Судный день

Колышется лес.
На его бескрайней, влажной, ярко зелёной поверхности, выделяются островки тёмных, островерхих елей, усыпанных розоватыми шишками,  округлые кроны древних дубов, в багрянце едва лопнувших почек и кое - где - облачка лёгкого тумана. Это он так дышит, испаряя влагу.
 И я дышу вместе с ним. Я теперь - его глаза - и листья, и стволы, и мягкий мох под соснами, и хлопья молочного тумана, уходящего к небесам.

 Для мира людей я умерла. Тут уж ничего не поделаешь.

Я лечу, не глядя вниз, а перед глазами крутится, проносится вся прошедшая жизнь...
 Февральское утро. Тень от люстры ползёт по потолку - и всё никак не может доползти до двери. У вас бывало такое в детстве? Ясно видно, что тень движется - но при этом остаётся на месте.

 Мне надо подняться - уже четыре утра. Пора на работу. На работу, где меня терпят уже с трудом - я засыпаю на ходу, потому что дома поспать не удаётся. Да и вид у меня непрезентабельный, что негоже для диспетчера элитного жилого комплекса в центре Москвы. Тусклые волосы с непрокрашеной сединой, старая рваная одежда в пятнах, стоптанные ботинки.
 Я опускалась потихоньку, совсем этого не замечая. Опрятность и ухоженность гибла во мне много лет, вместе с надеждой вытащить сына сначала из одной зависимости, потом из другой. А когда эта надежда умерла - я просто перестала за собой следить. Зачем это человеку, который уже ничего не ждёт и ни на что не надеется?

 После очередного страшного пьяного скандала сына, соседи вызвали милицию - и первый раз приехал нормальный наряд. А может, просто, поглядев на разбомбленную квартиру - и полумёртвую меня, в их старшем проснулись человеческие чувства. Потому что сыну с подругой предложили на выбор - собраться и уйти - или отправиться в  отделение на пятнадцать суток.
 Они уехали - а я, как всегда, рухнула и уснула.
Через неделю он вернулся. Подруга ушла, видимо когда поняла, что с моей шеи придётся слезть,   а он благополучно уничтожил все результаты моего труда по приведению его комнаты в Лианозово в порядок, а заодно добил и кухню,  и напоследок сломал там входную дверь, замуровав этим действием намертво горы битой посуды и разломанной мебели.

  Гнать его и начинать  спасение Лианозовской квартиры сызнова у меня уже не было сил. Правда теперь он боялся соседей, поэтому оскорбления шипел тихо, и денег требовал шепотом.
 Человеческого в нём не осталось совсем. Он упорно не хотел жить, круша и портя всё вокруг. Я уже понимала - это месть за принудительное существование в этой, ненавистной ему реальности.
 Приползая с очередной смены, я никогда не знала, что меня ждёт - сгоревший дом, закрытая изнутри дверь - или пьяный безумный бред.
 Был ледяной, промозглый март. Я осознавала, что меня скоро уволят. И вернувшись с работы однажды утром с зарплатой, сказала - " Живи, как хочешь. Я устала тебя спасать."
 Зарплата, надо сказать, была хорошей. Платили более чем прилично, правда не упуская при случае возможность унизить походя, напомнив, кто есть кто. Кто -  то из коллег переживал унижение, болея, кто - то мечтал уйти...
  А я просто тупо тянула лямку и ждала конца - своего или его - мне уже было без разницы.
 Он в сотый раз пообещал, что уйдёт, если я отдам ему зарплату. Уйдёт - и возьмётся за ум. Я знала, что это не так - но нечеловеческая усталость и мечта о нескольких днях или хотя бы часах отдыха всё решила за меня.
 Деньги я отдала - и упала спать, пока есть возможность.
Конечно, на следующее утро начались его звонки с требованием - ещё денег. А через несколько часов мне позвонили из отделения полиции и сказали, что нашли его в подъезде - откачать не смогли. Передоз.
 Всему есть предел. Я не почувствовала боли. У меня просто отмерла та часть, которая может болеть. Тупо позвонила на работу, предупредила, что не выйду на следующую смену, тупо написала дочерям и тётке, друзьям. Меня мучила только одна мысль - на что я буду его хоронить.
 Дальше всё понеслось с жуткой скоростью Опознание по фото, сбор документов для похорон... Деньги мне собрали на работе - ну и друзья изрядно помогли.
 Подруга, бессменная Ритка, промоталась со мной три дня по положенным инстанциям периодически ужасаясь моему каменному спокойствию - и мёртвому лицу.
 Но это была ещё не смерть. На прощание приехала только тётка, которая обожает свадьбы, дни рождения и похороны, да его последняя подружка. Единственный его друг детства сказал, что ему противопоказаны отрицательные эмоции - и поэтому он не приедет. А я... До самой последней минуты у дверей морга, я ждала приезда младшей дочери. Ну или хотя бы звонка или смс. Хотя бы десятка тёплых слов. Старшая - то давно про меня забыла.
  В последнюю минуту прощания, я не выдержала и позвонила ей сама. Она сухо ответила, что у неё болеет собака - и она не приедет.
 И в этот момент я умерла. Та, прежняя, восторженно - наивная дурочка, которая всю жизнь, всю прошедшую жизнь любила детей больше чем себя. Оборвалась последняя ниточка, связывающая меня с человеческим миром.
 Нет, я не плакала, я давно всё выплакала. Не взывала к небесам, моля о справедливом возмездии - за всё, что не позволяла себе много лет ради них, за голод, нищету, бессонные ночи, за все картины, которые не написала, за все работы, от которых меня тошнило.
 Я просто молча, про себя, сказала дочери - спасибо. Спасибо за то, что меня выкинули пинком из состояния вечной жертвы. А ещё - за то, что мне больше нечего терять в этом мире, теперь окончательно чужом. И теперь - хочешь - не хочешь, мне придётся вспомнить, как это - жить для себя и думать о себе. С восемнадцати лет прошло много времени - я давно забыла, что это такое. А может, просто не успела этому научиться.
 С работы я уволилась сама, опередив предложение начальства подыскать себе другое место.
 Я не устраивала поминки. Просто купила хорошего вина - и молча разделила его со своими лесными друзьями. Они мудрые - просто стояли рядом - и молчали.
 Это были поминки не только по уставшей душе сына, это были поминки ещё и по умершей мне.
 Жалко конечно - глупая была - но добрая. Душевная.

Вот и рассвело. Смотрю на чудесный лес за окнами. Там, где - то, над ним летят, обнявшись, две умерших души, прошедших судный день. Каждая - свой.