Криворотное зелье

2000г
Покосившийся старый дом, с облупленной, практически слезшей от времени краской, продуваемый со всех сторон, как решето, полы под страшным углом, потому вся мебель стоит на подпорках из занозливых деревяшек, которые при мытье полов всегда расцарапывают в кровь руки, а в маленькой, совсем разрушенной комнатке, сквозь огромные щели в разошедшихся половицах, по весне вылезают бледно-зелёные тонкие растения. Убогость и нищета. В сенях, где был туалет упала крыша и тяжелые балки вонзились в пол крестом. В относительно безопасном месте сеней стояла старая клетка с голодным кроликом, который жил, пока лето и была трава на прокорм. Рядом - жуткая лестница на не менее страшный чердак, будто это штаб-квартира местных Бабаев. И пауки всех размеров и мастей, в количестве тараканов в старых общагах, гнездятся и чувствуют себя вольготно, придавая жилью вид декораций к фильму ужасов.И в довершение - пронизывающие, глубоко посаженные глазницы старых, испещрённых трещинами окон.
Вообще, дом был напуган, увидев заселяющуюся в него парочку: едва за двадцать, молодые и красивые, довольно приличные на вид. Жилище заскрипело всем прогнившим нутром, напугавшись сноса или, как минимум, капремонта, и уронило еще одну балку, вдоль уже вонзённого креста. Это лишь на миг напугало девушку и забылось, как стало понятно, что в жилом помещении потолки ещё держатся и работает древняя русская печь и подтопок.
 Оказалось, что только на первый взгляд парочка была нормальной. Они голодали, частенько пили в компаниях и ругались. Совсем молодой парень уходил в весёлые запои, зачастую приходя затемно или вообще не ночуя дома. Девушка сидела одна читая или черкая что-то в тетрадке. Дом часто, чтобы поскорее выгнать, хорошенько пугал её, отключая свет, обрывая падающими палками трухлявую проводку. Пауки разношерстной толпой обступали отважную девушку в темноте, подкашивая  её психику и провоцируя скандалы в этой непонятной, с позволения сказать, семье:
- Я сижу голодная тут вся в насекомых и грызунах, а ты лазаешь по притонам!
- Думаешь там много жрачки? Иди работай!
- Ты знаешь, что работы совсем нет никакой! Сам-то что не идёшь? Мужику проще найти заработок.
- А мне и так нормально!
 - Сволочь, зачем я только связалась с тобой!
 - Иди ты, с@ка!
И снова рыдания, он идёт пить, она страдает и мечтает о... да просто о жизни.

2
- Каждый день рис посыпанный кубиком, даже песку у нас нет. Как нам из этого выбраться?!
- Мамка сказала, даст денег на песок и дрожжи, поставим брагу и выгоним самогон, отнесём моим родителям, они продадут. Хоть по куртке зимней может купим.
- Здорово! Давай.
Летом было по-проще: дров не надо, ягоды можно собрать и продать на еду.
Сначала пара поставила и выгнала сорокалитровый бидон. Продав эту партию, хватило поставить уже два бидона и отдать долг. Но больше так круто с бизнесом не пошло. Хорошо, что они съездили за клюквой несколько раз и смогли купить себе зимнюю одежду. Самогон же продавался лишь на то, чтобы поставить два бидона браги, а остальное под чистую пропивалось. Дом жрал энергию из молодых жильцов, пил их молодость до дна, оставляя пустую бесцветную оболочку. Он толкал их утонуть в алкоголе, пугая движеньями преломляющегося света в старых треснутых окнах, страшными звуками и обилием отвратительных насекомых. Он научил их опохмеляться, заставив стать зависимыми от алкоголя, который давал мнимый просвет в тёмном царстве мрачного бытия.
Они перепутали день с ночью, ходили, как тени, потеряли смысл существования.
В какой-то из дней парень проснулся ночью от кошмара, щелкнул ночником и толкнул сожительницу, чтобы избавится от страшного морока. Но увиденное рядом привело его в гораздо больший ужас. Рядом лежала с мочалом вместо некогда красивых волос его пассия с тёмно-синими, почти чёрными губами и очень бледной, даже синюшной кожей. На шее темнели недвусмысленные гематомы. Их вид, вмиг скрутил всё внутри в ледяной комок удушающего страха и перенёс на несколько часов назад. Они были сильно пьяны, девушку начало тошнить и она просила принести тазик, чем страшно взбесила собутыльника, который схватил сначала за волосы и беспощадно их драл, а потом за горло и начал смыкать пальцы, чувствуя подступающую у неё тошноту:
- Как же ты меня достала уже! Я ненавижу тебя, скотина! Сдохни, дрянь!
Сбросив адреналин он попросту забыл про неё и уснул. Последнее время он частенько поколачивал её обзывал и всячески издевался. Ему всё сходило с рук и он уже считал, будто ему разрешено это делать, он успокаивал себя, что ей это всё даже нравится, ходил в аптеку за мазями от синяков и ждал следующего раза. Это было так необыкновенно - причинять боль своей сожительнице, видеть синяки собственноручно сделанные. Он даже ощущал себя художником, неким тату мастером, и ревниво следил, когда его зверские мехенди начинали сходить, то добавлял новые "узоры" на её тело. Она по-началу кричала, потом говорила на трезвую, что у неё больше нет сил это терпеть. А после уже просто ждала, когда всё закончится, молясь, чтобы это произошло как можно менее болезненно и побыстрее.
А вот он и не предполагал этого и не обращал ни на что внимания, увлечённый новой забавой - нательной живописью. И никак не был готов к тому, что увидел, оказавшись страшным, по-сути, трусом. Он орал, пока не охрип, и его разбил паралич, одна часть тела полностью стала обездвижена, рот скривился на бок. Он лежал долгих четыре дня в сознании в ужасе, рядом с жутким трупом сожительницы, ходя под себя.
Он  даже наконец вспомнил молитву, когда оказался в условиях своей жертвы, слыша отзвуки своих фраз в голове:
"Что зеньки таращишь на меня? Выколоть тебе их?"
"Что молчишь, тварь? Сказать нечего?"
"Молчишь, значит сама виновата, сучка!"
Всё подходило и к его новой роли. Он молчал. Беспомощное существо, мешок с дерьмом во всех смыслах.
Крысы бегали по дому и по нему, он не верил во весь ужас, творившийся в доме, когда ему об этом рассказывала его девушка, он насмехался над ней.
Несколько банок с самогоном опрокинулись и вылились на одну из  стен неказистого дома. Именно туда, со стороны улицы, в этот момент пришли покурить подростки. Кидая там спички, они зажгли старую бумагу и огонь проник в дом.
Молниеносно вспыхнув, благодаря крепкой самогонке, дом занялся огнём, заживо пожирая горе-жильца, облизывая труп его подруги и их ничтожный скарб, переходя при этом в другое, более продвинутое измерение, бросил на прощание очищающейся грязи:
"Хорошая работа, криворотное зелье!"