Дуранте Стойкие Глава 12. Дуранте и Нотара

Глава 12. Дуранте и Нотара

Внучка Марии Леонардовны Рафанович (в девичестве Дуранте) Ольга Александровна Рафанович (1864-27.10.1913) вышла замуж за потомственного дворянина, капитана, главного лекаря военного госпиталя Феодосии Нотара Александра Степановича (1829-1879). Это был её первый брак.
После смерти А.С. тНотара Ольга Александровна вышла замуж за своего двоюродного брата Дуранте Викентия Дуранте (2.08.1846-8.06.1895).
В законном браке у нотара Александра и Ольги было две дочери: Нотара Мария Александровна (26.01.1866-12.04.1900), которая вышла замуж за Арендт Андрея Павловича; Нотара Нина Александровна (21.11.1868-1944), которая вышла замуж за Айвазовского Алексея Григорьевича (сына капитана Феодосийского карантинного порта, начальника порта). Он являлся племянником Ивана Константиновича Айвазовского, которого тот впоследствии усыновил и перед смертью наделил имением, как и всех своих родных дочерей.
О самом Нотара Александре Степановиче известно немного. Из книги «Кто был кто в Феодосии и Феодосийском уезде, включая гостей. 1783 – 1-я треть ХХ в. Опыт биографического справочника»* мы узнаём, что, выйдя в отставку он был ещё кандидатом в мировые посредники Феодосийского уезда (1861).
Более известными в Крыму и в Российской империи оказались его отец Нотара Степан Евстафьевич (28.03.1789-25.03.1838), герой войны 1812 года, чье имя увековечено на досках Храма Христа Спасителя и Георгиевского зала Большого Кремлевского дворца, пятый предводитель дворянства Таврической губернии и дед Нотара Евстафий Иванович (1750-1809), капитан, участник Русско-турецкой войны 1768-1774 годов и Первой Архипелагской экспедиции, состоял адъютантом при генерал-поручике И.А. Ганнибале, старшем сыне знаменитого «арапа Петра Великого», греческий дворянин, перешедший в 1769 году на русскую военную службу,  председатель суда и первый предводитель дворянства Таврической губернии.

12.1. Отец Александра Степановича
Нотара Степан Евстафьевич

Вот, что мы можем узнать об этом славном представителе семейства Нотара   из статьи сотрудницы Государственного исторического музея города Москвы Букреевой Елены Михайловны и сотрудника Елгавского музея истории и искусства им. Элиаса (Латвия) Эдгара Умбрашко:
________________________
* Составители: Купченко Владимир Петрович, Советский и Российский учёный, литературовед, специалист по творчеству М.А. Волошина. Хрулёва Роза Павловна, жена Купченко В.П., г. Санкт-Петербург.
12.1.1. Капитан Нотара 2-й (к атрибуции портрета
неизвестного артиллериста)

Атрибуция графических портретов не менее сложна, чем атрибуция произведений живописи. Произведения графики не проходят химико-технологическое исследование, в результате которого можно было быустановить более точную датировку произведения, узнать о поздних дорисовках, если таковые были. В нашем случае портрет неизвестного участника Отечественной войны 1812 года, выполненный в смешанной технике, которую хранители графики и фотографии не сразу определили, был наклеен на плотный картон с чистым оборотом. В инвентарной книге портрет описан следующим образом: «Овал. Погрудно, прямолично, в мундире со знаками отличия. Курчавые волосы зачёсаны на косой пробор, маленькие усы и большие баки. С портрета конца 20-х гг. XIX ст.».

Неизвестный художник
Портрет Нотары Степана Евстафьевича Начало 1900-х гг.
Картон, акварель, гуашь, серебряно-желатиновый отпечаток 28,7х23,1 см
Фото взято из открытых источников

Надпись на фотографии
Фото взято из открытых источников

Внизу по овалу имеется надпись красными чернилами: «Степанъ Нотара II || Парижъ Лейпцигъ 1814 г.», которая из-за своего расположения ошибочно была принята за авторскую подпись и на некоторое время увела исследование в ложном направлении. Но, поскольку художника с такой необычной фамилией не существует в истории изобразительного искусства, мы вернулись к версии, что изображенный на портрете обер-офицер артиллерии и есть сам Нотара, один из сыновей предводителя дворянства Таврической губернии в 1804–1809 гг. Евстафия Ивановича Нотары (1750 – 26.10.1809) и его супруги Елизаветы Дмитриевны (†11.01.1814).
В семье греческого дворянина, перешедшего в 1769 г. на русскую военную службу, было девять детей, из которых трое сыновей участвовали в Отечественной войне 1812 года и Заграничных походах 1813–1814 гг. Старший сын Иван Нотара, подполковник артиллерии, после выхода в отставку неоднократно избирался феодосийским уездным предводителем дворянства. Младший, Дмитрий, был гусаром, дослужился до полковника, отличился в сражении при Суассоне и при штурме высот Монмартра. Средний, Степан, как и Иван, был выпускником 2-го Кадетского корпуса в 1806 г., именовался Нотарой 2-м, его-то биографию и следовало изучить внимательно на предмет соответствия знаков отличия на портрете.
Степан Евстафьевич Нотара родился 28 марта 1789 г. Строевую службу подпоручик Нотара 2-й начал в 7-м артиллерийском полку, в 1808–1810 гг. он принимал участие в войне с турками, был под Браиловом, Измаилом, Силистрией, Шумлой (награжден орденом Св. Анны 3-й степени), Рущуком. В 1810 г. переведен поручиком в 13-ю артиллерийскую бригаду, батарейную роту № 13.
В 1812 г. бригада, состоявшая при 13-й пехотной дивизии, находилась в Крыму, была присоединена к войскам П.В. Чичагова, но в крупных делах до конца года не успела поучаствовать. А в 1813 г. она влилась в Польскую армию Л.Л. Беннигсена, и в послужном списке С.Е. Нотары зафиксировано участие в многочисленных сражениях: Бунцлау (9.08.1813), Кацбах (14.08.1813), Мейсен (18.09.1813), Лейпциг (5–7.10.1813), Бар-сюр-Об (15.02.1814, ранен пулей). За отличие в сражении при Бунцлау Нотара был награжден орденом Св. Владимира 4-й ст. с бантом, при Лейпциге – орденом Св. Георгия 4-й ст., а при Бар-сюр-Об – Св. Анны 2-й ст. В апреле 1814 г. Нотара был произведен в штабс-капитаны, а в декабре, по представлению фельдмаршала Блюхера за кампанию 1814 г., получил прусский орден Pour le M;rite, как и его брат, Дмитрий Евстафьевич Нотара 3-й. В некоторых источниках указано, что С.Е. Нотара также имел золотое оружие «За храбрость», но точную дату награждения установить не удалось.

Зал героев Отечественной войны 1812 года (№ 27. Портрет С.Е. Нотары). Фототипия
К. Фишер. 1911 г.
Фото взято из открытых источников

Вскоре капитан Нотара 2-й оставил военную службу и поселился в Крыму, в г. Симферополе. Известно, что он, как и отец, избирался предводителем дворянства Таврической губернии (12.01.1826–15.12.1832).
Степан Евстафьевич умер 25 марта 1838 г., совсем немного не дожив до своего 49-летия. Был похоронен рядом с родителями на старом христианском кладбище в Симферополе (могилы утрачены в 1930-е гг.). О семейном положении Степана Нотары сведений немного: был женат на некой Елизавете. В их доме в Симферополе часто бывали губернатор А.Н. Баранов, писатель Г.В. Гераков, депутат Таврического дворянского собрания А.И. Офрейн, французский инженер-полковник и кавалер К.И. Потье. О детях Нотары стало известно из «Некрополя Симферополя» А.И. Маркевича, где зафиксировано, что вместе с отцом (С.Е. Нотарой) «покоятся два младенца Степан и Вера».
Вернемся к портрету артиллериста из собрания Исторического музея, иконография которого была неизвестна, и требовалось дополнительное подтверждение, что изображён именно Нотара 2-й.
Портрет представляет собой фотографию, выполненную с неизвестного оригинала (возможно, миниатюры) с увеличением и раскраской акварелью и гуашью. Допускаем, что некоторые детали были приписаны позже, на что указывают униформологические и фалеристические особенности и анахронизмы. Так, орден Св. Георгия 4-й ст. продет в петлицу, а орден Св. Владимира 4-й ст. с бантом и медали размещены в колодке на груди, причем медаль «За взятие Парижа» расположена перед медалью «В память Отечественной войны 1812 г.». Ниже боевых наград размещен Знак отличия за XV лет беспорочной службы (на Владимирской ленте, т.е. пожалованный за статскую службу), который Нотара получил 22 августа 1832 года; при этом наш герой изображен с эполетами, которые отставным офицерам с 1807 г. носить было не положено. Самая загадочная деталь размещена на эполетах – шифровка 16-й артиллерийской бригады, хотя Нотара служил в 13-й бригаде. Следует заметить наличие усов у нашего героя, хотя известно, что до 1832 г. офицеры пешей артиллерии не имели права носить усы.
Таким образом, здесь мы можем наблюдать не только исполнение портрета в смешанной технике (фотоувеличение, акварель, гуашь), но и «симбиоз» бывшего артиллериста и настоящего предводителя дворянства, что в реальной жизни было невозможно.
Последнюю точку в правильности нашей атрибуции в пользу изображенного С.Е. Нотары поставил сравнительный анализ двух портретов: портрета, хранящегося в ГИМе, и портрета, воспроизведенного в выставочном каталоге 1912 г., в зале Героев Отечественной войны 1812 года. Они идентичны, несмотря на качество печати того времени и малый размер портрета. В каталоге к выставке под № 27 значится «Кап[итан] 13-й Артил[лерийской] бригады С.Е. Нотара 2-й. За дело под Лейпцигом 7 окт[ября] 1813 г. награжден орденом Св. Георгия 4-го кл[асса] и золотой саблей в 1814 г. Собств[енность] музея 1812 г. Дар Е.С. Тиховой».
О дарительнице сведений найти не удалось, кроме того, что портрет был подарен ею в Музей 1812 года в феврале 1911 г.

Описание портрета в каталоге выставки 1812 года. М., 1913. С. 95
Фото взято из открытых источников

Таким образом, мы теперь знаем, как выглядел Георгиевский кавалер Степан Евстафьевич Нотара, чье имя увековечено на досках Храма Христа Спасителя и Георгиевского зала Большого Кремлевского дворца.».

12.2. Дед Александра Степановича
Нотара Евстафий Иванович

Евстафий Иванович Нотара – российский офицер и дворянин греческого происхождения, предводитель дворянства Таврической губернии.
Поступил в русскую службу в числе многих этнических греков после Архипелагских экспедиций русского флота. Вступил на российский флот во время русско-турецкой войны в 1769 году. Первое свое задание – склонить жителей Мореи к принятию русского подданства он получил лично от графа Алексея Орлова. Что исполнил как отмечено в формулярном списке. Участвовал в Чесменской сражении, в осаде Лемноса, в десанте на острова Неграпонт и Метелин. Командовал албанским батальоном. Состоял адъютантом при генерал-поручике И.А. Ганнибале, старшем сыне знаменитого «арапа Петра Великого».
В 1778 году Е.И. Нотара перешел на гражданскую службу во вновь образованной Таврической области. Был пожалован званием коллежского асессора. Этот чин восьмого класса давал право на потомственное дворянство и был значительным карьерным успехом, на русскую службу Нотара поступил в звании подпоручика тринадцатый класс. В 1784 году Евстафий Иванович был определен начальником таврического карантина. Сохранил Таврический край от опасной заразы, способствовал обустройству греков в Крыму ". Председательствовал в Таврической гражданской палате высшей губернской судебной инстанции. С 1796 года дважды избирался предводителем дворянства Акмечетского уезда.
Участвовал в урегулировании земельных споров между крымскотатарскими поселянами, мурзами и новыми собственниками в результате многочисленных земельных пожалований – российскими помещиками, которые были вызваны отсутствием документов на землю и обычным правом на неё в Крымском ханстве. Дабы не довести дело до критической черты, по инициативе генерал-губернатора Новороссии                П. Зубкова и согласно указа Императора Павла I от 2 декабря 1797 года для рассмотрения жалоб разных владельцев и татар о неправильном отобрании земель была создана специальная комиссия. Председателем комиссии был назначен предводитель дворянства Е. И. Нотара. Предполагалось собрать для разрешения споров по поземельным вопросам знакомых с проблемой депутатов от местного дворянства, христиан, мусульман и татар-поселян. Поверенные начали свою работу 1 сентября 1798 года. Были затребованы ордера Г.А. Потемкина и имевшиеся в наличии землевладельческие документы на крымскотатарском языке. Кроме того, комиссия получила разъяснения Казнадар-аги относительно системы землепользования в ханское время. В целом при отсутствии переводчиков, землемеров и противодействии крымскотатарской знати и духовенства комиссия решила мизерное число от общего количества жалоб – 4 из 138.
В 1797 году Е.И. Нотара получил чин статского советника. Такой послужной список подготовил Евстафия Ивановича к выполнению обязанностей губернского предводителя, способствовали этому богатый жизненный опыт и знание местных условий обстоятельство для Таврической губернии исключительно важное, многочисленные связи среди помещиков и чиновников. В это время после смены правлений Таврическая область при Павле I вошла в Новороссийскую губернию, а при Александре I стала самостоятельной губернией. С 27 июня 1804 по 1 ноября 1809 года Е.И. Нотара был избран губернским предводителем дворянства вновь образованной Таврической губернии.
Немолодому уже Нотаре проходилось проявлять недюжинную энергию. Его практичный ум и хозяйственные способности принесли немало пользы в развитии губернии. Особо выделяются хлопоты Нотары по организации в Симферополе губернской гимназии. Из Гессена попечитель учреждения в Симферополе учебных заведений также попечитель Харьковского университета граф Северин Потоцкий писал Нотаре:
"…поставляю приятнейшим долгом изъявить Вам признательность мою за усердие и внимание Ваше к учебной части. Я покорнейше прошу Вас, Милостивый государь мой, не оставлять меня дальнейшим сообщением от Вас, как от такой особы, коей наиболее известны нравы и обычаи тамошних жителей и местные обстоятельства города.».
Нотара предложил организовать преподавание татарского, турецкого и греческого языков и мусульманской религии, справедливо полагая, что это обстоятельство послужит к большему поощрению родителям отдавать детей своих в училища." Немало усилий требовало устройство сословных дел. Нельзя забывать, что Евстафий Иванович предводительствовал в Таврической губернии, где значительная часть дворян – татары и греки – не были окончательно включены в состав сословия, не знали русского языка и не имели интереса и желания участвовать в деятельности своей организации. В новой губернии приходилось преодолевать элементарные бытовые препятствия чтобы организовать дворянские выборы в маленьком губернском городе.
В конфиденциальной характеристике Нотары на имя министра внутренних дел князя Алексея Куракина было указано, что хоть Е.И. Нотара и не получил того воспитания, «которое образует человека светского, …но одарен от природы особенно здравым рассудком и умом тонким и проницательным. Несомненно, г. Нотара усерден, дом, его составленный многочисленным семейством, обитает тишиной и спокойствием, бедным он помогает, мурзы к нему питают доверие».
Был похоронен на Первом городском кладбище Старое христианское кладбище. Маркевич А. И. пишет:
«Особенный интерес представляет (…) кладбище по отношению к погребённым на нём лицам, и в этом отношении значение этого некрополя выходит далеко из рамок истории города Симферополя. На этом кладбище покоятся тела свидетелей присоединения Крыма к России, губ. предводителя дворянства Нотары, амазонок Шидянской-Сарандовой и Бухольцевой и др., затем героя Наварина Асташева, несколько десятков защитников Севастополя с адмиралом Станюковичем во главе, сестер милосердия, полковых священников, и т. д. Здесь лежат боевые генералы Гельфрейх, Лаврентьев и др., губернаторы Баранов и Нарышкин, вице-губернаторы Шостак и Браилко (…) и др.»
С женой Елизаветой Дмитриевной воспитывал девятерых детей и родного племянника. Трое сыновей Евстафия Ивановича отличились во время Отечественной войны 1812 года и заграничного похода 1813 – 1814 годов.
Старший сын – Иван Евстафьевич Нотара, подполковник артиллерии. Боевой офицер, после выхода в отставку неоднократно избирался феодосийским уездным предводителем дворянства.
Степан Евстафьевич Нотара, артиллерийский капитан, был награжден помимо других орденов редким орденом Св. Георгия 4 класса и золотой шпагой за храбрость, с 1826 году дважды избрался губернским предводителем дворянства.
Марфа Евстафьевна Нотара в замужестве Рудзевич 1775 – 1856. За заслуги мужа 2 декабря 1823 года была пожалована в кавалерственные дамы ордена Св. Екатерины 2-й степени. В 1849 году по желанию императрицы Марфа Евстафьевна была назначена попечительницей Спасского детского приюта в Симферополе. В 1854 году возглавила Симферопольский Детский Приют графини Адлерберг. В браке имела десять детей, из них Николай 1810 – 1889, был генерал-лейтенантом русской императорской армии и командовал Кавказским линейным казачьим войском.
Дмитрий Евстафьевич Нотара – гусар, полковник, адъютант при графе П.Х. Витгенштейне. Отличился при Суассоне и штурме Монматра. Восприемниками его дочери были князь М.С. Воронцов (18 (29) мая или 19 (30) мая 1782 – 6 (18) ноября или 7 (19) ноября 1856) – русский государственный и военный деятель из рода Воронцовых, генерал-фельдмаршал (1856), генерал-адъютант (1815), камергер (1798), Герой войны 1812 года. В 1815 – 1818 годах – командир русского оккупационного корпуса во Франции. В 1823 – 1854 годах – новороссийский и бессарабский генерал-губернатор; в этой должности много способствовал хозяйственному развитию края, строительству Одессы и других городов. Заказчик и первый хозяин Алупкинского дворца. В 1844 – 1854 годах – наместник на Кавказе) и жена губернатора – Варвара Казначеева.

Портрет Михаила Семёновича Воронцова работы Джорджа Доу
Взят из открытых источников

10 ноября 1811 года род Евстафия Ивановича Нотара, статского советника, был жалован дипломом на российское потомственное дворянское достоинство и гербом.
Описание герба блазон:
Щит разделен перпендикулярно надвое, в правой половине изображено море, и над ним в красном поле крестообразно положены две серебряные шпаги, остроконечием вверх. В левой половине в серебряном поле согбенная рука держит дворянскую корону. Щит увенчан дворянскими шлемом и короною со страусовыми перьями. Намет на щите голубой и золотой, подложенный серебром и красным.
Семья владела 7350 десятин земли в Крыму. Также в конце XVIII века им принадлежал участок земли по современной улице Розы Люксембург в Симферополе. Поскольку у Нотары и его детей было еще несколько участков земли с домами как в самом городе, так и в районе Малого Салгира, то, когда возникла идея о постройке на месте бывшего ретраншемента А.В. Суворова главного храма Таврической губернии – Александро-Невского собора, Нотара предложил для этого часть своей земли.

12.3. Рудзевич Александр Яковлевич
(1776 – 23.03.1829)

Вот, что об этой личности сообщает главный архивист отдела информации, публикации и научного использования документов Архивной службы Воронежской области С.Н. Болдырева и Википедия:
Александр Яковлевич Рудзевич, генерал от инфантерии, герой Отечественной войны 1812 г. Родился в 1776 г. Сын буджакского татарина Якуб-аги Рудзевича (ум. 1784), «начальника турок и татар, живших при селе Балты», перешедшего в 1770 году на русскую службу в качестве политического переводчика и много содействовавшего Потёмкину в присоединении Крыма. За свою деятельность в апреле 1784 года был пожалован в статские советники, с правом русского дворянства. После смерти мужа вдова его Фатима с четырьмя детьми была приглашена в Петербург, жила в доме графа Брюса и получала содержание от правительства. Дети её были крещены в православную веру, восприемниками их были сама Екатерина II, великая княгиня Елизавета Алексеевна и великие князья Александр Павлович и Константин Павлович.
6 апреля 1786 г. в возрасте 10 лет Александр Яковлевич был записан сержантом в Преображенский полк. В это же время он поступил в Петербургский Греческий кадетский корпус. Из кадетского корпуса А. Я. Рудзевич был выпущен в 1792 г. капитаном Генерального штаба. Через три месяца, в 1792 г., он уже получил боевое крещение в Польше. В 1794 году там же получил свое первое ранение, в руку.
С 1796 по 1801 г. занимался топографической съёмкой и составлением карт Финляндии, Польши и других регионов.
В 1801-1811 гг. А. Я. Рудзевич служил на Кавказе и в Крыму, участвовал в военных сражениях против горцев.
6 декабря 1804 года – полковник. За успешные действия на Кавказе 29-летний полковник получил орден Св. Анны 2-й степени с алмазными украшениями за пресечение набегов чеченцев на Грузинскую дорогу. А также был отмечен орденами Святого Георгия 4-го класса (1806), Святого Георгия 3-го класса (1811).
8 февраля 1811 года – генерал-майор.
С началом Отечественной войны 1812 года переведён со своим полком из Крыма в состав Дунайской армии адмирала Павла Васильевича Чичагова, совершил поход на Волынь и участвовал в преследовании наполеоновской армии от Березины до Немана.
В ноябре 1812 г. А. Я. Рудзевич присоединился к корпусу графа А. Ф. Ланжерона, с которым ходил в походы в 1813-1814 гг. За проявленный героизм в боях получил награду – алмазные знаки к ордену Святой Анны 1-ой степени.
В августе 1813 г. А.Я. Рудзевич произведен в генерал-лейтенанты. Особую храбрость и доблесть он проявил в битве при г. Лейпциге. В сражении под Парижем взял приступом Монмартрские высоты. Награжден орденом Святого Георгия 2-го класса, прусским орденом Красного Орла 1-й степени.
В начале марта 1814 года сменил смертельно раненого генерала Эммануила Францевича Сен-При на посту командира 8-го пехотного корпуса, отличился при штурме Парижа. Награжден медалями за 1812 год и за взятие Парижа.
С 1814 г. по 1816 г. А.Я. Рудзевич исполнял должность военного губернатора Херсонской губернии.
За отличную службу в русской императорской армии в 1826 г. А.Я. Рудзевич был произведен в чин генерала от инфантерии.
В дальнейшем до 1829 г. А.Я. Рудзевич служил в Крыму и на Кавказе и участвовал в войне с Турцией.
После форсирования Дуная отличился под крепостями Исакча и Шумла. За эти успехи удостоился чина генерала от инфантерии, награжден алмазными знаками к ордену Святого Александра Невского, Крестом за Прагу и золотой шпагой «За переправу через Дунай» с алмазами.
Удостоен благодарности Барклая де Толи за мужество, проявленное при вылазке из крепости Торма.
Генерал Рудзевич всегда отмечал боевой героизм русских солдат, их самоотверженность, преданность царю и Отечеству. В рапорте генералу-лейтенанту де Ришелье о продвижении 22-го Егерского полка А. Рудзевич пишет: «…имею честь засвидетельствовать о неутомимой деятельности всего войска, находящегося со мной, которое несмотря на суровость погоды, преодолевая все трудности Кавказских гор, в сражениях показывало себя на каждом шагу непреодолимыми героями!».
23 марта 1829 г., получив известие о смерти раненого под Варной старшего сына Якова, прапорщика лейб-гвардии Измайловского полка, умер от паралича в возрасте 53 лет. Похоронен в своём крымском имении близ Карасубазара.
Карасубазар, по сути, это историческое «сердце» Крыма, его консолидирующее ядро. Располагаясь на перекрестке степей и Крымских гор, соляных и энергетических месторождений Тарханкута и железными рудами Керченского полуострова, город во все времена был местом, куда тянулись люди, местом, где порой принимались решения, влиявшие на судьбу всего Крыма (ныне – это город Белогорск Республики Крым).
Был женат на Марфе Евстафьевне Рудзевич (в девичестве Нотара), дочери первого предводителя дворянства Таврической губернии, с которой имели одиннадцать детей.
После кончины А.Я. Рудзевича монарх пожаловал от казны его вдове содержание в размере тринадцати тысяч шестисот рублей ассигнованиями в год.
Александр Яковлевич Рудзевич, много повоевавший на своем веку, был назван современниками «одним из блистательнейших генералов нашей армии того времени». Он участвовал практически во всех крупных войнах первой четверти XIX века.
В Военной галерее Эрмитажа (Санкт-Петербург), на левой стороне в четвертом ряду размещен портрет генерала от инфантерии А.Я. Рудзевича.
В госархиве хранится личный фонд А.Я. Рудзевича (Ф.И-83), в котором отложились документы за 1780-1855 гг.: приказы и ордера по служебным делам, документы о проведении военных операций, представления к награждению А. Рудзевича, формулярный список А. Я. Рудзевича, письма к Государю, жене, иным лицам, в том числе на французском языке.
Награждён: орденами Святого Александра Невского с алмазами; Святого Георгия 2-го кл. (1813; за взятие Монмартрских высот в сражении при Париже); Святого Владимира 1-й ст.; Святой Анны 1-й ст. с алмазами; прусским орденом Красного орла 1-й ст.; шведским орденом Серафимов и Военным Мечом 2-го кл.; крестом за Прагу; золотой шпагой «за переправу через Дунай» с алмазами.

Фото
Рудзевич Александр Яковлевич
генерал от инфантерии
Марфа Евстафьевна Рудзевич
(в девичестве Нотара)

Женат был с 1806 года. Жена – Марфа Евстафьевна Нотара (1788 – 23.09.1851), дочь статского советника Евстафия Ивановича Нотары, в 1804 – 1809 гг. Таврического губернского предводителя дворянства. За заслуги мужа 2 декабря 1823 года была пожалована в кавалерственные дамы ордена Св. Екатерины 2-й степени. Монарх также пожаловал от казны вдове содержание в размере тринадцати тысяч шестисот рублей ассигнованиями в год. В 1849 году по желанию императрицы Марфа Евстафьевна была назначена попечительницей Спасского детского приюта в Симферополе. Скончалась там же от воспаления, похоронена рядом с мужем в Александровке. В браке имела десять детей, из них:
- Яков (1807 – 25.09.1828), прапорщик, скончался от ран, полученных в сражении при крепости Варна;
- Николай (1811 – 1889), генерал-лейтенант, командовал Кавказским линейным казачьим войском;
- Александр (1813 – ?), в 1831 году за отличие против польских мятежников награждён орденом Св. Георгия 4-й ст.;
- Мария (1814 – 26.10.1873), фрейлина двора (1830), была благотворительницей, активно помогала нуждающимся в Симферополе во время Крымской войны. Умерла от рака печени в Бад-Ишли, где и была похоронена;
- Софья (1816 – 1847);
- Вера (1824 – 1857), замужем за В.Н. Демидовым;
- Любовь (1829 – 21.02.1909), умерла от рака груди во Флоренции, похоронена на кладбище Аллори.

Выдержка из статьи, посвященной генералу Александру Яковлевичу Рудзевичу.
Машинопись. Подлинник. 1826 г.
Ф. И-83. Оп. 1. Д. 31. Л. 11.

Благодарность Барклая де Толи генералам Рудзевичу и Воронцову за мужество, проявленное при вылазке из крепости Торма. Рукопись. Копия. Без даты.
Ф. И-83. Оп. 1. Д. 35. Л. 1.

  Культура народов Причерноморья. - 1999. - № 6.
С.П. Сухомлина

12.4. К ИСТОРИИ ФОРМИРОВАНИЯ ТАВРИЧЕСКОГО ДВОРЯНСКОГО ОБЩЕСТВА.

Сочетание слов «дворянское общество» романтически ассоциируется с балами, дуэлями и французским языком. Между тем в ХIX веке это словосочетание имело и другой, прозаический смысл. Дворянское общество в каждой губернии составляли потомственные дворяне, внесенные в родословную книгу. Члены дворянского общества могли участвовать в работе дворянского собрания, избирать и быть избранными в органы дворянского самоуправления и местного управления, могли рассчитывать на помощь дворянской опеки и определять своих детей в закрытые учебные заведения – иными словами, вполне пользоваться своей принадлежностью к высшему сословию. «Погубернская» организация дворян стала результатом реформы местного управления, проведенной Екатериной II.
Может показаться парадоксальной мысль, что история российской системы государственного управления – это история ожидания реформ, самих реформ и преодоления последствий этих реформ. Каждый из представителей самой неограниченной из европейских монархий если и не пытался осуществить, то во всяком случае мечтал о коренных преобразованиях во вверенном ему государстве. В меру своих талантов и исторических обстоятельств некоторые из них снискали лавры великих реформаторов, как Петр I и Екатерина II, или разочаровались в своих начинаниях, как Иван Грозный или Александр I, или с достойным лучшего применения упорством охраняли существующий порядок, готовя коренное его преобразование секретно, в тиши кабинетов, как Николай I. Эта лихорадочная жажда перемен странным образом сочеталась с желанием сохранить главные основы старой жизни. Такое противоречие принято считать источником неудач любой реформаторской деятельности. Но умеренность – родовое свойство любой реформы, и основная слабость русских реформ не в умеренности, а в непоследовательности и бессистемности. В начале XVIII века Петр I твердой рукой перекроил систему центрального управления. Полстолетия спустя Екатерина II изменила основы местной власти, передав часть полномочий выборным дворянским органам. И те, и другие реформы были уместны и своевременны, но плохо соотносились друг с другом и с реалиями российской жизни. В результате возник исключительно сложный и малоэффективный бюрократический механизм. Констатация это факта стала общим местом исторической литературы. Неповоротливость мощной машины государственного управления была особенно очевидна там и тогда, когда требовались нестандартные решения и новые, не апробированные в политической жизни Западной Европы, подходы. Крым – край нероссийских ландшафтов, законов, обычаев – требовал особенного подхода и отсутствие такового во многом предопределило долгое и болезненное врастание Крыма в Российскую империю.
Вряд ли кто-нибудь станет спорить с утверждением, что апрельский манифест 1783 года только обозначил начало присоединения Крыма к России. Примечательно, что случись русским завоевать Крым раньше – в допетровскую эпоху, – может, и проще бы срослись московская и крымская азиатчина. А в конце восемнадцатого века к сердцу принявшие Устав и Регламент русские бюрократы с удивлением сталкивались с ситуацией, когда веками устоявшийся порядок был скреплен только неписанными законами обычного права. Новые хозяева Крыма стремились быть терпимыми, обещав крымским жителям «свято и непоколебимо за себя и преемников Престола Нашего содержать их наравне с природными Нашими Поддаными». И можно утверждать, что эти обещания не были пустыми – татарам сохранили их имущество и веру, татарские крестьяне не узнали ужасов крепостного права, а татарские мурзы стали российскими дворянами. Но логика даже самого просвещенного завоевания однозначна – старый порядок должен быть заменен новым. Для власти, так настойчиво демонстрирующей свою заботу о новых подданных, было бы естественно постараться смягчить этот болезненный процесс. Но с сожалением следует признать, что все успехи на этом поприще связаны с деятельностью отдельных лиц, а не с наличием ясной политической программы.
Организация дворянского общества Таврической губернии, правда, на частном примере, но вполне образно иллюстрирует особенности «срастания» России и Крыма. А с другой стороны, исследование этого сюжета позволяет оценить возможности дворянского самоуправления. «Дворянская» тема, в силу известных причин, недостаточно изучена. Особенно это касается деятельности дворянских выборных органов: их реального, а не только юридического положения, их роли в системе местного управления.
Крымское дворянское общество в начале прошлого века было весьма своеобразным. Местный beau mond одинаково мало походил как на аристократические салоны обеих столиц, так и на высший свет какой-нибудь из российских провинций. Внешне – это был пестрый союз татар, армян, греков, славян – они уже могли общаться по-русски, но думали, молились еще на своих языках. На русской почве почти все крымские фамилии были новыми. Впрочем, привлечение иностранцев на российскую службу, и соответственно в дворянское сословие, было делом обыденным. Сабуровы и Годуновы, Уваровы и Юсуповы, Глинские и многие другие известные роды были основаны выходцами из татар. Известный историк дворянства XIX века М. Яблочков писал, что «...татарский элемент усилился с ослаблением власти татар и Золотой Орды. Татары толпами поступали на службу к Московским князьям, получали за это поместья и целые города.». Покоренные казанские мурзы были без исключения включены в состав российского дворянства.           В 1575 году Иван Грозный в насмешку над боярами посадил на московский престол служилого татарского хана Саин Булат Булатовича. А при царе Алексее Михайловиче любой желающий принять православие татарин получал права природного российского дворянина, – уверяет другой исследователь дворянства фон Коцебу.
На этом фоне пожалование крымским мурзам прав российского дворянства не выглядит экстраординарным решением. В комплексе с другими декларациями новой власти по отношению к местным жителям, этот указ способствовал относительно мирному вхождению Крыма в состав Российской империи. Для включения в состав высшего сословия крымскому татарину достаточно было предоставить письменное свидетельство двенадцати дворян, подтверждающих его благородное происхождение.
Новые дворяне охотно занялись сословным устройством, поначалу даже злоупотребляя своим численным превосходством над дворянами других национальностей. Автор «Исторических рассказов о Крыме» А. Уманец утверждает: «...оставшиеся мурзы вскоре стали употреблять во зло дарованные им права. На дворянских выборах, в которых участвовали и русские чиновники, мурзы, не входя в оценку баллотирующихся лиц, поддерживали преимущественно своих единоверцев и тем самым устраняли способных русских чиновников от должностей.» Об униженном положении русских помещиков, отстраненных от всех должностей, пишет в своем прошении на высочайшее имя помещик Чернов в 1802 году. Впрочем, ситуация нормализовалась довольно быстро. Во всяком случае, в документах открытого (в связи с образованием губернии) в 1803 году Таврического дворянского депутатского собрания засилья мурз в руководящих органах не наблюдается.
Более того. Начиная с марта 1803 года сенатский департамент герольдии, чиновники которого и выносили окончательный вердикт о дворянском достоинстве, постановил принимать «свидетельство двенадцати» только в качестве дополнения к другим письменным доказательствам: свидетельствам или дипломам правительств, или монархов или любым другим бумагам, из которых следовало, что предки соискателя были дворянами. Постановление это опиралось на введенную Петром I «Табель о рангах» и соответствовало тенденции ограничивать доступ в дворянское сословие. Но при этом игнорировалось реальное положение татарских мурз – пожалованные в российские дворяне Екатериной II, они не могли доказать свое происхождение, так как за редкими исключениями не владели нужными документами.
Очевидно, в Крымском ханстве традиция письменного подтверждения привилегий не была регулярной. В деле о доказательстве благородного происхождения самого знатного после Гиреев рода Ширинских (sic!) содержатся копии немногочисленных документов о земельных и денежных пожалованиях от турецкого султана. А что было делать представителям других родов, чьи предки не удостоились султанского внимания? К тому же, всячески поддерживая свой высокий статус – «...едут ли они верхом или идут пешком, они всегда имеют при себе свиту из прислуги», – мурзы исключительно редко соглашались на придворную службу при ханском дворе, предпочитая жить безвестно в своих поместьях.
В аналогичном положении оказались представители греческих дворян, проживавших в Крыму. Привлеченные под русские знамена во время русско-турецкой войны 1768-1773 годов, вдохновленные призывами сражаться за свободу и веру, греки составили на собственном иждивении отдельный отряд из восьми батальонов под названием греческого войска. Служили без жалования, участвуя практически во всех сражениях. Оказав немалые услуги России, греческие добровольцы не были забыты после окончания войны. Мирный трактат 1773 года предусматривал свободную эмиграцию греков в Россию, а граф Орлов специальным обращением подтвердил возможность такого переезда за казенный счет. Особо оговаривалось сохранение полученных чинов и возможность неограниченного продвижения по службе.
Многие из греков воспользовались возможностью продолжить службу и сделать карьеру в России. Среди них был, например, первый губернский предводитель дворянства Таврической губернии – Евстафий Иванович Нотара. Не получивший того воспитания, «которое образует человека светского и обогащает его сведениями, украшающими состояние дворянское», – как сообщали конфиденциально министру внутренних дел князю Куракину, – но «одаренный от природы особенно здравым рассудком и умом тонким и проницательным», Евстафий Иванович заслужил чин статского советника, ордена, 7350 десятин земли и до самой смерти возглавлял дворянство Таврической губернии.
К сожалению, не все его соотечественники использовали представившийся шанс подобным образом. Многие из них оставили службу и теперь вынуждены были доказывать благородство своего происхождения придирчивой герольдии. Герои Чесмена и Наварны были втянуты в бюрократическую круговерть между Симферополем и Петербургом.
Показательным выглядит, к примеру, дело братьев Трандафиловых. Сыновья премьер-майора Константина Трандафилова Сергей и Дмитрий получили отказ герольдии утвердить их в дворянском звании, несмотря на очевидную убедительность своих претензий. Представив традиционное свидетельство двенадцати офицеров – о благородстве рода и поведения Трандафиловых, аттестат о героическом прошлом своего отца, подписанный генерал-майором Борзовым, и свидетельство константинопольского патриарха Килинника о древности вышеназванного рода, – братья убедили местное дворянское депутатское собрание внести свою фамилию в родословную книгу Таврической губернии. Однако чиновники герольдии не нашли представленные доказательства достаточными, не обнаружив сведений о премьер-майоре Константине Трандафилове в делах военной коллегии и бумагах князя Потемкина.
Может быть, такие сведения затерялись, может быть, их недостаточно хорошо искали – и сотрудники герольдии юридически обоснованно отказываются признать Трандафиловых российскими дворянами. Обилие подобных отказов затрудняло деятельность местных органов власти и прежде всего дворянского депутатского собрания. Проблема легализации татарского и греческого дворянства была исключительно острой, поскольку представители названных наций и составляли большинство в дворянском обществе Таврической губернии.
Руководство таврических дворян, в лице губернского предводителя дворянства, вышеупомянутого Е.И. Нотара, «предпринимало усилия». Симпатии к соотечественникам-грекам, с одной стороны, и понимание роли татарских мурз в крымской жизни, с другой, заставляли Е.И. Нотара искать выход в рамках своих полномочий. Уже в 1805 году был составлен запрос к министру юстиции князю П.В. Лопухину: возможно ли собранию рассматривать прошения беев, мурз и греков, не имеющих чинов, на основании обычного права (известности народу о них) и включать их в родословную книгу, или обо всех таких особый список представить в герольдию?  Ответа не последовало.
В 1811 году было подано прошение губернатору Бороздину от имени Таврического благородного общества магометанского закона с описанием устройства высшего сословия в Крымском ханстве. Авторы этого документа утверждали, что «первейшая степень есть беи, предки которых в прошедших веках пришли в Крым от Волги и привели с собой подвластные им народы... Каждый ... первородный в фамилии наследственно входит в достоинство бея, прочие суть мурзы, посему и выдача на бейское достоинство особых документов не была установлена. Таковых бейских фамилий в Крыму семь. Ширинские, Мансурские, Сиджеутсткие, Баринские, Аргинские, Кипчатские, Яшлавские.» Вторую ступень дворянской иерархии занимали уланы и капихалки, «...роды начальствовавших в древности мужей. Первые из них пришли в Крым от реки Волги, а другие из Кабарды и Анатолии.» Уланы и капихалки были служилыми дворянами, занимая чины по военной и гражданской службе при ханском дворе. Отдельно называют ногайских мурз, которые происходили от Эдыге-бея, «владетеля многих орд». Татарские мурзы, подписавшие этот документ, жаловались, что те из крымских дворян, которые не сохранили древние документы и на службу не поступили, «остаются безгласными, хотя происхождение их всему народу известно». И просили привести их в известность, записав в родословные книги.
Евстафию Ивановичу Нотаре удалось заинтересовать этой проблемой большого знатока местных условий – Дюка де Ришелье, который, со своей стороны, обращал внимание Петербурга на этот вопрос. (Такие представления известны преемнику Дюка де Ришелье на посту Херсонского военного губернатора графу Ланжерону.  И так же безрезультатно. Оценивая эти усилия, можно сказать только, что они подготовили почву для более поздних действий и продемонстрировали полную административную беспомощность органов дворянского самоуправления.
Долгое время ситуация сохранялось патовой – местные власти хотели решить проблему, но не могли, столичные имели возможность, но не хотели. Наконец, в 1816 году губернский прокурор Михно при подготовке к очередной ревизии населения задался вопросом: на каком положении остаются крымские мурзы, не утвержденные в дворянстве и не имеющие чинов? Адресовав этот вопрос в Таврическое дворянское депутатское собрание, господин Михно получил вполне откровенный ответ: мурзы, не доказавшие дворянского достоинства и не имеющие чинов, должны быть записаны в податное сословие. Вместе с тем объяснялось неудобство такой записи.
Из юридической проблема легализации таврического дворянства превратилась в политическую. Неудобство лишить дворянского статуса большое количество татарских мурз казалось таким серьезным, что уже 12 июня 1816 года был издан высочайший указ об учреждении комиссии «для приведения в известность дворянских магометанских и греческих родов». Комиссию предполагалось составить из имеющихся дворянских депутатов, муфтия, нескольких представителей знатнейших татарских фамилий, нескольких капихалов и греков. Такой состав должен был гарантировать российское дворянство от проникновения случайных людей, поскольку «первейшие из Таврического сословия» не признают себе равными недостойных. Задача комиссии состояла в оценке представленных документов. И только. Заключения комиссии поступали к губернскому начальству и затем для окончательного решения – в департамент герольдии.
Таким образом, процедура утверждения в дворянстве нисколько не упрощалась. Комиссия своей деятельностью должна была дублировать деятельность дворянского депутатского собрания. Единственным оправданием ее учреждения был авторитетный и компетентный состав.
Впрочем, начало деятельности комиссии было обнадеживающим. 23 ноября 1816 года дворяне татарского и греческого происхождения избрали единогласно ее состав. Список избранных украшали фамилии Ширинских, Аргинских, Кипчакских. Губернатор Ливанский в письме к предводителю дворянства Таранову-Белозерову писал:»...я с душевным удовольствием усматриваю то отличное согласие, коим благородное дворянское сословие действовало в произведении настоящего выбора.». На нужды комиссии было собрано от 122 соискателей 1075 рублей. В адрес комиссии стали поступать прошения не только от крымчан, но и от жителей Одессы, Москвы, Ростова.
Но напрасно говорят, что хорошее начало – половина дела. Комиссия по приведению в известность татарских и греческих родов оказалась мероприятием дорогим и малоэффективным. На 8 января 1817 года была назначена присяга депутатов. Но к этому времени организационные вопросы еще не были решены. Необходимо было набрать штат и решить вопрос с помещением, т.к. на дом дворянского собрания «по малости его и по крайней ветхости» рассчитывать не приходилось. В конце концов арендовали дом, отремонтировали его, купили мебель, красное сукно для стола, наняли исключительно дорогого секретаря с жалованием в 2000 рублей, двух его помощников и сторожа. Ежегодный бюджет комиссии составил ни много ни мало – 10880 рублей. Координировал деятельность комиссии губернский предводитель дворянства.
Для решения организационных вопросов потребовался почти год. Только 30 октября 1817 года депутаты смогли собраться. В ноябре разослали повестки соискателям. Весь 1818 год ничего решительного не предпринимали. В письме Херсонского военного губернатора графа А.Ф. Ланжерона к новому предводителю дворянства А.М. Филантьеву содержится строгое требование принять особые меры по исправлению ситуации, когда «комиссия не действует, секретарь опыта по делам не имеет, деньги на комиссию не собраны, депутаты на заседания не являются».
Филантьев старался. Он беспокоил лиц, ответственных за сбор денег, – ему сообщали, что мурзы из-за засухи находятся в бедственном положении и не могут выплатить недоимки, или вовсе ничего не сообщали. Собранные по Евпаторийскому уезду 800 рублей «затерялись» у депутата Абдулы Мурзы Мансурского. Таврическое дворянское депутатское собрание «строжайшим образом» предписывает уклоняющимся от выполнения обязанностей депутатам являться на заседания комиссии, угрожая в противном случае... пожаловаться вышестоящему начальству.
Наконец, в марте 1820 года депутаты собрались, а уже в начале ноября этого же года А.М. Филантьев доложил А.Ф. Ланжерону, что комиссия рассмотрела большинство поступивших дел. Такая оперативность объяснялась тем, что в своих решениях члены комиссии руководствовались ясным принципом: при отсутствии других документов считать достаточным свидетельство двенадцати дворян. Интересно, что возвращение к порядку, действовавшему до 1804 года, не было законодательно закреплено, и в качестве обоснования комиссия приводила позитивное на этот счет мнение Дюка де Ришелье и Е.И. Нотары. Всех вновь утвержденных в дворянском звании татар и греков вносили в IV часть родословной книги, в которую записывали иностранных дворян, поселившихся в России. Различия в степени знатности не учитывались. Потомки Гиреев были поставлены в один ряд с «новыми дворянами».
31 января 1820 года комиссию закрыли. Все дела передали в дворянское собрание. Чиновников наградили премиями и распустили. На начало 1821 года нерешенными оставались только 11 дел. Правда, год спустя А.Ф. Ланжерон, ссылаясь на жалобу жителя Дубосар Бояроглы, интересовался, почему дела рассматриваются так медленно. Кроме того, выборы 1821 года в Таврическое дворянское депутатское собрание выявили, что многие дворяне по-прежнему не внесены в родословные книги и не могут быть избраны. Но возобновлять деятельность дорогостоящей комиссии не стали. Прецедент утверждения в дворянском достоинстве крымских татар и греков был создан, и проблема таким образом была исчерпана.
Принятые решения ускорили процесс формирования крымского дворянского общества. Многие татарские и греческие дворяне (хотя далеко не все) принимали активное участие в делах своего сословия. Эта совместная деятельность способствовала исчезновению предубеждения и враждебности между русской и татарской знатью, что, соответственно, укрепило доверие всех татар к новой власти.
Открытым остается только вопрос, почему такое очевидное и единственно верное решение потребовало столько усилий. И какую роль центральная власть отводила местным дворянским организациям, если не только не допускала их к принятию решений, но и оставалась глуха к их рекомендациям?
В.О. Ключевский считал, что «...новые учреждения, дав дворянству господствующее положение в местном обществе и управлении, чрезвычайно подняли дух дворянства, но мало улучшили самое управление». Сам Василий Осипович объяснял это положение особенностями психологии провинциального дворянства – узко и корыстно подходившего к возможности участия в государственном управлении. Скромность представленного нами материала не позволяет подтвердить или опровергнуть авторитетное мнение. Но, по-видимому, существовали и иные причины, которые еще ждут подробного исследования.