Вонючая русь Шолохова. Кража метафоры

                «ВОНЮЧАЯ  РУСЬ»  ШОЛОХОВА.  КРАЖА  МЕТАФОРЫ
               
   Возможно, прочитав заголовок статьи, кто-то станет возмущаться. Не надо. Эти два слова взяты из романа «Тихий Дон», которому скоро исполнится ровно век со дня выхода в свет. Надеюсь, что к юбилею мы сумеем подойти с должными знаниями об авторе этого великого произведения.

   Кто-то скажет, что уже перечитал о М. А. Шолохове тонны литературы и ему всё о нём известно. Может оно и так, но под автором я подразумеваю вовсе не Михаила Александровича. Впрочем, иногда бывает весьма полезным читать труды о советском классике, хотя шолоховедение с первых дней является литературной «лысенковщиной», то есть лженаукой, если считать Михаила Шолохова писателем. Эта колченогая догма всегда заводит литературоведов и их читателей «не в ту степь». Польза от таких псевдонаучных трудов только одна — там можно зацепиться и потянуть за ниточку, которая непременно приведёт к настоящему автору «Тихого Дона» — донскому писателю Фёдору Дмитриевичу Крюкову (1870 – 1920).


                I.  РАЗДЕЛЯЙ И ВЛАСТВУЙ

   На статью шолоховедов, которая в конечном итоге и привела меня к написанию этой работы,  наткнулся случайно. При запросе в поисковике на имя Б. Н. Проценко, писавшем о заговорах и оберегах донских казаков (сейчас занимаюсь изучением этой темы), выскочил ряд ссылок…, кликнул мышкой чуть ли не на последнюю. Открылась работа* трёх научных сотрудников Южного федерального университета (ЮФУ), приуроченная к 105-летию со дня рождения М. А. Шолохова. (Контакты авторов там указаны, а значит можно им сообщить хорошую весть — их труд пригодился для новых находок и открытий.)

*Н. А. Архипенко, Т. Ю. Власкина, Н. А. Власкина: «Принципы представления традиционной культуры донского казачества в творчестве М. А. Шолохова» (2010) 

   Статья оказалась по другой теме…, но открылась, так открылась, не закрывать же сразу… Бегло просматриваю текст. Отмечаю, что в этой работе исследователей уделено основное внимание озвученной в «Тихом Доне» теме разделений: на казачества верхнедонское и низовое, на разные сословия и этносы, населявшие Область Войска Донского. Приводится начало 6-й части романа:

   «Только в 1918 году история окончательно разделила верховцев с низовцами. Но начало раздела намечалось еще сотни лет назад, когда менее зажиточные казаки северных округов, не имевшие ни тучных земель Приазовья, ни виноградников, ни богатых охотничьих и рыбных промыслов, временами откалывались от ЧЕРКАССКА, чинили самовольные набеги на великоросские земли и служили надежнейшим оплотом всем бунтарям, начиная с Разина и кончая СЕКАЧОМ.
   Даже в позднейшие времена, когда все Войско глухо волновалось, придавленное державной десницей, верховские казаки поднимались открыто и, руководимые своими атаманами, трясли царевы устои…».

   Если бы исследователи из ЮФУ заглянули в исторический этюд Ф. Крюкова «Булавинский бунт», который впервые был опубликован по сохранившимся рукописям только в 2004 г. в издательстве «АИРО–XXI», то увидели бы там наличие не только мотива разделения казачества на «верховое» и «низовое», но и присутствие других параллельных с «Тихим Доном» смыслов:

   «Казачья беднота, расселявшаяся гл. обр. по Донцу, Медведице и Хопру, и также по Дону те, что живя по Дону выше впадения Донца, «верховые» казаки — донецкие, медведицкие и хоперские — дорожили более казацкими старинными вольностями, неприкосновенностью Старого Поля. Но центр был внизу, главное влияние на состояние дела шло из ЧЕРКАССКА; и одни верховые казаки не начали бы восстания, если бы сыскная экспедиция кн. Долгорукого не вынудила их к этому своими исключительными жестокостями».

   В этой цитате Крюкова мной подчёркнута «казачья беднота». Дело в том, что в черновике 6-й части* «Тихого Дона» вместо «менее зажиточные казаки» написано «более бедные казаки».

*Сохранились черновики 8-ми глав 6-й части (в ИРЛИ РАН), первый лист находится в Нобелевском фонде в Стокгольме с 1968 года.

   Кстати, почему авторы статьи не заинтересовались личностью бунтаря Секача в процитированном ими отрывке из «Тихого Дона»? Наверняка, этот Секач, поставленный в один ряд с Разиным, был не последним человеком в теме «разделения» донского края. Так кто же это? Ни русская, ни донская история не знают такого бунтаря. Шолохову в разное время задавался сей вопрос, но каждый раз он уходил от конкретного ответа. Не ведал о том, о ком написал? Безусловно, не знал, ибо переписал с чужого протографа, не задумываясь о содержании. И при этом не разобрался в сложном почерке Крюкова. Загадка переползла из века прошлого в нынешний…. И всё-таки нам с коллегами удалось понять, кто такой Секач. Об этом читайте в публикации по ссылке*.

*И. Шап «Как бунтарь Секач разоблачил Шолохова»  https://wp.me/s2IpKD-sekach

   Продолжаю просматривать статью, и в её концовке глаз цепляется за следующий абзац:

   «На Верхнем Дону, население которого было в основном славянским, немногочисленные представители неславянских этносов воспринимались, как «чужие». Давняя по сравнению со временем действия романа история с женой Прокофия Мелехова могла произойти именно на Верхнем Дону. Этнически однородное население хутора сразу не приняло иноземку из Туретчины: старик Мелехов отделил сына и до самой смерти не ходил к нему в курень, казаки посмеивались над ним, бабы дружно обсуждали «ПОСЛЕДНЮЮ ИЗ НИКУДЫШНИХ» (sic!) турчанок, доставшуюся Прокофию».

   «Последняя из никудышных» — это уже из «Тихого Дона». (Рекомендую авторам заглядывать не только в относительно свежие издания романа, но и сверяться с первоизданиями — там ближе к истине.) По уже заведённому мной правилу проверяю «никудышных» в малой прозе Фёдора Крюкова. В его небольшой заметке «Когда лучше?» читаю:

   «— Детей-то много было, — говорит старуха, вздыхая и обращаясь ко мне — да вот один остался... огарок... НИКУДЫШНЫЙ» (газета «Русские Ведомости», № 24, 30 января 1911).

   В этой зарисовке Крюков описывает эпизод своей работы счётчиком в Санкт–Петербурге во время всероссийской переписи населения (Итоги переписи были обнародованы 21 марта 1911.) Жилые дома, которые он обходил, располагались близ Горного института, в котором Крюков работал помощником библиотекаря. Слово «никудышный» здесь относится к последнему сыну старухи: «— Ишь, вон лежит, как статуй... нажрался винища».

   Сразу подмечаем общность смыслов — в романе турчанка «последняя из никудышных», а в зарисовке Крюкова «никудышным» был последний оставшийся у старухи сын. Такая параллель заставляет просмотреть статью ростовских исследователей ещё раз, но уже более внимательно.

   При перечитке замираю в конце 13-й страницы на следующем месте:

   «Историческое значение вопроса о земле в конфликте Гражданской войны, многократно усиленное малоземельем верхнедонских станиц, не позволяет автору не только уйти от его освещения, но и сколько-нибудь смягчить. Напротив, именно борьба казаков за землю является одним из важных мотивов авторского творчества. Описывая события 1919 г., М. А. Шолохов в авторском тексте романа «Тихий Дон» комментирует это противостояние с невероятной остротой и горечью: «… пустили на войсковую землю полки вонючей Руси, пошли они как немцы по Польше, как казаки по Пруссии. Кровь и разорение покрыли степь» (Ермолаев, с. 140)*.

*Г. С. Ермолаев «Михаил Шолохов и его творчество». СПб, 2000.

   Герман Ермолаев (1924 – 2019), которого цитируют авторы, это профессор Принстонского университета (США). Он написал по Шолохову докторскую диссертацию. Заокеанский славист известен своими разоблачениями критиков шолоховского авторства 70–90-х годов. (Надо признать, что они в своих работах не во всём были убедительны, но это можно и понять, ведь первопроходцам всегда тяжело.) Скажем без преувеличения, что на Германа Ермолаева продолжает молиться всё отечественное шолоховедение.



                II.   «ОТЕЧЕСТВА И ДЫМ НАМ СЛАДОК И ПРИЯТЕН» (Г. Р. Державин)

   Итак, в приведённом фрагменте, конечно же, обращаю внимание на «ВОНЮЧУЮ РУСЬ», ведь только что прочитал зарисовку Крюкова о его работе счётчиком во время переписи населения, и там чуть ли не лейтмотивом проходит «вонь», заполнявшая всё пространство дворов и домов, куда заходил писатель:

   «… вся жизнь соткана из самых отчаянных и изнурительных усилий если не выбиться из когтей нужды, то, по крайней мере, не сорваться в яму, не лишиться возможности жить в этом жалком, тесном, ВОНЮЧЕМ углу, не быть выкинутым на улицу. Все-таки это, — какой ни есть, а свой угол, своя квартира».
   И в концовке: «Я вышел на ВОНЮЧУЮ лестницу, — воздух ее мне показался свежим после духоты в квартире».

   Одновременно с этой небольшой зарисовкой для газетной публикации Фёдор Крюков пишет полноценный многостраничный очерк «Угловые жильцы. (Из впечатлений счетчика)», но уже для журнала. И там звучат те же акценты:

   «Я начал обход с первых номеров, с каменного флигеля, выходящего на задний двор, очень тесный, грязный и ВОНЮЧИЙ. <...> И даже воздух ВОНЮЧИХ, загаженных лестниц «Пропартура» казался мне свежим и приятным после воздуха в квартирах. В последний день переписи один из моих сотоварищей по переписи, студент Горного института, угорел от этого ужасного воздуха до обморока» («Русское Богатство», 1911, № 1, стр. 131–152).

   Эти зловонные запахи российской действительности писатель почувствовал отнюдь не в 1911 году. В очерке «На тихом Дону» (1898) он говорит о контрасте ощущений, который испытывает на своей родине и вдали от неё:
 
   «Всякий раз, как и теперь, когда я въезжал в свою родную станицу, — было ли это ночью, вечером или днем, — глубокая, точно притаившаяся, ни о чем не помышляющая тишина ее властно и безапелляционно захватывала меня, окутывала каким-то снотворным облаком покоя, лени и бездействия, погружала в свою глубь... <...> Я скоро привыкал к этой сонной тишине, втягивался, забирался поглубже и пускал, так сказать, корни. И всякий раз было больно отрывать эти корни, и с глубокой скорбью я менял эту беззвучную тишину поросших травой улиц на грохот мостовой, на фабричные гудки, грязные и пыльные улицы и каменные высокие дома с ВОНЮЧИМИ дворами».

   В своих произведениях Ф. Д. Крюков отнюдь не стеснялся вскрывать язвы общества, показывать порочные явления российской жизни. И всё-таки, одно дело, когда он говорил о «пороках и язвах» быта, но совсем другое, когда в «Тихом Доне» мы видим, что вонючей названа сама страна — «полки вонючей Руси». Это совсем не похоже на Крюкова! Шолохов тем более побоялся бы сделать столь эпатажную приписку в чужом протографе, хотя авторы статьи пытаются нас уверить, что он вкладывает в свои слова «невероятную остроту и горечь». Вздор.

   Для Крюкова Россия и Русь — это святое. У него читаем: «Россия–матушка», «О, милая Русь», «великая наша Россия», «тургеневская Русь», «святая, старая Русь», «истерзанная, измученная Россия», «великая страдалица, Россия, родина-мать», «просторная, по-весеннему нарядная, холмисто-зеленая Русь».

   Вот строчки из первого очерка писателя военной поры «С южной стороны»:

   «…за Царицыном можно уже по-летнему открыть настежь окна и дышать чудесным степным воздухом, — и по-новому чувствуешь великую Россию, милую свою родину, убогую и обильную, могучую и бессильную матушку Русь» («Русские Ведомости», ноябрь–декабрь 1914).

   А вот из времени, когда, казалось бы, уже можно было ненавидеть Русь, приславшую на Дон красных карателей — это фрагмент из предпоследней прижизненной газетной публикации Фёдора Крюкова «Сила духа», которая завершается пушкинскими строками из поэмы «Полтава»:

   «Несомненно, грозен переживаемый час, и великую ответственность несем мы за судьбы Родины. Дон, казачество, Россия, та Россия, к которой бесчисленными нитями прикреплено наше сердце, к которой всеми корнями жизни приросли мы, — все поставлено перед трагическим, роковым вопросом:

   — Быть или не быть? <…>
   В ответственный и грозный момент да не будет посрамлено нами, нашим поколением, славное историческое имя Дона Тихого. Не раз подставлял он свою грудь под удары за спасение единой святыни нашей — России, великой общей Родины нашей. И
…в искушеньях долгой кары,
Перетерпев судеб удары,
Окрепла Русь» 
(Новочеркасская газета «Донские Ведомости», № 286. 17/30 декабря 1919. С. 2).

   Через  неделю полки красных заняли Новочеркасск…



                III.   «ДА, ГОСПОДА! САМОРОДОК–РУСАК
                СТОИТ НЕМЕЦКИХ ФИЛОСОФОВ ПАРЫ!» (Н. А. Некрасов)

   Так неужели в «Тихом Доне» слова «полки вонючей Руси» не крюковские? Этого не может быть, ведь в авторстве Крюкова за пять лет исследований я убедился уже сотни раз. Значит, здесь что-то не то. Надо разбираться…

   И вот удача! Продолжая зондировать тексты Крюкова, натыкаюсь на фразу из повести «Зыбь» (1909), которая была написана по заказу Максима Горького* («что-нибудь из казачей жизни») для сборника товарищества «Знание». Над «Зыбью» Крюков работал в петербургской тюрьме «Кресты», где отбывал трёхмесячное заключение, как подписант «Выборгского воззвания»:
 
   «— Да вобче эти ИНОГОРОДНИЕ народы, РУСЬ эта ВОНЮЧАЯ, — хуже жидов они в нашей земле!..».

* Устные финансовые договорённости с Крюковым по повести «Зыбь» были Горьким нарушены: «Посулился, подлец, заплатить по 500 целковых за лист (речь об «авторском листе» — около 40000 печатных знаков. — И. Ш.), а дал только по 300, так мой гонорарец за Максимкой и ухнул. Жаль, что не пью, а то бы по казацкой ухватке по мурсалу Максима съездил…» (из воспоминаний о Крюкове его земляка Дмитрия Ивановича Ветютнева (псевдоним Д. Воротынский, 1886 – 1943) «Воспоминания и встречи», 1931, «Вольное казачество» (Прага), № 73, стр. 15-17).

   По написанию слова «русь» с маленькой буквы и по контексту всей фразы вполне понятно, что это не страна, не территория, а ЭТНОНИМ! Понятие «иногородние народы» подразумевает всех других, кроме казаков. (На Дону «иногородними» назывались не казаки.) В Области Войска Донского сословное разделение в первую очередь определяло права людей на владения землёй.

   Кстати, Шолохов был «иногородним», ибо его мать происходила от переселенных на Дон крестьян Черниговской губернии, а отец (биологический) родом из Зарайска Рязанской губернии.
 
   Слово «жид» (как и «хохол», «москаль», «кацап») в первых изданиях романа присутствует сплошь и рядом. Позднее почти всё было удалено или сглажено редакторами.
   Для адекватного восприятия рядом читателей всех терминов, ставших с некоторых пор не вполне печатными, процитирую фрагмент из своей предыдущей работы*:
*И. Шап «”Нобелевский плагиат”, не так ли?»  https://wp.me/p2IpKD-5J4

   «Это сейчас слова жид, хохол, кацап приобрели “…фобский” оттенок, вульгарную интонацию, но в дореволюционной России это были нормальные обиходные выражения — НКРЯ* приводит их в произведениях русской литературы тысячами. Возьмём пример из работ Крюкова, где эти слова буквально обрамлены тонким понимаем национальной души людей и даже любовью к отечеству:

   “Прислушавшись, можно было угадать, в какой роте поют хохлы, в какой — кацапы: у одних песня звучала мягко и нежно; умело, с пониманием, со вкусом подбирались голоса; даже выбор песен намекал на народность с тонким эстетическим чувством.

Против милого двора стал-остановился,
Чи не выйде дивчинонька с черными бровями...

   Другие просто шумели, ухали, гикали, подсвистывали, не очень заботясь о гармонии, но стараясь, чтобы вышло так, как требует основной параграф солдатской словесности: “Хо-ди веселей!”

Не журися, Царь наш белый,
Мы Рассеи не дадим...

Горы откликались веселым эхом на молодые голоса, смягчали их и сливали в один спутанный, но могучий и красивый хор русской песни, в которой чувствовалась именно Русь — беспорядочная, спутанная, широкая и громкозвучная» (Очерк «За Карсом (На турецком фронте)», 1915).       (Конец цитаты.)

* НКРЯ — «Национальный корпус русского языка»  https://ruscorpora.ru/ 

   Но вернёмся к этнониму русь. Имел ли о нём представление Михаил Шолохов, не отучившись и трёх классов гимназии? Вряд ли. Даже многие образованные редакторы были «не в теме». А вот Крюков, окончив Петербургский историко-филологический институт, безусловно, разбирался в данном вопросе. (Специалисты ведут споры по этнониму русь и поныне. Для «погружения» в тему рекомендую статью поэта Андрея Чернова по ссылке*.)

*А. Чернов «Термин “РУСЬ” в Повести временных лет»  https://wp.me/p2IpKD-2qS

   Итак, в «тиходонской» фразе, которую процитировали в своей статье исследователи из ЮФУ с отсылкой на работу профессора Ермолаева, надо переосмыслить слово «Руси» и написать его как этноним — с маленькой буквы, делая ударение на первый слог:

   «… пустили на войсковую землю полки вонючей ру;си, пошли они как немцы по Польше, как казаки по Пруссии. Кровь и разорение покрыли степь».

   Вот теперь совсем другое дело, всё сразу встало на свои места! Здесь явно видны мысли и рука Крюкова, а рука Шолохова отводится…, про его мысли уж промолчу. Сразу возникает вопрос — как будущий Нобелевский лауреат (премия была ему присуждена за «Тихий Дон») допустил такую непростительную для плагиатора промашку, что «русь» стала «Русью»? Надо размышлять…

   Начинаю искать эту фразу в романе и… не нахожу её там. Понятно, что речь идёт о периоде гражданской войны, и потому нужно зондировать текст в соответствующих частях произведения. Мои поиски не увенчались успехом даже при просмотре самого первого издания «Тихого Дона» в номерах журнала «Октябрь» за 1929 и 1932 годы.

   Обращаюсь за помощью к лингвисту Зееву Бар-Селле, который уже «собаку съел» (и Шолохова заодно) на изучении первых изданий романа. Прошу разъяснить, откуда Ермолаев взял эту цитату, делюсь своей догадкой про этноним русь. В ответах БарС сообщил:
 
   «Эта цитата из 28-й главы (3-я книга), насколько я помню, приводится Ермолаевым по тексту брошюры «Девятнадцатая година. Неопубликованный отрывок из “Тихого Дона”» (М.: Огонек, 1930. — Б-ка «Огонек», № 550)».
   «Спустя некоторое время пришлю искомый текст «19-й годины», сверенный с “Октябрем”».

   Через несколько часов получаю эту реликвию, добытую, видимо, по всемогущим каналам связей лингвиста. Зеев Бар-Селла пишет:

   «Думаю, вы правы в рассуждениях о Руси–руси — см. в той же 28 главе (по «19-й године»):
 
   «Ждете, покель вам русские арканом затянут глотку?».

   В «Октябре» (февраль 1932) слово «русские» заменено на «русским», а в позднейших изданиях и вовсе удалено.
   Вот и фраза с «полками вонючей Руси» тоже была удалена, не дожив даже до первого полного издания 3-й книги. Но, чтобы смысл не ушёл, редакторы написали просто — «красные полки».

   Так почему же эта 28-я глава оказалась в стороннем печатном органе? Дело в том, что после разразившегося скандала и комиссии РАПП по плагиату, хоть и признавшей шолоховское авторство, всё равно «осадочек» остался у многих, включая советских бонз. После марта 1929 года 3-ю книгу «Тихого Дона» в «Октябре» издавать прекратили (успело выйти только 12 глав), патрон «пролетарского гения» Александр Серафимович ушёл с поста главреда журнала, а, как говорится, «кушать хочется всегда». Вот Михаил Александрович по мере своих возможностей и подсовывал в периферийные издания отдельные главы 3-й книги.

   Рекомендую «старателям», то бишь исследователям, их отыскивать, ибо в том Клондайке, вероятно, ещё залегают притаившиеся самородки из удалённых или изменённых позднее букв, слов и фраз — как непотребных для советского времени, так и просто казусных. Вот «география приисков для раскопок»:

   В журнале «Огонёк», 1930. № 15. 30 мая. С. 12—13 (фрагмент XIII гл.); в журнале «Красная нива», 1930. № 16. 10 июня. С. 12—13 (фрагмент XIX гл.); в журнале «На подъёме». Ростов-на-Дону, 1930. № 6. Июнь. С. 3—17 (главы XIII, XIV, XV, XXV, XXVI, XXVII); в журнале «30 дней», 1930. № 8. С. 22—29 (отрывки из глав XII, XIX, XX); в брошюре в качестве приложения к журналу «Огонёк» под названием «Девятнадцатая година. Неопубликованный отрывок из “Тихого Дона”» (Библиотека «Огонёк». № 550. М., 1930) были опубликованы целиком или в отрывках гл. XXIV, XXV, XXVI, XXVIII, XXX, XXXI.

   Покажу один наглядный пример изысканий. В тексте 28-й главы 1930 г. («19-я година) находим:

   «… помимо воли его из горла рвался ПОВИЗГИВАЮЩИЙ, КЛЕКОЧУЩИЙ ХРИП».

   Но через полтора года в журнале «Октябрь» зачем-то вставили букву «у» в «повизгувающий» и в слове «клекочущий» заменили «е» на «о» — «клокочущий». Спишем никчемную букву «у» на брак работы типографского наборщика, а вот вторая замена привлекает внимание. Опять-таки в повести Крюкова «Зыбь» читаем:

   «Старик достал из-за пазухи свисток и надул щеки. <…> Веселый, журчащий, КЛЕКОЧУЩИЙ звук побежал в чуткую тишину».

   Впрочем, и на изменённое слово «клокочущий» у Крюкова имеется целый ряд примеров. У него даже есть своего рода вербальный тандем при описании пусть и не хрипа, но храпа. (Среди упомянутых там товарищей по путешествию, как мне удалось установить, был А. В. Пешехонов.):

   «… могучий храп доносился из-за перегородки, с кровати. Что-то КЛОКОТАЛО, с грохотом поднималось в гору и стремительно падало назад. Робко вторил этому громокипящему КЛЕКОТУ другой кто-то, воркуя и хлипя, как маленький, быстро закипающий самовар. Рядом деловито сопели мои товарищи» (очерк «Мельком. Впечатления проезжего», 1914).

   Но гораздо привлекательней пара «повизгивающий … хрип». Отмечаем здесь довольно странное прилагательное к хрипу. Такая пара слов в НКРЯ зафиксирована в русской литературе только в «Тихом Доне». Однако у Фёдора Крюкова в рассказе «Полчаса» (1910), где он наблюдает за заключёнными на тюремном дворе, находим следующее:

   «Где-то повизгивает пила, хрипит, точно задыхается в сладострастной злобе».

   И для сравнения снова приведу «тиходонский» фрагмент, но более расширенный:

   «Он чувствовал такую лютую, огромную радость, такой прилив сил и решимости, что, помимо воли его, из горла рвался повизгивающий, клекочущий хрип. В нем освободились плененные, затаившиеся чувства».

   Столь тонкие паутинки похожих смыслов, витающих «на кончике пера», могли сплестись только в одной писательской голове. Ну и добавим к этому наблюдению такой бонус:

   «… Устинья бурей налетела на него и с размаху хватила чапленником по спине, крича хрипло-пронзительным голосом <...> Устинья хрипло визжала и ругалась по-солдатски» (рассказ «Галуны, 1910).


                IV.   «ЗЕМЛИЦЫ УГОЛОК НЕ БУДЕТ ЛИШНИЙ НАМ» (К. Н. Батюшков)


   Итак, вот мысли Григория Мелехова по брошюре «19-я година» (1930):

   «Проба сделана: пустили на войсковую землю полки вонючей Руси, пошли они, как немцы по Польше, как казаки по Пруссии. Кровь и разорение покрыли степь. Испробовали? А теперь за шашку!».

   А двумя строками ниже в романе так:

   «На миг в нем ворохнулось противоречие: “Богатые с бедными, а не казаки с Русью... Мишка Кошевой и Котляров тоже казаки, а насквозь красные”».

   И снова здесь видим смысловой диссонанс — в паре «богатые–бедные» всё нормально, ибо сопоставляются «люди//люди», а вот в паре «казаки–Русь» явный сбой, так как параллельность ушла и стало, скорее, перпендикулярно — «люди/страна», что равносильно сопоставлению горячего с чёрным. Чтобы восстановить нарушенную логику, присущую текстам Крюкова, надо в конце прописать этноним: «Богатые с бедными, а не казаки с русью». 
Вот теперь по смыслу всё встало на свои места.

   И тут обнаружилось небольшое «но»… Есть очерк Крюкова «Новым строем», начало которого опубликовано в № 117 газеты «Русские Ведомости» (26 мая/8 июня 1917. С. 3). Писатель в апреле 1917, приехав на родину из ещё бурлящего после Февральской революции Петербурга, стал делегатом казачьего съезда, проходившего в театре Новочеркасска. Приведу большой фрагмент, чтобы читатель ясно представлял, какую ценность для казаков имела земля и право ею владеть:

   «Это — казачий съезд в Новочеркасске.
Жарко. Томительно. Делегаты в ватных теплушках, не привыкшие подолгу напрягать внимание, громко зевают, крестят рты, вздыхают рыдающим вздохом. Вправо от меня бородач с забинтованной шеей меланхолически посвистывает носом, уронив огненно-рыжую браду на грудь, — поза самого напряженного соображения… Беспокойный старичок с серебряными усами, налево, досадливо крякает и вздыхает. Идет доклад земельной комиссии. Догадываюсь, что его казацкому сердцу что-то не нравится. Можно сказать, никогда раньше такого беспокойства не было, как ныне, когда приходится толковать о положении казаков и неказаков, крестьян — местных и пришлых. Жили они себе на Дону, с казацкой точки зрения, как у Христа за пазухой, плодились, множились, наполняли широкие донские степи; населяли города, промышленные районы, торговали водкой, скупали овец и быков, рыбу и хлеб, шили фуражки, сапоги, лудили самовары, выходили на косовицу… И пока казаки несли службу на разных рубежах государства, этот «наплыв» до такой степени разросся, что сейчас на Дону казаков оказывается меньше, чем «Руси», и вся она претендует на земельку — не только частновладельческую, которая в большей части уже перешла в крестьянские руки, но и на казацкую, юртовую… Есть отчего беспокойно крякнуть и сжать кулак…
   Думаю, что по этой именно причине старичок, мой сосед слева, сердито ерзает на стуле и вздыхает: досада казацкому сердцу…».

   Нам неизвестно с какой буквы был написан этноним у Крюкова в рукописи, которую он отослал в редакцию газеты. То, что там стояли кавычки, даже не обсуждается, ибо таким способом писатель сделал акцент на то, что это именно этноним. А иначе, зачем тогда закавычивать? Когда Крюков подразумевал под Русью страну, он кавычки не ставил:

   «— Что касается нашего невежества, то вы, пожалуй, отчасти правы, — начал затем говорить учитель: — но, во-первых, одни ли казаки невежественны на Руси, а во вторых, отчего же это происходит? На всю громадную территорию области приходится только одна гимназия — в Новочеркасске» (очерк на «На тихом Дону», 1898).

   Кстати, здесь прекрасно видно, что никаким сепаратизмом у Крюкова и не пахнет — Область Войска Донского он считает Русью. Совсем другое дело касательно этнонима — здесь писатель чётко разграничивает народы: казаки и русь.

   Вполне можно допустить, что редактор газеты «Русские Ведомости» (а может быть корректор или типографский наборщик), боясь ошибиться, перестраховался (за большую букву в слове «Русь» бить не будут) и заменил строчную букву на заглавную. Но нельзя исключать, что у Крюкова там всё-таки была большая буква, чем чёрт не шутит… Но это уже технические детали, а не смысловой аспект, который здесь вполне понятен и однозначен.

   В большом фрагменте из очерка «Новым строем» в словах «сейчас на Дону казаков оказывается меньше, чем «Руси», видим такую же сравнительную пару, что и в романе: «а не казаки с Русью». Добавим к этим мыслям Григория Мелехова другие его размышления — о земле, которые были удалены в «Октябре». Вот первоначальный вариант из брошюры «19-я година»:

   «На миг в нем ворохнулось противоречие: “Богатые с бедными, а не казаки с Русью... Мишка Кошевой и Котляров тоже казаки, а насквозь красные”. Но он усмехнулся, не покривил душой перед собой: “Мы все царевы помещики. На казачий пай до двенадцати десятин* падает. Побереги землю!”».

*Из очерка Крюкова «На тихом Дону» мы понимаем, что это хорошая цифра количества земли для казачьего пая:
«То, что вы сейчас высказали, приходилось мне слышать не раз, — только от людей мало сведущих. Прежде всего не верны факты: казачьи паи в 20–30 десятин отошли давно уже в область предания. Здесь вот, например, где мы едем, у верховых казаков, вы не найдете надела свыше 10-ти десятин. До Хопру есть, говорят, станицы, где казачий пай — пять десятин! А вы говорите — рантье... Хорош рантье на пяти десятинах! И за эти 5—6 десятин наш рантье обязан службой в течение 15 лет».

   Напомню, казак обязан был служить (со своим конём), но за это ему полагался земельный пай.


                V.  «РЕДАКТОРЫ ЖУРНАЛОВ — ВОТ БЕДА»  (Д. С. Мережковский)

   Но почему исследователи из ЮФУ приписывают все эти мысли про Русь автору, то есть Шолохову? Вот их слова:

   «Описывая события 1919 г., М. А. Шолохов в авторском тексте романа «Тихий Дон» комментирует это противостояние с невероятной остротой и горечью: “… пустили на войсковую землю полки вонючей Руси,…”».

   Откуда они взяли, что это авторский текст, если в романе чётко сказано, что это мысли Григория Мелехова, а значит, их можно смело отнести к прямой речи героя произведения? Возможно, они не так поняли слова профессора Ермолаева? Чтобы это проверить, надо отыскать книгу (перевод с английского) заокеанского слависта–шолоховеда «Михаил Шолохов и его творчество» (СПб. 2000).
 
   Вспоминаю, что московский исследователь Алексей Неклюдов (кандидат физико-математических наук), который уже два десятилетия занимается проблемой авторства «Тихого Дона», в своих работах* критиковал Германа Ермолаева за «уклонение от обсуждения отдельных аргументов оппонентов по существу». Значит, есть вероятность, что эта книга у А. В. Неклюдова имеется. Пишу Алексею и вскоре получаю фотографию разворота того самого места книги.

*Авторский портал А. В. Неклюдова  https://tikhij-don.narod.ru/index.htm

   Изучаю и прихожу к выводу, что ничего про «авторский текст» профессор не писал, а значит это самодеятельность ростовских авторов публикации. Мало того, Г. Ермолаев уверенно говорит, что «сокращённые или изменённые слова» — это дело рук редакторов «Октября», а не Шолохова. Соглашусь с этим утверждение полностью, ибо псевдоавтор никогда тщательно не вникал в содержание романа, а тем более в правки, которые делали московские редакторы сотнями.

   О неписательском отношении Шолохова к редакторским правкам (не перечитывал исправленные тексты и соответственно не задавал вопросов) пишет Андрей Чернов:

   «Летом 1955 года Суслов вызвал И. Черноуцана (заместитель заведующего отделом культуры ЦК КПСС. — И. Ш.) к себе в кабинет, где уже сидел Шолохов, напомнил, что времена были сложные и потому в “Тихом Доне” от издания к изданию многое изымалось. И теперь нужно восстановить то, что уже можно восстановить. Вместе с М. Шолоховым И. Черноуцан отправился в Вешенскую, прожил там больше месяца. По различным изданиям он сводил за день листа два (речь об авторских листах, где лист — 24 стандартных машинописных страницы — А. Ч.), этот сводный текст перепечатывался на машинке, утром Игорь Сергеевич приносил очередную порцию на подпись Шолохову. И Шолохов подписывал машинопись, не читая» (Владимир Радзишевский. Заложник «Тихого Дона» // Литературная газета, 1995, № 21, 24 мая)*.

*А. Чернов «Умел ли Шолохов писать?»  https://wp.me/p2IpKD-2y5

   Герман Ермолаев пишет, что «редакторы «Октября» <…> добавили фразу “опаляемый слепой ненавистью” к описанию эмоционального состояния Григория. Это добавление было внесено для того, чтобы принизить роль гуманных, патриотических и экономических мотивов антибольшевистских чувств Григория, представив их прежде всего как вспышку безрассудного гнева».

   А вы говорите «Шолохов….». Надо говорить «Крюков и московские редакторы», а Шолохов стоит в сторонке и курит трубку.

   И всё-таки Герман Ермолаев, исследуя это место 28-й главы в брошюре «19-я година», прошёл мимо этнонима русь, хотя вполне мог заглянуть в повесть Крюкова «Зыбь» и там увидеть «русь эта вонючая». Причастность Фёдора Крюкова к «Тихому Дону» заокеанский славист отвергает напрочь. А зря. Не желает оппонировать своей докторской диссертации, что естественно, или просто плохо знает этого донского писателя? Андрей Чернов по сему поводу говорит:

   «Американский профессор Герман Ермолаев утверждал, что Федор Крюков не мог написать «Тихого Дона», ведь в первых изданиях «можно встретить случаи неправильного употребления одних и тех же слов. Так «мигать» употребляется в смысле «мелькать»:

«И пошел… МИГАЯ РУБАХОЙ», «Дарья, МИГНУВ ПОДОЛОМ …».

Но это же Крюков:

«…тень от его лохматой папахи размашисто МИГАЛА от двери к потолку» («Мечты», 1908),
«Кирик МИГНУЛ смоляно-черной широкой бородой…» («Ратник», 1915)».     (Конец цитаты.)

   Полагаю, заокеанский шолоховед просто не захотел увидеть в крюковской повести «Зыбь» в том числе и замечательную параллель, которую приметил Андрей Чернов:

   «Крюковская «Зыбь»: «Густой медовый запах шел от крупных золотых цветов тыквы с соседнего огорода». А так в романе: «с огородов пахнуло медвяным запахом цветущей тыквы» (ТД: 6, LXI, 400).
   При этом в «Национальном корпусе русского языка» (НКРЯ) нет цветов, цвета, цветенья тыквы и иных производных, а цветущая тыква есть только в «Тихом Доне»*.       (Конец цитаты.)

*А. Ю. Чернов «Федор Крюков — “Тихий Дон”»  https://fedor-krjukov.narod.ru/slovar.htm

   Не сомневаюсь, что Г. Ермолаев читал это произведение Ф. Крюкова, ведь даже самый маститый советский шолоховед — член–корреспондент АН СССР, в 1987 – 2004 годах директор Института мировой литературы им. А. М. Горького (ИМЛИ РАН) Феликс Кузнецов (1931 – 2016) в своей монографии «”Тихий Дон”: судьба и правда великого романа» (ИМЛИ РАН, 2005) говорит, что «Зыбь» «считается одним из лучших в творческом наследии Крюкова». И даже посвятил обзору этой повести несколько страниц.

   Замечу — Ф. Кузнецов так старался отвести Ф. Крюкова подальше от авторства «Тихого Дона», что в своей монографии произнёс имя этого донского писателя более 800 (!) раз. Такого количества слов вполне хватило бы для написания двухстраничной заметки. Лучше бы ещё раз перечитал «Зыбь», но более внимательно, и увидел бы там сотни перекличек с «Тихим Доном», включая уникальные, как этноним «вонючая русь».

   Возвращаясь к вмешательству советских редакторов в текст Фёдора Крюкова, покажу пример, который приводит доцент кафедры теории журналистики Ростовского Университета Марат Тимофеевич Мезенцев (1938 – 1994) в своей работе «Судьба романов»  (1988). В первом «октябрьском» издании «Тихого Дона» и вплоть до 1937 года в начале 3-й книги читаем строчки, где автор говорит о положении на Дону весной 1918 года:

«К концу апреля Дон на две трети был ОЧИЩЕН ОТ БОЛЬШЕВИКОВ».

После редактуры эта строка зазвучала так:

«К концу апреля Дон на две трети был ОСТАВЛЕН КРАСНЫМИ».

Замена всего каких-то двух слов — и бело-казачий писатель Фёдор Крюков превращается в пролетарского писателя Михаила Шолохова (как раньше говорили «сын крестьянки и двух сормовских рабочих»).


                VI.   «ТАМ РУССКИЙ ДУХ… ТАМ РУСЬЮ ПАХНЕТ»  (А. С. Пушкин)

   Просматриваю журнал «Октябрь» 1932 года, где после 33-месячного перерыва возобновилась публикация 3-й книги «Тихого Дона» с XIII главы. И снова удача!
В  самом первом январском номере в XVII главе читаю:

   «В ночь снова загремел от гомона хутор. По улицам скакали конные; лязгая на выбоинах и раскатах, проползла и развернулась на площади батарея. 13 кавполк стал в хуторе на ночлег. К Мелеховым только что пришёл Христоня, сел на карачки, покурил:
— Нет у вас чертей? Не ночуют?
— Покеда бог миловал. Какие были-то — весь курень провоняли духом своим мужичьим. То-то оно говорится — «РУСЬ ВОНЮЧАЯ», — ну, и воистину! — недовольно бормотала Ильинична».

.......


   Что приключилось дальше, какими удивительными находками завершилось исследование — читайте в файле pdf (там приведён ряд необходимых картинок) по ссылке  https://cloud.mail.ru/public/iKQ9/cLztiTH5a