Еврейские истории. Просчет куратора

Еврейские истории. Просчет куратора*

Назар Шохин

У века каждого своя
Обетованная земля,
И он тревожно к ней несется…
Иван Козлов
(1779 – 1840)

Главная городская гостиница размещалась в средневековом медресе.

Висевшей на стене гостиничного вестибюля табличке «Мест нет» никто из завсегдатаев не верил: хозяев выдавал хилый свет всего в нескольких окнах; сложнее было вычислить останавливавшихся на ночь иностранцев – их люксовые комнаты с плотными дверями размещались в тыльной стороне медресе, и о транзите заморских гостей из Ташкента можно было судить лишь по изредка появлявшемуся милиционеру.

Горожане сторонились этого заведения, подозревая, что здесь стучат и докладывают «куда надо»» почти все – начиная от не состоявшего в штате гостиницы куратора и кончая буфетчицей и горничными.

Самым прямодушным и откровенным был дворник Степаныч, крепкий в выражениях инвалид войны, бывший водитель полуторки, не боявшийся, казалось, никого и ничего. Фронтовик, если его рассердить, мог сообщить, например, что «этот самый куратор пороху не нюхал, курит дорогие сигареты и в жизни не смыслит ни хрена», что «уборщицы берут чаевые валютой и торгуют заграничными тряпками», а «повариха приворовывает мясо, кофе и икру».

Дворник и рассказал по-свойски своему однополчанину-еврею весть о приезде в город гостя из далекого Израиля…

…Ворота медресе открывались, как правило, спозаранку. Степаныч монотонно проходился метлой по всей площади – от внутреннего двора до ближайшей стоянки автомобилей. А ручеек проснувшихся постояльцев тек после завтрака, начиная с семи утра.

…В то светлое утро площадь казалась чересчур многолюдной даже для буднего дня: там были мужчины в выцветших гимнастерках, некоторые с орденами и медалями; дряхлые старики, старухи в широких цветастых узбекских платьях; празднично одетые дети. При этом основная масса разместилась не в центре, а, как бы прячась, вокруг – под сенью одиноко стоящих по краям медресе деревьев, на соседней автобусной остановке, в скверике с розами и покрытым бронзой памятником Ленину. Еще более необычными были новенькие черные шапочки на головах у многих мужчин.

Но вот Степаныч таинственно подал людям знак , махнув рукой, – и из гостиницы вышел ожидаемый, похоже, собравшейся людской массой гость – низкорослый носатый мужчина, явно иностранец, в очках и с саквояжем.

Толпа быстро сомкнулась по обе стороны пути гостя и неожиданно замерла.

Ошарашенный израильтянин шел, пробираясь сквозь толпу. Он, явно ничего не понимая, двигался медленно, почти ощупью, озираясь по сторонам, а ему кланялись – и он кланялся в ответ.

Кто-то вплотную подбежал к человеку с саквояжем и коснулся его плеча.

Еще кто-то в толпе, положив руки на грудь, заплакал, произнося «Шалом!».

«Шалом!», «Шалом!», «Шалом!» – негромким эхом, словно чудесное пророчество, покатилось по толпе приветствие.

Масса заволновалась, дисциплинированно рассеклась надвое, и он – этот посланник земли обетованной – сообразив, наконец, в чем дело, прошествовал как сошедший с небес освободитель людей, желавших умереть в пустыне далеких предков.

Двое из толпы упали перед израильтянином на колени, несколько малышей робко протянули к нему руки. Еще немного – и гостя понесли бы на руках до самой машины, ожидавшей его.

Потрясенный иностранец не выдержал такого проявления восторга и любви: пробормотав лишь одну фразу на иврите, он всплакнул, дойдя, наконец, до заработавшего мотора автомобиля.

Водитель служебного «газика» с клеймом ветеринарной службы открыл израильтянину дверцу, сбоку к нему неожиданно подошел молодой мужчина, явно не местный, с холеным лицом, короткой спортивной стрижкой, в начищенной военной обуви – очевидно, тот самый куратор.

Как шофер, так и незваный помощник, похоже, больше были заняты разглядыванием людей с площади.

Но вдруг мотор заглох, «газик», бесшумно прокатившись несколько метров, замер. Вышедший из машины водитель открыл капот и, пристально всматриваясь в механизм, мучительно соображал, в чем дело.

К машине, ковыляя, подбежал молча наблюдавший за всем из сторожки Степаныч. Он оттолкнул от «газика» куратора, презрительно взглянул на шофера и сам стал возиться в капоте.

Пока дворник и водитель за крышкой капота включали зажигание и скорость, кто-то подошел и передал Степанычу толстый атласный сверток – скорее всего, чапан: так бухарские евреи благодарили своего благодетеля за поступок.

Машина уехала.

Толпа медленно расходилась, обсуждая увиденное.

Голоса горожан слились с гулом сигналивших машин.

На скамейке у памятника сидели Степаныч с однополчанином, беседуя о происшедшем.

*  Меньшая часть указанного события представлена в двух абзацах мемуаров писателя и историка Кира Булычева «Как стать фантастом. Записки семидесятника»; автор настоящего рассказа, как уроженец описываемой улицы, имеет право на дальнейшую реконструкцию произошедшего.