его особо огорчило то, что не прошло и десяти лет со Дня Победы, как снова к руководству в армии пришли люди, подобные тем, которые в немалой мере повинны в тяжелых потерях 1941 г. Неким утешением для него было то, что его предложение было оценено и подхвачено моряками. Заканчивая разговор об Алексее Федоровиче Горохове, я хотел бы к сказанному добавить, что это был глубоко порядочный, добрый и отзывчивый человек. Я не помню сейчас, каково было его семейное положение, но хорошо помню, что он активно помогал детским домам.
Кроме «гороховской» темы, в 1954-1955 гг. я был основным исполнителем наиболее крупной в то время в академии научно-исследовательской работы, посвященной разработке перспектив развития радиолокационных систем ПВО. Из-за всей учебной и научной кафедральной нагрузки, времени на продолжение интересных исследований, начатых ранее в адъюнктуре, не оставалось. Это привело, в частности, и к срыву работы над монографией, которую я начал писать совместно с А.И.Ахиезером. Так что в определенной мере Лыков, Митягин и иже с ними своей цели (помешать мне двигаться по выбранной научной линии) добились.
               Была у этой компании и еще одна цель. Полковник Иванов году в 1954-м уволился, я был и.о. начальника кафедры. И они опасались: а вдруг меня назначат начальником, в то время как на эту должность рвался Лыков, которому нужно было еще некое время для завершения кандидатской диссертации. Дабы не допустить моего назначения, они уговорили начальство заслушать на ученом совете академии отчет о работе нашей кафедры. После моего доклада Лыков, Митягин и примкнувший к ним Шеин засыпали меня вопросами, целью которых было показать начальству и ученому совету, что я абсолютно не годен быть начальником данной кафедры. Вся эта игра была «шита белыми нитками». Естественно, я взорвался и в открытую разъяснил на совете смысл всего спектакля, добавив, что я и сам категорически не хочу быть начальником аппаратурной кафедры. Через некое время начальником ее назначили таки Лыкова Ивана Александровича. Однако и здесь не обошлось без очередной интриги со стороны все той же компании. Поскольку я был и.о., то естественно было, как минимум, назначить меня на вакантную должность заместителя начальника кафедры, пустовавшую много лет. Однако решение, подсказанное Герасимову, было иным. Замом Лыкова был назначен Якимович, а меня, в порядке некой моральной компенсации, учитывая мои неоднократные просьбы, перевели старшим преподавателем на кафедру ТОР. В принципе, меня это вполне устраивало. Но буквально через пару дней после приказа Лыков побежал к Герасимову и попросил его перевести меня обратно на старую кафедру, опять же старшим преподавателем, ибо без меня кафедре будет трудно. Это было оформлено новым приказом «Во изменение…». Как позднее по пьянке Лыков сам рассказал мне, вся эта комбинация (на мой взгляд, весьма некрасивая) явилась следствием советов, данных ему его друзьями: «Когда тебя будут назначать начальником кафедры, не соглашайся, чтобы твоим замом назначили Якова Соломоновича. Иначе все будущие успехи кафедры будут связывать с наличием у тебя такого зама, как Шифрин». И далее он добавил: «А вот мы с тобой работаем вместе уже длительное время, и ты мне по-настоящему помогаешь». В ответ на это его «откровение» мне оставалось только пожать плечами и сказать: «Жаль мне, Ваня, тебя и твоих друзей». Жаль, прежде всего, потому что Иван Александрович в этих интригах, в общем-то, и не нуждался. Он был отличным преподавателем, опытным методистом, сильным начальником кафедры. Жаль и потому, что «советники» И.А., видимо, судили обо мне «в меру своей испорченности». Даже после того, как меня довольно бесцеремонно вновь вернули на старую кафедру к Лыкову, я активно во всем ему помогал, ибо у меня всегда на первом плане были интересы общего дела.
          Впоследствии И.А. был выдвинут на должность начальника факультета, а затем и на должность заместителя начальника академии. На этой должности он работал много лет и немало сделал для развития академии. Да и отношения между нами многие годы были вполне дружескими.
         Не знаю, сколько бы мне еще пришлось быть на аппаратурной кафедре, если бы не одно обстоятельство. Начальник кафедры антенно-фидерных устройств и распространения радиоволн (АФУ и РРВ), выделившейся из кафедры ТОР в 1951 г., Борис Иванович Молодов под нажимом начальства весной 1956 г. решил взяться за написание докторской диссертации. Свое согласие он оговорил условием моего перевода к нему на кафедру в качестве зама. Начальство, вызвав меня к себе, сказало мне напрямую: «Мы переводим вас на кафедру антенн в качестве зама, но имейте в виду, что фактически всеми кафедральными делами придется заниматься вам, так как Б.И. будет работать над докторской диссертацией». Поскольку антенны, да и распространение радиоволн, еще со времен моей учебы в академии связи были в кругу моих интересов, то я согласился. В апреле 1956 г. я был назначен на должность зам. начальника кафедры АФУ и РРВ. На этом моя почти пятилетняя работа на кафедре радиолокационных станций зенитной артиллерии закончилась.
                .................

      С 1956 по 1980 год Яков  Соломонович возглавляя кафедру антенно-фидерных устройств и распространения радиоволн (АФУ и РРВ), далеко продвинул и развил теорию распространения радиоволн и построения антенн РЛС.  Им была создана  научная школа - школа Шифрина. К сожалению в 1980 году у него случился инсульт и ему пришлось оставить работу в ВИРТА. Он перешел на более щадящую работу в Харьковском институте радиоэлектроники.

        Далее привожу выдержки из лекции Я.С. Шифрина, прочитанной в Харьковском институте радиоэлектроники.

           О МЕТОДОЛОГИИ ФУНДАМЕНТАЛЬНОГО ИНЖЕНЕРНОГО ОБРАЗОВАНИЯ
          Мой 30-тилетний стаж работы в совете Военной инженерной радиотехнической академии им. Говорова (ВИРТА), где вопросам постановки учебного процесса при обучении военных инженеров-радиолокаторщиков и вопросам подготовки молодых научно-педагогических кадров уделялось огромное внимание.
Фундаментальность академического образования проявлялась, в частности, в том, что мы давали слушателям мощную физико-математическую и основательную специально-техническую базовую подготовку. Последняя включала солидные курсы по таким дисциплинам, как: теория цепей, электродинамические дисциплины (теория электромагнитного поля и распространение радиоволн, антенно-фидерные устройства), приемо-передающие устройства, теоретические основы радиолокации, микроэлектроника и импульсная техника, автоматическое регулирование и управление, основы вычислительной техники. Эти курсы, помимо приличного числа лекций, включали также ряд упражнений и серию весьма содержательных лабораторных работ, использующих новую измерительную аппаратуру. В заключение, слушателям читали большой курс основ построения радиолокационных станций. Изучались, естественно, и конкретные радиолокационные системы, но в сравнительно небольшом объеме - значительно меньшем, чем в высших военных училищах. При этом обычно изучался лишь один образец РЛС того или иного вида Войск ПВО. Остальные давались в ознакомительном порядке. Здесь мы подходим к очень важному и трудному вопросу о правильном сочетании фундаментальной подготовки выпускника вуза и знания им конкретной аппаратуры. Несомненно, такие знания выпускнику должны быть даны, но не в ущерб общеинженерной подготовке его. Правильное определение пропорции между фундаментальной подготовкой и узко инженерными знаниями выпускника является важнейшей задачей учебного процесса. Успешность решения этой задачи определяется квалификацией преподавателей основных кафедр вузов, их руководителей. На мой взгляд, в академии мы к 60-м годам такие пропорции нашли. Да, наши выпускники, попавшие в войска, на первых порах могли испытывать определенные трудности, связанные с тем, что они хуже выпускников училищ знали конкретную технику. Однако вскоре академики, благодаря хорошей общеинженерной подготовке, знанию общих принципов построения аппаратуры того или иного класса и широкому их кругозору, легко обходили выпускников училищ и быстро двигались по служебной лестнице. Их с удовольствием брали в различные НИИ и КБ, где их широкая подготовка была в самый раз. Именно благодаря принятой у нас системе подготовки слушателей наша академия быстро вышла на уровень передовых военных академий стала, на мой взгляд, лучшим учебным заведением в CCCP в области радиоэлектроники. Я все это рассказал довольно подробно потому, что опыт академии убедительно подтвердил, что фундаментальное образование должно быть присуще и техническим учебным заведениям.
В радиолокационной академии им. Говорова основы фундаментальной подготовки слушателей разрабатывались лет пятнадцать с момента создания академии в 1946 г. и примерно до начала 60-х годов. За этот период из начальных учебных программ, в основу которых были положены программы академии связи и Артиллерийской академии, постепенно были исключены сопромат, теоретическая механика, химия. Их место заняли такие солидные предметы, как теоретические основы радиолокации (разработанные во многом на основе научных исследований, выполненных в академии), основы вычислительной техники. Ряд других предметов: антенно-фидерные устройства, приемно-передающие устройства, основы автоматического регулирования и т д. были существенно перестроены. Вся эта большая работа и позволили к началу 60 х годов определить основы широкой общеинженерной подготовки слушателей нашей академии, которые и излагались слушателям на протяжении многих лет. Конечно, со временем в некоторой мере содержание базовых дисциплин менялось. Возможно, что быстрое развитие радиотехники потребует включения в основы общеинженерной подготовки каких-либо новых дисциплин и дальнейших изменений в программах тех или иных базовых предметов. Так, если взять даже такой, казалось бы, старый и установившийся предмет, как теория электромагнитного поля, то сегодня представляется совершенно необходимым добавить в него раздел (пусть небольшой) о численных методах решения уравнений поля. Можно было бы привести и другие примеры назревших добавок или изменений и по другим базовым дисциплинам. Но вся эта естественная динамика в основах фундаментальной подготовки должна лишь способствовать усилению ее. Надо очень осторожно, консервативно относиться к увеличению числа изучаемых дисциплин и введению в содержание базовых курсов новых вопросов. Столь же осторожным надо быть и при сокращении числа часов на уже устоявшиеся базовые дисциплины.

            После распада СССР и создания СНГ академия претерпела ряд преобразований. Вначале она была объединена с Высшим училищем имени Крылова. Это объединенное учебное заведение называлось Харьковский военный университет (ХВУ). Впоследствии ХВУ объединилось с Авиационным училищем имени Кожедуба. В настоящее время это учебное заведение носит название Харьковский университет воздушных сил. Здание Академии оказалось не нужным Министерству Обороны Украины, было передано Университету им. Каразина. Большинство преподавателей перешли на работу в высшие учебные заведения Украины и России, многие уволились из рядов Вооруженных Сил.
Таким образом, огромный педагогический и научный потенциал Академии оказался в новых условиях не востребованным.
           Так бесславно закончился славный путь знаменитого военного учебного заведения.