Шоколадная конфета

Есть счастье на свете. Есть! В разных своих видах. Порой противоположных. Счастлив, когда купил мотоцикл с коляской, счастлив, когда его продал. Причём, по отдельности – вначале коляску, потом сам «Урал». Машина – зверь! И по снегу, и по грязи и песку. Хорошо за грибами гонять. Лучше солёных грибов, между прочим, закуски не придумаешь. Можно, конечно, селёдку, но грибы - идеально. Идеально! А можно и не закусывать – понюхал рукав, и нормально. Потом сразу закурил. Счастлив, когда женился, потом счастлив, когда жена ушла. Говорит, надоело твою пьяную рожу видеть. Иди! Рыдать не буду. А ты знаешь, что у меня на душе?! Почему я употребляю? Знаешь? То-то. А там у меня тоска по разным причинам. Ещё с детства. А детство военное. Это учитывать надо и снисходить. Ну пью, и что? Ведь с ножом не бросаюсь? А вот язва - это плохо. И печень распухла. Это тоже хорошего мало. Так, глядишь, и до коммунизма не доживёшь.  Цель какая? У народа и личная? Дожить до светлого будущего, но, в идеале, до коммунизма. Пришёл в магазин и пальцем в полку – мне вон тот телевизор. Да, тот, который самый большой. Потом в обувной за новыми ботинками и в галантерею за носками. Взял сто штук и можно год ходить, не беспокоясь. И стирать не надо. Испачкались, запахли – нафиг! И в мусорное ведро. Также с трусами. И с майками. Потом за пельменями. Сразу пять пачек, потому что вчера взял бесплатно, по-коммунистически, холодильник. А когда народ схлынет, заглянуть в винный. Пивка и водочки. И не приставайте – такая потребность. Тебе книжку новую, пластинку, в музей, а мне водочки. И пивком запить. А если бы не продал мотоцикл, то закусить солёными рыжиками. Но печень распухла. И язва на подходе. А это что? Это запрет. А к любому запрету нужна подготовка и повод. Волю в кулак и прижать идеей! На Новый год бросать не будешь.  Не кретин же. На день рожденья матери тоже. На свой тем более. А печень тем временем пухнет. Тогда, когда? А в юбилей самого дорогого человека. Такой есть фильм «Дорогой мой человек». Он кто? У каждого свой. А можно снять ещё кино. «Дорогой наш человек» - так его назвать. Кино про Ленина. Фантастику даже. К юбилею. Дожил Ленин до ста, вернулся из санатория, и что он видит? Выполняются ли его заветы? На сколько процентов и с какой искренностью. Ходит, смотрит, сравнивает с апрельскими тезисами. Кто какой ему трудовой подарок приготовил. На вековой юбилей.
Решил тогда и Витёк Горбоносов сделать и от себя. Что? Да на двадцать второе апреля завязать! Уйти с концами в трезвянку и начать новую жизнь. Как все: работа, дом, вечером ужин с котлетами, новую бабу найти. По воскресеньям с ней в зоопарк. Или в планетарий – есть ли жизнь на Марсе? Комната чистая, без окурков на полу. Копишь на новый телевизор, потому что у старого кинескоп треснул. Соседи волками не смотрят. От кровати говном не воняет. Чем не счастье? Вот и получается: пьешь - счастье (особенно после первых двухсот), и не пьёшь – тоже счастье. Плюс морда не такая опухшая. Уже пять дней! Нет, четыре с половиной. Но всё равно много. И не тянет, как ножом отрезало! Вот что значит правильный момент. Видать, Сам помогает. Оттуда, из коммунизма. Или из мавзолея. Говорят, он там по ночам встаёт.  Что? Так ведь «Живее всех живых». Его дело, но главное пять дней, и не тянет. Ни на белую, ни на пиво, ни на бормотень. Наоборот – вспомнишь стакан вермута и блевать тянет мгновенно.  С портвейнами та же штука. И со «Стрелецкой». И куда девать накопленные силы? На прогулку. В самый центр, к столбу с ангелом. Благо, живёт Витёк на набережной у Адмиралтейства, и сегодня воскресенье. К людям тянет. Слиться с народом – я теперь такой же, как вы.  Трезвый и побритый. А что? Тем более денёк выдался на заказ – солнце, теплынь, безветрие. Ещё чуть-чуть, и Первое мая – Да здравствует… Урра-а-а-а! Шарики, флаги, транспаранты и портреты: Урра-а-а-ааа!!! И точно. Людей на Дворцовой, как селёдок. Снуют туда-сюда, греются, едят мороженое, смеются. Фотографируются. Семьями, индивидуально. Мужики в шляпах, бабы без шапок, на каблуках. Дети, школьники, старухи. И Витёк среди них. На равных – пятый день пошёл. С завтрашнего дня пойдёт шестой. А там и считать перестанешь. Вот оно счастье!  В слове «МЫ»! Спасибо Ильичу. Который тоже с нами. На гигантском плакате. Но издалека как живой. И тоже по-весеннему – пальто и пиджак нараспашку, белая рубашка. Как живой, ей-бо! Как Гулливер в стране лилипутов. Молодцы, здорово придумали. В горкоме. Должно, сам Гришка Романов. И замечает вдруг Витёк на земле – на гладком асфальте Дворцовой, то есть, – лежит шоколадная конфета. Потому что из-под фантика фольга блестящая видна. А Витёк работал когда-то на кондитерской и знает, что с фольгой только шоколадные заворачиваются. И чудом её никто не раздавил. Тысяча ног, и каждая мимо. Но вот-вот. И захотелось Витьку вспомнить давным-давно забытый вкус шоколада. Вот взять поднять и целиком засунуть в рот. А фантик, естественно, в карман пальто. Не сорить же? В правый, потому что левый с дыркой. Подумано – сделано! Делов секунда: нагнулся, поднялся и… И увидел Витёк, что Ленин на него подозрительно смотрит. Сощурился и наблюдает. Но без «веселой хитринки», а с осуждением. Витёк так и замер… Ленин у него и спрашивает. Громко, на всю площадь. Но при этом так, что никто кроме Витька не слышит:
- А вы почему, гьяжданин, чужую вещь пьисвоили? Воовство – основная пьичина всех социальных бед. Нехоошо, батенька. Плохо, товаищ. Да и не товаищ вы вовсе, а контъа. А контъу мы давим, как клопов! Я давлю. Будучи пьедседателем Совнакома. Так-то, милый.
Сказал, да и на Витька пошёл! Прямо по головам и туловищам гуляющего воскресного народа. Народ в визг и разбегаться. А Ленин, пальтецо запахнув, к остолбеневшему от ужаса Витьку. Одной бабе голову раздавил, мужика так вовсе расплющил. Ботинки-то, как у Гулливера - под подмёткой «Запорожец» поместится. Людишки врассыпную, кто-то, повалив ограждения, на готовую к празднику трибуну забирается. Паника, вопли, детский плач и рёв. И трупы, с каждым шагом раздавленные. Опять голова, опять всё тело целиком, кому-то ноги, как катком проехал. Кровь уже лужами. Тут Витька осенило, что нужно ему бежать. Что успеет он добежать до дома, пока Ленин сквозь давку и панику к нему идёт. Идёт, явно издеваясь, потому что медленно. И так, чтобы из кого-то ещё кишки выпустить. И снова голову, как орех – хрусть, и мозги желтоватыми брызгами. И на спину подмёткой, чтобы в лист. И спина, и всё остальное. Бежит Витёк, обезумевших людей расталкивая, и видит, что Ленинская тень над ним уже нависает. Вначале чёрный контур кепки, потом к ней присоединилась плечи, потом накрыло Витька мраком Ленинского демисезонного пальто. Успею или нет? Думает Витёк, бежа из последних сил к Адмиралтейству. Успею или не успею? Нет, не успел – наступил на него Ленин. И всё для Витька закончилось…
А судебная экспертиза потом установила, что попал он под поворачивающий на Дворцовый мост трамвай, находясь в белой горячке. В «делирии», значит. Тут ведь осторожность нужна. С бросанием пить и уходом в абсолютную трезвянку. Плавность…