Состояние зима. Год второй

Очередной раз вброшенная в холод полной безответственности, я была готова на опрометчивые поступки. По крайней мере, мне так казалось. Накинула куртку, схватила большой рюкзак, плевать на то, что он был практически пустым, вышла на улицу и, улыбаясь, зашагала вперед. Морозный ветер брил мои виски, зима раскачивалась на ресницах, как в сказке; наконец-то легкое снежное покрывало закрыло почерневшую от усталости землю. Я шла, пробираясь сквозь надуманные эмоции людей, и больше всего хотела оказаться подальше от города, от этих лиц со сквозившими в них иголками неприязни ко всему окружающему. Я больше никого не осуждала, они имели право на раздражение. Да и можно ли винить кого-то за нелюбовь?

Стоит почувствовать малейшую возможность самостоятельности, большинство людей нервничает, а в предчувствии свободы и вовсе впадает в безотчетное чувство страха, а, вместе с тем, и злобы, как защитной реакции.

Я шла через воркующий своими заботами город, хотела вырваться за его пределы, но мое движение все так же вело меня по кругу. Я то и дело возвращалась к началу. А впереди ждал Новый год.

Возле метро стоял нарядный унитазный ершик. Обвешанный елочными игрушками и закутанный в яркие плети мишуры, он выглядел почти прилично и с некоторой натяжкой мог даже сойти за новогоднюю ёлку. Я улыбнулась про себя и вошла внутрь. Нужно было куда-то ехать, чувствовать движение, чтобы хоть как-то держаться. Вслед за мной в вагон забрался убогий парнишка.
- Полиэтиленовые пакеты. Самая дешевая предпраздничная распродажа. Пятнадцать копеек штука, пять штук на гривну. Самые крепкие, выдерживают вес до пятнадцати килограмм. Двойные стенки, дно прошито и проклеено дважды.
Любопытство повернуло всё же к нему мою голову, я взглянула на пачку тощеньких пятикопеечных пакетиков в его кулаке. Смешно – прошитые, проклеенные. Да что там клеить! «Хотя бы с рисуночком», – задорно подумала я.

За окошком плыли полутемные деревья, кусочки города, мост. Внизу Днепр; я посмотрела в окно на огни и вдруг увидела плесень. Снег спекся огромными пятнами пены на воде, совсем как грибок в банке с вареньем. Огромный пласт болезни накрыл реку, она стала похожа на раковину после чистки рыбы или на кастрюлю с шумом от мяса. Я отвернулась и сглотнула, в голову пришла навязчивая мысль последних дней.

Андрей с восьмого этажа убил своего отца. Мы дружили и даже собирались пожениться; потому что невозможно отказать человеку, который только что подарил тебе морскую свинку. Он был моей первой детсадовской любовью после Игоря, который описал матрац во время тихого часа. Но, если мои воспоминания об Игоре из младшей группы ограничивались одним матрацем, то Андрея из старшей я помнила достаточно хорошо, как мальчика доброго и открытого. Впрочем, он был идеалистом, а неконтролируемый идеализм может привести к чему угодно.

Всё равно, то, что он мог убить отца, казалось мне почти невозможным. Я продолжала постоянно крутить в голове факты и картинки. Ситуация значительно осложнялась тем, что по телевизору показывали расследование этого происшествия в одной из криминально направленных программ. То есть не просто фантазировала на тему, а точно знала положение тела, знала о перерезанном горле, о контрольном выстреле и даже о том, что всё было спланировано заранее за две недели. Я знала почти всё, по крайней мере, гораздо больше, чем хотела. Я даже слышала интервью со свидетелем. Это отсекало мне право на домыслы, но это не могло избавить меня от досужих размышлений. И всё, к чему я каждый раз приходила, это вопрос: а если свидетелем была бы я? Я, разумеется, узнала бы Андрея в бегущем от места преступления человеке, но что бы я стала делать дальше? Сдала бы я его, или промолчала? Вопрос вертелся, вопрос ёрзал по голове, но не давался. Я не знала ответа! Это мешало мне забыть ситуацию и жить чем-нибудь другим.

Спускаясь с восьмого на седьмой (лифт на моем этаже не останавливался), я внутренне собиралась от невозможности ответа. Больше меня ничего не волновало, только эта смерть, которая пропитала весь дом. Дом, наполненный трупом, одним единственным, но настолько, что это становилось просто невыносимым. Интересно, как совершенно реальный человек, в одночасье может превратиться просто в тело, к которому больше не испытываешь никаких чувств, кроме раздражения за то, что он поставил тебя в такую нелепую ситуацию. Как бы хорошо ты не относился к нему при жизни, после смерти он вдруг становится лишь объектом твоих размышлений, на этот раз чрезмерно навязчивых.

«Следующая станция «Арсенальная». Поезд всасывается в тоннель, свет зажигается минутой позже. Эта вспышка темноты, такая же яркая, какой могла бы быть вспышка света, выводит меня из размышлений, и я погружаюсь в свои обычные предпраздничные заботы. Сегодня уже двадцать восьмое декабря, подарки большей частью куплены и распределены. Я вполне готова исполнять ежегодную миссию Снегурочки, на кресле в комнате даже лежит костюм с белой ненатуральной косой. Голова уже не такая лысая, я снимаю платок, провожу по ершику коротких волос. Теперь он не такой жесткий, даже почти шелковый.

Мне не хочется праздников. Я устала от стеклянных шариков и пестрых лент дождика. Мне сложно, я еще не успела оправиться от прошлого января, и от позапрошлого. От истрепавшей нервы болезни. Я до сих пор почти сумасшедшая, я мерзну по ночам. Мне, пожалуй, нужно немного тепла. Хотя бы кварцевую лампу. Я больше не могу быть ничейной, никому не нужной и очень, очень старой…

Вышла на Крещатике, вдохнула чистый воздух перекрытой дороги. На экране, посреди Европейской площади дрыгались в современных танцах тринадцатилетние девочки, тщетно пытаясь выиграть по пачке сока на голову. Недалеко от них сооружалась конструкция из толстых алюминиевых труб обмотанных фольгой, непонятного назначения.

Вдруг стало неимоверно паршиво, я оглядывалась по сторонам, пытаясь увидеть хоть что-нибудь обнадеживающее, но десятки полиэтиленовых кафе-однодневок, так же, как лотки с овощами в центре города, не вселяли ничего кроме ощущения неуверенности.

Пройтись бы сейчас в бездумном вальсе, лавируя между людьми, ни разу не споткнувшись, если получится. Я вздохнула. Неприступная Ли очень любила танцевать. И именно я мерзла, проползая сквозь отчужденные улицы города, танцующих тринадцатилетних девочек, липкие мысли новогодних мужчин и заплесневевшую реку.

2001 - 2002