Как так и почему

Полное название: КАК ТАК И ПОЧЕМУ ВСЯК ЖИВУЩЕМУ УМЕРЕТЬ ДОЛЖНО. СВОБОДНЫЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ

       Эпиграф_01 – Sic finit occulte sic multos decipit aetas / Sic venit ad finem quidquid in orbe manet / Heu heu praeteritum non est revocabile tempus / Heu propius tacito mors venit ipsa pede. – Надпись под часами в церкви Santa Maria Novella (Флоренция)
       Так незаметно многих уничтожают годы, / Так приходит к концу всё сущее в мире; / Увы, увы, невозвратимо минувшее время, / Увы, торопится смерть неслышным шагом (лат.). – Эпиграф к “Итальянским стихам” А. Блока (1909).

       Эпиграф_02 – “Смерть и Время царят на земле. […] / Всё, кружась, исчезает во мгле…” (Владимир Соловьёв) – Строки вторая и четвёртая намеренно опущены, поскольку в них утверждаемое (“Ты владыками их не зови” (2); “Неподвижно лишь солнце Любви” (4)) со всей очевидностью противоречит основному посылу публикации.

       Эпиграф_03 – “О смерть! я твой. […] Не мне, обвеянному тайной / Твоей красы необычайной / Не мне к ногам её (= к ногам жизни, сестры смерти) упасть. […] Не мне идти на пир блестящий, / Огнём надменным тяготящий / Мои дремотные глаза, / Когда на них уже упала, / Прозрачней чистого кристалла / Твоя холодная слеза” (Ф. Сологуб).
             
       Эпиграф_04 – “ Мы вымираем по порядку – / Кто поутру, кто вечерком / И на кладбищенскую грядку / Ложимся ровненько, рядком” (Г. Иванов).
 
       Эпиграф_05 – “Проходит день, потом неделя, / потом года проходят мимо, / и люди стройными рядами / в своих могилах исчезают…” (Д. Хармс)
 
       Эпиграф_06 – “Ждёт многое всех нас, но, между прочим, / Жизнь движется навстречу вечной ночи, / И с каждым часом путь её короче” (Из румынской поэзии XX века).

       Нет, ну что ты будешь делать: опять получился “лонгрид” (красивое русское слово). Поэтому, ничего не читая, лучше сразу же перейти к Summary (не знаю, как перевести), заботливо помещённому в конце текста. Summary тоже можно не читать. Достаточно беглого просмотра, что приятно увеличит общее их количество. А если ещё и “лайк” воспоследует…
 
***     ***     ***     ***     ***

       Раз выдалась свободная минутка и обязанностей перед обществом особо никаких, то почему бы не порассуждать о важнейших вопросах? Например, о жизни и смерти, понимаешь. Как сказал Б. Л. Пастернак в разговоре с “Отцом народов”, тов. Сталиным И. В.: «“Но ведь он (= Осип Мандельштам; Сталин звонил Пастернаку по поводу судьбы арестованного Мандельштама) же мастер, мастер?”. Пастернак ответил: “Да дело не в этом…” — “А в чём же?” — спросил Сталин. Пастернак сказал, что хотел бы с ним встретиться и поговорить. “О чём?” — “О жизни и смерти”, — ответил Пастернак. Сталин повесил трубку».

       Для начала текстик 10-ти – 12-тилетней давности, однако до сих пор не утративший, на наш взгляд, своего значения в качестве одного из подступов к заявленной теме. Итак,
 
ПОДХОДЫ

       Когда-то в разделе “Коротко” у себя на сайте (ныне не действующем) мы растерянно вопрошали: “Правильно поставленный вопрос означает половину дела. Хорошо. Люди целыми толпами приходят в этот мир, суетливо, глупо, бестолково живут, дурачатся на видео, застывают на фотографиях, затем в громадном большинстве своём бесследно исчезают с лица земли. Каков смысл всех этих масштабных процессов – в том прежде всего случае, если гипотезу Бога мы в расчёт особо не принимаем?”.

       Ещё Уже: жил-жил человек, а потом забылся “вечным сном”. – В чём смысл, целесообразность события, его, немаловажно, ещё и логическая обоснованность и необходимость? “Телеология”, “высшая цель”, “сверхцель” свершившегося – столь, не забудем, безрадостного, трагического. Не в том же исключительно, что жилплощадь освободилась, внучка с мужем и маленьким ребёнком въехала? – Вот зачем является человек в этот мир, для чего живёт – ещё как-то можно объяснить (см., например, заметку “Человек как послание”, это в тексте “Человек: сравнения, метафоры” от 05 января 2023 г.), а вот факт исчезновения – пока никаких “подходов” и соображений у меня нет”.

       Да нет, кое-что всё же появилось.

       Начнём, наверное, с того, что не надо излишне хорошо думать о человеке. Вряд ли правильный взгляд на мир, красивые и добрые мысли, светлые, гуманные чувства заведутся у него сами по себе или в силу глубокой внутренней потребности.

       Психологический портрет человека, увы, давно и хорошо известен: напыщенное, самодовольное, тщеславное, кичливое существо. – “… гордость, как ожерелье, обложила их, и дерзость, [как] наряд, одевает их” (Пластырь 72:6). – Как приструнить, минимально образумить это донельзя противное, себялюбивое, эгоистичное порождение эволюции?
 
       Единственное, на что он более всего реагирует, – это угроза, насилие. Единственный наиболее внятный ему язык – насилие, страх, принуждение. Вне этих инструментов низменные свойства человеческих натур лишь расцветают и умножаются [* Примечание].
       [* Примечание – Пример хотя бы из обыденной жизни. Психологам и обычным людям хорошо известен феномен “женской наглости” – это потому, что особу женского пола и пальцем тронуть нельзя. Собственно, и у мужчин механизм такой же. Многие юноши-мажоры, пользующиеся покровительством состоятельных родственников, крупных бизнесменов / чиновников, ведут себя крайне дерзко и вызывающе].

       Да, насилие – наиболее эффективный инструмент воздействия на человеческое поведение и управления им. И это верно даже в отношении возлюбленных чад, коими мы все, надо полагать, пред Отцом нашим Небесным выступаем. – Правда, с некоторых пор в мир явилась ещё и Божественная Любовь, явленная в образе и речах Иисуса Христа. По всей вероятности, внутри Троицы Бог Отец – помимо функции Творца, Демиурга Вселенной – ответственен ещё и главным образом за наказание неразумных и своенравных (см. изгнание из Рая, Всемирный потоп, Содом и Гоморра etc.), а И. Хр. – за любовь, сострадание и милосердие. Механистично, конечно, – сказано ж ведь, что Божественная и человеческая ипостаси существуют во Христе “нераздельно и неслиянно”; надо понимать, что и Троица – близкий по природе феномен, но для нужд нашего скромного рассуждения вполне допустимо.

       Не будем, однако, отвлекаться. Итак, вопрос: как вывести на праведный путь человека, это довольно неприятное существо, как обуздать его гордыню, тщеславие, себялюбие, все продиктованные ими бесконечные порывы и поползновения? Вероятно, для того необходима высокая – возможно, крайняя – степень угрозы и насилия, чтобы он мелкие, суетные свои мысли, в которых, тем не менее, возносится он выше неба и звёзд, неуёмную, отвратительную свою гордыню умерил хотя бы в небольшой степени.

       Напрашивается очевидный ход: необходимо найти его слабое место, точку максимальной уязвимости и нанести максимальной же силы удар – иначе ничего не поймёт, ничего у него внутри не стронется.
 
       Наиболее уязвимое место нашего героя, искренне почитающего себя совершеннее людей, царей и богов, – сама его смертная человеческая природа, его телесная, плотская оболочка, подверженная упадку и деградации, затем разрушению и исчезновению. Когда-то чрез гордыню и непослушание человека смерть вошла в Божий мир (см. историю грехопадения). – Суть первородного греха, если уж совсем коротко – в наказании за гордыню, своеволие, излишнее самомнение. Безвестные авторы библейских текстов уже тогда, в седой, мифологической древности нисколько относительно “человеческой природы и сущности” не обольщались. – И сегодня человек упорствует в необычайной своей гордыне и вековечных грехах. Оттого-то природа его, повреждённая грехопадением, остаётся пока неизменной.
 
       Но тогда, получается, о други, что и удара наносить не нужно, необходимо всё, что касается человека и его телесности, сохранить в существующем виде, ничего более. При этом, как беспрестанно уверяет теология, за человеком остаётся безусловная свобода воли. Калитка всегда открыта, всё отдано на усмотрение, на свободный акт “воления” со стороны нашего героя. Захочется ему исправить свою смертную природу, условие, в сущности, простое и понятное – жить по заповедям, отречься от греха. “Ступите на путь очищения от скверны, и да пребудет с вами Господь во все времена”. И ещё: “Господу Богу нашему, Который гордым противится, а смиренным даёт благодать, – слава!”.

       Теперь о Слове Божием и Богоявлении именно как о приходе Б-га в наш мир, о явлении его среди людей. Собственно, тезис этот мы уже развивали: человеку не дано знать истину о мире, и человек никогда не скажет правду о самом себе, никогда в этой правде самому себе не признается. Но мир не может жить без истины, а человек – без правды. И тогда в мир приходит Бог.

       Человек не может жить без Истины, без Правды. Бог воплотился, чтобы сказать человеку всю правду о мире и о нём самом. (Никого другого он слушать не станет, да и Господа Самого, “как свидетельствует практика”, через раз). Для того потребны самые сильные средства увещевания неразумного – иначе человек, дрянь мелкая, всё пропустит мимо ушей, в гордыне и тщеславии своём вновь вознесётся превыше неба, людей и богов. А именно (речь о средствах):  (1)  явление самого Г-да в наш мир; слово Божие, глаголы Откровения и Истины;  (2)  крестная смерть И. Хр. и Воскресение Его, то есть чудо;  (3) смертная природа человека (существующая лишь благодаря Божьему попущению; поправление её отдано на усмотрение единственно человеку, определяется лишь его волей и свободным выбором, говорилось уже).

       И ещё Бог являет себя людям, чтобы знал и понимал человек своё место в мире, чтоб не слишком искажался у него образ мироздания. То есть чтобы человек не терял чувства реальности, не заблуждался относительно самого себя. Смертность человека – просто напоминание ему, что есть сила, стоящая куда выше его. Только так может зародиться в человеке мысль об иерархии, понимание строгого порядка, на котором зиждется весь мир. Только так он сможет понять, прочувствовать величие и красоту иерархии, этой основы Божьего миропорядка, обрести своё в ней положение.  Иерархия, лестница Иакова, верхние ступени которой уходят в небо, а нижние коренятся в земле, – основа, каркас мироустройства, всё иное – хаос и разрушение. (Надежды, упования, психолого-терапевтические эффекты, обусловленные религиозным чувством, – также своего рода ответы на “Для чего Б-гъ являет себя людям”, но об этом здесь говорить не будем).

       Как-то должен человек понять, открыть для себя истинную цену вещей – и свою в сравнении с ними. Что-то вроде «Когда-то и я уйду, а “всё это”, весь мир Божий пребудет вечно [* Примечание]. Светила не рухнут на землю, реки не потекут вспять. Тогда что я есть перед всем миром и его Творцом?». Нельзя, чтобы терял человек чувство соразмерности, иерархии, надо, чтобы видел он подлинный свой вес, размер, величину и подобающее место, иначе нигде и ни в чём не будет никакого порядка.
       [* Примечание – “Есть рассветный воздух. / Узкая заря. / Есть роса на розах. / Струйки янтаря / на коре сосновой. / Камень на песке. / Есть начало новой / клетки в лепестке. […] / Будет жарким полдень, / сено – чтоб уснуть. / Солнцем будет пройден / половинный путь. / Будет из волокон / скручен узелок, – / лопнет белый кокон, / вспыхнет василёк” (Семён Кирсанов).]

       И, оказывается, нет иного способа соблюсти минимум порядка и справедливости, как не наделив всех человеков смертными свойствами, установив для каждого его смертный день и час. Сделайся человек бессмертным – спасения от гордыни и самомнения не было бы никакого. И страх смертный, памятование о смерти – единственный способ удержать человека в подчинении, минимально в рамках выдержки, порядка и дисциплины.

       Вот для этого всего и необходима смерть для всех человеков. В конце концов, чтобы усмирял гордыню, не думал, что важнее он, выше, драгоценнее птиц, камней, деревьев и людей – всего на свете, что останется, пребудет вовек, когда герой наш, слава Богу, уже покинет сей мир. Чтоб понимал и знал своё место. В том мудрость Господня. А то ведь, действительно, так ведут себя, будто бессмертные, будто превыше и людей, и богов. У многих это чувство, это ощущение самих себя совершенными, несравненными сущностями столь велико, что порой надобно самое сильное воздействие, чтобы привести их в чувство, сообщить им “правильное понимание” жизни и хода вещей, и, опять же, своего места.

       Действительно, ну как Г-дь может пробудить, взрастить в человеке все эти “добрые”, желанные чувства? – Только страхом смерти. То есть зная, что рано или поздно умрёт, возможно, скромнее себя вести будет и внимательнее к окружающим [* Примечание]. Бог даст, тут и страх Божий в человеке проснётся – начало, как ведомо, всякой премудрости, и смирение, и желанье споспешествовать Г-ду в Его трудах по земному и небесному устроению.
      [* Примечание – Вряд ли кто станет спорить, что фактор смерти, при известных обстоятельствах, способен оказать благотворное воздействие на образ мыслей, поведение и отношение людей друг к другу. Ещё пример из скучной повседневности. Некто в семье отличается не самым лёгким и приятным характером, который вымещает, как водится, на близких. Окружающие во многом платят ему тем же; в итоге бесконечные стычки, скандалы, конфликты, нездоровая атмосфера в семье. Но вот Некто опасно занемог: открылась язва, прихватил инфаркт / инсульт, ещё что. Как по мановению сказочного духа, тотчас забыты родственниками прежние обиды, и доброта, и милосердие, и сострадание, и нежная забота, и ночные сидения у ложа, и дорогие лекарства, и подарки врачам – эти и другие чудесные поступки и переживания тотчас же поднимаются из глубин сердца.]

       Кстати, мы пока не сказали, а для чего, собственно, нужно быть добрым, открытым, милосердным, заботящимся не только о себе, но и о других, радеющим о всеобщем благе? – Не в последнюю очередь (если не в первую) ради того, чтобы беречь живущих (“Сбережение народа” (А. Солженицын)), не мотать им слишком нервы, стрессами, унижениями, издевательствами, эксплуатацией срок жизни им особо не сокращать. Чтоб не было человеку тошно, муторно на душе, что ни в грош его не ставят, унижают да издеваются… Чтоб не терялась у него вера в разумное и справедливое устройство жизни… Б-гъ рождается из страха смерти – разумеется, но ещё и из той громадной жизненной необходимости, чтобы человек оставался по возможности человеком, сохранял и умножал свои человеческие качества.

       Тогда ещё какие выводы и заключения, уже ближе к концу нашего рассуждения, могут прийти на ум? – Максимальное по силе воздействие со стороны Г-да (а в пункте № 3 – наоборот, бездействие, попущение), по логике вещей, вызывает у человека максимальные же по силе и насыщенности чувства и душевные движения. Точнее, способно вызвать у некоторых / у части живущих – не будем сверх меры полагаться на “добрые начала” в человеке; жизнь не даёт к тому особых оснований. Чтобы у всех – такого, конечно, не будет никогда.

       Возможно, смысл “ухода”, его неизбежность – в том, чтобы человек в полной мере ощутил подлинную силу любви во всей её полноте и качественности, не замутнённой никакими эгоистическими импульсами и побуждениями. Чем ближе момент расставания, тем сильнее это сокровенное чувство – ко всему живому, ко всему сущему, уважение к его бытию, понимание истинного соотношения, соразмерности вещей. Человеку всё более ясен их подлинный “весовой коэффициент”, их место в земном и небесном устройстве. Это обычно и называют познанием жизни и самого себя.

       … Да, чтобы ощутил всю силу и пронзительность любви, привязанности, нежности, отчаяния, тоски, сожаления и других обязательных для человека чувств… И вряд ли что иное, нежели мысли и память о смертном часе, сообщит этим чувствам ещё более глубины и выразительности.
   
       (Лишь в самом общем виде наметим и такую важную линию; разработка её – дело отдалённого “будующего”: страх смерти порождает мифологию, мифология впоследствии возвышается в своём развитии до религии, религия лежит в основе многих проявлений духовной и культурной жизни человеческого сообщества, служа источником её необычайного разнообразия. А духовная жизнь, при благоприятном стечении обстоятельств, может послужить мостиком ни больше ни меньше как к восстановлению жизни после смерти – см. вторую часть публикации).

       А ещё, элементарно, чтобы хапать, то бишь чрезмерно потреблять перестал, остановился. Как хорошо знаем, человек, если озаботился своим материальным благополучием, то никакая сила пресечь эту деятельность уже не в состоянии. А ведь появление всякого нового искусственно созданного объекта (офисного здания, торгово-развлекательного центра, ночного клуба etc.) и тем более материальное, вещественное приобретение (автомобиль, дача, квартира, элитная одежда etc.) оплачивается безвозвратной потерей тех или иных природных субстанций. Ничем не сдерживаемое потребление, давно открыто, медленно, но необратимо разрушает среду обитания. Чем старше человек становится, тем, по-видимому, искуснее делается он в том, что касается массового приобретения денежных средств и материального потребления. Настал его срок уйти – и пока ещё наследники сравняются в мастерстве с усопшим – может, вообще никогда. Редко когда преемники увеличивают бесплатно им доставшееся, обычно проматывают. Пока они будут этим заниматься, какая-то часть природы избежит разорения. А то, может, вообще скромниками окажутся, будут потихонечку проживать наследство, вреда природе ещё менее учинится. – Кажется, с логикой здесь не всё ладно [* Примечание], но мысль, в принципе, ясна.
       [* Примечание – Если наследнички самозабвенно пускают всё по ветру, то ещё неизвестно, лучше это для Матери-природы или хуже. Вдруг бы и преумножать стали, ещё более претворяя вещество природы в “потребительские стоимости”.]

       Теперь видим, сколь много важных и полезных для жизни вещей проистекает из факта смертной природы нашего героя! Нельзя сказать, что сомнения, вынесенные в начало заметки, разрешены полностью, но кое-какие подходы всё же наметились [* Примечание]. Правда, без “гипотезы Бога” вновь не обошлось. Просто это давняя духовная традиция, тем не менее, до сих пор не утратившая своей убедительности и впечатляющей объяснительной силы. Вот ею (= гипотезой) как одной из самых распространённых и широкоупотребительных и пришлось воспользоваться. Сказалась то ли инерция мышления, то ли леность мысли, то ли недостаток фантазии, то ли ещё что.   
       [* Примечание – Справедливости ради нужно признать, что в ходе полёта произошло известное отклонение от маршрута: в меру авторского понимания был дан ответ скорее на вопрос “Почему, зачем необходимо человеку умереть? Какие выгоды могут быть извлечены из этого непреложного и во многом грустного факта?”. Первоначально же вопрос стоял “В чём смысл ухода / исчезновения?”. Однако проект завершён.]

***     ***     ***     ***     ***

       Ну вот, такое вот “порождение пытливого разума”, лишь слегка дополненное и подредактированное с высоты набежавшего не столько жизненного, сколько “книжного” опыта. Но спустя некоторое количество лет оказывается возможным выступить ещё с одним “сочинением на заданную тему”.

       Вновь, надеемся, “правильно поставленные вопросы”. – Так заведено от века, что человеку дОлжно умереть – всем без исключения.
 
       Но каков смысл этого акта? Почему всё непременно должно произойти? С какой целью? В назидание, вразумление, наказание, увещевание, поощрение? Может ли быть какое-то объяснение и оправдание этого события? Утешение, пусть и очень слабое?
 
       Попробуем выстроить какое-то подобие рассуждений и обоснований, привести некий набор или перечень подходов, приближений. Отправной пункт: “В момент смерти душа испытывает то же самое, что и при посвящении в великие мистерии” (Плутарх). И к этому не так давно уже обнародованное нами соображение на этот счёт: “Приходит Смерть, говорит человеку какие-то слова, и человек умирает. Оттого в самом умершем есть какая-то страшная и в то же время манящая, завораживающая тайна – он уже услышал, знает эти слова, но их звук и смысл [* Примечание], самУю тайну жизни уносит с собою в могилу. И не потому ли столь необоримо тянет узнать их, что они и есть тайна воскресения и вечной жизни? И не оттого ли столь пристально мы иной раз всматриваемся в лицо умершего, пытаемся с ним заговорить в надежде узнать, услышать эти слова?” (См. пост от 15 сентября 2023 г. “Афоризмы. Максимы. Рассуждения. Опыты незрелыя мысли № 11”, Запись первая). 
       [* Примечание – И, по-видимому, смысл этих слов столь велик, что умирающий, потрясённый ими, замолкает навек.]
 
       Что из этого следует? Как минимум, во-первых, смерть, что совершенно очевидно, наряду с рождением представляет собой столь же Великую, но  заключительную Мистерию.
 
       Во-вторых, откуда эта тяга заговорить с покойным? Вполне объяснимо: он, покойный, уже благополучно проведён через процедуру мистерии, окончательной инициации и посвящения (первичные были при рождении), он уже услышал, знает эти СЛОВА, а мы ещё нет. И тем, сдаётся, кто пока ещё жив, прежде всего, нетерпеливым и любознательным от природы пуще смерти хочется эти слова узнать, но так, чтобы без умирания, без всяких “мистерий” и конечных “инициаций”. Фактически, ничем не поступившись, получить нестеснённый доступ к высшему знанию, которое приобретается самой дорогой ценой.
 
       В-третьих, пытаясь разгадать, уяснить себе таинство смерти, мы тем самым с неизбежностью приходим к Богопознанию.
 
       Теперь то ли отступление от основной темы, то ли необходимый шаг в цепи рассуждений, непонятно. Одна из крупнейших фигур в истории науки XX-го века – австрийский математик и логик Курт Гёдель (1906–1978); человек, безусловно, великого ума. Ему, в частности, принадлежит так наз. “Теорема о неполноте”. Она содержит доказательство неполноты, внутренней недостаточности тех или иных вполне разработанных и даже богатых формальных систем, наблюдаемых, к примеру, в математике. То есть Гёдель показывает, что в таких системах имеются основополагающие либо аксиоматические утверждения, которые в рамках этих систем не могут быть ни доказаны, ни опровергнуты (“Большой философский словарь”). Всё это чрезвычайно сложные материи, они касаются формальных оснований сразу нескольких математических и логических дисциплин; чтобы минимально в них разобраться, необходимо затратить массу времени и сил, а гуманитарию это, скорее всего, вообще не под силу.
 
       Однако не напоминает ли это фундаментальное (например, для таких дисциплин, как математическая логика, теории множеств и проч.) гёделевское положение давно известный тезис, в соответствии с которым равно невозможно как убедительно, непротиворечиво доказать, так и с несомненностью опровергнуть существование Г-да Б-га? – Да-да, всё верно, сближение произведено тысячу раз ненадлежащим, осознанно некорректным образом, лишь на основании некоего формального сходства, и тем не менее.
 
       А ещё с далёких аспирантских времён отложился в памяти один, казалось бы, незначительный эпизод. Во время одной из лекций по русскому языку профессор вдруг отчего-то вспомнил Гёделя, отошёл от основной линии изложения, и из уст его прозвучало, что, мол, из этой теоремы может быть, помимо всего прочего, и такое следствие: система сложности N просто не в состоянии – физически и тем более как-то ещё – постичь систему, превосходящую её по сложности, например, N + 1, не говоря уж о системах ещё более высокого порядка. См., например, извечные жалобы, сетования мужчин на то, что они не в силах понять, проникнуть в женскую логику. – Собственно, это и так понятная вещь, на уровне здравого смысла, но когда под неё подводится столь солидный теоретический фундамент, то её истинность многократно увеличивается. В равной мере это же касается и предшествующего абзаца.
 
       От этого гёделевского постулата мысль в её свободном движении обращается к вопросу: а какова всё же “дистанция” между человеком и Богом? Если сложность системы “Человек” принять за N, то как, в каких символах и формулах может быть выражена сложность системы “Г-дь Б-гъ”? N + 10? + 100? + ;?
 
       И далее всё та же беспокойная мысль, уж не знаем, насколько обоснованно, приходит к выводу: раз задача при наличных условиях не имеет положительного решения, но предаваться при этом Богопознанию всем желающим отнюдь не возбраняется, то подход к её решению может быть каким угодно и отражать лишь ту или иную преобладающую у человека способность к познанию. Все наши рассуждения о Боге и божественном обречены на то, чтобы быть схематичными, механистичными, схоластичными; в лучшем случае, формально-логическими. Либо ненужно эмоциональными, экзальтированными, как у каких-нибудь мистиков, визионеров, юродивых, медиумов-прорицателей. Всё сводится к тому, кто из взыскующих Б-га и Истины Его какими способностями преимущественно наделён, какая сфера – эмоциональная, чувственная либо рациональная, логическая – у него более развита.
 
       Отсюда со всей очевидностью (для нас, только для нас!) вытекает, что “человек живой”, “человек прижизненный” в силу ограниченности своих чувств и разума и той “дистанции огромного размера”, что отделяет его от Создателя, способен воспринять Божественную истину лишь в какой-то её малой части.
 
       К тому же из житейских наблюдений с непреложностью вытекает тот факт, что огромная масса людей, гигантское их большинство никакого интереса к вопросам религии и веры не обнаруживает, целиком поглощено мелочными бытовыми заботами, обустройством житейских обстоятельств с тем, чтобы придать им максимум удобств и комфорта, а также поисками нехитрых, исключительно плотских развлечений и удовольствий. Пока человек живёт – “в заботах суетного света / Он малодушно погружён” (А. С. Пушкин), отягчаем бесчисленными житейскими нуждами, подвластен их бремени, с головою вовлекаем во всякие низкие хитросплетения и перипетии. “Б-гу ведомы чувства и мысли людей, и они суетны” (подсмотрено у М. Монтеня в его “Опытах”, а тот ещё у кого-то списал). На мысли же небесные, на метафизику, на благочестивые размышления времени и духовных сил у “земного человека” почти не остаётся, к тому же далеко не все находят в подобных занятиях глубокий и насущный смысл. Необходимо сотрясение всех основ жизни либо их полное упразднение, чтобы человек обратил лицо своё к подлинным вопросам бытия. Требуется безусловное преображение, пресуществление человеческой природы – в духе каких-нибудь алхимических таинств. Пройдя Великую мистерию Смерти, души призываются к новой, более достойной жизни. Очнувшись от сна земной жизни, человек вновь ощутит в себе высокое духовное начало и предастся поискам истины.
 
       “Людей умерших / всех ЖДЁТ ТАКОЕ, / О ЧЁМ НЕ ДУМАЮТ / И НЕ ГАДАЮТ. / Когда мы живём, / души наши — мертвы, / КОГДА МЫ УМИРАЕМ, / ОНИ ОЖИВАЮТ” (Гераклит Эфесский, он же “Тёмный” Фрагменты сочинения, известного позже под названиями “Музы” или “О природе”). В земных условиях это недостижимо. В иных – вполне вероятно, ведь “для Б-га всё возможно”. Нужно только отважиться и Ему довериться.
       
       Произвольно полагаем, что после смерти как непостижимого священнодействия душе, её духовным очам предстанут, наконец, трансцендентные миры, все невидимые с земли хрустальные небесные сферы, и она будет приговорена к тому, чтобы обратиться к тайнам метафизики и Богопознания. Подобный исход столь же вероятен, как и любые иные, и не может и не должен быть отвергаем с порога (см. разнообразные следствия из теоремы Гёделя).
 
       Разумеется, все эти рассуждения вправе претендовать на некую достоверность при одном-единственном условии: душа не умирает вместе с телом, как безапелляционно утверждают материалисты, но продолжает своё существование – в той или иной форме, в тех или иных пространствах и измерениях, во многом сохраняя при этом свои “земные” свойства и качества. В нашем случае особенно важна её способность к восприятию и познанию истины.
 
       Собственно, это и есть “основной вопрос” любого вероучения: вопрос о душе, о её смертности / бессмертии. Верующий – тот, кто на вопрос отвечает утвердительно, только и всего.
 
***     ***     ***     ***     ***

       Итак, Великая завершающая земной путь Мистерия смерти. В самом слове есть нечто завораживающее, неотразимо манящее. Из глубин сердца поднимаются мысль и чувство, слитые воедино, и явственно говорят нам, что именно в этом сакральном драматическом представлении на грани двух миров следует искать разгадку всех тайн бытия. Метафизическая суть любой мистерии – вопрос о спасении человеческой души. “Именно эта идея спасения и является центральной точкой в мистериальном сознании…”; “… идея спасения была уже чётко и ясно сформулированным ответом на искания верующих душ – на их вопрошания о загробной участи людей” (В.В. Зеньковский “Основы христианской философии”).
 
       Но постижение тайны не может быть внешним, но только внутренним актом, то есть взыскующий конечных истин должен стать непосредственным участником, главным действующим лицом мистерии.
 
        Смерть как Великий Магистр и Алхимик, верховный распорядитель таинства, проводит человека через заключительную Мистерию, и душа, обнаружив себя в высшей реальности, в сферах исключительно духовного бытия, помимо её прежних свойств обретает ещё и новые, сверхъестественные, и тогда Божественная истина предстаёт во всей Её полноте, и преображённая душа раскрывается Ей навстречу.
 
       На этом постулате зиждется наше основное допущение и последующие рассуждения. Подлинное Богопознание невозможно в земных условиях. Способность к Богопознанию земного человека ограничена земными же рамками и законами. Смерть являет собой преображение души, духовного естества человека, которое наделяется способностью к целостному Богопознанию, теми необходимыми свойствами и качествами, которые только и позволяют ему соразмерно восприять истину о Б-ге в её бесконечности и вселенскости.
 
       Пока же человек обретается в земной юдоли, Божественная истина попросту невмещаема человеческим сознанием и душой.

       В земных условиях человеку возможно лишь скользящее прикосновение к Таинственному, уловление тончайших, невесомых, эфирных дуновений из тех, горних, надмирных сфер. И только “там”, за гранью миров видимого и невидимого, даруется всеобъемлющее познание и совершеннейшее слияние.
 
       Богопознание, отмеченное истинной глубиной и сокровенностью, невозможно при земной жизни. Объективно к тому нет необходимых условий и предпосылок. На земле человеку доступна лишь малая часть духовных сокровищ; неизмеримо бОльшая их часть – на небе: “Вы не знаете истории вечности: ВЫ НЕ ЧИТАЛИ КНИГ, НАПИСАННЫХ НА НЕБЕСАХ; ТО, ЧТО ВАМ ИЗ НИХ ОТКРЫТО, СОСТАВЛЯЕТ ЛИШЬ МАЛУЮ ЧАСТЬ НЕБЕСНОЙ БИБЛИОТЕКИ, да и те, кто, подобно нам, больше вас приближаются к ней, всё же, пока живут земною жизнью, коснеют во тьме и мраке” (Шарль-Луи Монтескьё  “Персидские письма”).

       Истина жизни и смерти столь необъятна и по-своему сложна, что понять её ограниченным земным умом и сознанием, оставаясь в земных рамках, немыслимо. Освобождаясь от телесных оков, сознание волею Творца и по замыслу Его обогащается и прирастает новыми качествами и оказывается способно уже, при должном усердии, восприять всю полноту Истины и Откровения.
 
        И в этом чудится строгий и глубокий смысл. Если бы люди ещё при жизни завершали Богопознание как оно предначертано свыше, то, не покидая земных пределов, становились бы как “боги, ведающие добро и зло” (Библия, кн. Бытие 3:4), и спустя какое-то время явилось бы “и много людей, и богов” (А. А. Блок), и это было бы совершенно новое и крайне опасное состояние мира – многобожие, вносящее в жизнь ужасающий хаос и нестроения. Нарушена была бы иерархичность всего мироустройства, единственно противостоящая беспорядку и разрушению; см. первую часть публикации.
 
       Более того, стремление в полной мере приобщиться к Божественной Истине ещё здесь, на земле, может обернуться весьма тяжкими последствиями. Если открыть “Двинские элегии” Р. М. Рильке, то в самом начале Первой элегии читаем: “Кто бы из сонма ангелов мой крик одинокий услышал? / Даже если представить, будто кто-то из них / к сердцу близко принял меня: я бы не вынес его / превосходящей сути” (Пер. Вяч. Куприянова). Эта тайна жизни, смерти, воскресения настолько велика и вместе страшна [* Примечание], что земному существу, его уму и душе устоять под её тяжестью непосильно; личности грозит необратимо повредиться в своих устоях. Человеку должно пройти через таинство, мистерию Смерти, чтобы, преобразившись, уподобиться бесплотным созданиям ангельского чина и тем святым праведным, которые, сказывают, при жизни созерцали Истину в её чистоте и совершенстве. 
       [* Примечание – “Jeder Engel ist schrecklich…”; “Каждый ангел ужасен…”, говорится в элегии чуть ниже, поскольку ангелу уже явлены эти тайны, и оттого наряду со смиренным, изумлённым либо экстатическим благоговением ангелы могут внушать ещё страх и ужас как всякие существа, посланные из иных миров и заведомо нас превосходящие.]

       По этой и многим другим причинам окончательное разрешение человеческой участи вынесено за пределы нашего видимого, вещественного мира в мир нематериальный, невидимый, отличающийся принципиально иным “агрегатным состоянием”, насыщенный неведомыми, недоступными земному зрению и чувствам субстанциями, сущностями, энергиями. Какими – откроется, должно быть, в своё время и в полной мере за “роковой чертою”.

***     ***     ***     ***     ***

       Нам уже не раз доводилось цитировать максиму Г. Гурджиева: “Если ты хочешь знать что-то, ты должен пожертвовать чем-то. Если ты хочешь знать всё, ты должен пожертвовать всем”. – Если хочешь узнать сокровенную тайну жизни и воскресения – надо пожертвовать всем, то есть жизнью, “отдать самое дорогое”. Уж так заведено, что нечто самое важное открывается только после того, как человек окажется вне рамок “земного бытия”. По-видимому, каким-то иным способом поведать благую весть от начала её и до конца (да и допустимы ли к ней такие понятия?) невозможно. Так предусмотрено, заповедано свыше.

       “Прими же истинную Кровь Христову, / Которую Он пролил за тебя. / Тебя не как мирян я причащаю, / Но как священников и королей. / Тебе дарует Папа это право. / Теперь ты с Господом Своим в одно / Таинственно слита в земной природе. / Так точно ты и в царствие Его, / Где нет болезней, слёз и воздыханья,
Преображенным ангелом войдёшь / И с Божеством навек соединишься” (Фр. Шиллер “Мария Стюарт”; действие пятое, явление седьмое; пер. Б. Пастернака).
 
       Собственная жизнь, предаваемая смерти, – такая ли это большая и неподъёмная жертва? Стоит ли так горевать о ней? Страшиться расстаться с нею, такой неприметной и мало что значащей, такой жалкой, суетной, бестолковой, несуразной ради столь великого приобретения? – “Как засран лес, / Как жизнь не удалась. / Как жалко леса, / А её – не очень” (С. Гандлевский). – А между тем милосердие Божие ещё и в том,  что какой бы жалкой и убогой она ни была, Г-дь едино с любовью и пониманием принимает все души в Своих обителях, возносит их, будто равных, ко Своему престолу.

***     ***     ***     ***     ***

       Давно и незыблемо установлено, что подлинные сокровища – на небе, а не на земле: “Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут, но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут” (Мф. 6:19–20); “… где сокровище ваше, там будет и сердце ваше” (Мф. 6:21).
 
       Сокровища, как учит нас Писание да и просто жизнь, бывают материальные и духовные. Материальные избрали себе местом исключительно землю и после события ухода все на земле же и остаются. Видевший в них наивысшую ценность попадает на небо без какого-либо  представления о том, что его ожидает и что, какие действия надлежит совершать.
 
         Духовные, идеальные сокровища (обычно имеют религиозную подоплёку) – какая-то их часть на земле, но существенно бОльшая часть, согласно учению христианства и персонажу по имени Мегемет-Али, служитель пророков из “Персидских писем” Монтескьё, – на небе. Имевший к ним большой вкус и непреодолимую тягу, всячески о них радевший попадает на небо уже подготовленным и сразу же приступает к знакомству с богатейшими книжными фондами [* Примечание].
       [* Примечание – Там же, вполне вероятно, под сводами библиотечных залов, его ожидает и встреча с великими умами, уже оставившими землю, призванными к ещё более высокому служению и ныне своими произведениями денно и нощно пополняющими Библиотеку. Во всяком случае, Даниил Андреев (1906–1959) нисколько в этом не сомневается: “Творцы, кого мы звать привыкли / Давно замкнувшими свой круг, / Творят в ином, высоком цикле / И в душу смотрятся, как друг” (Даниил Андреев – сын известного писателя начала XX-го века Леонида Андреева (1871–1919). Само собой, вспоминается и из Есенина: “Предназначенное расставанье / Обещает встречу впереди”.]

       Какой вариант земной жизни “более предпочтительнее”?
 
       И если неизмеримо бОльшая часть сокровищ перенесена на небо и ради спасения души необходимо к ней приобщиться, то как достичь желанной цели? Судя по всему, вопрос допускает лишь один ответ.
 
***     ***     ***     ***     ***

       В самом деле, это же так просто: как можно раскрыть тайну жизни, тем более, вечной жизни и Воскресения, если человек не совершил ещё этот переход? Переход – это необходимейшее предварительное условие; оно непременно должно быть соблюдено, иначе история не обретёт завершения. Нужно обязательно пройти через таинство, Мистерию смерти, ощутить полной мерою разъединение души и тела, пережить эту всеобъемлющую трансформацию, в сущности, второе, подлинное рождение.

       Подлинно глубокое и единственно “правильное” понимание Истины и Откровения возможно только на основании индивидуального опыта.

       Как человек ещё “живой”, человек “прижизненный”, всецело преданный земным помыслам и страстям, может воспринять высшую истину и Откровение, Благую весть о Спасении, если у него нет никакого опыта умирания и перехода? Для начала нужно ему самому прошествовать “долиной смертной тени”, пройти через мистерию посвящения в умерших для земной жизни, присоединиться к тем, кто уже обрёл духовное бытие в иной реальности. С надеждою предать себя в руки Смерти, как доверялись иерофантам, то есть жрецам, проводившим обряд посвящения, ученики и кандидаты, удостоившиеся чести быть допущенными и участвовать в мистических представлениях, таинствах смерти и восстания из мертвых. Речь о знаменитых на весь древний мир Элевсинских мистериях (см. Пернатьев Ю. С. “Тайны и феномены эпох. От древних времён до наших дней”).
   
       Сама история земной жизни И. Хр., таинство Его смерти, схождения в ад, а затем чудесного воскресения и есть величайшая Мистерия. И не говорит ли она самым ясным и недвусмысленным образом о единственном пути, открытом для смертного человека? “Подражание Христу” прежде всего предполагает повторение Его пути. Это, в нашем понимании, ядро, сокровенная суть Послания. Трагический обряд, инициация, проводимая верховной жрицей Смертью, – это неизбежность и необходимость, вслед за которыми душа вступает в небесное Царство Божие, как гласит Св. Евангелие.
 
       А то, что Он на третий день воскрес в единстве плоти и духа, а мы неизвестно когда… – Следует обратить взоры внутрь себя, искать ответ в собственной душе и в образе жизни.

       Человек живущий, человек, укоренённый ещё в этой, “посюсторонней жизни”, пусть он необыкновенно “чист сердцем”, всё ещё недостаточно кроток и смиренномудр, ему недостаёт метафизического опыта и сакрального знания, чтобы в полной мере воспринять Послание и Благую Весть. Таковым он может содеяться, только став участником священного мистериального действа; это своеобразный и необходимый обряд инициации, окончательного посвящения.

       Поэты как существа, наделённые сверхчутким даром, интуитивно прозревают подлинную сущность смерти и её миссию: «Жизнь умерла кругом, но тайны воскресают. […] И лишь одна из них всегда во мне, со мной. / То – смерти вечная, властительная тайна; / Я чувствую её на дне глубоких снов, / И в предрассветный час, когда проснусь случайно, / Мне слышится напев её немолчных слов: / “Я здесь, как сердца стук и как полет мгновений, / Я – страх пред вечностью; но этот страх пройдёт, / И ледяной огонь моих прикосновений / Лишь ложные черты и выжжет, и сотрёт...”».
 
       Смерть – это великий завершитель божественного замысла, начало которому полагается при рождении. Она устраняет все “ложные черты”, оставляя лишь истинные качества, которые затем в невидимых чистых сферах несказанно умножаются, и тогда между Б-гом и человеком исчезают последние преграды. А смерть, раскрывая свою тайну, исполнив ей предназначенное, преодолевает самоё себя: “И ясно вижу я в те вещие мгновенья, / Что жизнь ответа ждёт – и близится ответ, / Что есть – проклятье, боль, уныние, забвенье, / Разлука страшная, но смерти – нет...” (Поликсена Соловьёва (Allegro) “Тайна смерти”).

       (Напрашивается некая параллель с Иудой, хотя и весьма вольная. Иуда – носитель абсолютного зла, предатель и клятвопреступник. Однако без его “партии” евангельская история не выглядела бы столь драматичной и её воздействие на умы и сердца, возможно, не было бы столь продолжительным и неотразимым).
 
***     ***     ***     ***     ***

       В сам момент перехода внутреннему взору открывается нечто безусловно сокрытое от него в земной жизни: “Мне вспомнились торжественные слова Жуковского на смерть Пушкина: “Что-то сбывалось над ним… / И спросить мне хотелось: что видит?”

       Хотелось спросить и мне, — я и спрашивал несколько раз — но мама молчала, быть может, от того, что предсмертные видения невыразимы на нашем человеческом языке”.

       “Я всем говорил и писал о тихой, безболезненной кончине, но была ли эта кончина такой — я не знаю. Ведь мы, остающиеся, переживаем смерть как спускающийся над жизнью занавес; того же, что подымается за ним в душе умирающего, нам постичь не дано. В этой непостижимости смерти и коренится наш неизничтожимый страх перед ней”… (Ф. Степун “Октябрь”).

       Более двух третей текста осталось уже позади, а душевное состояние человека, когда случается ему задуматься о смерти, и слова, часто ему сопутствующие, произнесены вот только сейчас.
 
       Действительно, мысли о смерти обычно вызывают у человека панический, парализующий страх и ужас, чувства безысходности и отчаяния.
 
       Позволим себе небольшое биографическое отступление. В нашей уже достаточно долгой, на крайне бедной на внешние события жизни был всего один кратковременный эпизод общения с подлинным философом, причём одним из самых известных – А. М. Пятигорским (1929–2009). Где-то в начале нулевых довелось однажды присутствовать на его лекции. Предварительно отметим, что в тот период автор заметки едва ли не всецело находился во власти так наз. “кризиса среднего возраста”, что закономерно сопровождалось невесёлыми размышлениями о необратимо утекающем времени, о безвозвратно уходящих годах, о фатально надвигающихся телесных недугах, о неизбежности ухода, исчезновения с лица земли.
 
       По окончании основной части началось неформальное общение лектора с публикой. Тут-то нас и посетило спасительное намерение: не избавит ли вмиг уважаемый философ, подобно магу и волшебнику, от этих мучительных мыслей, не подаст ли совет, враз выводящий на прямую и светлую дорогу, где несть уже ни страха, ни сомнения, ни горестей, ни воздыханий? С тем мы и подошли к мировой, без преувеличения, философской знаменитости: “Александр Моисеевич, что бы Вы посоветовали человеку, боящемуся смерти?”, и ещё затем выговаривали какие-то фразы в обоснование своих претензий на его внимание.
 
       Надо отдать должное: интеллигентнейший человек, он внимательно и вполне доброжелательно выслушивал наши сбивчивые сетования на судьбу, на возрастные невзгоды, но ответ, достойный истинного мудреца и философа, последовал незамедлительно: “Работать с этим страхом”. Не прятать голову в песок, а включить этот страх смерти в систему своей мыслительной деятельности, работать с ним, соотносить его с другими чувствами, мыслями, подвергнуть его рефлексии, анализу и т. п. – Это был ответ, повторимся, философа с мировым именем, самый ценный совет, когда-либо нами полученный. – И здесь же будем держать в уме: страх смерти – один из истоков философии, которая стремится осмыслить этот феномен и, если удастся, найти пути, способы, чтобы одолеть извечного, как многим представляется, врага.
 
       А не так давно встретилось изречение одного из греческих мудрецов, изумительно созвучное с тем пожеланием, что когда-то было услышано от А. М. Пятигорского: “Наслаждение […] мысли достигает предела в размышлении о тех и таких вещах, которые прежде доставляли мыслям наибольший страх” (Эпикур “Главные мысли”).

       Весьма кстати будет здесь привести и высказывание Р. М. Рильке, тематически необычайно близкое: “Я бросаю упрёк всем современным религиям в том, что они поставляют своей пастве утешения и приукрашивания смерти, вместо того чтобы дать душе средства уживаться и сообщаться с ней”.

       Все наши неумелые, вымученные слова и фразы (текст идёт с большим трудом, с натугою, что, конечно же, бросается в глаза; похоже, автору самому не особо верится в то, что он пишет) – и есть такая попытка “поработать” со своим страхом и отвести ему подобающее место в процессах своей “мыслительной деятельности”. Внедрить животворный страх смерти в качестве необходимого элемента в процессы дискурсивно-логического и прочих, явственно преобладающих у автора типов мышления – любительского, праздного, спекулятивного, досужего, фантазийного etc.

***     ***     ***     ***     ***

       Ещё одно соображение, не менее важное. – Человек земной при всей его эмоциональности и чувствительности со всех, однако, сторон опутан мелкой сетью в виде рациональных понятий и категорий, живёт и принимает решения внутри  их систем, большей частью пребывает в мире логических, рассудочных формул, пусть и на примитивно-обыденном уровне. А в финальной мистерии, то есть в момент смерти, ему, с высокой степенью вероятности, сообщаются иррациональные, сверхчувственные знания, подняться до понимания которых, будучи всецело зависимым от обстоятельств земной жизни, он не в состоянии. При этом будем к нему снисходительны: в том никакой его вины.
 
       Между тем богопознание невозможно только силою и на путях Ratio. Смерть открывает иные пути и возможности.
 
       В земной жизни, что бы мы ни думали, человек, как правило, стихийно, неосознанно опирается преимущественно на рациональные схемы и мыслительные конструкции. Не исключено, в потустороннем мире более представлено мистическое познание, откровение. Для приобщения к ним требуется “выход” из тела. Душа, дух, сознание, освободившиеся от тяготеющей над ними земной оболочки, уже не могут оставаться прежними; они становятся куда более восприимчивыми к Истине и Божественному посланию.

       Допускаем то предположение, что сознание и прочие “высшие психические функции” индивида после его выхода из физического тела приобретут к своим прежним ещё и совершенно новые качества. Спектр их восприятия необычайно расширится, а глубина не будет поддаваться измерению. В совокупности они станут соразмерны той судьбе и Великому Деланию [* Примечание], к которым Б-гъ призывает каждого человека.
       [* Примечание – Великое делание (Opus Magnum) – в алхимии так именовался комплекс усилий по превращению неблагородных металлов в золото. Термин настолько нам нравится, что мы используем его в ином значении. Великое Делание для нас – это симфонИя Б-га и человека в их работе по преображению мира и противостоянию всем тёмным силам.]

       Подлинное мышление о Боге, богопознание начинается тогда, когда в этом процессе удаётся совместить противоположности, никак не сочетающиеся в земной жизни; по-видимому, такой способ мышления вообще недоступен земному уму, особенно европейскому, воспитанному на жёстких противопоставлениях понятий в духе бинарных оппозиций. “… Совпадение противоположностей – понятие, которое описывает суть Бога, в котором соседствуют время и вечность, движение и покой, имманентность и трансцендентность, конечность и бесконечность, и другие в рамках нашего рассудочного ума вроде как абсолютно противоположные друг другу дихотомии. В Боге это всё совпадает. Он одновременно движим и недвижим, конечен и бесконечен, смертен и бессмертен, имеется в виду, конечно, христианский Бог. Да, бог одновременно может создать камень, который Он не может поднять, и не может. Там, где наше сознание натыкается на антиномии, там начинается божественное Откровение, там начинается реальное мышление о Боге. Мышление о Боге возможно только через совпадение противоположностей” (Из лекции Н. К. Сюндюкова “Де Местр – Достоевский – Шмитт: к понятию формы” ; дата обнародования – 16 апреля 2024 г.).
 
       Синтез, будем считать, возможен только после инициации и высшего посвящения через участие и прохождение Мистерии смерти. Для этого необходимо выйти в иное духовное, умственное, чувственное пространство. Смерть, надо думать, открывает эти врата.

***     ***     ***     ***     ***
 
       Следующий тезис. Материальный мир существует по законам диалектики. Все процессы, в нём проистекающие, явственно обнаруживают действие этих законов. Либо, что более правильно, эти законы исчерпывающим образом описывают всё то, что происходит и наблюдается нами в материальном мире.
 
       Итак, материальный мир и законы диалектики. Этому обстоятельству соответствует диалектическая логика – нет, не та, что в духе марксизма-ленинизма. В том смысле, чтобы выжить, и, далее, обдуманно и целесообразно действовать, человек должен мыслить рационально и диалектически, уподоблять свою мысль тем процессам, которые определяют лицо и сущность материального мира. В каком-то весьма существенном смысле, все достижения цивилизации – результат строгого формально-логического мышления, сугубо рационального обоснования действий, что вели к развитию и совершенствованию цивилизации и культуры (впрочем, и к их разрушению тоже). Были, конечно, в истории и страстные порывы, пассионарные толчки и извержения, могучие волевые акты (“Железной волею Петра / Преображённая Россия” (А. С. Пушкин)), но затем с неизбежностью наступал черёд рационального мышления.

       Такой формальный, логический, рационалистический подход легко переносится и на размышления о Божественном, поскольку сам понятийный аппарат и мыслительные приёмы уже с давних пор очень хорошо разработаны. Многие религиозные философы и богословы – это своеобразные математики; в их трудах легко заметить перенесение методов математического анализа и мышления на метафизику.

       Но другая сторона Откровения и Божественной истины – сверхчувственная, мистическая, интуитивная, иррациональная – остаётся при таком подходе во многом непрояснённой.
 
       По всей видимости, никому из смертных ещё не удалось гармонично и в полной мере объединить в себе рациональную и сверхчувственную модальности, эти две стихии или потока. Воссоединение, полнота; как принято говорить в таких случаях, “органический синтез” – только за смертным порогом.
 
       В земной жизни обычно отмечаем перекос в сторону рационально-логического освоения и познания Неведомого. Недаром многие “выдающие” мыслители Запада, родоначальники традиции “умственного” богословия были по основной своей специальности математиками (по крайней мере, Декарт и Лейбниц). Представители мистически-интуитивного богопознания, следовавшие путём мистических озарений и сверхчувственного проникновения в области трансцендентального, не столь многочисленны: Я. Бёме, Майстер Экхардт, Ангелюс Силезиус, Э. Сведенборг, Сен-Мартен – хотя, на поверку, и не так уж мало. Но если присмотреться, то и у них легко обнаруживаются элементы рационально-логического мышления, только исходящего из иных по природе своей посылок. Хотя бы в силу того, что им при описании их видений и картин неземных миров приходится пользоваться естественным языком. Самый отъявленный духовидец всё равно хочет быть услышанным и понятым. Если пишущий, пусть закоренелый мистик и визионер, не будет придерживаться вполне рациональных норм литературного языка, то все его озарения и инсайты так и останутся при нём, они никому не будут понятны. Впрочем, это требует особого рассмотрения и отдельного текста.
 
       Поскольку задача физического выживания для души, освободившейся от обременяющей её плоти, уже не стоит, то ничто уже не препятствует ей посвятить себя более достойным занятиям.
 
       Как добиться столь желанного состояния – богопознания, имеется в виду. Точнее, создать наилучшие условия для истинного богопознания, считая последнее высочайшей ценностью? Прежде всего, необходимо “изъять” человека из контекста земной жизни. Это, в крайних проявлениях, путь отшельника, уединённый скит. За всю историю церкви таких святых людей, если сравнивать их с общим числом вступивших на “пути Христовы”, получается лишь небольшой процент, хотя, судя по многочисленным свидетельствам, они более остальных преуспели в этом высшем духовном служении. Сейчас же явление вообще, наверное, сошло на нет.
 
       Также уход от мирской жизни в монастырь. Но у нас, не будем упускать из виду, две церкви. Церковь как “… мистическое тело Христово, духовная реальность, продолжающая в истории жизнь Христа, и источником её является откровение, действие Бога на человека и мир” (Н. А. Бердяев “Истоки и смысл русского коммунизма”) и Церковь как социальный феномен, как мирская институция, не могущая быть полностью свободной от земных, административных, хозяйственных и прочих обстоятельств и живущая во многом с оглядкой на все эти моменты. Не свободна, стало быть, и от мирских волнений.

       Следственно, неизбежно изъятие человека из контекста земной жизни, в том числе, и земной Церкви, чтобы он всецело принадлежал Церкви Небесной.
 
       Наиболее действенный способ – всё та же Мистерия смерти, присоединение её посредством к Небесной Церкви как мистическому телу Христову, как “хранительнице божественного откровения и ковчегу вечного спасения” (С. Худиев). Видимо, другой возможности нет, да и как её представить?
 
***     ***     ***     ***     ***

       Ещё не всё. Человек, за редким исключением, всю жизнь заключён в капсулу, в кокон своей субъективности. Многие, чувствуя себя там вполне уютно, не испытывают никакого желания этот мирок покинуть.
 
       По этой причине он не может в полной мере воспринять объективное знание о мире, и тем более истину и Божественное послание. Человеческая субъективность – источник всевозможных помрачений разума, отклонений от истины, своеволия и произвола, хаоса и неразберихи где бы то ни было, в любой сфере и области бытия, куда только достаёт человеческий взор и мысль. Проходя сквозь мутное стекло человеческого сознания и субъективности, внешний мир, Мiръ Божiй искажается до неузнаваемости. Затем эти ложные образы и картины человеческая гордыня в самолюбовании и самоупоении объявляет драгоценным сокровищем, своим уникальным и неповторимым “взглядом на мир”.
 
       Субъективность несовместима с истиной. Чтобы истина вступила в свои права, субъективность должна быть удалена; человек должен быть освобождён от её пагубного воздействия. Чтобы сполна приобщиться к учению и Слову Божьему, и, главное, возвыситься душою и сердцем, необходимо из кокона, капсулы выйти, “разорвать их саван”, прорвать непроницаемую пелену. Смерть и есть такой “разрыв”, “выход”. Вечные духовные истины способен воспринять и понять должным образом только чистый дух, освободившийся от пут телесности и дурмана субъективности; душа, преодолевшая узы материи и плоти, эгоистические представления и себялюбивые желания.

***     ***     ***     ***     ***

       Правда, возникает существенный вопрос: что делать с людьми, а таковых, к слову сказать, “тьмы и тьмы”, которые при жизни были необыкновенно далеки от каких бы то ни было “вопросов духа и веры”, самозабвенно и с радостью, с необыкновенным пылом и рвением предавались стихиям обыденщины, мелких и пошлых бытовых забот. Употребили на это всю свою сознательную жизнь от первого дня до последнего, не обнаружив ни малейших побуждений раздвинуть рамки своего плоского, одномерного существования. – Мы вновь подступаемся к метафизике с земными мерками: для таких, наверное, предназначено Чистилище, в смысле каких-нибудь ускоренных подготовительных курсов, чтобы постигли хотя бы азы учения, Священного Писания. Не исключено, процесс может затянуться, понадобятся исправительно-трудовые работы, некое наказание за то,  что сознательно при жизни отстранялись от “высших вопросов”, да ещё, небось, насмешничали, высокомерно издевались над теми, кто искренне жаждал истины. Если человек за столько лет сам не удосужился просветиться хотя бы в малой степени, отмахнулся (“Да ну, чушь какая-то! Чтобы я ещё такой … страдал?!”) или, по крайней мере, мимолётно задуматься над “коренными вопросами жизни и смерти”, то придётся “высшим силам” заняться его образованием и наставлениями.
 
       Это не что иное, как “железный порядок вещей”: человек, томившийся “духовной жаждою”, искренне чаявший спасения души, страстно желавший высшего знания, переходя в новый мир, обретает и новое бытие, куда более совершенное. Осознанно либо по легкомыслию отстранившийся также с неизбежностью будет пропущен через Мистерию, но последствия для него будут иными.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

       Когда говорим о неизбежности, а теперь уже и о необходимости и, как бы дико это ни звучало, желательности, благополезности и спасительности для души ухода (автор льстит себя робкою надеждою, что до подтверждения всех выдвинутых им в заметке тезисов собственной жизненной практикой ещё довольно-таки далеко), то возможны различные подходы и интерпретации.
 
       МОРАЛЬНО-ЭТИЧЕСКИЙ ПОДХОД (условно): торжество справедливости в загробном царстве. На первый план выступает моральный аспект: наказание злых и нечестивых, воздаяние праведным, угнетаемым в земной жизни, всем скорбящим, труждающимся и обременённым. Но доступ в царство “идеальной справедливости” – только через врата смерти.
 
       ОНТОЛОГИЧЕСКИЙ: Иерархия как основной принцип бытия и отношений Бога с человеком, покоящаяся на факте конечности человеческого земного существования. Этому во многом посвящена первая часть “публикации”; в чём-то, конечно, смыкается с морально-этической.
 
       ГНОСЕОЛОГИЧЕСКИЙ: завершение познания, невозможное в земных условиях, совершенное познание. В нашей “концепции” – на первом плане, так сказать, гносеология, особая, конечно, специфически понимаемая: радость Богопознания, приобщения и слияния с прикровенной, пока человек принадлежен “миру сему”, истиной, только в мире ином, в мире небесном раскрывающейся во всей её полноте.
    
       Здесь же принцип безусловной свободы воли и свободы выбора, прослеживающийся в различных его проявлениях: жить ли во грехе или безгрешно (насколько получится), поступать ли с оглядкой на “нравственный закон” или же цинично предать его забвению; в какое небесное царство – справедливости, Божественного порядка или совершенного Богопознания – вступить по прохождении Мистерии смерти и т. д.

SUMMARY

       В принципе, можно было бы и не выжимать мучительно из себя все эти тысячи и тысячи слов. Просто ограничиться несколькими тезисами. Например:
 
       (01.) Путь христианина – это путь к Б-гу, путь Богопознания.

       (02.) Понятие “совершенное (= завершённое) Богопознание” равноценно понятию “Спасение души” и “Жизнь вечная”. Человек, прошедший путь Богопознания от его начала и до конца [* Примечание], освобождается от оков смерти, ему даруется бессмертие.
       [* Примечание – Очевидный, на первый взгляд, парадокс и логическое противоречие. Объективно процесс Богопознания бесконечен; понятие “завершённое Богопознание” глубоко ошибочно. С другой стороны, сопряжение словосочетаний “бесконечность Богопознания” и “завершённое Богопознание” в рамках одного тезиса – это попытка “мышления о Б-ге” в духе “сочетания несочетаемого”, “совпадения противоположностей” (см. выше в тексте).]

       (03.) Однако феномен и система “Г-дь Б-гъ” по уровню своего развития и сложности стоит неизмеримо выше, чем феномен и система “Человек”.

       (04.) Кроме того, ни вся полнота Божественной истины не может раскрыться в земных условиях, ни, тем более, Истина и Откровение не могут быть целостно восприняты, пока человек обретается на земле, в этой “юдоли печали и слёз”.
 
       (05.) Таким образом, пребывая в земных условиях, человек не способен в полной мере приобщиться и познать феномен “Г-дь Б-гъ”, Слово Божие и суть учения. Богопознание существенно ограничено земными рамками и условиями.

       (06.) Необходимо освобождение, “изъятие” человека из условий земного бытия.
 
       (07.) Смерть – Великая заключительная Мистерия человеческой жизни (начальная – рождение).
 
       (08.) Мистерия смерти есть трансформация, своеобразное “алхимическое” пресуществление души и тела. В результате душа, освободившаяся от телесной, материальной оболочки, наряду с её прежними, “земными” обретает ещё и новые свойства и качества. Наконец становится возможным познание Истины во всей её полноте. Это и есть спасение души, вступление её в жизнь вечную.
 
       (09.) Существует два вида или типа сокровищ: материальные (на земле) и духовные, идеальные (на небе). В христианском вероучении единственный и безусловный приоритет отдаётся последним.
       
       (10.) Духовные сокровища. Какая-то их часть, сравнительно небольшая, доступна ещё на земле (духовная литература; личный опыт христианской жизни, общение с духовником и т. д.). Несравненно бОльшая – на небе. Под огромным впечатлением от фрагмента из “Персидских писем” Монтескьё называем их Небесной библиотекой.
 
       (11.) Человеку, погружённому в обстоятельства земной жизни, явлена лишь малая часть Небесной библиотеки. Смерть переводит человека из материального плана в план идеальный. В результате открывается доступ к духовным сокровищам в их полном объёме.

       (12.) Человек, прошедший и испытавший Мистерию смерти, имеющий личный опыт посвящения в умерших для земной жизни, приобретший все необходимые для совершенного Богопознания свойства и качества, уже в полной мере готов к восприятию и пониманию Истины и Божественного откровения.
 
       (13.) Страх смерти – обязательный элемент духовного и эмоционального “пейзажа” личности. Необходимо не прятать голову в песок, не бежать от него в ужасе, но, по совету известнейшего философа А. М. Пятигорского, “работать” с этим страхом, включить его в систему своей мыслительной, рефлексивной деятельности.
 
       (14.) Человеческая субъективность – это зло, неслыханно умножающее хаос и нестроения жизни. Его дОлжно устранить. Смерть благодетельно принимает на себя и эту ношу.
 
       (15.) В Св. Евангелиях описана великая Мистерия смерти и чудесного воскресения Иисуса Христа. Путь христианина – это “подражание Христу”. Мистерия смерти, её прохождение, переживание – обязательное условие воскресения для жизни вечной.
 
       (16.) Самокритично: в конце концов у нас сложилась не христианская, а вполне языческая конструкция, в духе античного гнозиса: некое “новое знание”, сообщаемое душе уже после исхода её из тела в виде целого ряда тайн, открывает перед нею новую жизнь, свободную от смерти и тлена (В. В. Зеньковский “Основы христианской философии”). При  этом важно подчеркнуть, что это индивидуальное, едва ли не эгоистическое бессмертие вне того, что в православии получило название “соборности”, то есть живой, действенной и одухотворённой связи с Общим, будь то жизнь церкви земной или же бытие “мистического тела Христова”. За это в своё время также придётся принесть покаяние.
 
       (17.) Составитель текста выражает робкую надежду “о том”, что до подтверждения собственной жизненной практикой всех выдвинутых им в заметке тезисов, касающихся необходимости и, более того, желательности, благополезности и спасительности для души расставания с жизнью, ещё довольно-таки далеко.