Просветы времени. Майский роман

                Майский роман

 
Она читала один из тех дорогих журналов, которыми усыпана была
наша столица. Сидеть было удобно, читать легко, не проникаясь смыслом.
«Пти бистро», как бы не офранцузиться… Давно, ЖурнО, – рядом
не лежало.

Поблизости на лотках полулежали: развернутая «Кристина», в блузке
навыпуск, и наглухо закрытый дорогой «Андрей».

Какой русский не любит майских праздников! Весна уже на взлёте, лето
еще не оперилось. Чистотель городская. Вечер шестичасового пошиба,
на грани между обязанностью и правом, прозой и поэзией, пропуском и
контрамаркой. Повсюду успеть, пока шесть. «Туда, где сонм знакомых
муз». – Она потрогала губами невнятное «М-м!» Губы разошлись
в белозубой улыбке. Продолжить она не решилась, так как не было
собеседника.

***

Я впервые хотел написать роман. Не романище – романчик. Историю,
где она и он, совсем не то, что Он и Она. Она!.. похожа на помолодевшую
Т. (скажем, Доронину), но Т., чья юность пришлась на рубеж 80х-90х гг.
в Москве. А он – представился мне внезапно как Эдвард (Радзинский, что
ли). Но другой мужчина, лет на 10-15 старше её. Уже отчасти Онегин
нового времени. Влюбившийся с далёкого первого взгляда. В неё – но эта
любовь подобна отражению любви. То есть, он любит с той же нежностью,
что и своё искусство. И с той же печалью.

Жизнь вокруг давно уже стала общим местом, бульварной строкою,
скверным анекдотом. Оказывается, пошлости можно не замечать.
Ибо там, где было сведЕние судорогой мышц лица – теперь просто сведения, 
почерпнутые из разных источников. Вместо осведомлённости теперь Труба.
Игла – вместо шпаги. В театре какая-то Смераль-дина. Ужас! ничем 
не грозящий. Бог, утомившийся творением. Голос?! – нет, это её, это к ней,
это сейчас. А Вы подумали – занавес?

***

Журнал увлёк картинками, их – море. Взгляд не различал внятной рекламы.
Но что-то плакатное, прописное, модное, по сути своей, переливалось,
искрилось, дыбилось и упадало атласными листами к её коленям.

Он, как шёл, так и остановился, не доходя десятка шагов.
Стараясь понять, что в ней было сегодня не в меру.
Люди то и дело проходили мимо, прерывая взгляды, которые он посылал
ей, задерживаясь на всякой чёрточке  её живого портрета. Ещё, ещё
подглядеть… Пока наконец ноги сами не пришли в движение, доставляя его
пред светлые очи юной особы, тоже оценивающей его, Бог знает, как.

- А вот и Вы, здравствуйте! – начала она без всякого предубеждения. –
У меня есть свободный вечер. Развлекайте меня, как умеете.

- Отлично, что наши намерения совпали. И ничего постороннего, никаких
назойливых звонков! Хотите мороженого?

- Пломбир или эскимо. Только, если составите мне компанию.

Подавляя вздох, он вытащил из кармана пригоршню буфетной мелочи.
Придерживая неудобные деньги у киоска и не глядя в её сторону, заказал
два ленинградских. На цветы, которые он выбрал прямо в её присутствии,
ушла почти вся бумажная масса.

Букет её вполне устроил. Усевшись на широкой скамье, с краю она
положила сумочку;  букет улёгся по левую руку, оставляя кавалеру
дистанцию ладони. Капля мороженого упала на журнал.

Насладимся вечером. «Насладимся утром» звучало бы неправдоподобно. 
Не потому, что они виделись во второй раз. И не по причине квартирного
вопроса. А так – Вы ожидаете продолжения, а другие уже насладились.
Сладким мороженым.

***

- Гражданин! Вы, в шляпе, я к вам обращаюсь; не стойте на передней
ступеньке, пройдите в салон!
- «Площадке», поправил он, возвышая внутренний голос до наружного.
«Чёрт! Причём тут площадка, какая лошадка… Уж лучше ступень:
ступ, стэп, стёп. Ураганный трёп! – Да-а, сегодня ни хрена не заработаю.»

Орифлейм, моя мечта! На тебя взираю.
Ты российским не чета, Ты – с другого краю!

«О, как это я, ушам не верю, само выскочило! Прям, фанфарон какой-то?»
Он оглянулся по сторонам, остальные пассажиры ничего не заметили.
А «Фанфарона» читал Кенигсон, актёр театра и кино.
Надо спросить у студентов, кто-нибудь читал?

На следующей остановке в вагон заскочили старшекурсники, мигом
подвинув молчаливых пассажиров. – «Эта молодёжь! у них всё по-быстрому.
Не то, что мне, запыхавшись.»

Случайно вспомнились старые фото, снимок (слепок) с его первой женитьбы.
Молодожёны у ЗАГСа, на фоне авто. «Тёмно-кленовые ветви свисали
наподобие  пальмовых. Свеженькая «Волга» (только что из капремонта)
сияла, как начищенный кадиллак. Они собирались, давно собирались
в Прибалтику. Навстречу северным ветрам. Новая любовь не похожа на
прежнюю. А кто сказал, что любовь? – «Ты и сказал. Надеюсь, ты ещё
не сказал, не проговорился!»

- Мужчина! Ну вы будете выходить?
- Да, спасибо, что напомнили, чуть не пропустил.

Мужчина: работа ждёт. Работа номер один! А может, таки присмотреться
к «Орифлейму» – и на контракт.

***

После театра не всегда бывает, как после бала. Бывает, и цветы
как самоцветы. На ты они перешли без загадок. Вспомнил историю
с заложенными ушами. – После концерта рок-музыки вышел на улицу
с заложенными ушами. И так ходил три дня, к ЛОРу не обращался.
На четвёртый – в метро, ехал по эскалатору и запел! Пока пел, уши
отпустило. – Не отпускай, любовь.

После театра он провожал, как водится.

- Я люблю тебя.
- Что?
- Я люблю держать тебя за талию в полуночном вагоне метро.

- Ты это сейчас придумал?
- Нет.
- Спасибо.
- За что спасибо?
- За то, что приберёг до полуночи…

***

(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)