Братство народов. Cвободных, голодных и голых

Это был первый по-настоящему летний день 1994 года. Стоял месяц май и Солнце с утра выкатилось на небо в настроении наконец-то прогреть подведомственную ему территорию или по-крайней мере, окрестности Берлина. Ибо окраину Берлина, где мы доживали последние недели в лагере для переселенцев, оно прогрело уже с самого утра основательно.
Говоря про лагерь, я не оговорился. Ибо заведение, в котором мы тогда с семьёй проживали, так официально и называлось «Лагерь для переселенцев». К описываемому моменту в лагере проживало с сотню боснийцев и прочих жителей стран охваченной гражданской войной Югославии, хотя сербов среди них не было.
Кроме того, в лагере проживало с сотню семей переселенцев «по немецкой линии» из стран бывшего Советского Союза, преимущественно деревенских жителей из Казахстана.

Нашим главным занятием было посещение курсов немецкого языка.
Из нашей семьи эти курсы посещали мы с женой.
Большинство нашей группы по изучению немецкого языка составляли вышеупомянутые немцы из Казахстана, которые, как правило, жили в этих деревнях всю свою жизнь, за исключением службы в армии у некоторых мужчин и нескольких лет получения образования в городе у некоторых женщин.
Их предки при Екатерине переехали в Россию и привезли тогдашние вариации (диалекты, говоры) немецкого языка. За прошедшие столетия новых немецких слов в этот словарный слой, передаваемый из поколения в поколение, практически не добавилось. А для входивших в жизнь новых предметов и понятий использовались, естественно, русские слова.
В результате эти люди приехали в Германию с языком, состоящим из смеси немецких, русских и немного казахских слов, но в твёрдой уверенности, что немецкий язык они знают хорошо.
Эта непоколебимая уверенность стоила, наверняка, многих седых волос нашему преподавателю немецкого языка. Но сейчас речь не об этом. Важно то, что на улице шпарило солнце, языковые курсы подходили к концу… В общем, в тот день преподаватель решил отпустить нас с занятий досрочно. Решив это, он громко объявил (по-немецки): «На сегодня вы свободны! Тот, кто понял, что я сказал, может идти домой!».
Некоторые поняли, встали из-за парт и пошли. За ними потянулись другие. Дружной толпой мы отправились в лагерь.

Заметьте, в нашем рассказе появилась первая, обещанная в заголовке составляющая - народ свободный.

От нашего учебного заведения до лагеря проще всего было пройти лесной дорожкой. Дорожка вела мимо двух достопримечательностей.
Первой достопримечательностью был стоящий на полдороги индийский ресторан. Фасад здания ресторана был изобильно декорирован драконами, звёздами и другими фигурами из блестящей мишуры.
У входа в ресторан висело меню с  цветными фотографиями и названиями блюд, которые мы с переменным успехом пытались перевести на русский. Но в отношении названия главного блюда сомнений не было: «Настоящие французские устрицы». Загадку, почему именно французские устрицы являются главным блюдом индийского ресторана на окраине Берлина, наши слабые умы разгадать не могли.
«Наташк», - обратился к своей жене Вано (Иван, взявший себе при переезде в Германию имя Иоганн), - «вот экзамены сдадим, я тебя в этот ресторан свожу, устриц пожрём!». Шутка была бородатая, говоренная другими уже раньше, но у Вано она прозвучало как-то смачно, так что несколько человек в группе, трусящей в лагерь, даже рассмеялись.

Второй достопримечательностью на нашем пути был замечательный вид на Дэмерицзее (Demeritzsee) - одно из многочисленных околоберлинских озёр.
Когда наша группа приблизилась к песочному бережку, уходящему в манящую синюю воду, заводила нашей группы, Гриша, озвучил общее настроение. Далее в этом рассказе во фразах моих героев маты будут заменены многоточиями. Поэтому их речь может вам показаться несколько искусственной. Но ничего не поделать.
Так вот, Гриша (переименовавшийся, кстати, а Георга) произнес:
- А какого … мы в лагере потеряли? Давай здесь … осядем!
- … как верно, Гришань! - поддержал Григория его брат Александр, оставшийся при своём имени и не принявший нового имени старшего брата.
- На скольких соображать будем? Кто … с нами греться на солнышке остаётся? - взял Гриша инициативу в свои руки.

Несколько семейных пар и примкнувших к ним одиночек остались, а остальные, включая нас с женой, двинулись дальше.
Через несколько минут нас нагнал и обогнал быстроногий Кеша, бросив на ходу «Опять мне … за бутылями сбегать досталось!».

Мы вернулись в лагерь. Прошло какое-то время. Жена занялась приготовлением пиши. А я пошёл забирать сына-первоклассника из школы.
Я решил пойти пораньше и погулять чуток или посидеть на лавочке, слушая на маленьком карманном магнитофоннчике кассету с уроками немецкого языка.

Мой путь пролегал мимо уже упоминавшегося пляжика. Подойдя к нему, я не поверил своим глазам.

На краю этого небольшого пляжа, занимая, впрочем, его приличную часть, практически около столба с надписью, запрещающей в этом месте разжигать костры и распивать алкоголь, расположилась весёлая кампания моих соратников по группе изучения немецкого языка.
Судя по количеству лежащих рядом пустых бутылок, бегавший Кеша принёс их много. Более того, в центре круга, образованного из частично покрасневших тел, лежала простыня, а на ней разнообразные яства. Видимо, некоторые женщины сходили в лагерь и принесли закуски, а заодно надели купальники.
Чуть в сторонке горел, пуская вверх сизый дым, костёр, на котором очкарик Сёма с вышеупомянутым Кешей пытались поджарить ломтики колбасы, используя в качестве шампура кусок толстой железной проволоки.
- Учёный, подчаливай к нам! - заорал верховодивший Гриша, завидев меня. (Кличку «Ученый» я получил, когда народ узнал, что я из Академгородка).
- Нет, мне некогда, я иду сына из школы забирать.
- Так рано ещё - возразил Гриша. - Через полчасика вместе пойдём, мне нашего обормота сегодня очередь забирать. Вместе пойдём! Иди к нам!

Я решил, что отрываться от коллектива негоже, а немного посидеть в кругу не помещает. Заодно и позагораю выше пояса чуток. Для меня с самого детства было важно начинать загорание с очень малых доз, буквально десяти минут. Иначе кожа моя покраснеет, пойдёт пузырями и облезет.
Я подошел, снял наушники, рубашку и подсел в круг.
Кроме моих сотоварищей на пляже, на приличном удалении, расположилось ещё парочка немецких мамаш с маленьким детьми. Двое детей постарше, явно школьного возраста, видимо улизнувших с занятий, плескались на мелководье.
Чуть подальше, по пояс в воде, два очень худых подростка с типично южно-азиатскими лицами занимались странным делом. Они осторожно, как бы прощупывая дно ногами, шли рядом параллельно берегу, неся в руках ведро.
Заметив мой пристальный интерес к их занятию, Гриша пояснил: «Это видать вьетнамцам поручили дно от ракушек почистить. И правильно. А то …. вон Стёпка …. пошёл искупаться и напоролся».
Степан, принявший по приезду в Германию новое имя Штефан, лежавший неподалёку, поднял в качестве свидетельства загорающую на солнце ногу и продемонстрировал наклеенный на пятку пластырь, видимо нашедшийся в одной из женских сумочек, в которые, как известно, неразгаданным наукой способом женщины умудряются засунуть кубометр полезных вещей.
Как и большинство остальных мужиков в круге, простодушный Стёпа загорал в длинных семейных чёрных трусах, нижнюю часть которых он закатал повыше. Поднятие ноги привело к известному приоткрытию межножного пространства Стёпы, от вида которого сидевшие напротив женщины стыдливо хихикнули, а Вано сматерился так, что после замены матерных слов в его фразе многоточиями в ней практически остались бы одни многоточия, в связи с чем приводить её я не буду.
В это время один из подростков, классифицированных Григорием как вьетнамцы, нагнулся, скрывшись под водой почти полностью и, подняв со дна ракушку, показал её напарнику и положил в ведро.
Я увидел, что собиратели ракушек отнюдь не подростки, а уже довольно зрелые, хотя и чудовищно худые, азиатского типа мужчины.
Я разглядел также, что поднятая со дна ракушка с двумя створками - родная сестра ракушек, водившихся в нашем Павловском пруду, которые действительно могли очень сильно поранить ступню, если наступить на ракушку, когда она лежит на дне, раскрыв свои створки.
Вспомнилось также, что наш преподаватель даже проводил с нами специальное занятие, где пытался нам рассказать, что химические предприятия, построенные во времена ГДР вокруг этого замечательного Дэмерицзее, сильно отравили воду озера. Так сильно, что в ней перестала водиться рыба и даже было запрещено купаться. Но особенно сильно загрязнение озера отразилось на этих самых ракушках, которые питаются речным планктоном, процеживая воду через себя. В результате тельца этих ракушек стали скоплениями яда, что, впрочем, не помешало им резко увеличить скорость размножения.
Но после объединения двух Германий эти комбинаты оказались закрыты и экология, хоть и понемногу, но восстанавливается. В озере завелась рыба и разрешено купаться.
Правда, удручённо добавил он, это мало радует тысячи бывших сотрудников химкомбинатов, ставших безработными.

Но почему Григорий смог так уверенно определить национальность этих двух азиатов? Почему он решил, что они именно вьетнамцы?
Причину его уверенности я открою чуть позже, а пока немного о моём собственном опыте контактов с вьетнамцами.
Как читатели наверное знают, вьетнамцы вели долгую и кровопролитную войну с американцами в конце шестидесятых и начале семидесятых годов прошлого века. И победили. Об этом я пишу немного в моём рассказе «Дорогой Леонид Ильич!». Через пару лет после этого Вьетнам был принят в Совет Экономической Взаимопомощи - экономическое содружество социалистических государств во главе с Советским Союзом. А содружество имело целью «постепенное выравнивание уровня жизни в странах - членах содружества». Интересующиеся политикой жители СССР расценили поэтому дружбу с Вьетнамом как ещё один канал оттока из страны нужных ей самой ресурсов и капиталов.
Однако так думали не все. На военной кафедре НГУ, где я проходил обучение на лейтенанта запаса (об этом я тоже написал в парочке своих байек), был один офицер, служивший ранее военным советником во Вьетнаме. Он горячо доказывал, что Вьетнам обладает важными природными ископаемыми и что народ они очень трудолюбивый, только вот… как он выражался - «дохлый», т.е. мелкий. Что влажные и жаркие джунгли Вьетнама, так же как холодная снежная тундра севера России, не дают живущим там народам достаточно пищи для нормального пропитания и полноценного физического развития. И поэтому жившие в тех местах народы от поколения к поколению мельчали, а народившиеся их представители, недополучив в детстве белков и витаминов, и в зрелом возрасте оставались низенькими и тщедушными.
Особенно его огорчало, что среди вьетнамцев пролетарского происхождения совершенно нельзя было найти кандидатов в танкисты и лётчики, поскольку низенькие вьетнамцы утопали в креслах боевых машин и не могли дотянутся толком до рычагов, педалей и штурвалов. Так что вьетнамских лётчиков приходилось вербовать среди детей вьетнамских кулаков и прочих буржуинов.
Мой первый физический контакт с вьетнамкой произошёл в Барнауле.
Я ехал в автобусе от вокзала в аэропорт в надежде выйти по пути на Павловской трассе и поймать попутку. В запылённое окно автобуса я увидел стайку пионеров в белых рубашках на остановке. Когда те, кого я принял за пионеров, зашли в автобус, я увидел, что это очень низенькие и субтильные женщины с характерными азиатскими чертами лица. Одеты они были все в светлую униформу, которую я и принял за пионерскую.
В автобусе было тесно и волны тел, раскачивавшие автобус на ухабинах, прибили одну из этих женщин ко мне. Женщина стояла рядом со мной, не доставая головой мне до плеча и на характерном клокающем языке разговаривала с одной из товарок. И вдруг … она крепко обхватила меня своими тонюсенькими ручками и крепко-крепко прижалась ко мне.

Я догадался, что обнявшая меня вьетнамка теряет сознание.
Увидев эту сцену, добросердечная старушка уступила ей место у открытого автобусного окна, куда я с помощью других пассажиров усадил беднягу. Её подружки стали бить её по щекам и обмахивать газеткой. Пациентка в ответ на это открыла глаза и как-то тускло посмотрела на окружающих.
«Очухалась, бедолага», - сообщила всё та же старушка. «Это их на наш меланжевый комбинат учиться прислали. А им трудно. Силёнок нет, ручки на станках крутить толком не могут. Да и не достают до них. Приходится на табуретку вставать. Прям как я в войну…».
Но дальше я не дослушал, поскольку автобус подъехал к нужной мне остановке.

Много позже, уже в Германии, в одном из моих проектов я работал с вьетнамцем Лаеном, о котором я немного написал в моём рассказе «Не верьте улыбкам южноазиатов». Во времена вьетнамо-американской войны состоятельные немцы из Западной Германии усыновляли вьетнамских сирот. Лаен был из их числа. Многие из усыновлённых вьетнамских сирот весьма высоко поднялись в немецком обществе. Один из таких адаптированных вьетнамцев короткое время даже был министром экономики Германии. А мой приятель Лаен стал очень хорошим ИТ-специалистом и, к тому же - тонким знатоком русской классической литературы.
Но это - единичные случаи усыновления (про удочерения я не слышал) вьетнамцев в Западной Германии. Судьба вьетнамцев из ГДР после объединения двух Германий оказалась очень несладкой.
На момент падения Берлинской стены и объединения двух Германий в ГДР находилось около шестидесяти тысяч вьетнамцев и вьетнамок, которые проходили обучение на рабочие специальности на заводах и фабриках ГДР. Новая власть расторгла все договора бывшего ГДР с Вьетнамом. Оперативно было организовано массовое возвращение вьетнамцев на родину.
Когда примерно две трети вьетнамцев было перевезено, до оставшейся трети дошли слухи (зачастую справедливые), что вернувшихся во Вьетнам без суда и следствия отправляют в тюрьмы и штрафные лагеря как капиталистических предателей. Поэтому оставшиеся двадцать тысяч возвращаться не захотели.
Но и в новой, объединённой Германии места им не было. Они были люди без языка, без гражданства, без жилья, без каких-либо социальных прав. Если они попадали в полицию, их отправляли во Вьетнам принудительно. Поэтому, завидев полицейских, вьетнамцы убегали со всех ног.
Из каких-то рабочих общежитий их выгнали. В каких-то они пребывали на птичьих правах.
Молодёжь ГДР, ожидавшая от объединения с ФРГ золотых гор, а получившая безработицу, к вьетнамцам теплых чувств в основном не испытывала. В городе Ростоке молодёжь даже подожгла общежитие с забаррикадировавшимися там вьетнамцами и вступила в схватку с полицией и пожарными, пришедшими тем на помощь.
Гражданство этим несчастным людям дали только спустя восемь лет.

Но всё это я узнал только через несколько лет, когда основательнее подучил немецкий язык и был в состоянии читать немецкие газеты и понимать немецкое телевидение и радио.
А  в описываемый момент времени мы просто видели на улицах бывшего городка химиков Еркнера, который начинался буквально за забором нашего лагеря, сотни маленьких, тщедушных вьетнамцев. Некоторые из них втихушку торговали в самых необычных местах контрабандными сигаретами и алкоголем, привезёнными из соседней Польши. Но большинство перебивались случайными заработками, как, вероятно, увиденные нами собиратели ракушек.
Таким образом, предполагая, что по озеру бродят вьетнамцы, Гриша был наверняка прав.

А Гриша тем временем, увидев, что я занял место в кругу загорающих тел, деловито предложил:
- Тебе какой плеснуть: красненькой или беленькой?
- Да нет, не надо, - отказался я, - мне ведь в школу идти.
- Ну и что? - изумился Гриша. - И мне идти.
- А вот и правильно что он не пьёт, а ты в школу за сыном с пьяными шарами придёшь! - напустилась на Гришу его жена Валя.
- Вот и иди сама за ним, раз такая трезвая! - парировал её выпад Гриша.
- Твоя очередь сегодня! - выбросила козырную карту Валя.
- А ты без очереди иди! - отрезал Гриша, - и, раздосадованный моим отказом, налил себе самому беленькой и отработанным движением отправил содержимое стакана в рот.

Я уселся на свободное место напротив Вано, он же Ваня, он же Иоганн. Вано и его жена Наташа вместе весили килограмм двести, и это при относительно небольшом росте обоих. При этом оба были весьма энергичны и подвижны. В Вано чувствовалась большая физическая сила. Поговаривали, что перепив, он начинает буянить, но Наташа его почти всегда ”гасит”, с разбега врезаясь в него своим могучим телом и сбивая его тем самым с ног. После этого она падает на пьяного мужа  и лежит на нём до тех пор, пока тот не начнёт задыхаться и просить пощады.
Я сидел рядом с Наташей, спиной к озеру и лицом к Вано, и с тревогой наблюдал метаморфозы на его лице. А оно на глазах зверело.
«Не … ну ты смотри …, что делается!» - начал гневно бурчать он,  смотря, как мне казалось, прямо на меня. - «Да я, …, за такое …, ноги  вырву!» - уже полным голосом рыкнул он.
Он весь напрягся и окружающие увидели, как на руках, словно на обозрение публики, выкатились бугры его гигантских бицепсов.
- Ты чего опять взбеленился то? - груда Наташиного тела угрожающе сдвинулась в направлении Вано. - Ну не хочет человек с вами пить, имеет право!
- Да не в нём дело! Учёный - он нормальный мужик! - раздосадовано произнёс Вано в первом, видимо, за сегодня предложении без мата. Но культура речи не была его сильной стороной. Так что дальше он продолжил в манере, вынуждающей меня и дальше использовать многоточия. - Я вон про тех ….
- Про каких? - несколько успокоенно спросила Наташа, довольная деэскаляцией ситуации в ближнем кругу.
- Да про этих …, вьетнамцев.
- А что с ними? - Наташа развернула своё могучее тело в сторону воды и испуганно ойкнула: - Ой, а где они? Утопли?
- Как же … Жди. Вон они … - и Вано показал пальцем в сторону.
Посмотрев в ту сторону, все присутствующие увидели, как два вьетнамца взбираются по тропинке вверх, к террасе индийского ресторана, вместе таща ведро, полное ракушек. Их худоба стала, от возможности наблюдать их в полный рост, ещё отчетливей.
Они подтащили ведро к началу террасы и затем скрылись с недрах ресторана.
- А что ты на них взъелся то? - удивился наблюдавший эту сцену Степа. - Чем они перед тобой провинились?
- Да как чем? - изумился Вано. - Помнишь, мы мимо этого ресторана первый раз ещё шли, я как фотку на их меню увидел, Кеше сразу сказал: - эти французские устрицы точь-в-точь как ракушки в нашей Вонючке. Кеш, ты помнишь? - обратился он к Кеше.
- Помню, - подтвердил Кеша.
Заметив вопросительные взгляды присутствующих, Вано пояснил:
- Ну это речка у нас через деревню текла. У неё имя казахское было, но мы … её Вонючкой звали. В неё свинокомплекс всё отходы бульдозерами сталкивал. Она и воняла, как … - ударился Вано в воспоминания.
- А вьетнамцы-то здесь причём? - к разговору подключилось совсем успокоившаяся Наташа.
- Да я Кеше еще тогда сказал, когда он перевёл, что мол устрицы свежие, я сказал - как они этих устриц из Парижа привозят, самолётом что-ли? Наши то ракушки без своей тины дохли за день. А они то оказывается их не привозят ниоткуда, а под боком, в озере собирают, и как французские дуракам втюривают!
Но Наташа, видимо, не постигла гениальность открытия своего мужа и сама ударилась в воспоминания: - а эти ракушки, заразы, расплодились за пару лет в нашей речке. Не ступишь на дно! Нам Дарья Михайловна, биологии учительница, объяснила, что они размножаются, потому что у них природных врагов нет. Их не жрёт никто.
- Так получается есть и жрут, возразил повеселевший Степан.
- Кто их жрёт? - не поняла Наташа.
- Ну кто - французы жрут. И немцы, которые в ресторан этот ходят - хохотнул Степан.
- А Ваня хотел Наташу ими накормить…- подлила масла в огонь Валя.
- Да её то ладно! - цельный во всех своих проявлениях отреагировал, не заметив подкола, Вано. - Я ведь … и сам думал их попробовать! - Тьфу …! - в сердцах сплюнул он в сторону.
Он не заметил, как глаза Наташи после этой его фразы по-тигриному сузились. Она это запомнила и в семейном эскаляционном балансе Вано нечаянно сделал взнос не в свою пользу.
Воцарилась пауза. Её нарушил Степан:
- А на вьетнамцев ты зря волокёшь, Вано, - глубокомысленно промолвил он. - Это ведь не их ресторан. Это владельцам надо морду бить. А они - люди подневольные. Сильно видно изглодали, вот и взялись за это. А заодно и доброе дело сделали - дно подчистили. - добавил убеждённо он.
- Да, с голодухи чего не сделаешь! - согласился Вано. - Я вот когда в техникум поступил, мне стипендию не дали. А у папки с мамкой стыдно было просить - у них ещё три нахлебника росли. Так я что только этим куркулям в посёлке не делал! Просто чтобы накормили! А всё равно тощий как жердя был! - горячо закончил он.
- Зато сейчас тебя Наташа раскормила как борова! - не унималась зловредная Валя. - А ты её хотел ядовитыми ракушками накормить! - хихикнула она.
Её поддержало несколько женщин.
Но Гриша строго прикрикнул на жену:
- Ну хватит зубоскалить! Проехали уже! Пластинку смени!
Валя и правда “сменила пластинку”, неожиданно обратившись ко мне:
- Виктор Георгиевич, вы раз не пьёте, хоть колбаски попробуйте…- елейным голоском предложила она.
- Ага! С песочком! - неожиданно резко подключился к разговору Степан. - И зачем поляки песок в колбасу добавляют? - задал он непонятно кому вопрос.
- Для весу, - авторитетно ответил Кеша. - У меня свояк на мясокомбинате работал в  райцентре. Он говорил, они для веса бумагу специальную добавляли, навроде промокашки. Её размельчали и с мясом перемешивали. Ну а поляки видно песок примешивают. - заключил он. - Нет, уж лучше мою попробовать, когда я её немного поджарю. А то сыровата… - извиняющимся тоном продолжил он и продолжил вертеть свои импровизированный противень с нашпиленными на него кусками колбасы.
- Жри ты её сам, - обиделась Валя за свою колбасу. От песка хотя бы не умрёшь! А в сыром мяса знаешь что заводится! - горячо закончила она.
- Да, нет, спасибо. Не хочется. Я так посижу…- ответил я.

Этот наш колбасный диалог наверняка вызвал вопросы у некоторых читателей. Что это за польская колбаса, к тому же с песком?
Позвольте вам ответить.
Страны-победительницы Второй Мировой Войны отрезали от побеждённой Германии восточные территории аж почти по самую столицу - Берлин. Одновременно они “сдвинули” Польшу на Запад, отдав ей бывшие восточногерманские земли, в особенности - восточную Пруссию, но отрезав в свою очередь у неё ряд восточных территорий в пользу Советского Союза.
В итоге этих геоисторических событий в описываемое в нашем рассказе время на обыкновенной электричке можно было всего за полчаса доехать от восточной окраины Берлина (где находился наш лагерь) до восточной границы Германии - города Франкфурт-на-Одере (не путать с городом-тёзкой на реке Майн).
Там можно было по мосту, на котором пограничников с обеих сторон видно не было, перейти на польскую сторону.
Польша встречала гостей прямо у моста гигантской барахолкой, на которой продавалось всё, в особенности подделки под фирменные сигареты и под алкоголь известных мировых брендов.
Там же продавалась и вышеупомянутая колбаса. По сомнительно низкой цене.
Разумеется, участники описываемой дискуссии в Польше уже побывали, многие не раз. Некоторые, как вы уже поняли, прикупили там дешёвой колбасы. Вот только зачем. На пособие, которое нам выдавали, шиковать было нельзя, но и с голоду умереть тоже было нельзя.

Разговор снова увял и распался на локальные дискуссии.
Тут Стёпа радостно сообщил: “Вон Ленка моя идёт. Пироги несёт!”.
Все увидели выходящую с лесной тропинки жену Степы - крепкого телосложения Лену, несущую в одной руке очевидно тяжёлую сумку и тащившую в другой руке сына Жеку, который старался на своих коротеньких ножках не отставать от мамы.
Но Наташа, не выпускавшая из своего поля зрения Вано, снова озадаченно уставилась на него.
- Ты чего? - обеспокоено спросила она, увидев какое-то незнакомое,  озадаченное выражение на его лице.;
- Это чего … деется! - то ли осуждающе, то ли восхищённо произнёс он.
И хоть ей того не хотелось, она переборола себя и повернула своё мощное  тело в ту сторону, куда глядел Вано (да и остальные). Повернула и от удивления по детски ойкнула; “Ой, мамочка!”.
От воды по золотому песочку к нам поднималось шестеро абсолютно голых людей…

Это была совершенно нормальная ГДР-овская семья. Три поколения: бабушка с дедушкой, папа с мамой, двое детей. Наготы своей стеснялся, наверное, один только сын-подросток, лет четырнадцати. Но вида не подавал.
Я, в отличие от Наташи, уже сидел не спиной, а лицом к солнцу и озеру и видел, как эта семья приплыла к нашему берегу на своей большой лодке с парусом. Голыми они уже были на лодке.
Голая семья продефилировала мимо нас в дальний угол пляжика и устроилась там загорать.
Пришедшая в себя Наташа спросила, толи удивлённо, толи возмущённо:
- Это что такое?
- Это ФКК- ответил Кеша. И начал рассказывать про это самое ФКК.

Я про этот феномен знал уже давно, поскольку во время командировки в Югославию по тамошнему телевизору мы видели тысячи голых людей на солнечных пляжах Хорватии. Югославия тогда на этом хорошо зарабатывала.
А появилась Freikoerperkultur (сокращённо FKK), в переводе - культура свободного тела,  в Германии в конце 19-го века.
Германия тогда была на подъёме. Уже скоро она завоюет мировое промышленное лидерство, немецкие университеты станут сосредоточением лучших умов планеты, а немецкий - официальным языком научных публикаций.
Культура свободного тела в германском варианте не имела ничего общего с сексом, сексуальными оргиями, как это было в других странах, как и с нудизмом, который часто перерождался в эксгибиционизм.
Нет, у немцев в основе культуры свободного тела лежали два здоровых начала. Первое - подражание древним германцам, которые, согласно дошедшим преданиям, подтверждёнными свидетельствами римлян, владевших германскими землями в начале нашей эры, и пахали и воевали голыми. Раз так, уж купаться и загорать нагишом их потомкам сам бог велел. Второе - коллективная нагота позволяет снять социальные различия и освобождает раздевшихся не только телом, но и душой.
После неудавшейся революции в Германии её социальную составляющую власти придушили, но культуру свободного тела до поры до времени разрешали, как выход лишнего революционного пара.
Берега некоторых озёр вокруг Берлина в те годы, согласно воспоминаниям очевидцев, были усыпаны голыми телами.
Эта революционная мода перенеслась и в столицу революции победившей - в Москву. Товарищи из Коминтерна с удовлетворением рассказывали своим соотечественникам по возвращению из Москвы, что берега Москвы-реки полны голых тел.
Однако, через несколько лет культуру свободного тела запретили и в Германии и в советской России. В Германии этот запрет был в пакете запретов. Этот пакет Гитлер отменил.
После поражения Германии во Второй Мировой Войне оккупационные власти в Западной Германии запреты снова ввели в действие, а вот в ГДР - нет.
Так они и жили - в западной Германии свобода слова, а в восточной - свобода тела.
За свободой тела западные немцы ездили во Францию, Югославии и в ГДР.
Но после мощных молодёжных волнений с антивоенной и социалистической повесткой, которые прогромыхали в конце 60-х годов и в США и в Европе, опасаясь прихода к власти в западной Европе коммунистических партий, молодёжи «разрешили» «все пороки».
Слово разрешили я поставил в кавычки, поскольку больших юридических подвижек в том же 1968 году не было. Но власти и полиция как бы перестали обращать внимание на хиппи, рокеров, и им подобных. Эротические и даже порнографические фильмы стали показывать в кинотеатрах и по телевидению. И … голые пляжи появились в западной Германии. Но там это было как-то украдкой, а у восточных немцев это уже стало почти традицией. Даже большие партийные боссы купались голые.
Думаю, читателям этот мой экскурс был небезынтересен, но я отвлекся от происходящего на пляже.
А там тем временем происходили не менее интересные события…

Наташа, оправившись от шока при виде голых тел, опять сосредоточила своё внимание на предмете своих забот - Вано. И вовремя. С ним опять творилось что-то непонятное.
Он перестал жевать пирожок, которым его угостила Лена. Более того, капуста из пирога некрасиво повисла у него на губе, поскольку Вано, цельный в проявлении своих чувств, как-то скабрезно осклабился и дурак-дураком опять смотрел за спину Наташи.
- Что, опять голых увидел? - зло спросила мужа Наташа, сердитая на него за то, что ей опять придётся поворачивать свое массивное тело.
Но сделать ей это пришлось.
Она повернулась, и увиденное её не порадовало.
По песку от воды к нашей группе пружинящими шагами шла Ева. В отличие от её и нашей прародительницы она была одета. Более того, она была вооружена…
Подойдя к нашей группе, эта ядрёная, рыжая, молодая женщина представилась: «Ева Крамер, водная полиция Берлина и Бранденбурга». Собственно так мы и узнали, что её зовут Ева.
То, что Ева из водной полиции, я, Вано и сидевшие лицом к озеру видели и сами, когда Ева и её напарник лихо причалили к берегу на катере-катамаране с тихим водомётным двигателем, на котором было написано «Wasserpolizai“.
Зелёная полицейская форма (тогда она была зелёная) выгодно облегала её спортивную фигуру. На её поясе красовалась кобура полицейского пистолета и наручники. Через плечо висела рация.
Развалившиеся на песке мужики во все глаза уставились на неё.
А Ева, возвысившись над ними, строго продолжала:
- Здесь нельзя разводить костры и распивать алкоголь - и она строго указала на возвышающейся неподалёку столб с объявлением. Вы нарушаете закон. Вы можете быть наказаны. Немедленно прекратите! - руководящим тоном на немецком с небольшим берлинским акцентом закончила она.
- Вот это баба! Ык! - восхищённо выдавил из себя уже изрядно подвыпивший Гриша. Его последнее междометие было вызвано сильным ударом Вали предположительно в то самое ребро, из которого Адам сотворил Еву.
- Да, такую бы в кусты затащить да… - размечтался вслух Степан..
- Я всё немного понимать по-русски, - неожиданно перешла на русский Ева и погрозила пальчиком Степану. - Я учила русский языка в школе. - Завершила она.
- А до этого она что сказала? - спросил Гриша, пытаясь перехватить инициативу.
- Костёр нельзя. Алкоголь нельзя! - пояснила Ева уже по-русски.
- Так и нет уже алкоголя, мы уже выпили всё! - увидел хорошее в печальном Гриша. - А костёр прогорит скоро. Его же так просто не потушишь. А вы, девушка, к нам подсаживайтесь. На костёр вместе посмотрим! Ык! - вы уже догадались и сами о причине последнего междометия.
- Нет. Нельзя! - констатировала Ева, но уже не так твёрдо, как раньше.
- Да вы не подумайте чего! - вскочила Валя и захлопотала вокруг Евы, тараторя на смеси русского и поволжко-немецкого языков. - Мы же всё понимаем. На пляже и не было, почитай, никого. Ну мы костёр и развели. Сейчас потушим. А бутылки мы все сейчас соберём, никто ничего не увидит. Сидим культурно. Одетые, не как некоторые, - и она неодобрительно кивнула на сидящую неподалёку голую семью. - А вы пирожок попробуйте! - и, взяв из Лениной сумки пирожок, она подала его Еве.
Ева несколько растаяла.
- Пирожок я люблю. Русский пирожок лучше немецкий. - Она взяла пирожок и надкусила, изобразив на лице весёлую гримасу, долженствующую показать, как ей вкусно. - Хорошо - решительно сказала она. - Я подожду здесь, пока потушите костёр.
Она нажала кнопку на рации. Рация напарника пиликнула. Ева сказала ему, на этот раз на Amtsdeutsch (бюрократическом немецком), чтобы он один дальше патрулировал берега озера, а она пока разберётся с этой компанией. Напарник сказал «Яволь» и отчалил на катамаране от берега.
Это было немного по-детски. Ева могла ему сообщить всё, просто немного повысив голос или подойдя подойдя к катамарану.
Сидящие в кругу это про себя отметили, а Сёва даже спросил невинно:
- Вы его начальница?
- Да. Я его босс! - не замечая подвоха, подтвердила Ева.
Я посмотрел на часы и увидел, что мне пора в школу за сыном и раскланялся с честной компанией.
Валя и Гриша опять заспорили, чья очередь идти в их семье.
Я не стал дожидаться их решения, но у ворот школы меня догнала запыхавшаяся Валя. Гриша, похоже в это раз победил.

Когда мы с Валей возвращались с нашими первоклассниками из школы, тропинка опять проходила мимо того же пляжика.
На подходе к нему мы пообсуждали с Валей, какая картина нас ожидает. Гипотез было две. Моя гипотеза состояла в том, что все уже разошлись. Согласно фантазии Вали, напарник Евы не поехал патрулировать озеро, а вернулся с подкреплением и самых пьяных, включая её мужа, уже арестовали.
Но мы оба были неправы. Подойдя к пляжу, мы увидели живописную картину, достойную пера лучшего литератора, чем я.
Голоса издалека были нам практически не слышны, но по движениям и жестам можно было составить полную картину о происходящем.

Сева руководил одним из подростков, которые, согласно высказанному выше предположению, улизнули с уроков, указывая, как правильно копать яму, чтобы закопать в неё уголья из-под костра. В качестве инструмента использовалась детская лопатка, поэтому дело продвигалось медленно. Хозяйка лопатки, засунув пальчик в рот, завороженно смотрела, как старший мальчик орудует её инструментом. А её мама болтала с подружкой, контролирую ситуацию боковым зрением.
Кеша и второй прогульщик таскали бутылками воду из озера и тушили головёшки в костре.
Голая семья распалась на две группы. Родители и дети играли в карты. А голой бабушке Лена показывала, как она печёт оладушки. Лежащий рядом голый дедушка не сводил взгляда с аппетитной Лены, видимо размышляя о ее прелестях, скрытых под купальником.
У самой воды расположилась живописная троица из двоих вьетнамцев и Вано. В центре образованного ими круга стояло пустое ведро.
Очевидным образом, Ванопоказывал им, как правильно закидывать спиннинг. Сделав характерное движение рукой он поднял палец и, видимо, указал на типичные ошибки начинающих в этом сложном деле. Вьетнамцы, не понимая ни слова,  смотрели на него и радостно, как дети, смеялись, одобрительно качая в знак согласия головами.
Ева в роскошной позе, изящно подогнув колено, сидела на собственном служебном ботинке, контролируя происходящее и время от времени убирая со своей кобуры руку смышленого карапуза Жеки, сына Лены, который с завидным упорством тянул свои ручки к застёжке кобуры.
Одновременно Ева слушала рассказ Гриши, который вместе с двумя другими мужиками устроился на песке около неё и руками показывал, как самолёт разгоняется по взлётной полосе, но потом пилот берёт штурвал на себя и послушная машина взмывает в небо.
- Это что ж такое? - толи удивлённо, толи возмущённо воскликнула, обозрев эту картину Валя.
- Это Валя, братство народов - ответил я. Свободных, голодных и голых.
Но мой пафос её не пронял.
- Вот кобель! - возмущённо воскликнула она. Полчаса меня нет, а он, рожа пьяная, уже к этой рыжей кобыле клинья бьёт! И ведь опять заливает, что он лётчиком был! Я ведь тоже на его рассказы тогда купилась! А потом выяснилось, что он самолёты только и видел, когда в армии аэродром охранял! - сошла она с возмущённого контральто почти на шёпот. Но, быстро придя в себя, она грозно рыкнула на своего сына Петьку: - пойдём Петька, сейчас я этому лётчику-налётчику покажу аэроплан! - и при этом так сильно дёрнула Петьку за руку, как будто уже предвидела, что и он пойдёт по кривой дорожке отца.
Мать и сын быстро двинули по тропинке к пляжу.
А мы с моим сыном пошли к нашему лагерю.
- А что такое братство народов? - спросил меня сын спустя несколько шагов.
- Это когда народы разных стран мирно живут и друг-другу помогают. - ответил я.
- И не дерутся?
- Не воюют - поправил я.
- А так можно? - задумчиво спросил сын.
- Я надеюсь, вроде бы к тому дело идёт… - ответил я.
Я правда тогда верил в свою детскую мечту, что в двадцать первом веке войн больше не будет. Ведь всё к тому шло. Советский блок и с ним Варшавский паки рухнули. Значит, НАТО воевать больше не с кем. Его тоже можно распустить. Бывшие восточноевропейские страны желали принять нейтральный статус, министр иностранных дел Германии Геншер пообещал не расширять НАТО на восток, а Ельцин - отвести российские  войска с западной части России.
Казалось, мирный процесс действительно пошёл.
Но … братства народов не случилось.

---
Иллюстрация: Википедия (статья про FKK).