10. Институт Прикладной Физики. Пришелец

Судя по всему, необычные события начали кучковаться вокруг моей персоны. Буквально через несколько дней после памятного разговора со мной случилось еще одно приключение, которое никак не назовешь заурядным.
Я вошел в вагон электрички, выбрал место поудобнее, вынул из портфеля английский детектив, и приготовился с приятностью провести ближайшие полчаса, пока доеду до Юго-Западной. Так как я был аспирантом, то надо было потренироваться в английском. Сегодня было занятие по языку, а наша преподавательница английского – божий одуванчик, обожала, когда я пересказывал детективы. Она даже прощала мне, как она говорила, немецкое произношение, которое я приобрел в школе, с углубленным изучением немецкого. Школа была хорошая, язык преподавала немка – мать одного из моих приятелей, и к концу десятого класса мы достаточно бегло болтали на немецком. Но это было в прошлом, а в аспирантуре надо было сдавать экзамен по английскому, и божий одуванчик страшно переживала за своих учеников. Итак, я открыл книгу на том самом месте, где злодей, выдавая себя за спасителя человечества и любителя домашних животных, пытается выманить у безутешной вдовы чек на тысячу фунтов стерлингов, якобы, на устройство богадельни для престарелых и приюта для бездомных животных.
Манера поведения злодея и его способ уговаривания мне нравились, и живо напоминали манеру моего приятеля, когда он охмурял девчонок. Эта манера была что-то среднее между кавалерийской атакой и нашептыванием глупостей, и всегда приводила к успеху. Мне с моим интеллигентным воспитанием до этого было далеко. Я осознавал этот свой недостаток, но ничего сделать не мог, и поэтому самые красивые девчонки доставались приятелю, а мне – интеллигентные ботанички. Но свернем с тропы воспоминаний. Во-первых, потому, что она может завести в дебри, которые не совместимы со званием аспиранта Института Прикладной Физики, а во-вторых, потому что произошедшее со мной в этот день напрямую не связано с моим прошлым.
Итак, я открыл книгу … и тут рядом со мной на скамейку плюхнулся мужик. Чем вызвал мое большое неудовольствие, т.к. свободных мест в вагоне было много, и он мог бы устроиться в другом месте. Но он плюхнулся рядом, и я невольно посмотрел в его сторону. Хотя стоял октябрь, одет довольно легко – в какой-то голубой халат, головной убор такого же цвета, напоминающий чепчик доктора, и зеленоватого цвета брюки. На ногах были сандалии неопределённого цвета. Одним словом, одет он был не по сезону.
«Странный тип», - промелькнула мысль. Но я отвернулся и попытался погрузить в английский. Не успел я прочитать и одного абзаца, который захватил меня еще в прошлый раз, и получить удовольствие от изящного охмурения вдовы негодяем, как раздалось тихое похрюкивание. Похрюкивал мой сосед. Я повернулся к нему, чтобы понять, в чем дело. Оказывается, что он подсматривал в мою книгу, и, судя по всему, прекрасно понимал, что там написано.
- Какая замечательная белиберда, - произнес он по-английски.
- Только этого не хватало, - подумал. Встретить в электричке англичанина или американца не входило в мои планы, мне хотелось подготовиться к занятиям, а не расписывать ему прелести балета Большого Театра, или рассказывать, как мы перекрыли Енисей. Поэтому я ответил по-русски: «Да, автор, очень наблюдателен», всем своим видом давая понять, что он мешает занятому человеку. На всякий случай (нет, поймите меня правильно) я придвинул портфель поближе к себе. Не потому, что там лежали великие материальные ценности, просто в этот раз в портфеле лежали документы с грифом «Для служебного пользования», которые нельзя было выносить из института. Но, что значит слово «Нельзя» для русского. Оно лишь обозначает: «Можно. Но не попадайся!». Вот и я, пользуясь этой слабой трактовкой запрета, выносил различные документы, чтобы поработать над ними дома. 
Мой попутчик, назовем его так, что уж тут поделаешь, так как мы проехали целую остановку на одной лавке, воскликнул: - Так вы русский! Как я рад. Я так не люблю этих напыщенных бриттов.
Дальше наша речь велась исключительно на русском, хотя иногда мой попутчик вставлял термины, которые по словобразованию напоминали русские, но их значение было мне неизвестно.
Чтобы что-то сказать, я спросил, не холодно ли ему, т.к. на дворе середина осени.
- Немного есть, но это ничего по сравнению с тем, что я испытываю от общения с русским человеком. Вы, наверное, студент? – спросил он.
- Нет, аспирант, - ответил я и назвал свой институт.
Моего собеседника охватил какой-то экстаз.
- Неужели, он уже существует? И вы сможете мне его показать?
Тут меня охватило подозрение. Наш институт занимался, главным образом, закрытой тематикой в интересах космического ведомства, и водить к нему разных подозрительных личностей, одетых в разноцветные одежды, в мои планы не входило.
- Да, он образован пять лет назад, и его директор - сам Президент Академии Наук – сказал я. Эта информация не представляла секрета.
- Как интересно! И вы уже запустили Венеру-7? – с энтузиазмом вопрошал собеседник.
- Так, стоп! – щелкнуло у меня. – Откуда он знает про автоматическую межпланетную станцию Венера-7, когда в нашем институте велся обсчет лишь станции Венера-2. Как известно, первая Венера пролетела рядом с планетой и сделала кое-какие замеры атмосферы. Венера-2 должна была попытаться привенериться. Но это была строго секретная информация. Настолько закрытая, что, когда на вычислительном центре института работали, как мы их называли «венериане», всех других работников оттуда выгоняли, вызывая страшную зависть к ним. Всем, в том числе и мне, хотелось отлаживать свои программы, но вычислительное время, в это время отдавали на космические программы.
Я с таким подозрением уставился на незнакомца, что он засмущался, поняв, что совершил какой-то бестактный поступок.
- Вы только не подумайте ничего плохого, - пролепетал он. – Я сейчас все объясню.
- Ну, ну, - саркастически произнес я, решив, что на Юго-Западной сдам его в ласковые руки постового милиционера с пояснением, что гражданин выведывал секреты нашей космической отрасли.
- Понимаете, какая вещь, как бы вам все объяснить проще. Но вначале хочу спросить: «Нет ли у вас чего-нибудь поесть? Мы русские такие отзывчивые, и не оставляем соплеменника в беде».
Это было уже совсем вне всяких рамок приличия, насколько я мог их представить. Подойти к незнакомому человеку, и начать выпрашивать у него поесть – это уже слишком даже для моего либерализма, которым я страдал в силу особенностей характера и воспитания.
- К сожалению, я еду на занятия. А там у нас отличная столовая, и поэтому я не ношу с собой бутербродов. И долго же вы не ели? – спросил я с некоторой издевкой.
- В это трудно поверить, но я не ел триста лет, - произнес собеседник.
Тут меня осенило. И как это я не сообразил раньше. Его странный костюм, вопросы про Венеру-7, просьбы о еде, все связалось в одну логически целостную картину. Правда, по этому направлению электричек не было известных психушек, но он мог пересесть с другой ветки, где эти больницы были в большом количестве. Одни Белые Столбы по Павелецкой дороге чего стоят. Ясно, он сбежавший пациент. Я усмехнулся, представив физиономию милиционера, если бы я начал упрашивать его забрать психа в каталажку, выдавая его за международного шпиона. 
- Вы мне не верите, и считаете меня психом. Это вполне естественно. Так поступил бы каждый, охраняя завоевания социализма.
Он начал говорить штампами, что меня немного покоробило. Какое его дело до завоеваний социализма. Сидел бы в своей психушке, и наслаждался абсолютной свободой. А не бегал бы в сине-зеленной гамме, и не выпрашивал у аспирантов бутерброды, которые они сами съели бы с большим аппетитом. Конечно, в психушке харчи не особо хороши, но выглядел он вполне ухоженно. Создавалось впечатление, что его сегодняшний завтрак был вполне калорийным, и съеден с большим аппетитом.
- Вы человек науки и поэтому сможете понять, что я вам расскажу.
- Да уж! – издевательски произнес я.
- Понимаете, я физик-экспериментатор. Мы работаем над технологией свертки пространства-времени. Решение ее даст возможность с минимальными затратами энергии осуществлять реальную связь с различными галактиками, где человечество пытается найти разум. Ведь согласитесь, что быть одинокими во Вселенной – участь не завидная. Вчера мы проводили эксперимент по скручиванию ближайшего пространства в пределах нашей солнечной системы. Но эти упертые бритты, хотя им тысячу раз доказывали, что гипотеза Чарльза Эсса не состоятельна, и приводили в обоснование тысячи доводов, решили ещё раз ее проверить и запустили установку в граничном режиме. И что же вы думаете! Установка оказалась умнее, чем весь этот британский интеллект, и вырубилась за секунду до разрушения. Но часть пространства-времени все-таки свернулась, а за пультом был я и эти бритты. И вот результат! Из лаборатории за орбитой Луны, я оказался в тапочках на босу ногу на Земле. Хорошо хоть, что в России, но есть-то от этого меньше не хочется. Там у нас сейчас обед, а потом семинар, на котором будет выступать сам Чандра Скотт. А я отделен от этого тремястами лет.
- Интересно, а почему именно сюда вас занесло в результате неудачного эксперимента? – полюбопытствовал я. - А где остальные экспериментаторы?
Собеседник, как мне показалось, хищно рассмеялся.
- Нас швырнуло во времени в разные подпространства. Представляю этих бриттов, где-то в Гренландии в обществе мамонтов.
- Однако, вы не гуманны, - пошутил я, все еще надеясь, что имею дело с психом. Но достижения в науке в СССР тогда были столь впечатляющие, что можно было поверить всему, в том числе и в свертку пространства-времени.
- А чем вы докажете реальность вашего рассказа? – спросил я.
- Давайте договоримся, если я приведу убедительные доказательства моего повествования, то вы покормите меня. Я не притязателен в еде, поэтому накормить меня будет не сложно. Кроме того, вы постараетесь устроить мое выступление на семинаре у З. (тут он назвал фамилию академика, который руководил отделом в институте, и занимался физическими проблемами). Дело в том, что в его модели пространства-времени есть одна существенная неточность, которая не дает возможности двинуться дальше. Я бы мог на нее указать, и показать, как перестроить модель.  Если же я не смогу вас убедить, то сдавайте меня в психушку, где я и проведу остаток моей жизни, размышляя над превратностями судьбы.
- Но откуда вы знаете о З.? – воскликнул я. Я знал, что этот человек даже статьи свои подписывает вымышленным именем из соображений секретности. Настолько была секретной тематика исследований его отдела.
- В мое время мы учились, в том числе, по его учебнику. В нем излагаются основные принципы модели пространства-времени, и после небольшого развития все это привело к современной (в моем смысле) трактовке этой проблемы. Пока этого учебника нет, он появится незадолго до его смерти в … году. Основные даты развития нашей науки мне хорошо известны, - добавил незнакомец.
- Однако, - протянул я. Вы неплохо осведомлены.
- Я закончил наш университет среди лучших и был отправлен в лабораторию пространства-времени, куда конкурс был один к тридцати. И вот я снова здесь. Но вернемся к доказательству правдивости моего рассказа. Ваши программисты работают на вычислительной машине БЭСМ-6, - и он выдал все  ее основные параметры.
Этого знать никто не мог, т.к. БЭСМ-6 была новейшей вычислительной машиной, и в нашем институте стояла ее последняя модель с заводским номером 2. Я уставился на него, не скрывая удивления.
- Вы очень осведомлены о нашем институте.
- Еще бы, я свою дипломную практику проходил в одном из его филиалов в Женеве.
- Так он существует до сих пор? Вернее, до ваших времен, - поправился я.
- Еще как существует. Именно в нем все эти исследования проводятся. Теперь он международный, и его лаборатории разбросаны по всей Солнечной системе. Но основная – наша. К сожалению, я жертва последнего неудачного эксперимента. Как же есть хочется! Как вы думаете, вон у той бабушки наверняка есть в кошелке пирожки с мясом, которые она везет своим внучикам! – ни к селу, ни к городу воскликнул незнакомец, указывая на соседскую бабулю. Та, наверное, превратно поняв, что два молодца покушаются на ее пухлую сумку, энергично придвинула ее к себе и крепко обхватила рукой. 
- Кстати, меня зовут Платон.
Я тоже представился. И тут раздался хриплый голос из динамика, из чего следовало, что произошло какое-то из ряда вон выходящее событие и всем надо срочно покинуть место происшествия. Платон вздрогнул, но я был спокоен, т.к. это обычная манера машинистов электричек объявлять, что поезд прибывает на конечную станцию, и что не надо сорить и оставлять свои вещи.
Мы вышли на площадь, которая, как всегда, была забита машинами. Рядом проходила улица Серафимовича, по которой поток машин двигался в несколько рядов. Но меня это мало интересовало. Я знал, что на углу станции метро Белорусская всегда стоит тетка с пирожками, и повлек туда Платона. Продавщица была на месте, и я купил три пирожка, которые она и подала мне, завернутые в довольно странный кусок бумаги. Я их отдал Платону. Не особенно разбираясь в содержимом, он сунул пирожок в рот и начал энергично жевать.
- Таких прелестей у нас нет, - произнес он. Запах замечательный! У нас все больше экстраполезный продукт, история которого начинается в пробирке.
Я не мог с ним согласиться, покупать на улице пирожки мог только, если бы голодная смерть стояла у меня за плечами или мчалась за мной по пятам. Потерпеть недельку без еды при виде этих деликатесов я мог бы свободно, даже не прикасаясь к ним. Этой своей репликой Платон крепко поколебал мое неверие в истинность его рассказа. И начал допускать, что он не из нашего времени. Наш человек хвалить уличные пирожки не станет, даже если он студент, которые, как известно едят все, даже приготовленное на машинном масле.
Но надо было спешить на занятия. Платон, дожевывая деликатесы, и кажется, реально получая от этого удовольствие, тащился за мной.
- Вы уж простите, но у меня в Москве (ведь так называется этот город) нет никого знакомого. Можно я вас посопровождаю, я человек смирный и вреда не принесу. А потом я постараюсь связаться со своей прапрапрабабушкой, которая в это время руководит детским садом в Твери. Я ей расскажу один эпизод из ее жизни, и она сразу признает во мне родственника. Может быть, даже возьмет меня в свой детский сад преподавать алгебру.
Я невольно ускорил шаг, наивно полагая, что Платон не поспеет и на каком-то повороте затеряется в толпе. Но, хотя он и крутил головой во все стороны, издавая возгласы удивления, отставать не собирался. Наконец, мы добрались до двухэтажного здания, где проводились занятия с аспирантами, и были несколько институтских отделов, не связанных непосредственно с основной тематикой. Поэтому вход в этот корпус был относительно свободный. Т.е. охрана была, но охранником была наша милейшая Клавдия Петровна, или, как мы ее звали тетя Клава. Как правило, она сидела в своей каморке, посматривая телевизор и попивая чаек. Вход был свободен.
Прежде, чем отправиться к божьему одуванчику, пересказывать детектив, я отвел его в один отдел, где работали мои отличные приятели и оставил там под наблюдением научного сотрудника Александра Львовича, - алгебраиста, и душевного человека. Я сказал ему, что Платон порядочный человек, правда с небольшими странностями. Александр Львович кивнул головой, указал на свободный стол, где можно было посидеть, и углубился в размышления. Я убежал охмурять божьего одуванчика. Но в этот раз передо мной стояла задача потруднее, чем просто пересказать пару страниц текста. Этой пары страниц я не прочитал по милости Платона.
Но положение обязывало, я не мог разочаровать добрейшую преподавательницу. И, конечно, начал нести околесицу, приправленную детективными мотивами. Божий одуванчик развесила свои маленькие ушки и слушала очень внимательно, другие аспиранты выражали искреннее восхищение, как я в непростой ситуации выкручивался, подменяя одного злодея другим, а неутешную вдовицу юной особой. В конце выступления я сорвал аплодисменты зала, и выслушал комплимент преподавательницы.
- А что будет дальше, я расскажу на следующем занятии.
Наступило время перерыва, я помчался к Александру Львовичу, чтобы удостовериться, что все живы, Платон не пострадал и не нанес вреда тишайшему научному сотруднику. Открыв дверь, я отпрянул, вначале подумав, что попал не туда. Потом понял, что туда, но что такое! Платон стоял перед доской и развивал какую-то алгебраическую теорию, а в комнате сидело никак не меньше десяти человек, которые раскрыв рты, с восхищением слушали докладчика. Перед Платоном на столе стояла бутылка минеральной воды и тарелка с фруктами и бутербродами. Держа в одной руке мел, в другой попеременно оказывался то бутерброд, то яблоко, он делал настоящий научный доклад. Причем, судя по внимательным слушателям, делал виртуозно. На меня зашикали, и я быстро ретировался. Оставался еще час занятий, где мы разбирали конструкции английского языка, типичные для технических текстов. Наконец и этот час прошел, и я опять помчался на второй этаж.
Платона обступила толпа научных сотрудников, все задавали вопросы. Платон с улыбкой всем отвечал и, казалось, был окончательно доволен складывающейся судьбой. Быть может, он уже раздумал связываться со своей прапрапрабабушкой в Твери, и становиться учителем алгебры в детском саду. Как знать, чем бы завершилась мое знакомство с Платоном, но все повернулось весьма неожиданно.
В комнату вошли трое крепких мужчин атлетического сложения в белых халатах, под которым явно угадывались погоны ничуть не меньше полковничьих.
Со словами: «А вот и наш беглец», делая ударение на слове наш, они приблизились к Платону, который как-то сник, не доев груши. Судя по всему, за триста лет эта служба, которая и опасна, и трудна, никак не изменила типажа своих сотрудников. И Платону приходилось с ними встречаться, даже на своей далекой космической орбите. А ведь он так рассчитывал на гостеприимство русских!
Весело похлопав по плечу, они решительно подтолкнули его к выходу. И он поплелся, понимая, что с этой службой не спорят.
Прошло много лет после этого случая, но мне до сих пор непонятно, как органы столь быстро узнали про Платона. Вот и размышляй после всего этого, кто твой друг, а кто – враг.
Платона я больше не встречал, но Александр Львович иногда пересказывал интересные публикации неизвестного ранее автора, которые были подписаны Сократ.