Человек категории D. Продолжение 19

***
 
Все земляные и строительные работы объединённый отряд завершил уже при лунном свете. Летта вслух передала якобы «мой приказ»: всем надеть чистое бельё. За прошедшую неделю то, что было на нас внутри костюмов, «внезапно покраснело». И все сто женщин скрылись в рукотворных «пещерах» от нас, мужиков, с нескрываемым удовольствием. Пока дамы приводили себя в порядок, мужики сидели у большого костра и с жадностью не то чтобы ели, а буквально жрали лосятину «с кровью». Что-то было в этой картине первобытное и странное: бритые головы в подшлемниках и молчание, одинаковые грязно-белые скафандры и мясо прямо с огня, и сам огонь, и костёр на берегу древней реки. Если не знать, что завтра в полдень здесь будет небольшой филиал настоящего ада, который кроме меня – слава Богу – никто не видел, то картина просто фантастичная. Но я, к сожалению, об этом знал.

Лучше думать о чём-то земном. Летта – умница, что придумала этот «мой приказ».
Наше бельё, отделяющее тело от внутренней поверхности скафандров  – это отдельная песня и подарок от военно-космических сил. Можно сказать, что оно было в некотором смысле живым. Конечно, бельё не шевелилось от вшей, как это случалось в начале прошлого века, в Первую мировую войну. Но его невесомая многослойная оболочка была пропитана полезными бактериями и прочими микроорганизмами, для которых пот, грязь и отмершие частицы человеческой кожи – это пища ровно на неделю. Через неделю белое бельё прямо на глазах становилось красным и увеличивалось в толщину – заметно «поправлялось». За это отвечала тоже какая-то живность на внешнем слое. Для нас это сигнал: «отъевшееся» на нашей грязной плоти бельё нужно менять. В походной жизни или на войне это, как говорится, «пустячок, а приятно». Конечно, чувствовать себя какой-то «грядкой», «удобрением» или «питательным субстратом» не очень здорово. Но всем нам к этому надо привыкать – и смертным, и «бессмертным»: рано или поздно все мы станем удобрением.

Ночь в зимней тайге для охотника из прошлого века тянулась бесконечно. Особенно, если вынужденно ночуешь у костра, когда с одной стороны ты почти поджариваешься, а с другой – лютый холод. Когда силы хватает только на дрова. И руки две, а топор один. И нет наших скафандров с элетроподогревом. Сейчас вся наша сытая команда разбрелась по норам. У костра остались все пожившие мужики-старейшины категории D из двух отрядов. Осталась и Летта, как командир русских американцев и мой переводчик. Летта объяснила план по разминированию. И его в целом одобрили. Только якут Николай не согласился бежать из этого предстоящего ада на разведку, не ожидая взрыва:
- Куда нам спешить, командир? Взрыв в полдень пережить надо всем вместе. Может раненые будут. Однако помогать надо. Большинство из отряда даже крови живой не видели. Может до весны тут партизанить придётся? Кто это знает? Раненых не бросишь. Мы с напарником Василием останемся. Мало ли. А потом, если всё хорошо – первым уйду с Васей. Мне его, негра, ещё женить надо. 

Все засмеялись. На этом совет старейшин и закончился.
Мы с Леттой тоже забрались в свою берлогу. И в первый раз спали на одной шкуре дикого зверя, который ещё утром был живым. Может в первый и последний раз. Летта строго сказала:
- Не смей даже думать! Конечно, всё не случится так, как ты запланировал. Будет всё намного хуже и подлее. Но это от тебя не зависит. И от всех нас тоже. Я чувствую, но нечего определённого сказать не могу. А теперь спи. Тебе нужно набираться сил.

И я мгновенно заснул.

«Нас утро встречает прохладой,
Нас ветром встречает река… ».
Можно и так сказать, когда температура минус сорок – это «прохлада». И бодро пропеть старинную советскую песню. Но Подкаменная Тунгуска, слава Богу, не встретила жизнерадостным ветром из этой песни отряд «сапёров». Эта река, как и её сестра Нижняя Тунгуска, отличались особой угрюмостью, словно говоря: «Ты всё ещё жив, паря? Ну, ладно живи… пока…».            

Мы быстро наладили мою «машину» по уничтожению мин: «катамаран» со льдом, длинная жердь с лыжей посередине, чтобы легко было толкать. И «двигатель» – человек.
Моя очередь первая. С этим никто не спорил. Из меня сделали «черепаху», привязав к спине пластиковую нарту – защита символическая, но другой не было.
Катамаран выдержал пять мин. Шестая была особо мощной: двести килограмм льда в пластике отшвырнуло, как детскую игрушку далеко в сторону и произошёл последний подрыв. Но все-таки «машина» работала: без малого сорок метров прохода через минное поле было готово.

У моих стариков в запасе оказалось ещё три катамарана. Следующим за мной по жребию оказался русский американец, одесского разлива – хохмач, каких мало. Он сказал мне:
- Никола, первый раз в жизни шутить совсем не хочется. Посмотри на свой «панцирь»: это уже не гладкая черепаха, а плохо побритый ёжик.
Он вытащил из моего «щита» длинный и острый осколок: 
- Одного такого осколка в старую жопу Мише из Одесы хватит, чтобы никогда больше не шутить сидя на ней. Но Миша всё-таки возьмёт именно твоего «ёжика». Он счастливый.

Наблюдать со стороны за «игрой» человека со смертью, когда некоторые мины подпрыгивают на метр, прежде чем взорваться – это очень неприятное занятие. Если не сказать хуже. Я пошёл к костру, чтобы не видеть этого во всех подробностях. У меня противно тряслись руки, и хотелось писать. Но не мемуары, а просто. Видимо от страха. Мой организм жалобно просил стакан водки. Но вместо этого была шикарная закуска – строганина из уже замёрзшей лосиной печёнки. Не хватало только соли и чёрного молотого перца. И той самой водки, чтобы  сказать: «Это солёный шоколад». И от наслаждения закрыть глаза. Периодические взрывы мин всё портили, делая этот сибирский деликатес просто холодной едой.

Наша молодёжь в «норах» настолько устала за вчерашний день, что никакие звуки с реки её не тревожили. Счастливые люди. Не знают, что…
- Не смей думать так. Я рядом и все твои мысли у меня, как на ладони. Всё будет хорошо.
Моя Летта в нашем окопе была начеку, словно уже прочно поселилась в моем мозгу. А я думал, что она крепко спит.
- Хорошо же ты думаешь о своей будущей жене! Я просто не хотела тебе мешать. И у меня бы от страха сердце лопнуло. А наш Миша-одессит целый?
Я успокоил Летту, потому что в этот момент бледный хохмач «из Одесы» уже неумело прикуривал от уголька у костра. У него после «сеанса» разминирования тоже тряслись руки.

Похоже, наша работа подходила концу: минное поле на льду реки неожиданно закончилось. Три «катамарана» были разорваны и валялись по обе стороны «дороги жизни». Иван Монго уже аккуратно расставлял сосновые вешки по краям этой дороги.
Меня поражало то, что никто из моих соплеменников не спешил убежать из этого обжитого места, которое совсем скоро превратиться в обугленную пашню и перестанет быть тайгой. Объяснить это я даже не пытался. Удивительные люди.
Я попросил Летту напомнить всему личному составу, чтобы они сидели или лежали с открытым ртом.    

А до полуденного взрыва осталось меньше часа.
          
 
Продолжение http://proza.ru/2024/05/25/724