Глава 9
МАРИНА
Ты перед сном молилась, Дездемона?
«Отелло». Шекспир
(Тетрадь Драмы)
Первое время дела шли успешно. Пума имела кураж и смелость, адреналин дает радость бытия. Не жалея сил и времени, я натаскивал подопечную на клиентов, как собаку на дичь, разъяснял тонкости мужской или женской психологии, разницу в подходах, терпеливо вдалбливал в ее красивую головку азы ремесла. Ее талант и мой опыт приносили ощутимые плоды, мы отрабатывали схемы, как бы прогоны, тренировались на обычной публике, но уже имели больше, чем можно выжать из целого отряда честных проституток. Сутенерскую ниву, кстати, я полностью оставил, чтобы не разбрасываться по мелочам. В бандитском мире как? Только зазевался, хлоп! Дырка в башке, похоронный марш. В любой бухгалтерии желающих оттяпать ваш кусок пирога всегда предостаточно, готовы оторвать вместе с пальцами, а тут профессиональные головорезы с кастетами и пистолетами, ножами и бритвами в рукаве. Нет, лучше дать дорогу молодежи, уйти под крики браво и аплодисменты, чем плыть на руках бывших товарищей под поминальный перезвон в направлении кладбища.
Про женщин я знал немало, про их слабости и пороки, как ими пользоваться, и это звучит цинично, однако мы, советские сутенеры, только кажемся негодяями, а по сути такие же лохи, как большинство мирных граждан. Пума мое все! В это я поверил незыблемо, иначе бы не рискнул привязаться. Мы стали неразлучны, как сиамские близнецы, как самые верные и любящие молодожены, которых объединяют не только брачные узы или гармония жаркой ночи, но общее дело и планы на будущее, и деньги тут вовсе не главное, но сам процесс, любовь к авантюрам, игра. Я уже планировал переход на более почтенную публику в виде подпольных миллионеров, начал объяснять тактику длительного контакта, и тут Пума вдруг заупрямилась.
- Чего это ради я должна какому-то идиоту хранить верность! Еще прикажешь пироги печь, или носки стирать, из дома не выходить? Я в рабство не нанималась.
- Пойми, детка, все окупится сторицей. Но при одном и непременном условии. Клиент должен тебя любить по-настоящему, доверять как родной матери, и даже больше. Лучше работать редко и метко, чем суетиться по мелочам.
- А ты! Ревновать не будешь? – она язвила. – Скучать без меня?
- Что ты, дорогая! Все прощу, – я беспечно обнимал гадюку за талию, не понимая, что играю с огнем. – Это просто работа, за которую платят деньги, и деньги хорошие.
- Вот и работай, женись на старушке с брильянтами, будешь с нею спать, а деньги поделим.
- Не дури, милая, – я шутливо печалился. – Обязательно женюсь! Есть одна старушка на примете, только слишком молода и красива. Я жду, пока ты состаришься, тогда погуляем от души, шторы оборвем и пододеяльники в клочья. Слезать с тебя не буду. А пока идем в магазин! Пора брильянты покупать, а как? Выберу, а вдруг тебе не понравятся, деньги на ветер…
Она кидалась на шею с детской непосредственностью. Господи, как они глупы, это приятно. Тут они и ловят нас! Так, или примерно так, заканчивались разговоры на тему подпольных миллионеров, которых надо культурно ограбить, но сделать это могла только Пума. Понятно, девочка набивает цену и, опять же, я тупо верил, что деньги не важны. Мы договаривались работать пополам, разумеется, за вычетом всех расходов, и чего надо? Это я был глуп. Ей надо было все! То есть, она играла по-крупному, а я доверчиво выкладывал ей все секреты мастерства, которые копились годами, выстраданы опасной жизнью. Душа моя от рождения была черной, как антрацит в преисподней. Пройдя через горнило сутенерских лет, антрацит спекся и стал походить на отработанный шлак. Пума это поняла и воспользовалась, вернула меня к жизни, она это знала. Тут женский расчет, и я влюбился. Она мечтала взять меня полностью, поработить оружием, которое я сам дал ей в руки. Это я понимал, но был уверен, что отчаянная борьба закончится в мою пользу, никуда она не денется. Я же кремень! Без меня ее красота ничего не стоит.
Квартиру ей купил отдельную, отчасти из благородных побуждений, любой женщине нужно логово, от этого много зависит. Как она держится, как разговаривает! Игра предстоит крупная, чего мелочиться, пусть обустраивается. Хотел нанять дизайнера, но девушка экономила. И что она там устроила? Квартиру для встреч. Проститутка. Она заявлялась к обеду усталая и гордая, навеселе, и швыряла засаленные сотни на мою кровать, закатывала истерику. Репетировала? Меня не проймешь. Я собирал бумажки, тщательно пересчитывал, как жадный эксплуататор, рвал на глазах, и спускал в унитаз. Потом доставал новенькие хрустящие купюры из старых запасов, и выдавал ей положенную половину. Договор есть договор! Дура не понимала. Я надеялся, что она образумится, поверит в серьезность отношений, но она играла в свою глупую женскую игру. Угрозы и внушения не действовали. Силу применять не решался, мне нужна умная помощница, пусть с дерзкими выкрутасами, а не психопатка с реакциями бешеной собаки. Я надеялся на случай, который расставит все по своим местам и выстроит отношения, как и полагается, по ранжиру. Такой случай представился: нарвалась она на левых рэкетиров.
Пума девочка с гонором, моя вина: избаловал. Она послала их, при этом умудрилась мое имя не упоминать. Гордыня! Они ее окружили, достали бритву, и срезали всю одежду, пообещав в следующий раз шкуру содрать. И оставили в центре города, как говорится, в чем мать родила. Сообразила, бросилась ко мне, опять слезы: еще и упреки посыпались.
- Хватит борзеть, детка, – сказал я, подавая кимоно. – В следующий раз тебе не лифчик с трусами, а титьки отрежут, или носик. Совсем дура?.. Приведи себя в порядок.
Я позвонил Максу, в тот же вечер состоялась экзекуция. Пума привела меня в ресторан, на выходе из которого ее рэкетировали, указала на шумную компанию парней, сидевших в центре зала. Один из них помахал рукой, приглашая Пуму к столу, заметив меня, отвернулся. Я отвел даму к стойке, ненадолго вышел, Макс ждал в машине. Через пару минут в ресторан зашли серьезные ребята, чего там, сидевшие мужики с ломиками, окружили компанию. Никто с ними не разговаривал, никто не объяснял, но пауза была впечатляющая, чтобы успели сообразить. Похватав со стола ножи и вилки, парни повскакали с мест, оркестр с визгом умолк. За десять секунд им переломали руки и ноги, реально переломали, тут вам не кино со Шварценеггером. На Пуму этот эпизод произвел сильное впечатление.
- Больше половины получать не будешь, как договаривались. Не хочешь головой думать, работай задницей, ищи на жопу приключений. Нарвешься еще раз, продам Университету дружбы народов. Пусть тебя негры эксплуатируют, а с меня достаточно.
- А что! Это мысль…
Чего она там надумала, не знаю, только на следующий день Пума исчезла, с концами. Нет, не искал. Тут кто кого переждет, чей характер крепче, тот и бал правит. Куда она денется!? Прошла неделя, другая, вот и месяц на исходе. От Пумы ни слуху, ни духу. Признаться, загрустил, и даже тосковал. Бастует крыса, беззлобно думал я, слоняясь по квартире. Ничего, воздух выйдет, деньги кончатся, на цырлах прибежит, шелковая киска. Вряд ли рискнет работать сама, урок получила, а замуж выходить – не в ее стиле. Вдруг звонок из Парижа. Как, что! – не чужая все-таки. Как мысли прочитала, сучка. Замуж она выходит, за дипломата, квартиру могу забрать, больше не нуждается. Сколько времени и сил! Псу под хвост. А сколько надежд? Пожелал ей счастья, посоветовал не возвращаться. Интонацией дал понять, что убить не убью, но покалечу. Вслух не сказал, зачем свадьбу портить.
Наступил очередной кризис, я намертво охладел к жизни, словно перенес любовный катаклизм. И зачем жить, если жить не интересно? Прав был Пушкин! Сладостное внимание женщин – едва ли не единственная цель наших усилий. Исчезла Пума, пропала жизнь. Я готов был переломать мебель и выброситься в окно, выпрыгнуть и переломать ноги, лежать возле гастронома! Все готов перенести, муки и унижения, лишь бы вернулась Пума, сидела возле кровати и шептала: бедненький. Курам на смех, сутенер влюбился в проститутку. Что со мной такое? Расставанье маленькая смерть… Запил, конечно.
С пьяных шар начал писать стихи, умора. Небритый сутенер, заливаясь горючими слезами, кропает вирши про листья осенние, и вдруг осенило. Африка, пожар в груди! Вот так, дорогая Пума. Покусаешь себе локти в Париже, не ожидала? Идиот. Но возвращаться в мир негодяев и проституток я решительно не хотел. Где был счастлив, туда не возвращаюсь. Пусть будет бедная, но честная жизнь. Буду бродить по улицам в свитере с заплатами. Не буду рассказывать, как бегал на почту и рассылал рукописи по редакциям, как мучительно ждал ответа, суета и тлен. Жить стало не на что. И все-таки держался, чего-то ждал, к промыслу не возвращался, одалживал суммы у соседей, квартиру ее сдавал, рента выручала, даже голодал, почему нет? Однажды свершилось. Позвонила Пума. О, это тяжкое испытание. Замуж не вышла, что-то там не сложилось, в их сраном Париже, я молча наслаждался. Извинилась за прошлое, спросила про квартиру, я молчал. Плакала, просила прощения, предлагала сотрудничество.
- Умерла так умерла, – резюмировал я. И положил трубку.
- Ты об этом пожалеешь! – завопила она, позвонив снова, и без малейшего перехода начала клясться в любви. И я снова положил трубку. Дважды в одну реку не войдешь, а на грабли наступать, извините, не так я воспитан. Моя душа алмаз, кремень. Шлак, антрацит. Углеводороды, в общем. Переболел. Плюнув в когорту маститых писателей, не захотевших принять меня в свои продажные ряды, я предпочел труд честного артиста, но уже без Пумы. Впрочем, я не в обиде, получил прививку от любви. Даже заочное ее возвращение совершило чудо, я возродился из пепла, как птица Феникс. Шкурки лягушачьей не оказалось под рукой, а то бы сжег. Одна мысль, что она где-то тут рядом, ходит по городу или с кем-то спит, согревало душу и сердце, огонек любви теплился. Не хватало личной встречи, и Пума бы добилась чего ей угодно, свила из меня веревки и накинула удавку. Именно! Поэтому я старательно избегал контакта. Скоро дела поправились, сейф хрустел банковскими упаковками, я присматривал современную модель, надоело ключом по ночам бряцать, засовами тюремными соседей пугать.
И вот, отмечая день возрождения из пепла, я познакомился в ресторане с артистом Волошиным. Это знакомство оказалось первой ступенькой лестницы, на которую я ступил, не подозревая, куда приведет. А вела она на эшафот. Об этом речь пойдет дальше, а пока я, проводив своего братца по фамилии Ежов, посмотрел на часы. Ровно шесть! Пора звонить супруге народного артиста, который должен быть уже в театре. Итак, гражданка Волошина, ваша порядочность под угрозой. Готовьтесь к операции без наркоза, вам предстоит оказаться в моей постели, до 23.00 куча времени. Я взялся за телефон, ощущая волнение, знакомое всякому артисту, набрал номер, записанный на ресторанной салфетке. Я знал, что она молода и красива, зовут Марина, и больше ничего.
- Але? – послышался приятный женский голос, чуть бархатный, с трещинкой. Да мы скучаем! Очень хорошо. Я выдал заготовленную тираду, а дальше пойдет по ситуации.
- Ниночка! Ты где пропала? Я выиграл 20 тысяч. Представляешь? Поставил на зеро. Ты советовала! Делим пополам. Если не приедешь, я выброшусь с балкона, раздавлю прохожих, несчастные. Ты почему молчишь, бессовестная?
- Это не Нина.
- Простите, ради бога, – мой голос переключил тембр, тронул интимные ноты. – Я перепутал номер? Извините за беспокойство, мадам! – и положил трубку.
Сейчас на том конце провода кусают губки, обидевшись на «мадам», и завидуя мифической Нине, которой звонит ухажер, выигравший кучу денег. А ей скучать, тянуть унылый вечер, пока муж цветы принимает и автографы раздает. Через минуту я повторил маневр.
- Это гостиница? Ниночка, это ты?
- Нет. Вы опять не туда попали.
- Девушка, не вешайте трубку! Я вас умоляю, – мой страстный тон приглашал к необязывающему телефонному флирту. – Ваш голос прекрасен.
- А как же ваша Нина? – кокетничала трубка.
О, женщины. Как не подложить свинью Нине! Это их хлебом не корми.
- Какая Нина?.. Ах, Нина. Это сестра моя, двоюродная, – несколько смутился я, намекая, что врать совершенно не умею, а потому опасаться меня нечего.
- Вы всегда такой легкомысленный? – она уже переживает, что положу трубку и больше не позвоню.
- Что вы! Как вы могли подумать. Я примерный семьянин, семеро по лавкам. А ваш голос звучит, как музыка Глинки, решил отвлечься. А вдруг это судьба? Денег много, девать некуда.
- А дети?
- Какие дети. А! Не мои. Это племянники. Вас как зовут?
Она засмеялась. Празднует победу. Ей время убить, а мне Волошина ограбить. Подельники.
- Я вам не скажу, – она открыто флиртовала, процесс пошел.
- А вдруг любовь? Не отвергайте влюбленное сердце художника, и оно будет биться только для вас, на мелкие осколки. Вы уедете, а я останусь! Может, вместе махнем? В Японию, весной там красиво, сакура цветет, все сиреневое, как белье гейши.
Она хихикнула, но сдержалась, чтобы не спугнуть неожиданное развлечение.
- Вы художник?
- Что вы! Это брат у меня художник, а я поэт. Нет, еще хуже. Я ученый! Настоящий книжный червь. Всю жизнь точил гранит науки, и в лабиринте Минотавра встретил вас. Назовем вашим именем планету? Вы моя судьба, богиня, свет в ночи… лампочка Ильича, – добавил я неуверенно.
Пока она незнакомка, то как бы в домике, в крепости. А имя – это уже доверие.
- Лампочка, – она заливалась колокольчиком. – Первый раз такой комплимент слышу.
- Гореть вам в геенне огненной, если не назовете имя свое. Большая Медведица! Буду летать вокруг вас привидением, как призрак ночи. С ума сойду, увидеть хочу, бледнеть и гаснуть! У ваших ног. Кстати, вы блондинка?
- Почему, – она смеялась. – Я шатенка.
- Спасибо партии. Слава КПСС.
- А причем здесь… Партия.
- Горничные подслушивают, им лучше не знать. Встретимся на маяке. Когда-нибудь, или где-нибудь. Я не вынесу разлуки. Кто знает, как сложится жизнь. Может, сегодня? Цветы, букет алых роз, миллион. Я стану знаменитым, диссертацию защищу и умру от любви, вы будете плакать. Хотите быть моей вдовой? Я готов писать завещание, пойдем к нотариусу? Зовут Валера. А вас?
- Марина, – сказала она. – А вы, правда, ученый?
Есть! Наручники щелкнули, капкан захлопнулся, привод неизбежен.
- Еще какой. Про работу скучно. Знаете, что? А давайте в Париж. Через неделю улетаю на Конференцию. Мне будет приятно, оппоненты сдохнут от зависти. Вы любите путешествовать? К вашим ногам весь мир положу, – я сделал паузу. – А ножки у вас прямые? Мечтаю поцеловать! Решайтесь.
Если откажется от встречи, будет выглядеть, будто ножки подвели. А ножки-то, небось, идеальные, никто не ценит. Артист, еще и народный, вкус имеет. Сейчас на том конце провода мучительно думают, как бы показать неизвестному мужику свои ноги. Еще бы! В ногах усомнились, даме обидно. Такая духота в гостинице, почему не прогуляться.
- А в какой области ваша диссертация? – она еще не решилась, раздумывает.
- Теория поля. А духи любите? Я вам привезу флакончик, если из Бастилии сбегу.
- Вы физик.
- Меня могут выкрасть! Только не говорите, что замужем.
- А что. Это имеет значение?
- Никакого значения, мадам. Я вас выкраду, поедем в табор.
- Валерий. Вы слишком легкомысленны.
- Ерунда! Какие звания? Подумаешь, кандидат наук. Я же с вами запросто разговариваю! Посидим в кафе. Деньги с неба свалились, скучно без любви. Не губите, помогите потратить!
- Может, вы не ученый вовсе, – протянула она.
Прекрасно знает, что не ученый, а последняя сволочь. Лучшее и надежное средство от скуки. Зачем серьезные отношения? Эту тему надо развить, чтобы оправдать надежды.
- Мариночка. Или вы решили, что я гинеколог? Изнасилую прямо в снежном сугробе? Не надейтесь. Я давно инвалид, женщины меня очень интересуют, но исключительно в качестве собеседниц.
Она захихикала.
- А вам сколько лет, Валера?
- Молодой, но талантливый. Мариночка! Я вам понравлюсь, не сомневайтесь. Впрочем, как хотите. Через 5 минут буду в гостинице с собаками, все этажи подниму, а вас найду. Впрочем, зачем этажи?.. Номер телефона есть, буду звонить ночами, пока вы не согласитесь на рандеву.
- Нет, – испугалась она. – Если настаиваете, встретимся в городе, ненадолго.
- Отлично. Где, когда?
- Я как раз собиралась прогуляться, перед ужином, – запоздало оправдывалась она. – В восемь часов. Где-нибудь возле Главпочтамта. Мне письмо отправить надо. Хорошо?
- Поужинаем вместе! – воскликнул подлец, сладострастно потирая руки. Мы уточнили место свидания, первый этап завершился. Господин артист, готовьте ваши денежки! Все шло по маслу. Поезд тронулся, придет по расписанию, и завернет в мою квартиру.
В районе восьми часов я топтался под широкими ступенями Главпочтамта, сжимая букет красных тюльпанов. Больше электронные часы мигали на другой стороне зеленым глазом. Опаздывает! Я стоял лишние пять минут. А вдруг не придет? Придется бежать из страны, просить убежища. Вряд ли артист Волошин снарядит погоню, ему деньги без разницы. Я гипнотизировал случайных женщин, пытаясь издалека угадать избранницу Волошина. Сколько ей лет, я понятия не имел. А вдруг обезьяна? Спать с ней не надо, а домой затащу, это как два пальца. Букет я держал повыше, чтобы привлечь внимание. Один я тут, как тополь на Плющихе. Целлофан переливался отраженным светом фар проезжающих машин и уличных фонарей, я уж замерзать начал, и вполголоса матерился.
- Здравствуйте, Валера!
Она подошла с другой стороны, не от гостиницы. Я повернулся и почувствовал себя обманутым… Голос ее, ошибки нет, но это не Волошина. Девчонка! Лет двадцать, или чуть больше, ростом до плеча, повыше. Что-то тут не то! Не может быть у артиста такой жены. Мысленно я нарисовал образ дамы, минимум, лет тридцати. Голосом она соответствовала, реакциями. Со мной ладно, но Волошин мужчина импозантный, ему нужна видная жена, породистая, а тут. Да это любовница? И все встало на свое место. Горничная, домработница. Конечно, скрывают связь. Костюмерша, гримерша, что-нибудь в этом роде. А мне какая разница, хоть черт лысый. А глаза! Глаза зеленые. Ядра чистый изумруд! Хватит молчать. Пальто скромное, сапоги на сплошной подошве. Да он скряга? Симпатичная девушка, подбадривал я себя, пробуждая инстинкт охотника. Да мне хоть зайца деревянного! С лаем помчусь по кругу.
- Так и думал! – воскликнул я, протягивая букет. – Вы красивы. Безумно красивы! Я замерз, ослеп, оглох. Что вы наделали? Вы наделали мне харакири. Зарезали! Придется все-таки ехать в Японию, брать уроки любви, а как защищаться? Займусь икебаной.
Продолжая в том же духе, я делал вид, что замерз, подготавливая спутницу к спонтанному предложению зайти в гости. Марина смеялась, пряча лицо за букетом. Глаза, глаза! Нет, она не проста, очень непроста. Не зря Волошин влюбился. Опоила его? Ведьма, точно. Есть что-то такое в ней, конспиративное. Была у меня студентка. Хорошо, вовремя распознал. Студентка с юридического института, на практику менты заслали. Маленькая собачка до старости щенок. А кто сказал, что двадцать лет? Просто хорошо выглядит, Марья искусница. Вечерний свет, косметика творит чудеса. параллельно я молол всякую чепуху. Марине было весело, она смеялась, подбадривая мое токовище. Женщинам нравится любая чушь, если в их честь. Знают, что глупость, а все равно приятно.
- Извините, меня трясет. Нет, не от холода. Что со мною будет? Вы уедете, я останусь. Где вас искать? Буду ловить поезда, тормозить на перроне! Вы уедете, а я погибну. Упаду на асфальт, простыну насмерть, прохожие будут плеваться и обходить стороной. Не надо утешать! Вы обманули. Я думал так, мимолетная встреча, а тут смертельная опасность, любовь до гроба, яд и гильотина. Кушать что будем? Есть коньяк с конфетами. Как спите ночами? Вначале погубят, а потом утешают. Ах, он застрелился, пьяный был! Он так любил, а я не знала. Есть предложение, Мариночка. Прямо с утра, как выспимся, сразу в Загс, у меня там блат, распишут без очереди. Зачем три месяца ждать? Глупо.
- Опоздали, – судя по стеклянному взгляду, она была в легком гипнозе. – Я замужем.
- Какое горе, какое непоправимое горе! И кто счастливец? Я вызову мерзавца на дуэль.
- Зачем же, – голос мягкий, трепет тела в локте, – у меня хороший муж. Любящий.
- Брильянтов гору готов насыпать, – я продолжал атаку. – Извините, ревную! Вы любите изумруды? У меня колье есть. Купил заранее, как знал. Вам очень подойдет.
Еще бы она изумруды не любила. С такими глазищами. Да она ела бы их! Будь их много. Муж у нее любящий, сама встречных мужиков глазами распиливает, думает, я не вижу. Знаю по реакции мужиков, тормозят, оглядываются. Не из-за меня же! Будьте уверены, если встречные мужчины на вашу подругу оглядываются, значит, она глазками стреляет. Она так провоцирует, мол, все столбенеют от красоты ее, завидуют, и вы гордитесь. Как же! Прогулочным шагом мы неумолимо приближались к моему родному гастроному.
- Валера, вы меня пугаете. Изумруды?
- Мариночка. Вы хотите горячий кофе? – мои зубы выбили короткую чечетку. – А что изумруды. Вашим глазам гарнитур подойдет, я человек холостой. Мне зачем? Выброшу, если не возьмете. Я рядом живу, в этом доме. Заодно примеряете, кофе попьем с коньяком. Шоколадка тоже есть. Вы стройная девушка, вам можно конфеты, а мне нельзя, буду облизываться. Кстати, насчет ног, – я озаботился и чуть отстранился, окинул взглядом. – Вы обещали! Не кривые?
- Хотите в гости пригласить, – она загадочно улыбалась. – Замужнюю женщину?
- Вышли замуж, меня не спросили, и я же виноват, – я взял ее за руку. – На что намекаете! Надеетесь, приставать буду? Не дождетесь. В гости могу, это пожалуйста, милости просим, а насчет всего прочего не рассчитывайте. После Загса пожалуйста, марш Мендельсона, белое платье, галстук бабочкой. Нет, у меня с женщинами строго, а то по рукам пойду. Что я могу сделать, это ручку поцеловать!
- Всего-то? – голос Волошиной тихо звенел, как ручеек на весеннем солнышке. Они, когда слышат про изумруды там или брильянты, они их примеряют заочно, автоматически, силой воображения.
- Не только ручку, могу и ножку, даже лучше.
- А еще?
- А еще от вас зависит, – после двусмысленных слов я остановился, решительно, но не грубо, обнял спутницу за талию. А талия! Под пальто не видно, прямо осинка. Притянул к себе, и поцеловал. Ласково. Прямо в губы, напомаженные. Удовольствие так себе. На холоде замерзли, но поддались. Ага, не такая она! Вот и все, букет чуть не упал на грязный снег. Она несильно меня оттолкнула, как бы шутя.
- Ты чего? – перешла на «ты», волосы поправила. Жмот! Это я про Волошина.
- Вкусная ты женщина, Марина. Муж тебя не заслуживает, пора его в расход, под трибунал. Так как насчет кофе, – мы стояли на углу. – Зайдем? Теорию поля расскажу.
- Интересно, – она требовательно посмотрела. –В одиннадцать я должна быть дома, в гостинице.
- Будешь, моя сладкая! Если сама захочешь.
Через пятнадцать минут мы пили коньяк, закусывая шоколадом. Как? Не может быть, она не такая, с незнакомым мужчиной? Собственно, свои деньги я заработал. Волошин просил доставить в квартиру, я это сделал, получите с улыбкой, распишитесь. Но у него спектакль, и что делать? Пятилетку в три года. Тянуть до 23.00? Два часа баклуши бить! А что теряю? Надо трахнуть ее. Она сама пришла, эти женщины. Чем я виноват? Напросилась, изнасиловала. Люблю их довести, это гораздо интересней, чем самому домогаться.
- А у тебя мило, – безмятежно сказала она, ее зеленые глаза мигали, как светофоры.
- Мариночка, прости. Я тебя обманул.
- Да? А что такое, – она насторожилась.
- Я про колье, изумрудов нет.
Она рассмеялась, надо же! Хорошая девочка, не обиделась. Наклонившись, я достал из-под барного столика плоскую коробочку, открыл перед ней. На черном бархате расположился малахитовый набор, в специальных гнездах. Колье в виде сердечка, кольцо и серьги.
- Малахит в серебре. Нравится? Думаю, подойдет к твоим глазам.
Терялась она недолго, соскочила, побежала в прихожую, а я тем временем выключил верхний свет, оставив торшер над столиком. Интим располагает. Или я пьян? С братом пузырь хлопнули, еще добавил перед свиданием. Включил музыку, японский саксофон, обожаю. Я работаю или как? При исполнении. Она позвала в прихожую. Пока шел, соображал, соблазнять все-таки или нет? Нравится она мне. Жена она или любовница, а я катком пройдусь, судьбу ей испорчу. Какую судьбу? Сволочь, на жену поспорил. Артист, тоже мне, эскимос мороженный, Отелло недорезанный. А я режиссер, имею право. В прихожей было светло и празднично. Марина была в черной водолазке, кофточку сняла. Красота! Талия, рукой обхватить, и умереть, бедра в брючках. Меня слегка штормило. Она стояла перед настенным зеркалом.
- Как тебе? – глаза в отражении были темнее малахита. И грудь маленькая, обожаю.
- Марина, собирайся. Немедленно! Коней запрягаем, едем к цыганам, – я подошел, но трогать не смел, как в музее, не лапать. – Очень красиво! Изумруды не надо, малахит лучше, тебе идет, честно, глаза еще лучше. Не снимай! Будешь вспоминать одинокими зимними вечерами. Ах, да. У тебя есть муж. Прости, напомнил, – голос мой хрипел, ситуация провоцировала.
Она повернулась, ожидая продолжения поцелуя. Как бы не так, я пошел в комнату. И что?.. Думал, она догонит, накинется сзади, повалит в кровать, и начнется? Ничего такого. Спокойно села в кресло, с ногами забралась. А малахит? Сняла гарнитур, разложила по гнездам.
- В чем дело, милая. Не понравился набор? Скромный, конечно.
- Мы мало знакомы, не могу принять. Все равно спасибо.
- Какая прелесть, – я наливал коньяк. – Бросай мужа. Я сделаю тебя счастливой. Ты кого хочешь, мальчика или девочку?
- В смысле?
- Да вот, думаю. Сейчас будем делать или отложим? Вообще пацана хочу, наследника. Чемоданы денег, куда все складывать, хозяйки нет, порядка нет. Годы идут, старею. За тридцать, скоро сорок, а там и восемьдесят не за горами, надо успевать. Дети это все! Зачем? Зачем тебе красота. Чтобы в гостинице мужа ждать. А где он? Царевна лебедь, а он молчит. Где цветы, шампанское? Нет, он тебя не бит, болтается по кабакам, проституткам коленки гладит. Наверно, старый муж, иначе бы ревновал. И дети у него взрослые, да? Ты ему до лампочки, душа твоя не нужна, ему тело нужно молодое. Годик попользуется, и заведет себе любовницу, не одну. Он богат? Давай его отравим, будем жить припеваючи. Я художник, ты ослепила, оглушила меня, лишила разума. Послушай, радость моя! Есть идея. Я тебя нарисую. Прости! Рисовать долго. Сфотографирую! Голой? В смысле обнаженной, на память. Раздевайся.
- Чего? – она засмеялась. – Я замужем, Валера. Как голой?
- Очень просто. Иди в ванную, халатик дам. Кимоно, можно без трусиков. Ноги блеск! Не обманула. Кого стесняться? Художник как врач. Только нарисую! Поцеловать могу, это правда. В коленку.
Нет, я не рассчитывал, что раздеваться начнет, хотя?.. Такие вот шуточные разговоры разогревают, кровь гонят, хотя кажутся безобидными. Юмор, обижаться нельзя, а глаза сверкают! Воображение рисует самые развратные картины. Она смотрит и думает: как бы сдаться поприличней?
- Расскажи мне о своей теории! Пожалуйста, ты обещал.
- Еще чего, – я даже опешил. – Любовь и наука не совместимы! Никакой я не ученый. Обманул. Сама виновата, заинтриговала! Но я могу сказать нечто, что ученым не снилось. Мир спасет красота, это ты слышала. Все слышали, а не понимают. Мир совершенен в своем несовершенстве. Каково? Это не мог сказать ученый, ум плавает в суете, а сердце прозревает суть. Ты ослепительна, как жизнь и смерть поэта, нельзя вырваться, можно только погибнуть. Мы стремимся к красоте, в этом и есть смысл. Напряжение! Сила тока, разряд, дуга. Появляются дети. Код гармонии! Музыка Вселенной.
- Это сложно, но звучит интересно.
- Еще как интересно, и ничего сложного. Природой заложено несовершенство, но мы вас любим, и стремимся переделать мир, сделать совершенней. Воюем и умираем, делаем хуже, творим хаос, но это так и задумано, правильно. Красота не в гармонии, а в стремлении к ней. Это энергия, жажда любви и жизни, в познании смыслов. Разве это не физика? Если мир будет идеален, исчезнет зло, и стремиться будет некуда, женщины растолстеют, а мужчины выродятся, разучатся убивать и умирать из-за женщин. Мир зачахнет в сытости, станет однополым. Парадокс в том и заключается! Совершенство – смерть, а несовершенство – жизнь. Для того и смерть, чтобы карась не дремал. Понимаешь?
- Мне трудно дается философия…
Ей нравится, чувствую. А чего терять, я чувствовал себя искусителем. Трахну ее, и что? Придет Волошин, морду набью, и вытолкаю! Коньяка много выпил, меня несло.
- Ничего сложного нет. Смотрю на тебя, и что вижу, как думаешь? Не просто женщину, а вселенную. Представь космос, тьма бездонная, холод вечный. И звезда горит! Во тьме. Ты звезда, Мариночка, среди мрака и бездны. Я чувствую твое притяжение и падаю из темноты, как коршун. Попадаю на твою орбиту. Запахи, солнце, свет! Погиб, сгорел, но я счастлив. Что происходит?
- Хочешь меня.
- Точно. Это есть гравитация. Любовь, притяжения душ, пространства! Причем тут массы?.. Ученые глупости. По образу и подобию, так и сказано. Все написано, только не понимаем.
- По образу и подобию?
- Солнце мама, космос папа! Пространство и ядро, матка и пчелиный рой. Это и есть то, что понять не можем. Мы привязаны к Солнышку, оно кажется самым добрым, и самым умным существом на свете, так и есть. Это наша мама, мама нашей цивилизации, а как же. Как все малыши, мы привязаны к маме, мы беззаветно любим ее, мы от нее зависим. Планеты вращаются, и мы с ними, не подозревая, что придет время, и придется с мамой расстаться, снова космос, вечный холод и пустота. Космос разумен! Мир не совершенен, и в этом его совершенство.
В глазах Волошиной блеснули слезы. Или показалось?
- Валера. Почему люди умирают?
- Ошибка, смерти нет. Люди не умирают, но переходят из одного состояния в другое. Биологическая жизнь всего лишь этап. Земля – планетарная матка. Гусеница умирает, превращается в кокон, но из него появляется на свет легкокрылая бабочка, у которой вся жизнь впереди. Короче, человек имеет гораздо больший смысл, чем просто жить и умереть. Не зря тосковал Есенин! Не зря хрипел Высоцкий, поэты чувствуют, и гибнут раньше. Не зря я себя плохо чувствую.
Гостья улыбнулась, юмор выручает. Стихи читать не буду. Раздеть женщин после поэзии трудно, они становятся не доступны суете, надо быть попроще.
- В настоящее время работаю над конструкцией идеального общества.
Она мельком глянула на часы.
- Без двадцати одиннадцать, – подтвердил я. – Как жаль. Пора?
История с 10 тысячами перестала мне нравиться. Как дурной сон.
- Кто-то мне кофе обещал.
- Да, конечно. Сейчас, – я неохотно встал. Перевернул на магнитофоне кассету, включил систему. Реле в режиме «30». Теперь каждые 30 секунд будет срабатывать «Никон». – Ты не останешься?
- Нет! Но у нас есть время.
Какое время? 20 минут!? Я поплелся на кухню, размышляя, что нет на свете человека сволочнее. Ну
зачем? Неужели из-за денег. Они у меня есть. Поломаю семью или разорву связь, легче будет? Да, она его не любит. И что? Играть чужими судьбами можно на бумаге, а в жизни это драма, трагедия. Если бы я эту Марину любил, другое дело. Так ведь почти люблю! Сейчас, сегодня. И что делаю? Нет, это какой-то кошмар. Надо выгнать ее! Вместе уйти, объясниться с Волошиным, извиниться, признать поражение. Да! Только так. Поставив чашки на поднос, вернулся в комнату, и чуть не упал. Марина уже разделась и сидела на кровати голышом, призывно надув губки. Этого не хватало! Что девки творят, а? Нет у них мозгов, где возьмешь. Я сутенер, аферист, негодяй. Сейчас придет муж! Черт. Я спешно поставил поднос на столик, подсел на кровать, сделал музыку тише. На прикроватной тумбочке стояли полные рюмки с коньяком.
- Выпьем! – Волошина предложила мне рюмку.
- Марина, я должен сказать одну вещь, очень неприятную.
- Вначале выпей, – настоятельно сказала она.
- Сейчас придет твой муж. Сюда придет. Слышишь? – я хотел поставить рюмку.
Но она удержала мою руку. Курица пьяная! Не понимает.
- Не шути так. Пей!
- Я не шучу. Надо уходить, срочно.
- А кто обещал сделать меня счастливой! А коленку поцеловать?
- Марина, милая. Сделаю. Обещаю! Но сейчас надо уходить. Пожалуйста…
- Пей, иначе слушать не буду.
Она крутанула ручку, добавила звук. Комната задрожала от барабанов, басов и световой артиллерии, глаза ее горели зеленым огнем и обнаженное тело переливалось цветами радуги. Галлюциноген, это не реальность, картинка из дурдома. Я выпил залпом, и понял, что накачался. Пили-то без закуски, да еще когда начал, с утра. Торшер с красным абажуром изогнулся, поплыл в сторону, голова как гиря, сейчас перевернусь и упаду на пол. Мир сверкал и переливался. Лучше прилечь.
Марина обняла меня за плечи и опрокинула на спину. Будет насиловать, дождался дурачок своего счастья. Начала расстегивать джинсы, я вяло сопротивлялся. Да куда! Сил не было, и пальцы ватные. Ее лицо начало принимать причудливые формы, нос размылся, остались зеленые глаза. Ведьма! Я смотрел снизу. Музыка гремела, огни пульсировали, виски стучали барабанами, сейчас глаза лопнут. Она что-то там говорила, губы шевелились, я словно оглох. Музыка гремит. Во мне зрел какой-то ужас. Сейчас что-то произойдет, нечто непоправимое, но что? Я не мог сосредоточиться.
Вдруг она резко повернулась и разинула рот. Она кричит? Дико кричит, но я не слышу. Что? Что? Я с трудом повернул голову, словно гирю, вот-вот шея порвется. Негр!? Он стоял на пороге комнаты. И откуда взялся? Да это же Отелло! Он пришел в гриме. Кто-то кричит. Это Марина. Я же говорил, надо уходить. Я не мог пошевелиться, уши заложило ватой. Опять кто-то кричит. И тут произошло убийство. Отелло навалился на Марину сверху и начал душить, оскалив громадные зубы, как у бегемота. Частокол! Ничего я не мог поделать, лежал как парализованный. Сверкали краски, поливая окрестности сиренами. Синие, красные, желтые вспышки, глаза зеленые, ядра чистый изумруд. Она дернулась, высунулся язык, вывалился как галстук. Негр отпустил жертву, повернулся ко мне, протянул руки. Рев саксофона, черная морда, нос приплюснутый. Чего? Фиолетовые губы, как баклажаны, он схватил меня за горло, и начал душить. И надолго? Надоело все. Где Марина? Иду к тебе, моя любовь. Глаза полезли из орбит, это конец. Деньги? Какие деньги. Я поднял руку… и все.
Черная темнота в глазах! Аут.
Глава 10
БАНЯ
«Как он умен! Как он в меня влюблен!»
В ее ушах нездешний, странный звон:
То кости брякают о кости.
«Пляски смерти». Блок
К Ежову медленно возвращалось сознание. Было жарко, пахло березовым листом, кто-то тихонько всхлипывал. Прежде чем открыть глаза, он оценил самочувствие. Голова заполнена наркотическим дурманом, затылок и поясницу ломит, руки онемели, но вроде не связаны, он долго пробыл без сознания. Сохраняя неподвижность мертвеца, он лежал на чем-то жестком, и сквозь неплотно сомкнутые веки наблюдал за человеком, за его смутными очертаниями. Тот наклонился, навис сбоку. Ежов еще медлил, пытаясь по звукам определить, сколько людей поблизости. Он ощутил острый запах на его голый живот упала капля жидкости, что-то острое скальпелем резануло по коже. В тот же момент он рубанул хирурга по печени, стремительно поднялся. Не тут-то было! Огненный столб пробил Ежова от темени до копчика. Повалившись набок, он соскользнул на пол, и отскочил в сторону, к ближайшей стене. Избегая повторного удара, вскинул руки, стреляющими глазами осмотрел помещение.
На длинной деревянной лавке корчилась Пума, больше никого не было. Обычная деревенская баня. Печка, кадка с водой, высокий полок, с которого он соскочил, ударившись головой о потолок, низкая скамеечка у входа, никаких лишних вещей. Тусклая лампочка висела на корявом проводе, небольшое окошко забрано снаружи ставнями, забито досками. Ежов раздетый, в одних черных трусах, стоял в бойцовской стойке у бревенчатой стены и рассматривал свой живот, на котором не имелось ни единой царапины. Смущенный, он приблизился к пострадавшей и присел рядом на корточки. До него только теперь дошло, что она уронила на него слезу, хотела поймать ее, или просто смахнуть, зацепила ногтем живот, а ему почудилось, резать начали. Страсти Франкенштейна, а что думать? Он помнил, как в лицо хлынул поток газа, и все. Пума повернула к Ежову побелевшее от боли лицо.
- С ума сошел? Псих, – жалобно простонала она. Кроме черной коротенькой комбинации, на ней ничего не было.
- Извини. Не думал, что ты. Нечаянно. Ты бы прилегла, легче будет.
- Тошнит.
Он виновато кашлянул. Удар по печени, хорошо рубанул, в расчете на мужика. Черт, неловко получилось. Он взял ее под колени, легко поднял, и осторожно пересадил на полок.
- Не напрягайся, надо расслабиться. Слышишь?
- Больно, – из черных глаз сочились слезы.
- Не напрягайся, – повторил Ежов и, придерживая ее за вздрагивающие плечи, свободной ладонью осторожно помассировал пострадавшей печень. – А теперь надо полежать. Хорошо?
Он помог ей лечь. Пума затихла и смотрела на него жалобными глазами. Убедившись, что девушка приходит в себя, он подошел к низенькой двери, плотно сидевшей в дубовых косяках. Толкнул, она не шелохнулась. Пару раз ударил кулаком, прислушался, никакого ответа. Что-то слишком жарко, не угореть бы, он на всякий случай вытянул печную заслонку до отказа. Ни совка, ни кочерги. Присев, он березовой щепой, валявшейся на полу, приоткрыл чугунную дверцу. Дыхнуло красно-малиновым жаром. Угли, подернутые белой бахромой, мерцали, тихонько потрескивая. Происходящее казалось нереальным. На лбу Ежова выступили бисеринки пота, он забылся и, как завороженный, смотрел в открытую печь, на раскаленные угли, почти не сомневаясь, что все это снится. Деревенская баня, печь, как он тут оказался? Похитили.
- Серж! Иди сюда, – донесся до него слабенький голосок. Он выпрямился, подошел.
- Тебе лучше?
- Лучше. Серж, слышишь, я тут ни при чем, – закусив нижнюю губу, она смотрела на него взглядом мученицы. – Серж, ты не буянь, пожалуйста, если кто придет. Слышишь?
- А кто должен прийти?
- Это страшные люди, Серж. Если не послушаешься, нас убьют. Обоих. Слышишь?
- Что им надо?
- Не знаю, честно, – Пума вновь готовилась плакать, глаза блестели озерами, наполняясь слезами. – Обещай, что не будешь драться? Серж, обещай. Пожалуйста!
За дверью лязгнуло железо.
- Успокойся, – Ежов не спешил поворачиваться, хотя по ногам пошел холод. Пальцем он коснулся мокрой щеки Пумы, и ободряюще подмигнул. – Все будет хорошо, обещаю.
За спиной послышался мужской голос.
- Как здоровье, Сергей Петрович? Надеюсь, не пострадали.
Ежов повернулся к вошедшему мужчине. Тот прикрыл за собой дверь, в руке пистолет. Рост выше среднего, лет сорок шесть, крепкое сложение. Осанист. Волосы русые, с проволокой седины, прическа аккуратная. Серый костюм, галстук, скуластое лицо, квадратный подбородок. Серые стальные глаза смотрели с прищуром. Ежов сделал шаг в сторону, отступив от полка с высокой ступенькой.
- Здоровье нормальное. Курить хочется.
Вошедший, не поворачивая головы и не сводя глаз с пленника, властно сказал:
- Валет! Дай закурить.
Дверь отворилась, из-за спины «седого» показалась знакомая личность. Блеснув золотой улыбкой, Валет опасливо шагнул вперед с пачкой в руке. В тот же миг Ежов качнулся влево, его правая пятка молнией сверкнула в воздухе. Хрустнули челюстные кости, Валет рухнул к порогу под ноги своего хозяина. Отчаянный визг повис в воздухе, закупорив уши. Пума уже стояла, заслонив собой Ежова, и голосила так, что пожарным машинам тут делать нечего. Мужчины, как парализованные, поверх ее головы вперились глазами друг в друга.
- Не стреляй, Федор! Не стреляй! – вопила Пума.
- Заткнись, падла! – рявкнул квадратный подбородок. – Заткнись, а то прикончу.
Пума умолкла. Но с места не сходила, прикрывая Ежова руками, как наседка своих цыплят.
- Он у тебя бешеный, что ли. По-человечески не умеет разговаривать?
- Умеет-умеет, – заверила Пума, чуть повернула лицо, скосила глаза на Ежова, стоявшего за спиной. – Сереженка, миленький! Я тебя умоляю. Пожалуйста, Серж!
- Считаю до двух. Если он не встанет лицом к стене, пристрелю обоих. И руки за голову! Повторять не буду. Раз!
Ежов повернулся, руки приподнял на высоту плеч. А что делать? Если бы она не выскочила, он бы его как родимого сделал, моргнуть бы не успел, не то что ствол поднять.
Мужчина, которого Пума назвала Федором, приоткрыл дверь.
- Кранц! Вытащи это мясо.
Под головой лежавшего на полу Валета собралась темная лужица. В открытую дверь сильно тянуло холодом. Пума села на лавку и ухватила стоящего рядом Ежова за локоть, тот невольно опустил руку, она поймала ладонь. Громко топая, сопя и отдуваясь, в баню ввалился белобрысый верзила, подхватил Валета под мышки и выволок в предбанник. Федор прикрыл дверь, придвинул ногой низкую скамейку, раскинул полы пиджака, тяжело опустился, ослабил галстук. Навалился спиной на косяк, и только тогда разрешил:
- Можешь повернуться и сесть. Без происшествий! Стреляю сразу.
Ежов повернулся и сел рядом с Пумой на лавку, закинул ногу на ногу. Пистолет черным зраком равнодушно наблюдал за раздетой парочкой, сидевшей в дальнем от входа углу.
- Курить больше не желаете?
- Не курю.
- Так и думал, – мужчина покосился на пачку сигарет, оброненную Валетом. – Шутить мне с вами некогда, Сергей Петрович, сразу представлюсь. Полковник милиции! Краснов Федор Ильич. Прошу любить и жаловать. Вопросы есть?
Ежов обвел глазами помещение.
- Зачем это я милиции понадобился. В таких условиях?
Вместо ответа Краснов достал из внутреннего кармана пиджака газетный сверток, показал издалека. Затем, качнув в воздухе, ловко бросил прямо в руки Ежову.
- Взгляните.
Ежов развернул газету, поднял голову.
- Доллары. Что дальше?
- Посмотрите, не стесняйтесь.
Ежов повернул зеленую пачку к свету тусклой лампочки, поднес к глазам, рассмотрел, тронул пальцем, усмехнулся. Краснов внимательно наблюдал.
- Верните валюту, Сергей Петрович!
Ежов небрежно завернул деньги в газету, сверток перелетел обратно. Пума встревоженно молчала.
- Доллары-то доллары, – сказал Краснов. – Вы их узнали?
- Сотенные банкноты. Кого я должен узнать? Президента США, наверно. Нет, не знаком.
- Вы остряк, Сергей Петрович. Не могу понять, как вы до воровства опустились.
- В смысле?
- В прямом. Могу напомнить. Вы их украли в 308 номере, прошлой ночью.
- Я украл. А деньги у вас?
- Их нашла горничная во время уборки вашего номера. Вы их засунули за смывной бачок, выпали во время уборки. Неосторожно, и совсем не оригинально. Мы бы их все равно нашли. В номере дежурят оперативники. Засада, так сказать. Поэтому приходится здесь беседовать. Я ответил на ваш вопрос?
- Нет. Никаких долларов я не крал. И будьте добры! Предъявите удостоверение.
- Понимаю. – Краснов кивнул. – Пума, иди сюда. А то мужчина буйный. Тебе он поверит?
Он вынул удостоверение, раскрыл. Пума опасливо приблизилась, взглянула.
- Все верно, Серж! Полковник Краснов, – она выпрямилась.
- Место, Пума, – полковник указал пистолетом на лавку, убрал удостоверение.
Она отошла, села. Снова взяла Ежова за руку, тот соображал.
- А как докажете, что эти доллары имеют ко мне отношение? В номер я заселился накануне, их мог оставить предыдущий постоялец.
- Факты вещь упрямая. Есть показания дежурной по этажу. Она показала, среди ночи вы покинули свой номер на тренировку. Юмор запомнился. Случайный свидетель из 309 номера. Он видел вас со спины, но можно не сомневаться, на эксперименте опознает. Есть отпечатки пальцев, которые вы оставили на выключателях и ручках дверей в обворованном номере. Есть заявление от потерпевшего, деньги он видел вечером, исчезнуть и попасть в ваш номер иначе они никак не могли. Есть протокол изъятия, мало? Есть ваши отпечатки на долларах. Возможно, вы их оставили только что, экспертиза разберется. – Краснов говорил очень уверенно:
- И наконец! Есть показания вашей случайной знакомой, по кличке Пума. Она пошутила, заманив вас именно в 308 номер. Шутка глупая, но еще глупее, что вы ей поддались. Доказательства надежные, можете мне поверить.
- Моих пальчиков на дверях 308 номера остаться не могло. Я стер их носовым платком.
- Ваше чистосердечное признание перевешивает отпечатки, – Краснов рассмеялся. – Вы только что признались, что там были, любой домушник поступил бы точно так же! Стер свои отпечатки. Человек, не имеющий дурных намерений, в поисках своей подруги мог заглянуть в пустой номер, но отпечатки стирать ему бы в голову не пришло. Логично?
- Нет, не логично, – Ежов наклонил голову. – Доллары не могли оказаться в моем номере.
- Могли, – негромко вмешалась Пума. – Это я их подсунула. Серж! – она заглянула Ежову в глаза. – Меня заставили. Ты мне веришь? Иначе бы меня убили.
- Вот, товарищ полковник. Вы слышали. Девушку заставили путем угроз. Это сговор, фальсификация улик. Меня хотят скомпрометировать, это очевидно.
- А я не спорю, – легко согласился Краснов. – Про то и речь. Кому это нужно?
Ежов неприязненно покосился на Пуму, пытался забрать свою руку, но она вцепилась в нее, так утопающий хватается за соломинку, по лицу ее опять покатились слезы. Краснов наблюдал.
- Она ничего не скажет, Сергей Петрович. Каждому человеку дорога своя собственная жизнь, это естественно, просто так никто вас выручать не будет. Я могу вам помочь, вопрос решаемый, но и вы должны постараться.
- Вербуете?
- Если угодно, предлагаю сотрудничество. Это в общих интересах.
- Вначале шьете криминал, подводите под статью, подкидываете деньги, потом похищаете, теперь говорите о сотрудничестве? Это походит на шантаж, минимум, превышение полномочий.
- Сергей Петрович, – Краснов покачал головой. – Что вы себе вообразили? Благодарности не жду, однако, поймите простую вещь. Если бы не мое вмешательство, вы были бы покойником, и мы бы не разговаривали сейчас, а увиделись в морге, причем в одностороннем порядке, на опознании. Не я шью вам криминал, и не я вас похищал, и не мне вас уговаривать.
- Хотите сказать, что Пума, – Ежов снова покосился на нее, но руку вырывать не стал. – Валет, Франц и другие подручные, работают не на вас.
- Наконец-то! Начали думать. Полковник милиции имеет штатное расписание, есть подчиненные, зачем вся эта шатия. Разумеется, они работают не на меня.
- Значит, вы на них? Если действуете заодно.
- А вы мне нравитесь! – Краснов кивнул. – С юмором у вас порядок. Конечно, они работают на мафию, некоего посредника, назовем так. А меня держат в курсе, в том и проблема. Чтобы поймать хищную рыбу, приходится идти на компромиссы, пренебрегая моралью. Цель оправдывает средства.
- Опасная философия.
- А у вас нет выхода, – Краснов помолчал. – Для информации. Жизнь вашего отца висит на волоске. Конечно, я в курсе, что вы сын Петра Тимофеевича, но даже он в этом деле вам не помощник, он сам жертва. Вы угодили в котел. Только не спешите обвинять меня в угоне «Волги». Чтобы сократить время на долгие уговоры, некоторые карты могу открыть, только прежде должен быть уверен, что вы мой союзник. – Краснов глянул на наручные часы. – Даю ровно минуту, она пошла. Что скажете?
- Ничего.
- Дамы и господа! – Краснов не стал ждать. – Вы мне надоели.
Он поднял пистолет и начал целиться Пуме в голову.
- Серж! – завыла она. – Серж!
Шрам на подбородке Ежова начал белеть.
- Тут вам и конец, мои дорогие, – Краснов выстрелил.
Пума с лавки сползла, упала на колени. В воздухе запахло порохом, в ушах звенело.
- Серж, – стоя на коленях, она теребила его за руку. – Убьет ведь. Серж!
- Не убьет, – верхняя губа Ежова вздернулась, обнажив крепкие клыки. – Я в гости не напрашивался. Если надо чего, пусть предлагает, а мы послушаем.
- Серж, миленький! – Пума отпустила руку и обхватила колени Ежова. – Убьет, я знаю. Серж!
- Пусть говорит. Не унижайся, – Ежов подхватил плачущую Пуму под мышки, усадил на лавку.
Краснов наблюдал за ними с показной усмешкой.
- Сергей Петрович, не доводите даму до истерики.
- Какого черта, – процедил Ежов. – Я приехал в город, никого не трогал. Говорите! В конце концов, ничего не теряете. Если не соглашусь, застрелите после. Какая разница? Мертвые молчать умеют.
- Определенно, я в вас не ошибся. Убедили! В подробности вдаваться не буду, опишу ситуацию в целом. Итак, вы приехали в город, и влипли в историю. Дело касается вашего отца. Скажем так, некто, назовем его Хозяин, намерен убрать мэра с должности. Вы только пешка в большой игре.
- И при чем тут я?
- В гостинице обокрали иностранца. Он написал заявление, и сразу исчез. Возможно, его похитили или убили. Даже если для вас лично все окончится хорошо, вашему папе мэром не быть.
- 10 тысяч долларов? Похищение, убийство. Не понимаю.
- Дело не в долларах. Этот иностранец курьер мафии. Слепой курьер, его использовали втемную. Из гостиницы исчез чемодан героина. Теперь понимаете?
Ежов повернулся и в упор посмотрел на Пуму, она спрятала лицо, уткнувшись ему в плечо.
- Значит, Валет и Кранц работают на Хозяина?
- Именно. Но держат меня в курсе, но официальных показаний никогда не дадут. И никто не даст. Я могу их арестовать, еще десяток «шестерок», но толку мало. Вы понимаете?
- Вам нужен Хозяин.
- Приятно иметь дело с умным человеком.
- Что от меня требуется? Конкретно.
- Вот это деловой разговор. – Краснов помолчал, чтобы придать значение следующей информации. – Наши интересы совпадают. Ваша жена погибла от рук маньяка, и кажется, вы мечтаете отомстить? – полковник указал глазами на Пуму, которая сидела спиной и не видела подсказки. – Хозяин и маньяк. Есть основания полагать, что они близкие родственники, может быть – один лицо. Мне нужен Хозяин, вам нужен маньяк. Почему не поработать вместе?
Глаза Ежова зажглись нехорошим огоньком.
- Вы уверены, что окажусь полезен?
- Не сомневаюсь, – Краснов улыбнулся. – Не знаю, какой вы художник, а вот в вашей конторе вы имели репутацию. Здоровье подвело, бывает. Источники у меня надежные, поэтому я уверен.
- Хозяин не по зубам, судя по всему, даже органам, а вы полковник. Мои шансы ничтожны.
- Наоборот. Милицейский аппарат неповоротлив, что греха таить? Полно осведомителей от мафии. Действительно, очень серьезная структура, и тут вы правы. Официальному расследованию не по зубам, вот и приходится действовать не лучшим образом. Одиночка имеет шансы подобраться к главе мафии. Действия будем координировать, – Краснов снова посмотрел на Пуму, чьи плечи перестали вздрагивать. – Если структуру обезглавить, нейтрализовать лидера мафии, остальное будет делом техники и доступно официальному расследованию. Видите, я с вами очень даже откровенен. Что теперь скажете?
- Не вижу выбора.
Краснов и Пума одновременно вздохнули.
- Тогда ознакомьтесь! И сразу подпишите, – полковник вынул свернутый листок бумаги, расправил и, привстав, передал через Пуму. Ежов взглянул на текст, и застыл. Текст был отпечатан на той самой машинке! Черт возьми, что все это значит? Делая вид, что вникает в содержимое, прочитал вслух:
- Я, Ежов Сергей Петрович, делаю заявление. По просьбе своего брата Константинова В.П. я принял от него на временное хранение чемодан, в котором, с его слов, находится героин. Считаю своим долгом поставить правоохранительные органы в известность. А также по доброй воле и своей собственной инициативе передаю чемодан в распоряжение полковника Краснова Ф.И.
- Поставьте дату и подпись, – ласково сказал Краснов, доставая авторучку.
- Причем тут мой брат?
- Именно Драма, ваш брат, является посредником, под чьим руководством работает Пума, Валет и прочие фигуранты данного дела. Это он впутал вас в грязную историю, это по его распоряжению вас похитили, и хотели убить. Как видите, я вмешался вовремя. А вы еще упираетесь!
- А чемодан?
- Что чемодан.
- Где он? Прежде чем передать, как минимум, я должен его увидеть. Не так ли?
- Формальность, – Краснов поморщился. – Требуется документ, чтобы вещественное доказательство обрело юридическую силу. Чемодан получен в результате оперативных мероприятий. Вы же понимаете, ваш брат отопрется, а при подключении адвокатов, получится пушечный выстрел по воробьям. А с этим документом за вашей подписью мы прищучим Драму. И он сдаст Хозяина. Возьмите!
Краснов сидел с протянутой ручкой, но Ежов не спешил.
- Сотрудничать с официальным следствием я готов, а подобные бумаги подписывать нет. Это не в моих правилах. И замечу, товарищ полковник. Ваши методы мне не нравятся. Вынужденные они или нет, это не законно. Даже если мой брат причастен, ваш рассказ не вызывает доверия. Чемодана нет, а вроде как есть. Партию героина украли, но она у вас. Иностранец был, но исчез. А был ли мальчик? Не хочу вас расстраивать, но доллары иностранца, которые вы мне подсунули, вообще фальшивые. Как я могу вам верить?
- Да ну! Фальшивые доллары? С чего вы взяли, – Краснов полез в карман, вынул сверток.
- Там краска наложена потеками, могу показать, – Ежов привстал.
- Сидеть! – пистолет навострил вороненый глаз.
- Да не бойтесь вы. – Ежов сел ближе к печи, на ступеньку рядом с полком. – Передайте через Илону. Я вам объясню. Там полутона горячие, а должны быть холодные.
Зеленая пачка поплыла из рук в руки, и вдруг исчезла в зеве раскаленной печи, моментом вспыхнула, труба загудела, пожирая добычу. Физиономию Краснова перекосило. Ежов не сдержал улыбку.
- Пальчики мои сгорели, это на всякий случай. Никаких денег за смывным бачком не было, после ее ухода, – Ежов кивнул на Пуму, – я проверил номер. Вы тут огород городили, чтобы я бумагу подписал, и тут же пристрелили бы, а убийство повесили на брата. – Ежов небрежно скомкал заявление, и тоже бросил в печь. – Вот и все, товарищ полковник.
Краснов поднялся, держа Ежова под прицелом.
- В Зою Космодемьянскую решили поиграть? – он приоткрыл дверь. – Кранц! Принеси дровишек. Штук пяток, им хватит.
Пума с ужасом наблюдала за развитием событий. Верзила с охапкой дров, согнувшись вдвое, едва протиснулся в низкую дверь. С шумом вывалил на пол рядом с топкой.
- Бросай в печку! – приказал Краснов. Сухие дрова, попав на раскаленные угли, с треском запылали. Воздух гудел, вытягиваемый в открытую Ежовым трубу.
- Значит, так! – в голосе полковника звучала сталь. – Даю вам минуту на размышление. После этого Кранц залезет на крышу и закроет трубу ведром. Ясненько? Дела никто заводить не будет. Жарились, парились и угорели. Любовники городские, несмышленые. Желаю здравствовать, а долго или недолго, зависит от вас. Вероятно, больше не увидимся, – полковник вышел, следом вывалился громила Кранц. Дверь плотно захлопнулась, железо звякнуло.
- Серж, – Пума не плакала, бесполезно. – Он не шутит, я знаю.
- На кого же ты работаешь. На Драму?
- Какая в баню разница. Серж, соглашайся. Потом что-нибудь придумаем. Надо выйти отсюда. Это душегубка, – не выдержав, она подскочила к дверям, забарабанила кулачком. – Федор! Выпусти меня. Федор, открой!
- Осталось 30 секунд, – издалека откликнулся Краснов.
- Вот зараза, – она повернулась к Ежову. – Вот что с вами делать? Психи, придурки.
- Поплачь, – Ежов осматривал помещение. – Легче будет.
Он встал, попробовал оторвать лавку от пола, ржавые гвозди держали крепко, попытался раскачать, не поддалась.
- Комсомольцы! – приглушенный голос Краснова. – Все, время вышло.
Шиферная крыша затрещала под тяжестью Кранца. Ежов усиленно соображал. Пума, безнадежно махнув рукой, плюнула с досады, взяла сигарету из пачки Валета, зажгла щепку в печи, прикурила, стала ждать развязки. Ежов схватил скамеечку, на которой сидел Краснов, выбил стекло в окошке, попытался сильным ударом высадить ставни. Скамейка рассыпалась, ставни не шелохнулись. Огонь вдруг заглох, печь зачадила, желто-белый дым повалил во все стороны.
- Рехнулся!? – Пума истерично расхохоталась. – Нашел время!
Но Ежов уже снял трусы, обмакнул их в кадку с водой, обмотал руку, и начал выдергивать из печи чадящие поленья и окунать в воду прежде, чем успевали разгореться. Баню заволокло густой пеленой. Пума закашлялась, у нее заслезились глаза, она легла на пол, внизу еще можно было глотнуть воздух. Ежов, задыхаясь и скрипя зубами от адской боли, шарил рукой в раскаленной печи. Пума вскрикнула, приподнявшись, оттащила его от губительной амбразуры. Он упал, выронив последнее полено, оно тут же вспыхнуло, начало разгораться. Зарычав, он оттолкнул спасительницу, отчего она вновь растянулась, схватил полено и сунул в воду. Все, печка утихомирилась. Слабая лампочка беспомощно покачивалась, тыкаясь слепым светом в молочную пелену, редеющую только на уровне пола. Пума зашевелилась, но Ежов дернул ее за ногу.
- Лежи и не двигайся, что бы ни случилось, – шепотом сказал он. – Ясно? Не откликайся.
Она закашлялась, не в силах удержать спазмы в легких.
- Тсс! – зашипел он.
- Эй, вы? На яхте! – послышался голос Краснова. – Любовники! Живы еще?
Ежов поднялся и, не дыша ядовитым маревом, выкрутил скрипнувшую лампочку, и залег слева от двери. Звякнуло железо, дверь приоткрылась. Холодный воздух рванулся в задымленное помещение. Чад нехотя, извиваясь как большая змея, через низкую притолоку начал вытягиваться прочь.
- Эй. Сдохли? – Краснов не решался зайти. – Кранц, ну-ка, просмотри, что там.
Свет из предбанника наискосок пересекал пол. Кранц засунул голову в дверной проем, разглядел ноги лежащей неподвижно Пумы.
- Подохли, – по-деревенски окая, сказал он. – Валяются на полу.
- Зайди. Разберись, что там со светом, – приказал Краснов. – Выключатель справа.
Кранц, пригнувшись, переступил высокий порог. Загородив корпусом свет и ничего не видя, он в нерешительности шарил рукой по стене, закашлялся. Воспользовавшись моментом, Ежов неслышно поднялся, и ткнул левым локтем ничего не подозревающего громилу под ложечку. Кашель прервался. Детина с грохотом обрушился на пол. Краснов забеспокоился.
- Кранц! Что случилось? – А в ответ тишина. – Кранц?
Силуэт полковника возник в дверном проеме. Держа пистолет наготове, он вглядывался в темноту, смутно различая груду Кранца и светящиеся в отдалении ноги Пумы. Она не шевелилась.
- Ты что там. Надышался?
Ежов решил не терять и так не слишком выгодное положение. Низкий и узкий дверной проем не давал возможности напасть внезапно, а поверженный громила в любой момент мог очухаться. Ежов поднял с пола лампочку и, не выходя из темной зоны, резко метнул ее между широко расставленных ног Краснова. За спиной полковника хлопнул выстрел. Он молниеносно развернулся, и выпалил в поленницу, сработали рефлексы, думать некогда. Ежов точно, хоть и несильно, лягнул его в опорное колено. Нога Краснова подломилась, и он рухнул как подкошенный, затылком ударившись об косяк. Ежов подхватил грузное тело полковника, затащил внутрь, уложил рядом с Кранцем, который уже приходил в себя, начинал шевелиться. Ежов спешно вышел, поднял пистолет.
- Уснула там? Быстро выходи!
Получив разрешение, Пума ожила, вскочила как ошпаренная и, наступив в темноте на чье-то тело, как коза выскочила в предбанник. Ежов тут же затворил дверь, припер ломом. Пума заулыбалась, ну и вид! Голый, вымазанный в саже с ног до головы, с пистолетом в руке, он ей нравился все больше.
- Одеваемся! – сказал он. – Быстренько.
Их одежда была аккуратно сложена на двух стульях, словно и в самом деле любовники приехали, и решили помыться, в бане попариться. Похоже, их убийство заранее планировалось.
Вышли во двор. Лунная ночь, зима, плохо расчищенные сугробы. Безжизненный дом, похожий на сторожку, на дверях висячий замок. Вокруг дома с дровяной пристройкой невысокий заборчик, далее распахнутые ворота. За воротами две «Волги». Такси и черная машина, видимо, полковника Краснова. Светло как днем, хотя кругом лес, полнолуние.
- Не знаешь, чье хозяйство? – поинтересовался Ежов, направляясь к машинам.
- Я так поняла, что лесника. Кажется, он в отпуске.
Только что пережитый стресс и близость смерти, чудом их миновавшей в совершенно безвыходной ситуации, впрыснули в девичью кровь дозу адреналина. Пуме хотелось смеяться, кричать на весь мир, что они живы, ее зашатало от радости земного бытия. Она догнала Ежова, ткнулась губами в щеку.
- Что? – он не понял ее восторга.
- А ты парень что надо, – воскликнула она как пьяная. – Я люблю тебя!
Он отстранился и подошел вначале к такси. На заднем сиденье, свесив ноги в приоткрытую дверку, полулежал и стонал Валет. Ежов открыл дверку водителя. Пума закричала:
- Серж! Давай черную угоним!
- Заводи, я сейчас.
Пума кинулась к черной «Волге», а Ежов нашел в боковом кармане двери, что искал, что-нибудь острое. Выпрямившись, он услышал рев мотора. Пума завела машину и махала рукой, дескать, давай быстрей! Не обращая внимания на стоны покалеченного Валета, Ежов обошел по кругу такси, пробив заточенной отверткой все четыре колеса. Машина, шипя и охая, как старуха, легла брюхом на рыхлый снег. Удовлетворенный такой своей работой, Ежов хмыкнул, выбросил отвертку и поспешил на свет зажегшихся фар.
- Сиденье сломано, – пожаловалась Пума, когда он открыл водительскую дверь.
- Что?
- Кресло сломано.
- Пересаживайся, я поведу.
Пума пересела на соседнее сиденье. Ежов нажал на спинку водительского кресла, она откинулась. «Волга» мэра? На заднем сиденье лежал объемистый чемодан. Осматривать не стал, сразу сел за руль, надо срочно уезжать. Машина мягко двинулась по выпавшему снегу, словно плыла по воздуху. Фары высветили лесную дорогу, свежие колеи от проехавших машин и стройные ряды сосен.
Таксист по кличке Хряк, похожий на толстого борова, про которого они даже не вспомнили, это он садил Ежова в машину, из дровяника наблюдал за беглецами. Едва отъехали, Хряк кинулся в баню.
Глава 11
ГРАФ
- Туз выиграл! – сказал Германн и открыл свою карту.
- Ваша дама убита, – ласково сказал Чекалинский.
«Пиковая дама». Пушкин
Граф танцевал румбу. Жирное тело, опоясанное полотенцем, колыхалось в бешеном ритме босановы, живот подпрыгивал, по сократовскому лбу струился пот, медвежьи глазки свирепо блестели. Четыре девицы, в одних набедренных повязках, вертелись вокруг него, изображая страстных негритянок. Хохоча и взвизгивая, они дразнили Графа, зазывно крутя сверкающими попочками. Его руки, словно крокодил из заводи, время от времени выпрыгивали из тучного тела и покусывали бесстыдниц, хватая за голые бедра крепкими пальцами. Вилла дрожала от музыки, топота Графа и восторгов перепивших шампанского девочек. Рахит, телохранитель с азиатскими скулами и поджарой фигурой, невозмутимо готовил коктейли, в такт ритму тряся миксерами как маракасами. Он невозмутимо поглядывал на одуревших от визга девчонок. Веселье только разгоралось, вся ночь была впереди.
Когда-то, очень давно, Граф был студентом Юридического института, чересчур умным студентом, поэтому учился недолго, года два, пока не понял, что закон всего лишь орудие беззакония. Изучив этот вопрос до тонкостей, Граф сделал вывод. Лучше стоять вне закона, но оставаться человеком, чем быть винтиком чудовищной машины, именуемой Правосудием. В этом городе он оказался случайно. Лет двенадцать назад Граф ехал в поезде дальнего следования. Была пора отпусков, расписание нещадно нарушалось, «скорый» тащился медленно, подолгу застревая на каждой станции. Его попутчиками, соседями по купе, оказались капитан второго ранга с супругой, довольно потасканной на вид бабенкой, и лысый доцент, очень похожий на артиста Броневого. Как водится, чтобы скоротать время, стали играть в карты, вначале в дурака, но быстро надоело. И тут присоединился из соседнего купе инженер-строитель, и научил всех незнакомой игре со странным названием рамс. Для хохмы ставили по копеечке, иначе игра теряла смысл, постепенно освоились, втянулись, и незаметно захватил такой азарт, что сходить поужинать в вагон-ресторан не было сил. Скинулись на пару бутылок водки, подходящую закуску, и послали Сонечку, так звали жену капитана, за провизией. Графу везло.
В первый день рамса он выиграл 400 рублей. Доценту тоже подфартило, а вот инженер и капитан проигрались. Особенно не повезло инженеру, обучившему их этой игре, бывает. На второй день ставки выросли. Все были при немалых деньгах, все ехали в отпуска, а тут такое невиданное ощущение после вынужденного безделья, что жить хотелось весело и широко. Это ли не счастье – удача игрока? Масть Графу шла. Вначале он спустил вчерашний проигрыш, но к ночи взял около 2 тысяч. Сонечка начала было рычать, но, увидев в руках мужа 800 рублей, полученных так, больше игре не препятствовала и только ахала, и охала, так разошлась, что ее отослали в соседнее купе, на место инженера. На того было жалко смотреть, ему упрямо не везло, и он беззлобно материл своих удачливых учеников. Выяснилось, что все, кроме Графа, едут до одного города, и спать с общего согласия не ложились. А к утру ситуация изменилась. Граф проиграл 10 тысяч, по тем временам, считай, две машины. Капитан тоже сел на мель. Когда вышли из поезда, Сонечка потащила мужа в линейный отдел жаловаться на жуликов, выглядело это отвратительно. Графу пришлось отложить дальнейший путь, надо было отдавать карточный долг, и он отправился в ближайшую сберкассу получать деньги по аккредитивам. После расчета инженер повел Графа и доцента в ресторан, чтобы угостить на прощание. Настроение у Графа, как ни странно, было боевое и расстроен он не был.
Дело в том, что попутчики Графа, в том числе и «капитан дальнего плавания», были поездными шулерами. Маркел, якобы инженер-строитель, был бригадиром, а Сонечка обычной проституткой, нанятой для известных потребностей бригады. Они возвращались с гастролей, как им подвернулся нефтяник Костя, это Граф так представился, ясное дело, клиента раскрутили, и очень удачно. Костя оказался денежным и покладистым. Но что смешно! Он захотел отыграться. Маркел усмехнулся про себя. Руки-крюки, карты держать не умеет, а за стол садится, да еще отыграться надеется. Впрочем, тем они и живут, что лохов обувают. Маркел договорился с директором привокзального ресторана, и они расположились в банкетном зале. Перед игрой решили подкрепиться. Пока официанты накрывали стол, Мюллер привел объявившегося «капитана», который сплавил супругу и тоже мечтал отыграться. Его встретили приветственными возгласами. Маркел подмигнул подельникам и воскликнул:
- Держись, ребята! Скоро жарко будет! – и пошла игра.
К закрытию ресторана Граф проиграл еще 20 тысяч…
На следующий день бригадир Маркел недоумевал. Чудак этот нефтяник! Просадил 30 штук и в ус не дует, целое состояние, и снова желает отыграться. Обычные люди за всю свою жизнь столько денег не заработали и в руках уж точно не держали. Продал с себя костюм заграничный, золотые часы, погасил все аккредитивы, кому-то звонил, у кого-то занял, полностью рассчитался. Если дальше играть, где он деньги возьмет? А он – не ваше дело, нефтяники народ дружный, зарабатывают не чета инженерам, в беде не оставят, если что, выручат. И точно, проторчал Костя на переговорном пункте весь вечер, а на следующий день напринимал переводов со всего Советского Союза. Крепко его забрало, если в такие долги влез. А отыграться-то ему не дадут! Таких гусей, не ощипав, не выпускают.
На этот раз катали в гостинице, церемониться не собирались, сразу составили крупный банк, и Костя с одного кона взял 9 штук, глаза загорелись, воспрянул духом, решил, что удача вернулась. Но это была только затравка. Маркел действовал наверняка. Снова сдали карты, и Костя, бедолага, поставил все, что имел. Маркел с Мюллеров переглянулись, «капитан» подал условный знак, объявляя масть. Нефтяник был обречен, бригада шулеров прокатывала отработанный вариант. Но произошло нечто невероятное: Костя выиграл?! Каким образом, никто не понял. Маркел тупо смотрел в свои карты. 60 тысяч! Разом продули 60 тысяч? Идиотизм. Он разразился уличной бранью, выражая свой гнев и даже презрение к партнерам. Такая ругань на игре считалась признаком хорошего тона, выражение сильного азарта на развод клиента, но в эту минуту Маркел вкладывал в нее отнюдь не символический смысл. Он одарил Мюллера неласковым взглядом. Свинья! Выпил много, вот и напутал. Но разбираться было некогда, счастливый нефтяник сдавал карты, от волнения роняя из рук. Без паники. На то они профессионалы, и на старуху бывает проруха. Сейчас они его сделают, если что, живым не выпустят. Маркел тусклым голосом предложил ва-банк. Мюллер и Капитан согласно кивнули. Костя пошмыгал носом, партнеры затаились, момент решающий. Костя почесал затылок и, была не была, махнул рукой. Есть пруха! Лица плавали в сигаретном дыму, ночь была душная, игроки обливались потом, четвертый час утра, за окном светало. Развязка потрясла на долгие годы, обросла легендами и вошла в анналы отечественной мафии. Костя взял банк! Но это было еще не все.
- Что, малыши. Поучить вас в карты играть? – насмешливо спросил Костя.
- Ах ты, гнида! – закричал Мюллер, поднимаясь со стула.
Во все стороны полетели осколки бутылочного стекла, Мюллер рухнул на место, лысая голова уткнулась в стол, с нее ручейками засочилась кровь. Маркел отрешенным взглядом обвел полутемную комнату. Что происходит? Обернувшись, он увидел угрюмую личность с черепом неандертальца и «розочкой» в руке. Капитан также находился под надзором. В комнату зашли еще двое и остановились в ожидании. Маркел перевел опешивший взгляд на Костю. Тот сидел, засучив рукава белой сорочки, и одной рукой небрежно тасовал колоду, да так ловко, что у бригадира Маркела мурашки побежали по спине, до него только теперь начал доходить смысл происходящего.
- Будем знакомы, я – Граф. Может, слыхали?
Они слыхали. Бригада Маркела две недели отрабатывала долг. В то время Граф был гораздо моложе и стройнее… От воспоминаний его отвлекла новенькая, Лиза. Совсем еще девчонка, лет семнадцать. Испорченная молодежь, никаких идеалов, в коммунизм никто не верит, а шлюхи тем более: не успевают с горшка встать, а туда же метят, в проститутки, и фильмы такие снимают. По опросам школьников, кем мечтают стать? Рэкетирами и проститутками. И что делать с такой страной? Грабить или воровать, кто что умеет, от портного до секретаря ЦК, и он, Граф, в этом деле не последний человек. А девушки слабы, они не виноваты, что продаются.
Развалившись на диване, Граф добродушно смотрел на нескладную девичьи фигурку, выпирающие ключицы, на голубые глаза. Голубые-голубые. Как небо глаза. Он немного жалел Лизу: зачем в гарем напросилась? Камилла с Монтаной ее напоили, раздели, танцуй! Куда там, сжалась в комок. Монтана ей кулаком по лицу съездила, чтоб не брыкалась, когда старшие уму-разуму учат. Когда-то у Графа была женщина, тоже девочкой взял, и тоже глаза голубые, прямо копия. То ли спилась, то ли на иглу села. Он и не помнил, хоть режь его, куда делась, стерлась из памяти начисто, а вот глаза запомнились, никак не выковырять. Новенькая упала, сбитая оплеухой. Монтана пьяная, разве можно так? Напугала девочку, плакать будет, настроение испортит. Но та вскочила и, покраснев, приблизилась к возлежащему на диване Графу. Черт их знает, может, и правда так лучше, бабам виднее, как воспитывать поколение, сами прошли. Две хищницы уселись рядом, бесстыдно предвкушая забавное зрелище. У новенькой на нижней губе выступила капелька крови, на ресницах дрожали слезы. Граф цыкнул на проституток.
- Чего пялитесь? Займитесь делом, не мешайте.
Граф приподнялся, усадил Лизу на колени, она сразу обняла его за шею, словно защиты искала. А Монтана с Камиллой тут же расположились на соседней софе, наглядное пособие для начинающих. Голубые блюдца, расширившись, смотрели недолго. Лиза отвернулась от них, начала целовать Графа. Он снисходительно ждал, давая освоиться, куда спешить, зажмурился, умиротворенно посапывая, и вдруг скривился от сильной и резкой боли. Очевидно, Лиза прокусила ему кожу на шее, и как раз, где сонная артерия. Ух, ты какая! Граф неожиданно возбудился, и даже обрадовался столь острому ощущению. Она, чувствуя, что ему понравилось, прилипла губами к ранке, словно собираясь высосать из тучного Графа всю его кровь. Ему стало не по себе, он грубо оттолкнул девчонку.
- С ума сошла?!
Лиза, с растрепанной головой и блестящими от возбуждения глазами, смотрела на него, облизываясь и прерывисто дыша. Графу показалось вдруг, что это очень важный миг в его жизни. Почему, понять он не мог, но сердито закричал:
- Убирайтесь!
На соседней тахте из клубка переплетенных тел поднялись две головы.
- Прочь! – рявкнул Граф. – Кому сказал? Брысь отсюда. Все убирайтесь! – грозно зарычал он, видя, что проститутки не могут прийти в себя.
Оставшись один, он обхватил голову руками. Тоска. Опять тоска и безысходность. Почему, откуда, зачем? Всю жизнь он держал удачу за хвост, словно это была не жар-птица, а обыкновенная курица, и всю жизнь фортуна была к нему благосклонна. Почему именно теперь, когда у него есть все, к чему он стремился и о чем мог мечтать, именно теперь тоска берет за глотку и не отпускает? Никогда еще Граф не чувствовал себя таким пустым и неуверенным, как в последние дни. Он всегда презирал очкариков, как он называл интеллигентов, за то, что они мучаются разными и бесполезными вопросами, будто бы человеку заняться нечем, как размышлять о смысле жизни, и вдруг осознал всю тщетность и зыбкость своего существования на свете. Зачем? Раньше отвлекался женщинами, то теперь даже неограниченное их количество не приносило разрядки и спокойствия. Он имел достаточно ума, силы и влияния, чтобы выставить Хозяину новые условия, недаром тот его побаивается, но зачем? Граф запросто мог спустить накопленные миллионы, сами по себе они мало значили, и снова их взять, как из ларца, где бы ни жил и ни находился, мог сделать это десять раз подряд, люди везде одинаковы, и пороки их тоже. Но никогда он не ответит на вопрос – зачем! Зачем живет? А значит, никогда не обретет душевного спокойствия, и никогда не будет счастлив.
Запищал телефон. Граф посмотрел на часы. Половина третьего ночи? Долго он ждал этого звонка, кто посмеет? Только тот, кто должен. Он взял трубку, услышал писклявый голос с акцентом. Мавр от волнения картавил и путал слова больше обычного, прервал его кваканье.
- А теперь еще раз. Помедленней!
- Меня обокрали, – рубка всхлипнула.
- Не понял, говори внятно. Что сделали?
- Граф… – очевидно, негр не мог собраться с духом. – Вся партия пропала.
- Что? – Граф не поверил ушам. – Ты соображаешь, что несешь?
- Это страшный человек, – заклокотала трубка, глотая окончания слов и захлебываясь от ужаса. – Я не могу говорить, за мной следят.
- Кто следит?
- Драма! – трубка булькнула, словно гимнастка нырнула в воду.
- Какая драма, – Граф даже выдохнул воздух и снова вдохнул. – Мавр! А теперь утри сопли и говори внятно. Забыл, с кем разговариваешь?
Мавр что-то пискнул и повесил трубку. Вначале Граф взбеленился, как! Сперли чемодан героина, а этот африканец, ублюдок черный, трубки бросает!? Он его с того конца света достанет, на шею кишки намотает, удавит его же потрохами. Мавр не перезванивал, чем отрезал все шансы на прощение. Покипятившись минут пять, Граф успокоился неожиданно для себя. Вот теперь он знает, что делать.
- Рахит! – крикнул он.
Он чувствовал, как к нему возвращается энергия и уверенность в себе. Может, даже хорошо, что его, Графа, обокрали. Драма? Он вспомнил, кто это, война так война. Он ощутил вкус жизни. Не в этом ли причина тоски, что он перестал рисковать, стал излишне благополучен.
- Оглох там?! – Прислушавшись и убедившись, что слуга покинул свой пост, Граф взялся за телефон, набрал номер гарема. – В чем дело? Быстро ко мне.
Не дожидаясь ответа, положил трубку. Мавр напутал, плохо понимает по-русски. Драма? Нет, это не его уровень. Смелый парень, но теперь ему не позавидуешь. Война с Графом, это война со всем городом, война с системой. Мавр, обезьяна! Ему жирафов в саванне пасти. Денег на канал ухлопали немало, да и не в деньгах дело, а в механизме, который не должен давать сбоев. Тут колесики крутятся на силовой подаче, все зацеплено. А он трубки бросает. Граф вдруг обнаружил, что Рахита все еще нет. Из рук вон. Никогда такого не было, чтобы его приказы не выполнялись мгновенно, что в мире творится? Непонятно.
Наконец, дверь бесшумно отворилась, возникла фигура китайца.
- Какого черта? – спросил Граф, не желая срывать гнев на слуге. Рахит был не просто слуга, но доверенное лицо, причем в самых щепетильных вопросах. И он явился не один. Следом за ним в комнату втолкнули Лизу. Граф расстроился окончательно. Это ни в какие ворота. Зачем девчонку притащили? Мир безобразен, отвратителен. Все срывается, идет как попало. Лиза была не просто бледна, она была белее сметаны, и держалась за горло обеими руками.
- Что случилось? Зачем она здесь.
- Повеситься хотела.
- И что теперь! Я врач, скорая помощь? – Граф помолчал, опять эти блюдца перед ним. – Зачем?
Как будто нет других вопросов! Зачем, зачем, зачем.
- Она в ванной закрылась, – зачем-то объяснял Рахит, и смотрел виновато, что на него совсем не похоже. – Монтана достучаться не могла, меня позвала. Еще немного и все, из петли вынули. Вот, она записку оставила, предсмертную.
Рахит держал в руке листок бумаги, собираясь подать хозяину. Граф пытался изменить ход всей этой истории, внести оживление.
- У нас новости. Слыхал? Мавр объявился! Поднимай свою команду, поедете по адресу, я знаю, где искать. Чего ты стоишь? Давай сюда.
Граф с отвращением принял лист белой бумаги, включил дополнительный свет над головой. Надо очки заказать, дожил до старости. Предчувствие чего-то очень нехорошего заставило Графа зевнуть, развернул листок, читать никак не хотелось. Лиза стояла перед ним босиком, завернутая в простыню, прическа, сделанная вечером кокетливой укладкой, вся сбилась, локоны перепутались. Не зря же она хотела повеситься, не зря Рахит ее сюда приволок, письмо это! Надо прочитать. Письмо было написано ровным детским почерком, еще и с завитушками. Он читал, шевеля губами.
«Граф, извините, настоящего имени не знаю. Вы не помните мою мать. Вы ее приучили к наркотикам. Когда она умерла, я воспитывалась у бабушки, потом умерла бабушка. Утомлять рассказом не буду, я повторила жизнь и судьбу своей матери. Я очень плохая девочка, с 15 лет я жила в том мире, который погубил ее, теперь меня. Мир наркотиков, мир продажной любви, это ваш мир. Ваше сиятельство, говорю это с горькой иронией, потому что имела детскую надежду вас найти! И заглянуть в глаза. Мечта исполнилась, теперь я могу умереть спокойно, без мук и страданий. Знайте же, чудовище. Вы мой отец. Родной отец, папа. Я хотела с вами непременно переспать, но получилось проще. Вы больны Спидом. Самой страшной формой. Помните мой кровавый поцелуй? Спасибо скажите Монтане. Своим ударом она придала мне сил. Стучат в дверь! Прощайте, на этом заканчиваю. До встречи на том свете! Еще раз целую, как родного отца. Ваша любящая дочь, Лиза».
Глава 12
МАВР
Мавр сделал свое дело, мавр может уходить.
«Заговор Фиеско в Генуе». Шиллер
Мавр повесил трубку и, чуть помедлив, вышел из будки. Это был крупный афроамериканец лет 30-ти, с запросами взрослого мужчины и разумом ребенка, большего от него не требовалось. Курьер мафии, он разъезжал по миру под дипломатическим прикрытием, перевозя в своих чемоданах разные полезные вещи, которые принято называть контрабандой, но это его не волновало. Он получал очень приличные деньги, папа его проживал в Африке и занимал в своей стране весьма высокий полицейский пост. А вот в России все было сложно, пора отсюда мотать. Все, последнее указание выполнено. Ему осталось заехать на съемную квартиру, точнее, съемный дом, про который никто не знал, ни одна живая душа. И все. Переодеться, билет на самолет в кармане, вылет через 2 часа. И поминай как звали. Утром будет в Москве, а вечером вылет на Париж, где ему никакой Граф не страшен. А здорово толстяк взбеленился. Вообразил себя пупом земли, а его надули. Он и надул! Не он, конечно, есть умные люди.
Негр расплылся в отработанной рекламной улыбке, хотя никто его тут не видел, половина третьего ночи, надо спешить, самолет ждать не будет. Он любил улыбаться и заглянул в стеклянное отражение телефонной будки. В свете фонарей улыбка сверкала! Лицо черное, почти не видно, а зубы – состояние можно сделать, в рекламе сниматься на Западе, милое дело, зубную пасту рекламировать. Всю жизнь, и никакой мафии. В Америке можно жить, а тут работай на русских лентяев. Лежа на диване, хотят всем миром командовать, они бы только деньги считали, не выйдет.
Мавр подошел к стоянке такси. Днем здесь всегда многолюдно, почти центр города, а сейчас только две девушки стоят, ножками постукивают на морозе. Да, в России холодно, а вот девушки красивые, и как они терпят такое отношение? Наверно, студентки. Пальто короткие, ножки в капроновых чулках, ужас. Щеки и носы красные, и ничего, даже смеются. Не любят русские женщин. Красивая девушка состояние, драгоценность, а они тут среди ночи стоят на морозе и мерзнут, здоровье теряют.
Девицы, поглядывая на важного негра в лайковом пальто и меховой кепке с опущенными ушами, с кожаным дипломатом в руках, зашептались между собой и громко рассмеялись, делая вид, что заняты собственными заботами. Хохотушки. Мавр не спеша приблизился и заговорил с улыбкой, чтобы зубы показать.
- Девушки, здравствуйте. Кто последний?
- Ты что, папаша, ни разу ни грамотный! Девушки женского рода, а последний – мужского.
Девицы расхохотались. Мавр был доволен, что так непринужденно болтает по-русски.
- Я грамотный, и я не папаша. Мне есть тридцать один... года. Лет. Девушки, вам нелегко жить. Я тоже был студент. Институт Лумумба, дружба народов, – он не стал уточнять, что не учился никогда, диплом ему купили, мафия может все, за папины деньги, конечно, но девушкам этого знать не надо. – Вы имеете телефон, могу вам... позвонит, – это он сказал, чтобы не молчать. – Завтра я в Париж улетаю, мой папа в Африке живет. Большой пост занимает, в полиции.
- А в Африке есть телефоны? Страсть как хочу в Африке побывать, особенно на Гондурасе.
Девицы прыснули. Мавр укоризненно поправил.
- Гондурас распложен в Центральной Америке. А в Африку могу вызов сделать, адрес или телефон давайте. Папа будет рад гостям, у нас даже дирижабль есть.
- А пальмы есть? – студентки пританцовывали, озорно улыбаясь. Глядя на их веселые мордашки, негр за компанию переминался с ноги на ногу, притаптывая снежок финскими сапогами.
- Пальмы есть. Много пальм!
- А ты по пальмам лазить умеешь?
- Зачем? – толстые губы Мавра озадаченно сложились в трубочку. Тут подъехало такси.
- Как зачем! За симпатичными макаками! – девицы, отчаянно хохоча, уселись в такси и, махая в окна руками, уехали. Он не обиделся, глупенькие, что они понимают. Нищие, живут в рабстве, хуже некуда, а еще смеются. А вот невеста у него умная. Мавру стало грустно, когда еще увидятся? Про Илону он не забывал ни на секунду, даже когда с вертихвостками разговаривал. Она в сердце, всегда рядом, но если прямо думать, то щемит, и грустно, плакать хочется. Он ее очень любит, потому и пошел на эту сделку, чтобы много денег заработать. Она к нему приедет, в Париж, и все будет хорошо.
Подъехало такси. Мавр сел, аккуратно пристроил дипломат на коленях, назвал улицу.
- Куда конкретно? – спросил таксист, рыжеватый крепкий парень в кожаной летной куртке и кепке, надвинутой на лоб.
- Где лесопарк. Надо быстро, я тороплюсь. Платить буду хорошо, много. Валюта.
Таксист кивнул, машина резво тронулась…
Мысли Мавра вернулись к любимой. А здорово она придумала. Обокрали! И все тут. И человека нашла, который весь товар купит, всю партию оптом. Деньги большие, ему не вывезти столько, все рассчитала. Деньги ей на счет, а ему она свои деньги дала. Ему надо скрыться, она позже приедет, и свадьба будет. Это здорово! Папу позовут, в Африку ехать она не хочет. Франция прекрасна, тепло. Купят виллу на южном побережье, с бассейном. Мавр погладил кейс. 100 тысяч долларов! Он боялся, но она убедила, и все получилось. Вспомнив минувший вечер, он снова расплылся в улыбке. Сам бы он ни за что не решился, но Илона сказала, за «шестерку» она замуж не пойдет. И правильно! Какой смысл возить героин за копейки и рисковать ради какого-то Графа? Так хорошо. Любит она его, иначе бы деньги не доверила. Вдруг мелькнула забавная мысль. А что если перед самой посадкой позвонить Графу еще раз и сказать, кто ему нос натянул? Они тут друг другу глотки перегрызут. Нашли дурачка, он им покажет!
Мавра охватило радостное возбуждение. Он даже начал подпрыгивать на сиденье, как ребенок в ожидании лакомства. Таксист покосился. Ужаленный пассажир? Хлопот с таким.
- Здесь налево, пожалуйста! – негр указал на боковой, совсем не освещенный проулок. Таксист затормозил, пискнули тормозные колодки, лениво пояснил:
- Туда не поеду. Там тупик, дорога узкая, не развернуться.
- Разворот не надо. Можно задом выехать, тут рядом. – Мавр дружелюбно улыбнулся. Пешком идти ему не хотелось, таксист уедет, здесь машину не поймать. – Мне, товарищ, в аэропорт надо. Я хорошо заплачу! 100 долларов. Это много!
- Ты рассчитайся вначале, там видно будет.
Мавр пошарил по карманам пальто, набрал 2 рубля с мелочью, посмотрел на счетчик.
- Там у вас меньше, полтора рубля. Это аванс.
- Что?? – таксист от такой наглости опешил. – 100 долларов не надо, четвертак гони.
- Мистер. Деньги дома! На минуту зайду, переоденусь, и поедем в аэропорт. Понимаете, да? – деньги имелись при нем, в дипломате, но там целые пачки, открывать не хотелось, а в доме был тайник, за ним сюда и приехал. – Я вас не обману.
- Знаю, – таксист достал из-под ног монтировку. – Я доллары по твоим ребрам пересчитаю. Подельники ждут, выручка нужна, машина? Заманили в лесопарк, бритвой по горлу, труп в колодец. Три трупа уже нашли. А ну, выходи, – таксист выскочил, обошел машину, распахнул пассажирскую дверку.
- Зачем сердиться! – Мавр перепугался. – Я не сбегу. Не хотите в проулок, я пешком схожу, пальто оставлю, оно кожаное. Хорошее пальто. Только не уезжайте!
- На хрен мне твое пальто ворованное. Дипломат оставишь, тогда поедем.
- Я не могу дипломат. Там бумаги ценные.
- Вылезай, чернота. Я тебе нарисую ценные бумаги! – таксист показал монтировку. – Ну!
Мавр в панике завертел головой, не смея звать на помощь. Но и кейс открывать страшно. Таксист увидит деньги и убьет. Он за 100 долларов убить готов, за четвертак. Это 25 рублей, всего-то! А в чемодане сколько? Кто угодно убьет. Вон какой страшный, все русские такие.
- Хорошо, мистер! Хорошо, оставлю дипломат, – заторопился Мавр. – Только учтите, я ваш номер запомню. Если уедете, вас найдут по номеру.
- Нужен мне твой дипломат, – таксист захлопнул дверку, обошел машину, сел за руль, монтировку положил между сидений. – Мне четвертак больше нравится.
Такси влетело в проулок.
- Вот, этот дом, – Мавр проверил на кейсе замки, сдвинул цифровые коды, положил дипломат на заднее сиденье. – Пусть там лежит, я быстро-быстро. Пять минут! Не уезжайте, пожалуйста. – Мавр вышел из машины. Водитель проводил взглядом блестящее в лунном свете кожаное пальто, оно скрылось за воротами, он засек время. Скоро во всех трех окнах вспыхнул свет, желтые шторы были задернуты…
Мавр включил свет, скинул пальто и сразу поспешил в спальню. Вытащил из шкафа цивильный костюм и новую сорочку в фирменной упаковке, бросил все на кровать, начал переодеваться, по пути соображая, как бы чего не забыть. Наверно, уже и регистрация началась! Стянул через голову теплый свитер, швырнул на пол, туда же полетела грязная рубаха, расстегнул джинсы, спохватился. Вначале тайник! Там деньги и золото, прикупил украшения, наверняка, ворованные, в Москве оптом продаст, есть кому. Он засуетился. Когда торопишься, вечно все из рук валится. Стащив брюки, запнул их под кровать, чтобы не мешались, поспешил на кухню. Сдвинул ногой половик, встал на четвереньки, засунул руку в кошачий лаз, нащупал сверток сбоку на приступке. Тут показалось, что скрипнула входная дверь. Таксист? Негр замер в неудобной позе. Нет, показалось, все тихо. Граф про этот дом знать не может, вообще никто не знает, кроме Илоны, она и сняла убежище, чтобы в гостинице не встречаться. – Мавр выпрямился со свертком в руке, вышел в комнату. И заорал! Перед ним стоял высокий парень в белом халате и медицинской шапочке, с закатанными рукавами и громадным скальпелем в руке.
Негр выронил сверток и бросился к выходу из дома, но проворная рука незнакомца поймала его за трусы, резинка лопнула, толку мало. Рука с ножом прижала негра к стене, задрав локтем подбородок. Мавр от ужаса завизжал по-поросячьи. Вообще они были примерно одного роста, негр даже крупнее, шире в плечах, он занимался спортом, но парень в халате действовал так жестко и умело, что сопротивление не замышлялось. Одной ладонью убийца прижал голову негра к стене, разом перекрыв нос и рот, не давая дышать, а нож ткнулся под ребра. Ощущение холодной стали парализовало. Глаза Мавра стали походить на шарики от пинг-понга, казалось, они выскочат из орбит, и запрыгают по комнате в разные стороны, попробуй-поймай! Без теннисной ракетки. Парень в белом халате явно наслаждался безграничным ужасом жертвы.
- Давно мечтал негру печенку отрезать.
Белки Мавра покрылись красными прожилками, шарики от пинг-понга могли треснуть и прийти в негодность.
- Хватит, а то описаешься, – убийца отпустил свою руку. Мавр судорожно вздохнул, и вскрикнул в последний раз…
Докурив сигарету, таксист выругался. Все так говорят! Минута, пять минут, сами по полчаса, а то и больше валандаются. Он вышел из машины, чтобы размяться, а то кемарить начал. Ночь глубока, смена к концу, отвезет в аэропорт пассажира, и все на этом. Четвертак будет достойным завершением смены. В 100 долларов ему не верилось, тут ночью 5 рублей в порт – за глаза хватит, такса. С валютой лучше не связываться, хищение или мафиозные разборки, показания давать, если выяснится, потом греха не оберешься, ментам повод. И тут он услышал первый вопль. Решил даже, что из лесопарка, там бывают истории, но, взглянув на желтые шторы, почувствовал, что в доме творится неладное. Тени мелькнули, две. А клиент был один, и никто вроде не заходил, разве со двора. Тут раздался поросячий визг. Таксист был парень не робкий, мало ли. Прихватив из машины монтировку, он оставил дверь открытой и пошел к окнам по чьим-то свежим следам, стараясь не начерпать в ботинки снега. Шторы задернуты, но щель нашлась. Он приник к окну. В щелочку виднелось что-то белое. Он передвинулся в сторону, увидел в щель выпученные глаза своего черного пассажира. Еще не понимая причины столь отчаянного ужаса, таксист взялся рукой за ставень, чтобы встать на цыпочки, и одновременно с третьим криком, точнее, всхлипом увидел взмах чей-то руки. Черное стало красным. Таксист кинулся к своей машине, дверка хлопнула, мотор взревел, такси задним ходом полетело прочь.
Минут через десять, когда люди Графа зашли в дом и включили свет, они невольно оторопели. На полу алели большие пятна и целая россыпь кровавых брызг, словно дождь прошел.
- Стой здесь! – приказал Рахит Бандере, который был из разряда громил, сам с пистолетом заглянул вначале на кухню, потом двинулся в спальню.
Мавр лежал на кровати под одеялом, натянутым до подбородка. Изо рта сочилась розовая пена, глаза пялились в потолок. Рахит откинул одеяло и отшатнулся. Мавру словно провели вскрытие, зрелище было ужасным. Китайца замутило от запаха вспоротых кишок. Его внимание привлекла рука убитого, протянутая к стене. На светлых обоях были запечатлены кровавые иероглифы, но написано было по-русски. Склонившись над парным трупом, Рахит терпеливо разбирал букву за буквой. Агонизируя, негр написал только одно слово: «драма». Что бы это значило? Вряд ли покойник собирался в театр.
Продолжение следует.
Свадьба вампира 3
© Copyright: Евгений Бугров 3, 2024
Свидетельство о публикации №224051200575
Свидетельство о публикации №224051200575
Рецензии