К 9 мая... вдогонку

Вы, наверно, помните, друзья, историю Руже де Лиля, капитана мятежного полка времён Французской революции, который, вдохновившись, вдруг за ночь написал «Марсельезу», гимн революционеров, ставший гимном страны. Свой рассказ о нём немецкий классик Стефан Цвейг назвал «Гений одной ночи»...

А мне вот, простите, когда-то невольно пришлось стать «гением» одного утра... В середине 70-х прошлого века я вёл в  «Красноярском рабочем» военно-патриотическую полосу «Отчизны верным сыном будь!» Естественно, с особым усердием подготовил приуроченную к 9 Мая (к 30-летию Победы!). Сдал заранее. Ответственный секретарь Григорий Симкин вроде одобрил. Но в самый канун выхода газеты, после утренней летучки, нежданно сунулся в мой кабинет и — с порога: «Слышь, старик, нужен забойный стих к портрету бывалого солдата. Хотя бы пару четверостиший. Поищи или сам вдохновись... Желательно до обеда...».

Советы начштабов не обсуждаются. Искать было некогда. Оставалось «вдохновиться». Замкнул я кабинет изнутри, присел к столу, обхватил голову руками... Вспомнился отец, уже ушедший, но для меня живой. По судьбе типичный представитель своего поколения, побывавший в последних окопах Первой мировой, красным партизаном сибирской армии Петра Щетинкина ходивший на Колчака и Врангеля, отбухавший в пехоте Великую Отечественную до звонка в Кёнигсберге... Кстати, он участник Сталинградской битвы, награждённый в ряду прочих медалью «За оборону Сталинграда». Был там тяжело ранен, и поныне имя сибиряка Иллариона Щербакова (к счастью, чудом выжившего!) значится на панорамной стеле, на Мамаевом кургане, среди имён погибших защитников города-героя. И в родном селе, где установлен памятник нашим фронтовикам, его поминают в «синодике» таскинских «сталинградцев»)...

Всплыли в памяти отцовские «Дни Победы». Написал на чистом листке заголовок: «Девятого мая», затем пришли первые строчки: «Я знаю, что в сегодняшнее утро Отец проснётся раньше, чем обычно...»

Короче говоря, «до обеда» подал-таки я ответсеку Симкину «забойные» стихи. Правда, «белые», не до рифм было, но, похоже, мой первый в жизни «верлибр» вышел не комом. Стихотворение после появления в «Красноярском рабочем» не раз повторялось в разных коллективных сборниках, в центральных газетах и журналах, помнится, мелькнуло даже в «Нашем современнике», наилучшем журнале России, и в одном  престижном лауреатском списке... Пусть гимном не стало, как у Руже де Лиля, но всё же для сочинённого в один присест, считай — экспромтом, обрело, к немалому удивлению автора, довольно солидный послужной список. Почти впрямь всё по мудрому Фёдору  Тютчеву: «Нам не дано предугадать, как наше слово отзовётся...»

***

Я знаю, что в сегодняшнее утро

Отец проснётся раньше, чем обычно,

Побреется с тройным одеколоном

И, сняв с гвоздя армейский старый китель,

Воинственно медалями блеснёт.

За завтраком нальёт в стакан гранёный

Настойки той, что с осени берёг,

И потекут его рассказы-были,

Которыми богата память ран.

Вот партизан, в папахе с лентой красной,

Отец стоит у штаба на дозоре,

И, подходя к калитке, сам Щетинкин

Ему, как другу, руку подаёт...

А вот отец в Крыму, в степи сожжённой,

Прижав к груди винтовку, как ребёнка,

Ползёт вперёд, до боли стиснув зубы,

Под пересвистом врангелевских пуль…

А вот его без чувств, едва живого

Под Сталинградом через Волгу-реку

Переправляет незнакомый парень,

Чтобы в ближайший госпиталь отдать…

И, человек суровый и неробкий,

Отец заплачет тягостно и мокро

И станет сокрушённо удивляться

Тому, как смог остаться он в живых.

Потом закурит, по избе пройдётся,

Молодцевато ус седой подкрутит

И скажет бодро: «Да, несутся годы…

Но только у солдата порох сух.

И если что (не дай тому случиться) –

Ещё тряхну, ей-Богу, стариной!».