Состояние зима. Год третий

СЧАСТЛИВОГО НОВОГО ГОДА…

Я запомнила картинку до мелочей: ритмичная мужская спина на фоне вызолоченных восходящим солнцем балконных окон… Это, и густые пряди, колышущиеся в такт движениям. Женщины не было видно, и я как зачарованная наблюдала за его хищными рывками. Вовсе не потому, что мне было особенно любопытно, – просто я слишком смутилась, чтобы сразу отвести взгляд. Он откинул голову назад и я, пристыжено отвернувшись, зашагала дальше.

Новый год номер 2003 не обещал неожиданностей, и вот на тебе – с первого числа такие откровения. Да и день был вдруг солнечным, светлым. Редкие ранние люди восхищенно улыбались открытому, задорному солнцу. Я плакала. Не то от мороза, не то от ярких лучей. Может быть, нашла и еще какую-нибудь причину. Во всяком случае, прыгать в очередную недописанную сказку не хотелось, но я чувствовала, что как только доберусь домой, сделаю именно это. Сказка становилась грустной; к счастью, только для меня.

В квартире чище, чем у старой девы. Телефонный звонок поймал у самой двери. Звонил Игорь, по-прежнему чувствовавший мое состояние «ч» – от«ч»аянья. Хорошо, что только на «ч»етверть:
– Тебя было сложнее всего поймать.
– Ну почему же, ведь, – я осеклась, вспомнив, что не давала ему номера своего мобильного и, прикинув, что не собираюсь этого делать, – хотя, ты прав. Меня не было. Я только что вошла.
– Тогда бог с ним, с Новым годом!
– И правильно, – согласилась я.
Он был немного грубоват от всенощного изматывающего застолья и, вероятно, как обычно пьян; я  не стала прислушиваться, чтобы это выяснить.
– Совсем не могу спать, – в ответ на прогремевший там за окошком салют, пожаловался он.
– Еще несколько дней и они затихнут. Мне тоже не нравится, – как можно уверенней отозвалась я.
Сержант. Горячие пыльные горы, желтая смерть (смерть на самом деле желтая, или чуть темнее, как кирпич)... Не от того ли я так любила книжки про войну, что слишком хорошо знала ее?… Линия фронта, прочерченная по диафрагме, в мозгу – склад взрывоопасных веществ... Так неизлечимо больные люди любят знать все о своей болезни, хотя, наверное, не любят, и все же против воли интересуются всем по теме.
– Пожелай мне чего-нибудь хорошего, – жалобно попросила я и прижалась к трубке плотнее.
Вдруг он заговорил. Понятные для двоих очень давно и очень хорошо знакомых людей вещи. Новые, потому что сказать их вслух все не хватало времени. Да и правда, разве это стоит десятка слов: хорошо, что ты все-таки существуешь; как бы там ни было, просто замечательно, что мы однажды встретились; не грусти. Он впервые показался мне взрослым; физический возраст всегда казался мне недостаточно веским аргументом в этом вопросе. И когда он уточнил:
– Можно перезвонить тебе вечером, хочу задать один вопрос?
Я согласилась:
– Да.
– Да? – его удивило.
– Звони. Или тебе не нравится «да»?
– Мне очень нравится твое «да», – усмехнулся он, – вот только я прекрасно понимаю, что ко мне оно не имеет никакого отношения.
– Ничего ты не понимаешь, – устало возразила, – или понимаешь неправильно. Главное, прежде, чем задавать вопрос, вспомни, что я, как всегда, отвечу честно.
 
Телефон прощально запикал, и я наконец-то стащила с головы колючую шерстяную шапку кошачьего цвета. Думать о том, что же за вопрос он задаст, не было смысла. Я была уверена, что он больше не перезвонит. И он не перезвонил.

На работе, жадно пробежав глазами перечень сообщений в мониторе, вздохнула. Принялась перебирать их по очереди: вначале, все что касается работы, затем анекдоты, знакомые барышни, начиная с самой скучной, мужчины. Сегодня в почту их заглянуло двое: Валентин, с берега замерзшего в эту зиму Керченского пролива и Игорь из Лос-Анджелеса. Игу, конечно, отложила напоследок, потому что знала наверняка, что он не сможет ничем огорчить.

Открыла письмо от Валентина. «Привет, Еленочка!» – резануло с первой фразы. Где обычно-высокомерное «День добрый, Елена», или, хотя бы «Здравствуйте, Елена Прекрасная!»? Медленно, с расстановкой дочитала текст письма до конца. Он перешел на «ты», слишком раскован, слишком расслаблен. Просмотрела еще раз – внимательно, по слову – успокоилась. Хорошее желание поделиться неожиданно обнаруженной радостью, было опасным. «Здравствуйте, Валентин»… Пальцы быстро забегали по клавиатуре. Отправлено.

Ига засыпал экран лавиной электронных улыбок. Кроме дружбы и общих рабочих проектов, нас сильно связывало каждый раз тяжелое ощущение нового года. Я хныкала о своем. Он вспоминал Киев и тосковал за снегом, который небо в Лос-Анджелесе заменяло дождем. Темные ранние утра, себя-ниженера с дипломом Политехники, метущего улицы на ставке дворника. Дворника у которого зато были друзья. В Америке новых друзей не случилось, наверное, даже не потому, что уехал не в том возрасте. Просто, не такая страна Америка.

На этот раз Игорь, кажется, выбрался из грусти раньше. И у Голливуда были свои прелести. Там, например, жил Рей Бредбери (я удивленно фыркнула – Бредбери оказывается до сих пор жив!) и читал раз в году, весной, бесплатные лекции в университете UCLA. Еще котов там продавали в стеклянных аквариумах, а посылки и оттуда, и туда добирались на удивление быстро.

Разобравшись с корреспонденцией, я уронила голову на руки и глухо засмеялась. Господи, все они думали, что я что-то значу. Господи, все они так нелепо ошибались! Я смеялась, вздрагивая всем телом и вытирая пальцами слезы пока компьютер не щелкнул, известив меня об очередном сообщении. Вадим Иванко. Я обрадовалась, потому что совсем забыла про нашего редакционного компьютерщика, с которым порой перебрасывалась по локальной сети виртуальными улыбчивыми посланиями. И от которого получала в ответ сочные сообщения о том, как преобразовать корюквицу в читаемый текст и где подкрутить настройки рабочей программы.

С трудом сдерживая пробивающийся смех, я принялась сочинять достойную его шутки шутку. У моего племянника обнаружили стафилококков. Двоюродный брат в процессе разборок сжег чей-то шикарный автомобиль, и теперь всей нашей семье грозило физическое уничтожение. Умерла моя игуана (но это к счастью – она умирала уже два года). Вернувшись домой, я обнаружила на двери парадного кодовый замок (три, семь, восемь – на то, чтобы выяснить это ушло полчаса на морозе). У Светкиного отчима обнаружили рак, а рассказать об этом нашим общим друзьям, предстояло мне. Я не знала, как это сделать и поэтому выписывала для Иваненко смешную историю о том, что я поскользнулась, переходя дорогу на вершине горки, плюхнулась на живот и прямо на зеленый свет выехала на перекресток с Краснозвездным проспектом. Но действительно более удивленных водительских глаз, чем когда из-за угла вместо машины показалась несущаяся вперед ногами я, мне в своей жизни, пожалуй, видеть не приходилось.

Заново вспоминая подробности своего позора, я то и дело вновь принималась смеяться. Лицо сокращалось в улыбке теперь на любой раздражитель, и я несдержанно фыркала то в метро, заметив смешную женщину в шляпе, то на улице, шлепнувшись на тротуаре. Мне нужен был кто-то, кто дал бы мне пару пощечин, сжал бы до синяков за плечи и тряс до тех пор, пока я снова не приду в сознание, вместо того хаотического бреда, в котором я жила почти месяц, начиная с первого купленного новогоднего подарка. А точнее, с первого человека, обратившегося за советом, как бы порадовать любимого в Новый год. И это было вполне привычной практикой – каждый декабрь я раздавала советы и придумывала сюрпризы под заказ. Когда-то я очень гордилась этим умением, но с тех пор, как развалилась моя семья и умерла моя дочь, времени хуже рождественских каникул в году не было.

Даже непонятно, как знакомым ребятам удалось вытащить меня в Вышгород, праздновать Новый год 27 числа. Особенно, если вспомнить, что знала я только одного, еще нескольких – однажды встречала, а остальные составляли для меня такую же загадку, как и я для них. Хотя, может быть, именно это и сыграло основную роль в моем решении, – я собиралась танцевать на столах, заигрывать с мужчинами, да и вообще вести себя крайне несдержанно. Я хотела надломить хотя бы один из привычных жизненных устоев; собственные рамки и границы меня раздражали; особенно тем, что я слишком хорошо понимала, в чем они состоят. Может быть, мне казалось, что стоит лишь изменить себя для того, чтобы научиться менять свою жизнь.

Изменить ничего, конечно, не удалось. Я села за стол, окруженная табуном спортсменов, и взялась за отстраненную рассудительную беседу на заданные темы. Пила только водку и ни капли вина – так было безопаснее. Запоминала мимику и жесты каждого, просто, чтобы знать в какой ситуации и на кого нужно будет ставить. Ярослав подойдет для того, чтобы нападать:
– Недавно в супермаркете продавали молочных поросят. Люди едва ли не в очереди толпились. А как по мне младенцы младенцами. Я проходил мимо, так им и сказал – «представьте себе, что это новорожденные». На меня так посмотрели…
– Если взять только задние части, срезать копытца и положить хвостиками вниз отличить на глаз действительно проблематично, – улыбнулась я.
– Кто Вы по профессии?
– Судмедэксперт… Хотя вру, по профессии я искусствовед с театральной специализацией,– совершенно правдиво ответила я.

Два брата по правую руку пригодились бы в качестве стратегов. Тот, который сидел рядом со мной, наблюдая за обаятельным парнем, сидящим слева  от меня и вовсю ухаживающим за моей тарелкой, полушепотом отметил:
– Самурай у нас заботливый. Представляешь, каким внимательным он будет после свадьбы?
«Сейчас проверю», подумала я. Когда Самурай в следующий раз потянулся бутылкой к моей рюмке, я подняла стакан с минералкой и заявила:
– Спасибо, но я лучше это, – и неловко вылила напиток (когда собираешься танцевать на столах, то позволить себе такую ерунду совсем не зазорно). Капельки побежали к краю и начали бодро падать ему на джинсы.
– Вот видишь, а ты хотел мне еще водку наливать, – виновато пробормотала я.
Он (перевернутый стакан раздражал его как любого мужчину) напрягся, проглотил почти вырвавшийся полуупрек и принялся промокать пятно салфеткой:
– Ничего, сейчас все вытрем.
И лишь после этого спросил:
– Кстати, что это было?
Я про себя улыбнулась и не стала его огорчать, сразу призналась:
– Минеральная вода. Миргородская.
– Налить тебе еще? – с облегчением откликнулся он.
– Да, пожалуй…
Не знаю, как мужем, но отцом Самурай действительно будет хорошим. Кроме того, я выбрала его в защиту. Два раза подряд мы выиграли в бильярд. И, чтобы моя радость от выигрыша не показалась поводом для чего-то большего, я извинилась и вернулась к столу, в соседний зал.

Помещение было без окон, стилизованное под старую украинскую хату, плохо освещённое, но, в общем, вполне уютное. Здесь остались опоздавшие к началу и мужчины постарше. Тренер, чинно главенствовавший за длинным столом, заметив меня, поспешил представить:
– Это Лена, она певица, но работает журналистом.
(Какая глупость, почему они считают меня певицей? Я ведь почти забыла аккорды и сто лет не брала в руки гитару… Я всего лишь спела однажды песню о старом солдате…)
– Кстати, Лена, за этим столом есть еще один ваш коллега. Познакомьтесь, это Рома (я привстала и протянула руку фактурному мужчине напротив) – вице-президент издательского дома _____.
Моя ладонь тут же развернулась для делового пожатия и, вместо того, чтобы промолчать, я невпопад воскликнула:
– Ой, а я у вас работала!
– Ну и что? – так же нелепо и немного настороженно ответил он.
– Ничего, – смутилась я, – просто меня недавно Ц__к нашел, они с Я__й новый журнал организовывают. Приглашали поработать…
Роман, осознав свою неоправданную резкость, попытался разгладить диалог:
– Эх, за последний год почти все разбежались. Вы, наверное, давно работали?
– Лет 5 назад. Подрабатывала параллельно с институтом…
Неприязни в его взгляде не прослеживалось, но недоверчивость все же сквозила отчетливо. И было бы любопытно нырнуть сейчас поглубже в его зрачки и напугать, как следует. Это казалось легкой задачей, – рядом с ним сидела молоденькая любовница с доверчивыми глазами. Она с интересом слушала наш разговор и даже не представляла, что сейчас именно ее присутствие делает его удобной мишенью. Я, однако, не имела ничего против Романа и не видела смысла втыкать иголки в его восковую фигурку. И, чтобы не портить праздник, я все же взяла гитару и спела ту песню, которую так любили мужчины. Дослушав до конца, мне благодарно захлопали, отделив меня тем самым от своей компании. Теперь они отдыхали сами, а я была сама по себе; впрочем, я здесь изначально была сама по себе; впрочем, как и везде.
– Дай-ка гитару, девочка, – начальственным тоном почти приказал вице-президент П___а.
От этого обращения нервно вздрогнули сразу две фарфоровые куклы. Первой задергалась на тонких ниточках Мальвина его любовницы. Она была еще совсем живой, улыбчивой, и от того, что девочкой назвали кого-то другого, ей было больно. После попыталась встать и моя, тряпкой распластавшаяся в левом полушарии мозга, возле пыльного трюмо. Но у моей марионетки болела спина и больше не получалось ходить. А я ничего не могла с этим поделать, только носила ей воду, когда она просила пить. Если человека слишком долго никто не называет по имени, он умирает. Моя фарфоровая не могла умереть, потому что сама изредка шептала вслух свое имя. Но и жизнь ей давалась с трудом. А я ничего не могла сделать, – полумертвую куклу никто не хотел даже в любовницы.
– Года два не играл. И не думал, что когда-нибудь буду вновь, – Роман посмотрел мне в глаза, азартно забегал пальцами по гитарным струнам и вдруг запел красивым сильным голосом. Кажется, вернуть праздник на место все же удалось. Но меня это больше не интересовало. Я выскользнула из-за стола и вышла.

Где-то должен был быть Юра – лучший друг Самурая, знакомый мне еще до этого сбора. Я определила его как миротворца, и это оказалось больше чем истиной. Спокойный, светлый мужчина от которого мне ничего не было нужно, и который ничего не хотел от меня. В прошлый раз, когда изрядно выпившие гости хохотали на диване над старыми анекдотами, я с ним прибиралась в кухне и прятала в холодильник недоеденную еду. Нам обоим, как людям живущим самостоятельно, эта игра оказалась приятна, а самое приятное, что она ни к чему не обязывала. Разговоры о стиральных машинах и пылесосах за которыми, как хозяева, истосковались мы оба. Он подарил мне фантастическую банку для солений с крышкой на металлической застежке, а я пообещала, что возьму ее только в обмен на что-нибудь. Сошлись на абрикосовом варенье. Как и обещала, я принесла его на этот раз, хотя и не знала, будет ли случай напомнить Юре о бартере. И уж конечно, я не собиралась признаваться в том, что подаренную супер-банку случайно разбила, не доезжая до дома.

Юру я нашла в бильярдной. Он только что доиграл партию и теперь наблюдал за тем, как неистово борется с шарами Самурай.
– Привет, партнер, – я измученно улыбнулась, – Я имею в виду, идем потанцуем. Кажется, в прошлый раз это здорово удавалось.

На крохотной танцплощадке было совсем мало места, впрочем, я тяжело уронила лоб на его плечо, предоставив ему самому разбираться со всеми, кому мы могли помешать. Фарфоровая кукла во мне потихоньку затихла и я, отстранившись, вспомнила о своем первоначальном намерении танцевать на столах. Танцевать умеет каждый и это легко, нужно только расстегнуть какой-то замок в своих движениях и, главное, услышать музыку. Мне это удавалось редко, – замки внутри меня болтались амбарные. Но иногда я все же находила нужный ключ, как сейчас. Не зря ведь в этом коллективе меня в первую очередь считали певицей, то есть человеком, так или иначе связанным с музыкой. Танцевать в паре быстрые танцы всегда намного интересней, и вскоре я вытащила Юру в центр круга. Знакомые лица мелькали со всех сторон, постепенно расступаясь в круг и уступая нам пространство. Пришел и заскучавший Самурай. Я не обращала внимания. Я танцевала.

После у барной стойки Юра покупал чай, а Самурай шоколадку. Втроем, хорошо сложившейся компанией, мы болтали о разных глупостях, я выкладывала на тарелке камбалу из шоколадных квадратиков и была почти счастлива, по крайней мере – сбежать куда-нибудь не хотелось.
– Я видел, как Вы танцевали. Это было потрясающе, – не поленился заметить подошедший Ярослав. Нападение работало нормально...

… И РОЖДЕСТВА!

Мороженных яблок купить не удалось из-за невозможности объяснить продавцу, что именно примороженные яблоки ассоциируются у меня с Рождеством, и что именно таких мне и нужно.
– Та дэ ж воны мороженые? – возмущался он, жамкая пальцами видавший виды товар. – Я от вам зараз покажу мороженные.
Перебрав с десяток красными от холода руками, он достал яблоко мякоть которого стала совсем нежной и расползалась под пальцами.
– Вот таких, мороженных, если можно, килограмм, – сделала я последнюю попытку.
– То вы хочэтэ мороженное? Я тобі так дам. Їж, –  и он сунул мне в руку большое, нежное яблоко, продолжая бросать в пакет только нормальные. Я расплатилась и выбрала мандарины – рыжие и очень праздничные. Они, во всяком случае, были совсем идеальны.

Почти ночью начистила яблок, мандарин и хурмы. Зажгла свечи и открыла вино. В духовке пыхтел пирог. И пока дом наполнялся аппетитным запахом, я мурлыкала в душе и долго, зажмурившись от удовольствия, вытирала себя большим махровым полотенцем. Еще минут пятнадцать, и я нырну к своему стаду крохотных подушечек, которые тут же ласково прижмутся ко мне со всех сторон и будет тепло. А пока пойду попробую, что же там получилось.
Вкусно…

Январь 2003 г.