Некукла. Глава 1 - 14. История, которая пишется

Глава 1
Всю жизнь, даже после 40 лет, когда на лице женщины уже читается всё, что ей было прожито и пережито, ее называли куклой.
Нельзя сказать, что ей это не нравилось, ведь кукла ассоциировалась у нее с чем-то симпатичным и милым. Но иногда ей хотелось, чтобы за кукольной внешностью девочки, девушки, женщины людям было видно ее ум, душу, сердце. В этом отчасти помогали ее стихи, которые она начала писать давно, но раньше это было редко и очень криво, а сейчас стих рождался мгновенно, не дожидаясь музы, вдохновения, усилием воли, по заказу самой хозяйки. Строчки стихов, а сейчас и прозы, рождались спонтанно, в маршрутке по дороге на работу, в кровати на рассвете или закате, после общения или необщения с близкими или неблизкими людьми. Желание взять телефон и записать в блокнот обличенную в слова мысль стало проявляться на уровне инстинкта, на уровне чего-то бессознательного, без чего уже сложно жить, и она интуитивно знала, что это нужно сделать, что она без этого теперь не может.
А еще она понимала, что первые строчки нужно показать ему, получить его оценку, потому что пробуждение - это его заслуга.
И эта потребность не была поводом первой написать ему, она полагалась на его честность и объективность, всегда неведомо читаемые в нем и продиктованные тем, что она ему ничего не была должна, также, как и он ей. Ей было страшно, она боялась его реакции, и вообще боялась по собственной инициативе нарушать периодически возникающую между ними тишину. Но все мы сотканы из борьбы со страхами - страх малыша сделать первый шаг, страх помазать асфальтную ссадину йодом, страх проиграть в школьной эстафете, страх рассказать выученный дома параграф у доски перед классом, страх отказа и непринятия.
Она прошла по пути своего страха от той самой девочки с уродливо подстриженной челкой, стоящей перед классом с зажатыми в замок за  спиной руками,  до женщины, уверенно знающей что и как говорить перед аудиторией в 50, 100, 500 человек. И сейчас она писала текст после года вынужденного перерыва запойно, как перепивший накануне жадно глотает воду с похмелья, выбивая каждое слово в узор словосочетаний. Так и сегодня, проснувшись от звонка назойливого будильника, не выпуская телефон из рук, сразу начала выбивать утренние строчки. Это занятие так затянуло ее, что она еле успела наложить повседневный макияж. А он ей непременно нужен, нужен, чтобы сделать кукольный взгляд зеленых глаз еще кукольней, сделать зеленые глаза еще зеленее. Нужен, чтобы ежедневно, а лучше ежечасно, получать комплименты. Без них она тоже не может, они для нее, как вода для цветка - он и так знает, что красив, но без воды чахнет.

Глава 2
Она хотела, чтобы он стал ее первым читателем, чтобы он прочёл и оценил. И он прочёл, и оценил, и сказал те слова, которые она от него ждала. За эти полгода он стал для нее светом, тем светом, который освещает, греет, оставаясь при этом опасной стихией, которая спалит дотла при ближайшем соприкосновении. И после того, как он дал ей "зеленый свет", она начала новую главу.
О чем она будет? Может о ее кукольном детстве, где она с шикарным бантом и в шелковом платье в горошек, а в это время в животике тихонько урчит от брошенной внутрь горбушки ржаного хлеба с солью? Это до сих пор ее любимое лакомство, даже сейчас, когда она может позволить себе любые гастрономические, кулинарные изыски.
Это будет предельно честная история с легким налетом психоделики (как без этого в наши времена), история без цели кого-то обелить или очернить, ведь она еще в мечтах со школьными подругами обсуждала, что в будущем хочет стать режиссером фильма, фильма о своей жизни. Ей казалось, что это будет мелодрама, выбивающая слезу из любого даже с каменным сердцем, но она не знала, что мелодрама местами будет напоминать триллер, местами будет поражать разум самого режиссера закрученностью сюжета. В своем решении писать, она дала зарок, не выжимать из себя слова и мысли, а повиноваться их течению. Пусть даже это течение будет затерянным во времени, но история должна быть в первую очередь живой, она должна жить в унисон с автором, черпая из жизни новые повороты сценарной линии. Это ее история, написанная не на заказ, написанная от души и для души. Она поймала себя на мысли, что слово "душа" очень часто мелькает вокруг нее. "Жить по уму", "по совести" - понятные выражения. А жить "по душе". Как это? Чтобы душа не кричала в тихой ночи о своей боли. Крик души похож на постоянно гложущую тебя мысль, когда разум и сердце идут разными векторами, никак не соприкасаясь, как линии на ладони. Наука "хиромантия" говорит о соединении линии сердца и ума, как о хорошем признаке для человека, тогда якобы будет баланс. От баланса в природе зависит всё. Природа не терпит дисбаланса, она либо уравновесит, а при невозможности этого, разрушит разбалансированную субстанцию. И человек для природы лишь субстанция, элемент, крупинка в потоке частиц, выбился из потока - тебя снесло без следа. И она, видимо на уровне памяти Вселенной, обожала наводить порядок, этот процесс приводил в гармонию, баланс ее чувства и мысли. Особенно явно это ощущалось при наведении порядка, чистоты там, где было очень грязно. Эффект от уборки был в этом пространстве мгновенным и ярким. Она не была брезгушей, полагаясь на то, что вода всё смоет. И вода смывала. Ей всё равно было, где она убиралась, будь то их с мамой 10-метровая комната в общаге или элитная квартира с евроремонтом ее хозяйки, где она работала няней, а в свободные от занятий с ребенком минуты еще и  поломойкой. Это не суть. Суть в том, что там, где она была, было чисто. Эта ее патологическая потребность сначала ее раздражала, заставляя мыть чаще и больше разумного, но со временем, она научилась держать баланс, без перегибов и фанатизма. Вообще, держать баланс – то, чему мы учимся всю жизнь, часто так и не осваивая эту технику. Тогда Вселенная разрушает неудачный проект и создает новый. Новый проект. Дети. Она тоже была когда-то новым проектом. Эта девочка с волнистыми волосами, созданными, как специально, для бантов всех мастей и калибров. Эти волосы могли жить более или менее порядочно только в длинном состоянии, в стрижке, они жили своей жизнью, создавая хаос, который она не терпела. И она приручила их, отказавшись от стрижек, давая вырасти в длину и уже потом заплетая в тугую косу. И им понравилось - когда коса расплеталась, волны ржаного цвета подтверждали правильность достигнутого консенсуса. Волны ржаного цвета...Природа еще позволяет ей не думать о седине, но она уже боится подкрадывающихся возрастных перемен, как, впрочем, и всех других. Возрастные перемены неумолимы и неизбежны. Надо найти силы их принять, принять, что у тебя уже не 90;60;90, что острота зрения не позволяет прочитать невооруженным глазом состав продукта в магазине, мышечная сила не позволяет вприпрыжку добежать до остановки, а скорость мысли теряется где-то в закоулках памяти.
А еще она всегда понимала, как важно ценить всё, что есть, пусть даже седину, лишний вес, ухудшающееся зрение. Этот постулат явно всплыл перед глазами после ее общения на работе с семьей глухонемых. Муж и жена с ребенком оформляли у нее документы на автомобиль. Обеим сторонам процесса было сложно. В своем диалоге они исписали не один листок казенной бумаги, но последней адресованной к ней фразой от молодой женщины с отдаленного региона нашей страны стало "Большое спасибо" со смайликом в виде скобочки с двумя точками вместо глазок. Она была тронута до глубины души. Она осознавала, как сложно им находить общий язык с окружающими, но чувство жалости к ним не возникло, возникло чувство огромного уважения к этим людям, к их внутренней силе, к их свету. Вообще, она благодарна судьбе за те перипетии, которые "опустили ее на землю", дали ей возможность общения с нестатусными людьми, людьми в их чистом виде. Они прекрасны. Все, даже те, кто приходит на взводе, их просто надо понять и успокоить, и их возвращение к сбалансированному состоянию волшебно, как они преображались, и тогда она чувствовала себя чуть-чуть волшебницей.
Глава 3
А иногда она ощущала себя не волшебницей, а ведьмой. Той, что предугадывала события, давала логически необъяснимые прогнозы, той, что точно знала - обидевшему ее вернется бумеранг. Она любила в себе эту светлую ведьму, светлую, потому что эта ее сторона была максимально справедливой. И никогда по-другому. Механизм ей был неведом, да она и не пыталась его изучить. А зачем? Когда часы идут, никто их не разбирает, работают же. И так до поломки.
И как-то по прошествии прожитых лет, она пришла к давно известной аксиоме - меньше знаешь - крепче спишь, чем глубже копаешь, тем чумазей становишься, а до сути шансов добраться всё меньше.
Она никогда не пыталась приручить эту способность. Ей было достаточно того, что она знала, чем закончатся те или события, и лишь училась больше доверять себе. И люди, знавшие в действии ее эту особенность,  часто и не за глаза называли ее ведьмой. Ей это льстило, ведьма - это ведь не бабка со сгорбленной спиной и бородавкой на носу. Для нее ведьма - это та, кто ведает, знает, и что немаловажно, не только слушает, но и слышит. Она обожала слушать и слышать, любила, когда наступала тишина и весь мир становился звучным и внятным. Она обожала наступление сумерек, когда день затихал, чтобы наутро разгореться с новой силой, обожала время, когда небо тихонько угасало, а в окнах домов потихоньку загорался свет. За стеклом каждого дома текла своя жизнь с ее печалями и радостями. Она не знала всех соседей, и даже тех, с кем была знакома, она не знала. И она представляла, что сейчас, в тот миг, когда она бросила свой мимолетный взгляд вскользь светящихся окон, там за стеклом была жизнь, невидимая снаружи, где всё покрыто темнотой. Там за стеклом жили, радовались, грустили, спорили, ссорились мирились и любили.
Любили... Слово обо всём и ни о чём. Что это? Столько написано, сказано, спето об этом чувстве, а никто не знает, что это.
В ее пространстве появился он. Он сам ее нашел, в ставшем привычным для всех нереальном мире. А она почему-то не поставила преграду, как всегда, это делала с незнакомцами. И в загадочном "он ее сам нашел" была причина всех ее сомнений. Она была уверена, что это происки злой ведьмы, притворявшейся прекрасной принцессой. Но она-то знала, что это не принцесса, ее красота была царственной, холодной, броской, но не согревающей. Раньше в ее жизни не было людей, которых она ненавидела. Даже те, кто причинял ей телесные страдания, не вызывали этого чувства, от которого она со своей хорошестью бежала. Но черная ведьма вызывала. Видимо, она причинила боль сильнее физической, задев все ее комплексы и всколыхнув все ее глубоко засевшие триггеры. Очевидным среди них был страх конкуренции. Вернее, страх неспособности конкурировать на равных, по-честному на фоне молодости, ухоженности и яркости черной. Плюсом к этому задевающему за больное страху, было то, что черная появилась одновременно с крушением выстраиваемого ею многие годы мира ее самореализации и успеха. Вероятнее всего, это не было совпадением, а было причиной и следствием. Поэтому черная не могла вызывать у нее ничего кроме ненависти. А он вызывал. Боялась, знала, что опасен и тянулась всем своим существом в эти сети. А сети он умел расставлять. Он такой красивый, умный. И если он и не был принцем, то его мимикрия была существенно искусней мимикрии черной.
Глава 4

И вообще в ее жизни появилось много волшебного, необъяснимого. Это радовало и пугало одновременно.
Перемены всегда ее страшили, от них хотелось закрыться руками, и, с силой зажмурив глаза, бежать, бежать, бежать без оглядки. Вся ее жизнь была направлена на приобретение стабильности, она не желала перемен, ей было тепло и ровно в ее болоте, а если состояние стагнации затягивалось, перемены она придумывала сама, но это должны были быть ее контролируемые перемены. Но так не бывает. Перемены никого не спрашивают, они приходят спонтанно из ниоткуда и уносят нас в никуда. Как ветер, нашедший дверную щель, просачивается сквозняком, а потом, сговорившись с ветром из оконной щели с грохотом распахивает всё настежь, сметая со стола всё написанное и задуманное. Она не любила ветер.
И она закрывала все двери и окна, задыхаясь порою от духоты. А если ветер перемен был сильнее засовов и ставен, она перемещалась в другое помещение, на тот момент более укрепленное. Бегство было ее стратегией по жизни, стратегией, которая в один момент перестала работать. Подростком она убегала из дома от мамы, как ей тогда казалось, абсолютно отличной от нее. Она и замуж вышла, чуть дождавшись совершеннолетия, сбежав от мамы. Но из замужества она тоже убежала, провалив многолетние попытки оправдать ожидание мужа-тирана ее полного подчинения. Она честно старалась соответствовать его представлениям о хорошей жене, ежедневно готовила еду, первое, второе и третье, соблюдая правило разнообразия меню, ежедневно мыла пол и протирала пыль, не давая пылинкам и соринкам ни малейшего шанса осесть в их жилище, не позволяла себе коротких юбок, открывающих ее длинные стройные ноги, чтобы ненароком не привлечь внимание любых оказывавшихся рядом мужчин и не разжечь тем самым его ничем неуправляемую ревность, всегда была готова исполнять супружеский долг. Именно долг. Ей редко хотелось этого самой. С ним. Поначалу ей казалось, что она любит. Когда они вопреки всему миру, мнению мамы и всех окружающих поженились. Но, если это и была любовь, то от нее было больно и душе, и телу, с которого периодически зеленью сходили синяки, возникавшие в случае малейшего неповиновения или надуманного, без ее участия возникшего внимания к ней противоположного пола. Как могла, она стремилась сохранить брак, не повторять сценарий своей мамы, но побои при всей ее правильности превращались в избиения, грозившие перерасти в трагедию. А еще она боялась за ребенка. Да, как правильная жена, она родила ему ребенка. Это был желанный ребенок, умная и красивая девочка с вьющимися волосами ржаного цвета и зелеными глазами. Она не хотела, чтобы эта девочка видела ее избиения, не хотела, чтобы неподдерживаемые ею жесткие методы воспитания прилетали этой девочке в виде подзатыльников и затрещин. И, побегав по замкнутому кругу больше десятилетия, она с усилием невероятной воли, прервала этот марафон, на финише которого брезжило, как минимум, увечье.
Но разорвать круг, стало возможным лишь потому, что ее сердце занял другой. Полный антипод первому мужчине в ее жизни, нежный, заботливый, невероятно будоражащий ее, любящий детей. Дети, избалованные его добротой, буквально висели на нем. Так было и с ее зеленоглазой дочкой, и с голубоглазым мальчиком, который являлся закономерным результатом их отношений. Ее тепло к нему не прошло, оно стало ровным, привычным, само собой разумеющимся. И тут, как будто из прошлого, возник незнакомец. Его карие глаза обволакивали и зачаровывали, его ум лишал ее привычной рассудительности. Она знала, что он охотник, но загипнотизированная его словами сама шла в сети.
Глава 5

А сети он расставлял мастерски. Она была уверена, что сети он расставил не только ей, но и черной. И тогда она начинала жалеть ту, которую ненавидела. Вернее не ее саму в качестве черной, а молодую девушку, неумеющую любить и незнающую этого чувства.
И в то же время она тихонько злорадствовала, точно зная, что затянутая в его сети новой, жертва, которая рано или поздно начнет предъявлять права на признание своей души, а не только тела, будет разжёвана и выплюнута. Для нее этот факт был очевиден. Но ей было жаль и его. Потому что при всех мнимых для себя выгодах сиюминутного наслаждения, он не имел шанса удовлетворить себя, яд черной, неизбежно должен был разрушить все его иллюзии, всю его теорию, которой он следовал многие годы.
От нее самой мало, что зависело, но она не хотела своего соприкосновения с ним не из-за банальной ревности и прорывающегося в ней чувства всепоглощающего желания и одновременно страха конкуренции. Она знала, что их сближение принесет хаос всем. И она, как та, которой с ее хорошестью предпочли другую в ее нехорошести, мысленно потирала руки.
Предпочли другую...Она всегда хотела, чтобы предпочитали ее, а когда так происходило, бежала от ситуации. Как делала всегда, бежала с крепко зажмуренными глазами, потому что со своей хорошестью не хотела переходить дорогу своему конкуренту, а может просто не выдерживала конкуренции. А потом рыдала, от того, что ее сбежавшую не предпочли. И она металась. То ли быть хорошей, то ли быть "выше, сильней, быстрее". Это чувство жило в ней всегда. Нет, не так, оно и не жило в ней, оно давало ей жизнь, жизнь, в которой она всегда хотела быть в тройке призеров, потому что первой она тоже боялась быть, много ответственности, хотела по лайту, чтобы ее любили и восхищались ей просто так, безусловно. Но так не бывает. Просто так любить никто не собирался, все хотели любить за что-то и почему-то. Кто-то - за красивые ноги и шикарные волосы, кто-то - за таланты и способности, кто-то за доброту и отзывчивость. Последний вариант, хоть как-то способствовал завуалированности корысти этого процесса.
Глава 6
Она упорно отвечала "нет" на все его предложения, чувствуя, что это ловушка. Говорить слово "нет" она училась всю свою жизнь и это ей давалось с большим трудом, по этому предмету она имела твердую "двойку". А когда у нее это получалось, она была невероятно горда собой, она - преодолевшая саму себя. И это был еще один ее страх.
Все ее наработки дали ей возможность самой выбирать круг общения, без ущерба для себя и своих близких отказываться от необходимости иметь полезные знакомства и связи. Она одинаково ровным тоном приветствовала и начальника, и уборщицу, уж она-то точно знала, что в этой жизни рейтинг того или иного человека может измениться в одночасье и поговорку "чем выше взлетаешь, тем больнее падать" прочувствовала на себе сполна. В момент крушения ее карьеры, вмиг отвалились все лишние люди, которым была нужна не она, а ее статус. Но ее это не опечалило, а наоборот, обрадовало, стало легче дышать. И даже не хотелось жалеть себя. Она боялась этого чувства, появившегося еще в детстве, и боролась с ним.
Всем нутром ощущая, как к горлу подкатывает щемящая жалость, она делала усилие воли и гнала эту унизительную, по ее мнению, жалость к себе прочь. Она не имела права себя жалеть, она сильная и никак не могла позволить себе это. Слезы останутся там, на подступе, хрустальными бликами ее зеленых глазах. Этот мир дал ей всё, что может желать женщина - любовь, детей, признание. Да, это пришло не сразу и непросто так. Это был труд, ее труд, через работу с раннего утра, совмещенную с вечерней учебой, когда прежде, чем вернуться в барак к мужу-тирану, она должна была в лихие 90-ые по закоулкам темного города отнести свежий хлеб бабушке, почти, как в сказке о Красной Шапочке. А по возвращении домой затопить печку, вымыть посуду ледяной водой и умудриться приготовить еду из чудом купленных "ножек Буша", растянув всё это "пиршество" на несколько рабочих дней. А в завершении получить по кукольному "фейсу" от любимого. Иногда просто так, чтобы не зарывалась, для профилактики, так сказать, а иногда "за дело" - недостаточно радушно встретила пьяных собутыльников хозяина. Но синяки же заживут, это нестрашно, тебя же потом пожалеют, извинятся и скажут, что жить без тебя не могут, просто надо быть мягче, умнее, хозяйственнее. И тогда жизнь будет лучше.
Глава 7
И она училась жить, всегда стремясь обо всём подумать наперёд, "подстелить соломки". Это стремление в результате оборачивалось против нее, и она оставила эту затею жить завтрашним днем. Вернее так, училась жить сегодня без страха за завтра. Это оказалось очень сложно, ей контролеру от мозга до костей. По - другому она жить не умела, только благодаря тотальному контролю каждой детали своего бытия, она не осталась там, где урчала в животике ржаная корочка с солью. Контролировать получалось с трудом, потому что кроме грудного ребенка ее контролю никто особо не подчинялся. И она не останавливалась, делала всё, чтобы в животике корочка с солью урчала не в одиночестве, и чтобы зона ее контроля расширялась. Это потом у нее будут подчиненные, а сейчас она звонила от соседки по объявлениям из газеты, чтобы устроиться на работу официанткой или гувернанткой, няней. Когда она всё же смогла наскрести деньги на медицинскую книжку и другие формальности для работы с ней профильного агентства. Ей долго не могли предложить работу, сотрудник по подбору кадров сказала, что как только хозяйки видят фото, то сразу отказываются - молодая симпатичная девушка в семье избалованного деньгами мужчины создает определенную угрозу стабильности этой семьи. Но по прошествии времени ее всё же выбрала одна из хозяек - отказниц, которая сменила уже не одну няню для своей годовалой дочки. Требованиям новорусской мало кто соответствовал, кто по весу и эстетическим параметрам не проходил, кто по интеллекту и душевным качествам. Тут всё странным образом совпало, и приходившие в дом "новорусские" братаны выражали неподдельную зависть хозяевам, что няней у них работает ангел модельной внешности.
Глава 8
Кроме страха перемен был у нее и еще один страх - страх конкуренции. Как и когда возник этот страх, она не помнила и не могла понять. Может быть тогда, когда она в три года на сцене зала в каком-то санатории читала "Мишка косолапый по лесу идет", а после бурных аплодисментов, как ей казалось с высоты прожитых лет, среди находившихся там более сотни людей, Булат Окуджава подошел к ней и задорно потрепав ей кудряшки, сказал: "Ой, какая тут очаровательная куколка"? Может быть уже тогда она захотела быть лучшей версией себя, "прыгать выше, дальше, бегать быстрее". Но и отличницей она никогда не хотела быть, а не быть хорошисткой считала ниже своего достоинства. Хорошистка - похоже именно в этом вся соль, приправляющая ее жизнь. Хорошистка - это и не плохо, и не отлично, где-то между, когда всем хорошо, мама не ругает, одноклассники не гнобят, как ботана. А когда она в переходном возрасте вдруг на некоторое время сбилась со стези хорошистки, тут открылись новые, ранее скрытые, за псевдорадушностью грани ее окружения, ожидания которого она не оправдала. И она снова стала хорошисткой, в большей степени не для них, хотя и для них тоже. Так она и жила, оправдывая чужие ожидания, чтоб быть хорошей.
Жила...Считала дни своего рождения. Стараясь быть хорошей для всех, она натыкалась на людей, которых ужасно раздражала ее хорошесть, кого-то, потому что лучше них самих быть было просто невозможно, кого-то, потому что считал ее хорошесть мнимой, а свою воспеваемую нехорошесть принимал за чистую монету. И она вдруг явно отследила системность возникновения этого слова, на своем пути, "хорошесть" преследовала ее буквально по пятам: быть хорошей дочерью, внучкой, женой, мамой. Так не бывает или бывает только в сказках. И она, считая дни своего рождения, жила в своей сказке, сказке, где добро всегда побеждает зло, где злодеи слабее рафинированных героев без изъянов и недостатков.
Страх конкуренции же с каждым годом всё прогрессировал и разрастался. Никто не давал ей ее возраста, самый объективный индикатор в лице кондуктора общественного транспорта обращался к ней "девушка". Но она боялась, что ее конкурентоспособность скоро прекратится и она неминуемо состарится. Это был еще один ее страх. Слишком близко она видела, как жизнь потихоньку уходит из когда-то энергичных, бодрых людей, сначала покидая мышцы, а потом затухая в глазах.
Глава 9
Предпочтение ей других - это был ее главный комплекс, будь то в любви, в работе, в семье. Природа противоречивости этого комплекса ее мучила, потребность конкурировать была одновременно и внутренним мотором и тормозом. Управлять этим механизмом не всегда получалось и тогда ломалось, всё что она упорно строила, собирая по кирпичику. А когда она могла отпустить на самовыгул это чувство, ей становилось невероятно свободно, она вдыхала возникающий вместе с этим освобождением несвойственный ей пофигизм, и наслаждалась. Как сейчас она наслаждалась работой - когда неожиданно теряешь что-то существенное в своей жизни, а потом вновь обретаешь, начинаешь не просто ценить это, начинаешь упиваться этим. И это
внезапно возникшее желание перейти от поэзии к прозе - внутренняя потребность складывать слова в говорящие предложения. Она всегда ценила то, что у нее есть. Ведь всё, что у нее было, дом, семья, работа, возникло не по мановению волшебной палочки, ко всему был сложный тернистый путь. Дом возник на фоне жизни не одно десятилетие в трущобах ее родного и любимого города. И она каждый день радовалась, что теперь у нее есть достойные условия быта, есть теплая вода, а не обжигающая холодом вода в кране, зоны хранения вещей, дающие ей возможность разложить всё "по полочкам", поддерживая ее внутреннее неприятие хаоса, просторная кухня, где она с удовольствием готовила вкусняшки своей семье. Семья. К этому она шла тоже не одно десятилетие. Шла через понимание, как не должно быть, шла через физическую боль от необоснованных побоев. Необоснованные побои. Видимо, она допускала, что они могут быть и обоснованными. Такое самооправдание жестокости другого человека и добровольное принятие на себя роли жертвы. Она не хотела быть жертвой, но и хищницей она быть не могла. Это не билось с ее внутренним миром. Но приходилось определяться. Жизнь не терпит двойных стандартов - либо ты жертва, либо ты хищник. Попытка быть между обернулась для нее потерей любимой работы, работы, которая приносила внутренний драйв, работы, которая не только давала возможность создания комфортного быта, но и работы, которая была любимым делом, работы, которая жила в душе, грела ее. Работа, как и всё в ее жизни, тоже не досталась ей просто так. У нее не было протекций, поэтому всё, что было, было только ее, ее собственным достижением. И она ценила, ценила всё, что было ее непростым достижением и училась не быть жертвой. Нет, быть хищницей у нее всё равно не получалось, но хотя бы защищаться, ей нужно было уметь.
Глава 10
 И вот по прошествии некоторого времени, внесшего в ее жизнь существенные перемены, она стала понимать сущность своей хорошести. Она не переступала через себя, делая себя таковой, она такой была. Ей в этом было комфортно и естественно. Как рыбке необходимо быть в воде, так и ей было жизненно необходимо быть хорошей дочерью, женой, мамой. А тут этот модный повсеместный тренд быть стервой. И любая ее попытка быть в тренде, выхода из парадигмы своей хорошести давала сбой в ее системе.  Она начинала чахнуть, сначала изнутри, а потом этот диссонанс прорывался на физическом уровне в виде недомоганий и болезней. И тогда она стряхивала с себя всю ложную трендовость и становилась собой, мягкой, пушистой и теплой. И тогда, не отвлекаясь на бренчащую суету, начинала слышать жизнь, не бояться ее, не прятаться за иллюзией благосостояния и самодостигаторства, а слышать жизнь и любить ее, любить взаимно.
Глава 11
Раннее утро. На плите доваривается гуляш, обещанный домашним еще вчера, но несваренный по причине суетности последних дней. Суетность продиктована какими-то не ее делами, не ее, но мимо которых она пройти не может. Достать, точнее раздобыть неввозимые в Россию таблетки пожилой соседке, собрать инициативную группу по решению острых вопросов своего поселка, проследить за ходом выполнения своих насущных дел и дел своих родственников, успокоить сомневающихся в том или ином вопросе. И она внутренне уже готова закрыться, но вот только запланированные дела завершить и всё, она "в домике". А дела нарастают, как снежный ком и не собираются самопроизвольно таять. Но опыт подсказывает - это временное явление, всё проходит, и это пройдет. Насыщенность жизненного пространства, конечно, утомляет, но она боится выпасть из обоймы и быть невостребованной. Время невостребованности еще придет, и она к нему не готова. Вернее, так - она его боится. Насыщенность включает фильтрацию согласно приоритетам, однако страх ошибки, упущения главного все же присутствует. Хотя...Как тут не суетись, наверху... виднее, как должно быть, и как будет. Надо только довериться, а это сложно. И в очередной раз она в принятии важного решения понимает, что его верность зависит от способности быть благодарным. Вот с этой позиции всё сразу становится на свои места и перестает раскачивать на качелях неизвестности. И каждый день в ее ситуациях находится подтверждение тезиса - научись ждать, просто не суетись, нетерпеливость ошибочна, контрпродуктивна. Как удивителен мир с его мудростью. Как существо, которое человек пытается дрессировать, а это существо оказывается гораздо умнее человека. Извечный вопрос неоправданного превосходства человека над миром. Необоснованные человеческие амбиции.
Глава 12
День ее рождения. Два с лишним десятка лет тому назад, сопровождаемое невыносимой болью, родилось на свет это создание. И два с лишним десятка лет она ведет за него борьбу, с переменным успехом, с божьей помощью, и она не хочет сдаваться, полагая, раз он ей помогает, значит, так должно быть. Она помнит каждый момент их жизни, каждую прогулку с коляской в заснеженном дворе ветхого дома, каждый поход в поликлинику на прививку, каждую петельку связанной для нее шапочки. Эти воспоминания всегда с ней. Сегодня она отправила ей все стихи, которые писала для нее, ей. Два раза перечитывав их перед отправкой, она два раза поревела. И она верит, что женская любовь убережет ее от темного, которое никогда не дремлет. Все вместе они должны победить.
Ее успехи – это ее радость, ее печаль – эта ее печаль. Когда она счастлива – это и ее счастье, тихое счастье, потому что она боится спугнуть, она так боится спугнуть. Никогда не прокричит, теша свое самолюбие, тихонько спрячет счастье в ладошке, почувствует тепло ее счастья. А нити тревоги всегда напряжены и всегда готовы врезаться в кожу, при случайном прикосновении.

Глава 13 "Мама"

Какие удивительные кульбиты проделывает с нами жизнь. Она убежала от мамы в прикрываемую ранним замужеством самостоятельность, но судьба не хотела оставлять этих женщин по разные стороны и просто насильно привела другу к другу. Мама была рядом с ней почти месяц после более 30 лет небытия вместе. Была в том состоянии, когда полностью зависит от своей взрослой дочери, которая кормит ее с ложки, вытирает ей лицо и тело.
Никто, никто и никогда не мог бы подумать, что так будет. Только там наверху наблюдали за всем, что происходит здесь на земле. Как она распечатала ей большими буквами молитвы, как читала их с ней каждый день, причёсывала ее, обтирала, намазывая после кремом. Как всё переворачивается в этой жизни - сначала родители ухаживают за младенцами, потом взрослые дети, ухаживают за родителями, ставшими беспомощными, как младенцы. И она никогда не забудет, как глубокой ночью мама за несколько дней до своего ухода слабой рукой гладила ее, склонившуюся у кровати. Долго гладила ее, свою родную дочь, которую никак не могла принять.

Глава 14 "Доверие"
Сегодня с дочкой и с коллегой по литературному цеху, невероятно мудрым и глубокоуважаемым ей человеком, говорили о любви. Три возраста и ни одного ответа. Что, что это?! С этим все носятся по миру, кричат об этом, ищут это. Но это чувство не всем дано испытать. Умение любить - это ведь не отдельная обязательная опция человеческого существа. На глаза попался видеоролик одного из подкастов популярного блогера, где девушка ведущая с «экспертом» в лице молодого человека, претендующего на роль "гуру", рассуждают об отношениях, делают отсыл к отношениям, за которыми стоит не один десяток лет. Не, не, не, ни слова о любви. Зачем? Это так банально, истаскано. Лучше миловидной девушке, нисколько не смущаясь камеры, употребляя нецензурную лексику, говорить о сексе. "Кака така любовь?" - фраза из советского кинофильма. О ней и тогда та героиня не знала. Наверное, у каждого понимание любви своё. Но это точно про доверие - доверие к нему, к ней, доверие другому человеку себя. Уверенность, что не предаст, не бросит ни в беде, ни в радости. Ее доверие сегодня температурит, она переживает, отпаивает его теплым чаем с лимоном и бесконечно благодарна за то, что она с ним, а он с ней. Родной. По-другому не сказать. Единый организм. Его температура - ее температура и не потому, что больной он не сможет пойти на работу, а, следовательно, заработает меньше денег. Нет, не поэтому. Это на каком-то клеточном уровне. Ему хорошо - ей хорошо, ему плохо - ей плохо. Он съест конфетку - а ей сладко. И не требует ничего взамен. Нет бартера, просто добровольно отдает и чем больше отдает, тем больше у нее всего - сил, энергии, тепла. Она не копит их, эти ресурсы.  Это ее капитал, капитал должен работать, должен быть в обороте.