Еврейские истории. Рапорт

Еврейские истории. Рапорт

Назар Шохин

Не может быть. Я утверждаю: нет.
Я буду жить, тугой, упрямолобый,
И в страшный час, в опустошённом сне,
Я оттолкну руками крышку гроба.
Довид Кнут (1900 – 1955)

– У моего мужа были красивые длинные пальцы. Мы их берегли как могли. За роялем он проделывал чудеса, виртуозно играя, – старушка вынула из сумочки кружевной платочек, отвернулась от хозяйки начальственного стола, вытирая выступившие слезы.

«Ох эти “классики” и “теоретики”, – подумала властная собеседница. – У этих консерваторских даже рассуждения на сакральную тему переводятся исключительно в профессиональную плоскость. Они и мыслят, кажется, не словами, а – нотами и звуками».

– Перезахороненными были, скажу я вам, Бах и Глинка, – продолжала тем временем женщина в старомодной шляпе с цветами.
– Простите, при всем уважении к вам, великими были не все композиторы, – не выдержав, прервала собеседницу заместитель председателя горисполкома. – Представьте, что случится, если каждая будет требовать перевозить останки своего мужа из одного конца страны в другой?

Чиновница встала, давая понять, что разговор окончен.

Старушка поняла.

Артистическая стать, если и приобретена, то остается навсегда. Посетительница в старомодном длинном приталенном платье шла к двери, словно только что отыграла номер, поклонилась залу и получила желанную порцию аплодисментов.

…Дверь тихо закрылась, и чиновница набрала номер по вертушке.

Медленно и заискивающе, мелкими порциями просьба отправлялась в противоположный конец провода. Закончив говорить, чиновница, слушая ответ, быстро записывала что-то в тетрадь карандашом, а потом положила трубку на массивный черный аппарат, откинулась на спинку кресла, вытерла со лба пот и залпом выпила стакан воды.

Подойдя к огромному окну, она увидела старушку, одиноко сидящую в соседнем с горисполкомом скверике.

«Интересно, о чем она сейчас думает? Наверное, успокаивает себя прокручиванием в голове какой-нибудь “Прощальной” симфонии Гайдна».

Чиновница вернулась за стол, вновь набрала номер, теперь уже городской. Несколько минут объяснений, затем – чеканное считывание сделанных в тетради записей.
– Запиши-ка указания горкома. Причина увольнения старушенции только одна – уход на пенсию, а никакая не перемена места жительства. Никаких обобщений. Горкультуры адскими раскопами не занимается. Поняла? Все полагающиеся справки – из милиции, санэпидстанции, с кладбища – вдова соберет сама. Перевозкой останков на родину могут заняться родители ее здешних учеников, их тут полным-полно, а вот принимать в Одессе старушку с прахом ее мужа будут ее тамошние родственники. Никаких ушей городского бюджета торчать не должно. Ясно? Подаренная областью скульптура у надгробия мужа безоговорочно передается музыкальной школе. Отчитаешься мне обо всем письменно.

«…Стоит ли менять родной дворик в пустынном оазисе на коммуналку в приморском городе? – продолжала рассуждать чиновница. – Да, Одесса – культурный город, может, даже культурнее Ленинграда и Киева, но старушка-еврейка в Бухаре – музыкальный Бог, а кем она будет там? Впрочем, вдова заслужила свое аллегро – веселье и радость на склоне лет, а вот с бодростью будет тяжеловато, особенно в большом городе.

– Запиши-ка себе еще, – вновь раздалось в начальственном кабинете. – Постарайся объяснить людям, что она, в конце концов, не мощи святого везет, а останки любимого мужа, которому была верна до конца жизни. Проводишь с цветами, на подарки не жадничай, наденешь на нее золотошвейный халат и тюбетейку. Организуй небольшой благодарственный концерт, включи туда «Лебединую верность» – сейчас это модно. А в Одессу командируйте дня на три кого-нибудь из сотрудников, пусть проследит за ней до места перезахоронения; оформи ему поездку как «обмен опытом». И еще: отправь за полчаса до своего концерта сюда, в мой кабинет, два букета цветов, и чтоб без желтизны траурной, едкой мяты и черных ниток!

«Город ее ведь не в концлагерь провожает, а она, между прочим, эвакуацию и голодные годы в Ташкенте пережила, – домысливала чиновница. – Старикам нельзя менять место жительства и климат. Трудно будет учить чужих детей в коммуналке.

Что ж, будут в Одессе наш «посол» и «почетный консул» в одном лице...»

Чиновница села за стол.

Рапорт был коротким, как телеграмма: «отправить за свой счет в Одессу для обмена опытом с одесским горисполкомом»...