Протянутые руки

1
Кто придумал такое блеклое название - "белые ночи"? Никакие они не белые, даже крошечки белизны я не обнаружил в ту июньскую ленинградскую ночь. Я вовсе не люблю и никогда не любил прогуливаться ночами, но по своей наивности влип тогда в историю. Вот как это было.

Учась в горном институте, я еще и работал по НИСу на кафедре минералогии. Многие студенты тогда подрабатывали: кто уголь грузил ночами, кто долго не возвращался с поля, гребя лопатой деньги на Северах, а я вот так - простенько, но со вкусом. Мы уже должны были лететь в Прибайкалье исследовать месторождения слюды, но эти преподаватели -  те же студенты, дотянули сдачу отчета до красной черты. И вот мы сидим по четырнадцать часов в сутки: кто пишет, кто рисует разрезы, а я печатаю фотографии в своей фотолаборатории и редактирую тексты.

- Мне пора, через час мосты разведут, - говорю я аспиранту Мише, пытаясь разлепить глаза, ставшие уже красными, видно, от красного света.
- Ты же бегун, до Благовещенского десять минут бега, - невозмутимо ответил Михаил, совсем помешавшийся на своих пегматитах.

Через полчаса я нырнул в ту ночь, явно напоминавшую мне томное свечение опала. Был в ней и загадочно переливающийся свет, когда солнце, едва уйдя за горизонт, уже спешило назад, будто забыло сказать что-то важное людям. А люди прогуливались по набережной исключительно парочками. Мой бег у них вызывал смех, плоские шуточки так и сыпались мне в спину.
- Да она уже не ждет.
- Динамо бежит?
- Остановись, жизнь пробежишь.
Ну и еще много всего. Надо же блеснуть остроумием перед дамами.

И я остановился. Сошел по гранитным ступенькам к самой воде, где мерзнет Крузенштерн, отвернувшись от величественной Невы, и тут случилось чудо. Крылья моста начали медленно подниматься. Я уже представлял огромную птицу - вот сейчас она потянется после сна, резко взмахнет крыльями и полетит вместе с другими, оставив Неву совершенно без украшений.

Корабли шли друг за дружкой, прямо - флотский детский сад. Одни недовольно гудели, другие что-то пели басом. Капитаны, видно, чтобы не заснуть, переговаривались по громкой связи.
- Эй, на барже, чем таким вкусным несет из камбуза?
- Что за корыто впереди вихляет? Ты в створ-то попадешь?

" И что я не пошел в мореходку? - думал я, - вот мог бы так же плыть к опаловому рассвету".

Сидеть на холодном граните - не лучшее удовольствие, и я двинулся в сторону Сфинкса. И надо же!  Просто чудо! Около него стояла совершенно одинокая девушка с безобразно мокрыми глазами. " Может, на них выпала роса? "- подумал я, но мои оказались сухими на ощупь. Издалека я успел услышать:
- Сфинкс, миленький, ну скажи, что мне теперь делать?

- Тоже не успела?  - осмелился я спросить у девушки, явно студентки.
Есть в них что-то такое, что отличает от остальных, какая-то утонченность во взгляде.
- Нет, я дома. Вот здесь  учусь, - она показала на Академию Художеств, - а мой дом на Шестой линии.

- Надо же, как романтично! А я вот совсем не умею рисовать. Хотел пойти на реставратора, а там смотрят рисунки, вот так в горный и поступил. Теперь уже не жалею.

Девушка посмотрела на мою нашивку с розой ветров, и ее унылое личико сразу засветилось.
- Да ты тоже романтик! Наверное, эти разведенные мосты собрали  всех романтиков Ленинграда!  Только меня сегодня тоже развели. Просто дура! У вас что, у всех только одно на уме?
- Нет, у меня много всего на уме, голова просто нафарширована увлечениями.

Так мы познакомились. Таня, так звали этого ангелочка с прорезающимися опаловыми крылышками, к моему удивлению, предложила:
- Пойдем ко мне, я уже совершенно окоченела, да и у тебя зубы постукивают.
- Это от волнения. Ты снимаешь комнату?
- Нет, с родителями живу, они крепко спят в другой комнате, не разбудим. Я просто хочу показать тебе свои картины. И только. Ну ладно, еще чаем напою.

И мы пошли. Нет, пожалуй, полетели. Невысоко, чуть выше парапета, потом на уровне первых этажей старинных домов, какими-то узкими улочками, про которые я и не знал, хотя Васильевский остров тоже стал родным. Мерцающий ветерок зарождающейся любви уже развевал наши волосы. Тогда я, пожалуй, и поплыл бы через Неву, скажи она, что живет на том берегу.

Ее комната окунула в древность резной мебели, овальных зеркал, оранжевого абажура, а неуклюжий мольберт посреди  настойчиво звал творить красоту. Запахло грузинской заваркой. Из носика пузатого чайничка зажурчала желтая струйка, впрочем, я больше смотрел на ее пальчики и жалел, что далеко не Микеланджело. На тарелочке красовались колечки пышек, между которыми игриво торчали конфетки "Белочка".

 Согревшись чаем, она достала свои работы, в основном, акварели. Как и она недавно, они тоже плакали то дождливым осенним днем, то белой ночью над разведенными мостами, будто  в мире больше нет ничего достойного для изображения. Да, небо везде напоминало опал, и я рассказал ей все про этот удивительный камень.

- Мосты соединяют. Вот мы с тобой, как в песне - два берега, а мост - словно протянутые руки.
Мне действительно захотелось ее обнять, я уже протянул руки...
- А когда мосты разводят, - продолжала она, - люди опять становятся одинокими. Сережа, мне так захотелось написать твой портрет, я в твоих глазах вдруг увидела весь мир. Ты будешь стоять непременно на фоне Невы. Придешь еще?

- Я на днях уезжаю - "за туманом и за запахом тайги".
Она улыбнулась.
- Ну вот, опять мост разводят. Просто какой-то злой рок.
- Но может, мы встретимся в сентябре? - с надеждой спросил я.
- Да, конечно, я дождусь.

...Мне часто снится один и тот же сон:  я бегу по поднимающемуся крылу моста, цепляюсь за его край, повиснув на руках, и  все смотрю и смотрю на тот берег...

2

Тогда на меня нашло озарение: земное притяжение - это миф, придуманный людьми. Эти физики годами сидят над своими бумагами - конечно, им трудно оторваться от кресел, увидеть  разгорающийся рассвет и его отблески в радующихся текучих водах.

А я... В то утро не стал дожидаться скрипучих, грохочущих трамваев. Они вдобавок так петляли по улицам старого города, что добраться до дома быстрым шагом порой оказывалось быстрее. Уже вылетали из своих коммуналок жаворонки, махая руками и ногами на берегу каналов. Уже утомившиеся парочки безмятежно доживали эту ночь на скамейках. Ах, как приятно, когда на твоем плече лежит прелестная головка! Неужели она спит?  Разве можно спать, когда жизнь в лучах рассвета так хороша!

Я мчался по Крюкову каналу мимо Большого театра, Морского собора, по многочисленным мостам. Стоя на одном из них, можно увидеть сразу семь. Семь пар протянутых рук! Да что мне теперь до них. У меня есть ее настоящие - живые, такие нежные. Вот еще час назад они обожгли мою шею, и поцелуй, словно легкое крыло пролетающей бабочки, коснулся моих губ. Как же я был благодарен Мише, не отпустившему меня домой пораньше!

- Где ты шлялся всю ночь?  - голос мамы опустил меня на землю, даже не опустил, а просто скинул с розового облака в липкую грязь.
Я хотел поделиться своей радостью, но быстро понял, что мама уже забыла свою молодость, да и вообще - может, они с отцом и не гуляли вдоль Невы, раслаждаясь разведением мостов.

Я все рассказал коту Тишке. Он был отличным слушателем, лишь изредка поворачивался на другой бок, прищуривая глазки и, конечно, думал, когда же я выпущу его погулять в романтическую ночь.

Вы не поверите - Таня приехала в аэропорт проводить меня на Маму - так называлась река, где нам предстояло ковыряться в пегматитах, попутно находя замечательные кристаллы горного хрусталя, черного шерла, голубого кианита, черного граната. В общем-то ради подобных камешек я и пригрелся на кафедре минералогии.

- Сережа, ты сможешь мне писать из своей тайги? - спросила Таня, прижимаясь к моей штормовке.
Вся наша четверка была в одинаковой форме с нашивками "Мингео". Казалось, все на нас только и смотрят и, несомненно, завидуют. А я и не знал, как можно писать, находясь совсем далеко от цивилизации.
- Танюша, писать я буду, возможно даже, каждый день, только вот отправлять письма некому, почтового голубя не завел, - ответил я, наслаждаясь преданно смотрящими на меня глазками.
- Тогда ты вручишь мне всю тетрадку, когда вернешься.
- Да я так писателем стану, - пошутил я.
Тогда я еще не подозревал, что все мои мысли и слова склонны рано или поздно воплощаться.

Пока оформляли билеты на большую белую птицу-разлучницу до Иркутска, Таня успела набросать карандашом мой портрет.
- Не смейся, - говорила в это время она, - хочу, чтобы в глазах сияла мечтательность.
- А разве она не сияет, когда я улыбаюсь?
- Улыбка должна быть едва заметной, как у Моны Лизы.

Таня успела еще о чем-то переговорить с руководителем нашей группы Владимиром. О чем? Может, наказала ему беречь меня, уже зная мою бесшабашность?
- Пристегните ремни, - мягко сказала стюардесса, когда птица задрожала от нетерпения взмыть к облакам.
"Это для того, чтобы я в последний момент не выпрыгнул и не остался бы с Таней", - подумал я.

Тайга ежилась от трудной жизни в этих почти безлюдных краях. Ее любили лишь комары да бурундуки, в изобилии мельтешащие среди высоких остроконечных елей. А люди... Они лишь царапали ее разведочными канавами, безжалостно лезли под кожу, чтобы поживиться слюдой. Но невероятная безбрежность мира подняла меня над суетой людей и никак не хотела опускать. Я стал писать стихи-письма, заполняя уже потрепанную тетрадь.

Иногда Владимир все же ходил к людям в поселок Колотовка на берегу Мамы.
- Пляши, студент, тебе письмо, - однажды сказал он мне, улыбаясь от предвкушения моей восторженной реакции.
- Как оно сюда дошло? Даже мы неделю добирались от аэропорта.
- Не иначе, на крыльях любви, - посмеялся Владимир.

" Сережжка, милый, как мне без тебя тоскливо, - читал я красиво выведенные слова. - Я теперь подолгу смотрю на разведенные мосты, и они уже не вызывают такой восторг. Так и хочется надавить, прижать их к Неве и увидеть тебя бегущего по мосту в мои объятия. Ты меня еще любишь, или твои камни теплее моего сердца? Ты нашел мне опал? "
Письмо совсем оторвало меня от работы. Не восхищала даже полянка княженики неподалеку. А поиски опала стали просто навязчивой идеей. Ну не мог он здесь быть, место совсем не для него. Зато стихи слагались во мне сами, и я вскоре несколько отправил Тане в пухлом конверте. Адрес я, конечно, запомнил еще в ту ночь.
" Наш мост еще протянет руки,
Любовь окрепнет от разлуки... "
Наивные строчки казались хорошими стихами, а разве любовь не наивна?
В конце августа первый снежок запорошил наши сопки, совсем оставив без работы. Мы лишь собирали кедровые шишки к неудовольствию местных кедровок, паковали баулы с найденными минералами, а мысли неслись в Ленинград впереди нас. Опал Миша обещал подарить сразу, как прибудем.

Говорят, времени нет. Просто мы идем по определенному вектору к намеченной нашей вечной душой цели. Так почему нельзя попасть в эту точку одним прыжком? Разбег, толчок и...

3
Толчок был такой силы, что я едва устоял на ногах. Танюша уравновесила меня с тяжелым рюкзаком, повиснув на шее.
- Дождалась... - только и вымолвил я, почувствовав бесконечное счастье.
Я сразу подарил Тане друзу горного хрусталя, втайне надеясь, что когда-нибудь она будет нашей общей.
- Просто невозможная красота! - воскликнула она. -  Но я тебя и без камешков люблю!
- А опал подарю, когда увижу свой портрет, - сказал я, - ты не забыла про свое желание?
- Он уже готов, и очень скоро ты его увидишь.

Три дня мы почти не разлучались. Слова лились нескончаемым потоком, словно горная река, переполненная грозовым ливнем. Стоило больших усилилий остановиться и выслушать Таню, с ней ведь творилось то же самое.

- Завтра пойдем на выставку, - наконец сказала она, - оденься так, как ходят художники.
Я понял, что попасть в Академию Художеств без пропуска непросто, надо было сразить тетю на вахте. У отца взял старую фетровую шляпу с большими полями и длинный черный плащ, а у мамы позаимствовал яркий шарф, которым обвязал шею поверх плаща. Еще не подстиженные волосы  и редкая бородка тоже были кстати. Таня долго смеялась,  так со смехом и прошли, мельком махнув какими-то корочками.

- А вот это моя дипломная работа, - сказала она, остановившись у портрета на фоне Невы, - правда, по эскизу было трудно написать, но у меня не хватило сил ждать тебя.

Я никогда в жизни не испытывал такого волнения. Портрет, скорее, был жанровый, я задумчиво смотрел на разведенный мост, не пустивший меня когда-то домой. Понял, чем отличается картина от фотографии. Здесь вся  душа была открыта, как же точно она уловила мою суть!

С опалом Михаил не обманул,  подарил целые три пластины отшлифованного камня, он был ближе к сердолику за счет туманного оранжевого свечения, но... с  немного обломанными краями. Чуть-чуть доработав, я сделал из них букет тюльпанов и наклеил их на полированный лиственит, рисунок которого напоминал зеленый лужок. Получилась весьма прелестная композиция. Надо ли говорить, как радовалась Танюша.

... Те годы были так наполнены счастьем, что проносились они со скоростью комет,  сгорая огнем безумной любви. Мы встречались почти ежедневно. Каждый раз думал, что надо бы потерпеть, выждать хоть небольшой срок, чтобы это чувство не затухло. Но куда там! Иногда срывался уже поздно вечером и бежал через весь город к Неве, к нашему Сфинксу, приютившему нас у своих лап.

Так длилось четыре года. Я брал ее с собой в небольшие походы - заряжаться первозданной красотой земли. Она, в свою очередь -  на пленэры, где я научился азам живописи. До сих пор сохранились мои акварели парка в Царском Селе, а вот те  романтически ветхие крепости стали совсем другими, они потеряли прелесть старины. И почему все так стремятся скрыть свой пожилой возраст? Ведь в новом облике столько глубокой мудрости. Не случайно художники любят писать портреты старых людей.

Лишь одно, но очень важное обстоятельство мешало пойти нам под венец - геология. Я стал работать на русском Севере, выезжал иногда и зимой описывать керн из буровых скважин. Тогда мой капризный ребенок скучал. Это было невыносимо. К тому же любовь меня так окрылила, что захотелось стать знаменитым спортсменом, геология была несовместима с моим увлечением, я топтался на месте уже не первый год.

И вот я решился на крутой поворот. Мне вообще досталась извилистая горная дорога жизни. Я совершенно неожиданно для всех бросаю любимую геологию, устраиваюсь на ближайшем к дому стадионе - кем бы вы думали? Художником! В то время я как раз начал увлекаться изотерикой, а первым автором, которого я прочитал, был Владимир Леви - " Искусство быть собой". И вот я представил себя настоящим художником, а слишком большие требования ко мне директор и не предъявлял. И ведь получилось! Я тут же собрался сообщить Танюше эту радостную весть и, конечно, сделать ей долгожданное предложение.

- Держись за меня покрепче, иначе ты упадешь, - сказал я ей, стоя возле нашего моста. - теперь я тоже художник!
Похоже, Таня ничего не поняла.
- И  мы будем вместе всегда! Хоть сейчас пойдем подавать заявление в ЗАГС. Или ты меня уже разлюбила?
Таня долго молчала. Казалось, в ней происходит какая-то страшная борьба. А я не знал, чего же мне еще нужно сказать? Все слова любви давно сказаны. Все мечты положены на полочку на самое видное место. Почему же она не прыгает от счастья?
Наконец она повернула ко мне печальное личико и тихо промолвила:
- Знаешь, Сережа, я боялась тебе сразу сказать, но я выхожу замуж. Все уже далеко зашло, не пытайся меня уговаривать.

Я посмотрел на Неву. Показалось, она потекла в обратную сторону. Мост еще не развел свои крылья, но никаких протянутых рук на нем я не видел. Да я вообще ничего не видел. Слезы размыли мир, словно краски на Танюшиных акварелях.

 И я исчез. Стал неистово тренироваться, чтобы выплеснуть всю энергию,  заглушить любовь. И знаете, частично это удалось.

 Мы вновь встретились года через три. Она уже развелась, но знакомила с новым мужем. Я  на все реагировал спокойно, лишь по-прежнему восхищаясь ее улыбкой, вечно жаждущими приключений глазами. Она так же обнимала меня, совсем не заботясь о реакции мужа. Потом был другой, еще и еще.

Я понимал, что она ищет меня в совсем другом человеке, а такого же найти трудно. Да что там, невозможно! Так же, как и мне в другой женщине. Но эта невозможность быть вместе сохранила наши чувства. Может, они были не такие пылкие, но прелесть совершенно родных отношений сохранилась до сих пор.
- Братишка, мы к тебе едем на Ниве. Готовь маршрут, пойдем в горы, - ее голос совсем не изменился, и я представляю ту взбалмошную девчонку в опаловом рассвете Ленинграда.

Какое же хорошее изобретение - мобильник. Вот тогда бы его. Как знать, может, жизнь сложилась бы совсем иначе.