Как Цезарь стал уравнивать Столицу и провинции

REX LUPUS DEUS
Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа.
Столетняя гражданская смута, чуть не приведшая к гибели Римскую олигархическую республику, наглядно продемонстрировала полное и жалкое фиаско гордых столичных римских «нобилей»-аристократов и столь лелеемой и прославляемой ими олигархической республики в деле превращения Рима из города-государства в мировую державу не на словах, а на деле.
Своекорыстная и узколобая, эгоистичная и косная  политика, проводимая олигархическим Римом, ни в коей мере более не отвечала изменившимся реалиям. Было просто больше невозможно управлять огромной мировой (так сказать, в идеале, в действительности же - средиземноморской) державой средствами и методами, пригодными для городской администрации небольшого полиса, каким был «вечный» Рим когда-то, на заре своей истории. Привыкшие рассматривать все завоеванные территории лишь как военную добычу, столичные римские олигархи беспощадно, по старинке, эксплуатировали, через своих магистратов-чиновников, тех, с кем им, по-хорошему, уже давным-давно следовало бы наладить взаимовыгодное и плодотворное сотрудничество. Бесконечные судебные процессы и разбирательства злоупотреблений присланных из Града на Тибре чиновников в провинциях в период Римской республики были наглядными свидетельствами этой плачевной ситуации, а не искреннего стремления «центра» на деле исправить положение «на местах» – ведь эти судебные процессы чаще всего были лишь средством и поводом во внутриполитической борьбе между теми же столичными олигархами и их группировками, то и дело сцеплявшимися в жестокой борьбе за наиболее жирные куски доставшегося им «на кормление» (как говорили  у нас на Святой Руси) жирного провинциального «пирога» и буквально выхватывавшими, словно ненасытные гиены или акулы, эти куски друг у друга из пасти.
Следствием столь неразумного и жестокого, скажем прямо - разбойничьего «управления», в котором римские чиновники-«управленцы» оказывались повинными везде и всюду, были бесконечные восстания угнетенных столичной римской олигархией провинциалов. Из-за необходимости бесконечно подавлять  эти бесконечные восстания со временем почти совершенно обезлюдели италийские селения и хутора, лишавшиеся своих хозяев, вынужденных постоянно, отрываясь от плуга, прививочного ножа, мотыги, масличного жома, вил, грабель и иных сельскохозяйственных орудий, уходить на  очередное «усмирение», и все чаще не возвращавшихся с этого очередного «усмирения» живыми к родным ларам и пенатам. Но столичных власть имущих это, откровенно говоря,  не волновало. Главным для них было иметь побольше воинов-милитов. А римских свободных земледельцев всегда можно было заменить рабами из числа (захваченных этими самыми римскими свободными земледельцами в солдатских шлемах и панцирях) военнопленных. Ненасытные римские крупные землевладельцы-латифундисты, специализировавшиеся на производстве не зерновых, а вина и оливкового масла, а также на животноводстве, с завидным аппетитом поглощали мелкие хозяйства римских свободных земледельцев, зерно же этим «живоглотам» казалось дешевле ввозить из провинций…вот именно, из провинций, постоянно восстававших и т.д. (смотри изложенное несколькими строками выше). Это, уважаемый читатель, был воистину порочный круг, или, по-латыни – «circulus vitiosus»…
По мере разорения сословия свободных сельских земледельцев таяла и основа действенной, реальной, эффективной римской республиканской демократии. Последними остатками «народа» (если о таковом вообще можно говорить в нашем, современном, смысле этого слова) были римское войско - еxеrcitus romanus - и городское простонародье-плебс. Крайне пестрое и смешанное население Италии давно уже состояло в основном из рабов и вольноотпущенников, привезенных римлянами в качестве военнопленных из завоеванных «копьем римского мужа» провинций. Однако никто из них не имел «права голоса за домашним столом», не пользовался никаким общественным влиянием, не говоря уже о влиянии политическом.
Наиболее дальновидные (но не допускаемые ревниво оберегающими свои привилегии столичными олигархами к самым вершинам власти) представители правящего слоя - люди вроде полководца и политика Помпея Магна - со временем пришли к мысли о возможности обеспечить себе власть, влияние и укрепить позиции своей «династии» при помощи провинции, рассматриваемой ими в качестве сферы своего личного господства, своей клиентелы (которой для Помпея стал покоренный им – вроде бы – для Римской республики, в реальности же – для «себя любимого» Восток эллино-римской Экумены). Аналогично поначалу поступал и тесть Гнея Помпея, ставший со временем его противником в гражданской войне - восставший против всевластия клики столичных олигархов, именовавших себя защитниками Республики, полководец и политик Гай Юлий Цезарь. Считавший себя «потомком богини Венеры» и сделавший «свою» Галлию (расположенную на территории современных Франции и Бельгии), покоренную им «ферро игникве», «железом и огнем», а по-нашему - «огнем и мечом», но также – коварством и хитростью, и ставшую мощной опорой и основой его личной власти к моменту перехода «потомком богини Венеры» реки Рубикон с целью покорения Италии. Однако, покорив Италию, одолев Прмпея и получив от приведенного к покорности римского сената высшую власть - пожизненные диктаторские полномочия,   Цезарь пошел другим, новым путем, которым следовал, с неизменной, завидной последовательностью, всю свою оставшуюся жизнь.
Проводимая Цезарем политика в отношении провинций была его главным и самым благотворным достижением на посту диктатора. Благие плоды этой политики Римская держава пожинала еще несколько столетий.
Корни политики Цезаря по отношению к провинциям и провинциалам уходили далеко в его прошлое. Еще в свою бытность консулом 59 года, Гай Юлий провел в жизнь закон, строго каравший за злоупотребления присланных из Рима чиновников в провинциях. Закон, главным положениям которого  было суждено оставаться в силе на протяжении всего императорского (в смысле – монархического) периода римской истории. Затем Цезарь упорядочил систему налогообложения зависимых от Рима территорий. Деятельность принадлежавших к «всадническому» сословию (второму после первенствующего сенаторского) откупщиков-публиканов была взята под строгий государственный контроль. По образцу  не объявленной римской провинцией, после завоевания ее Цезарем, «косматой» (Заальпийской) Галлии, и на других территориях сбор и сдача собираемых в пользу римского государства налогов  также были переданы из рук римских «баскаков» и «бесерменов» (как таких чужеземных сборщиков податей именовали у нас на Руси в начальный период ордынского ига) в руки местных доверенных лиц, - «мирных» туземцев, делом доказавших свою лояльность римской власти. Теперь туземные общины или племенные вожди стали напрямую ответственными за сбор налогов со своих соплеменников перед римским государством (что, одновременно, означало и укрепление позиций местного правящего слоя на зависимых от Рима территориях).
Еще в 49 году галлам-транспаданцам, жившим на севере Апеннинского полуострова)  было даровано римское гражданство. Гай Юлий и в дальнейшем весьма великодушно раздавал туземцам эту хранимую до сих пор «староримлянами», как зеницу ока, святыню юридического уравнения в правах с «коренными» гражданами «Вечного Рима», «вскормленными сабинской оливкой», как высокопарно выражались римские поэты. Дарованием римского гражданства были осчастливлены Гаем Юлием целые города в покоренной римлянами Испании, многие жители свободной (Трансальпийской) Галлии (оказавшиеся Цезарю полезными), и некоторые города в римской Африке. Цизальпийская же Галлия, благодаря щедрости «потомка богини Венеры», вскоре после его трагической гибели от рук заговорщиков из числе непримиримых републиканцев («борцов за свободу римского народа»), вообще перестала быть провинцией, став частью собственно Италии, Italia propria.
После победы над Помпеем при Фарсале Цезарь даровал автономию греческой области Фессалии (на территории которой разыгралось это эпохальное сражение), объявил свободными книдцев  и облегчил налоговое бремя римской провинции Азии на целую треть.
Был сокращен должностной срок римских правителей провинций (преторов – до года, проконсулов – до двух лет).
Не менее разумно и обстоятельно действовал Цезарь и по отношению к муниципиям, повысив, в частности, статус и улучшив реальное положение италийского населения, все еще считавшегося «второсортным» по сравнению с жителями Столицы на Тибре. «Юлиев закон о муниципиях» - lеx Iulia dе municipiis -  даровал городам Италии полную самостоятельность в решении местных вопросов, регулировал установление и проведение ценза, а также выборы магистратов на местном, муниципальном, уровне. Гай Юлий вполне очевидно и сознательно проводил курс на полное уравнение муниципиев в правах с собственно Римом. Да и меры, принятые «потомком богини Венеры» по отношению к провинциям, служили целям сближения этих частей Римской державы с ее Столицей.
Тем не менее, все эти меры (которые, по справедливости, необходимо было принять уже давным-давно – во всяком случае, с точки зрения автора настоящей исторической миниатюры), все еще сталкивались с достаточно сильным сопротивлением, причем не только со стороны откровенно консервативных, ретроградных кругов столичного «нобилитета», но и со стороны столичного плебса. Развращенный подачками «плебс урбана» не желал мириться с постепенной, но оттого не менее очевидной – утратой своих привилегий и своего более высокого, чем  у «чужаков»-италийцев, статуса. Начатое Цезарем претворение в жизнь подлинно имперской политики, в ущерб господствующему положению Города Рима, породило в «Главе мира» прямо-таки панические настроения и слухи. Если верить этим слухам, диктатор якобы вынашивал план перенести столицу  республики «потомков Ромула»  из Рима в малоазиатскую Трою (а точнее - в построенный на ее месте римлянами город Илион)  или даже в египетскую Александрию. Эти сплетни были наверняка придуманы, чтобы подчеркнуть претензии диктатора на положение эллинистического монарха (но, возможно, по мере обострения политической ситуации, оказались лишенными оснований в гораздо меньшей степени чем, вероятно, предполагали измыслившие их «черные пиарщики»). Думается, выросшему в просвещенном столичном семействе, впитавшему с молоком матери то, что римляне называли humanitas («человечностью») и urbanitas (буквально: «столичностью», то есть, по Михаилу Гаспарову - «вежеством», «светскостью», «культурностью»), и воспитанному под влиянием эллинских философов космополиту, «гражданину мира» (а не одного только Рима), каким был Гай Юлий, утонченная Александрия была духовно, несомненно, ближе, чем тяжеловесный Рим на Тибре, грозивший окончательно окостенеть, застыть, погрязнуть в своих вековых традициях и суевериях.  В Александрии Гаю Юлию не пришлось бы постоянно учитывать в своей деятельности семейные интриги и наследственные привилегии. В египетской столице, гавани, отрытой всем морям, он мог бы править, как хотел, по собственному усмотрению и произволу (не говоря уже о близости  царицы Клеопатры, с которой Цезарю бы там никто не помешал не просто «слиться в экстазе», но и сочетаться, наконец, законным браком, положив начало собственной династии – без всяких кавычек). Перспектива, согласитесь, крайне привлекательная…при всей своей химеричности…
Между тем, нельзя не заметить, что политика Гая Юлия Цезаря в отношении провинций обеспечила диктатору благосклонность римских финансистов. Гай Юлий дал им возможность активно развивать свои торговые отношения с новыми рынками в более благоприятных условиях, чем прежде. Да и правящие слои населения провинций все больше проникались симпатией  к столь щедрому и милостивому к ним римскому пожизненному диктатору. Это явилось очень важным фактором укрепления социальной базы установленного Гаем Юлием режима. Ведь его популярность в самом Граде Риме неуклонно падала.
Цезарь увеличил число жрецов римской государственной религии, эдилов и квесторов, чтобы заместить все эти государственные должности своими сторонниками. И, разумеется, он увеличил (с той же самой целью)  число сенаторов – сразу до девятисот. Назначение новыми сенаторами людей Цезаря вызвало в столичном сенате не просто всплеск, но целую бурю эмоций.
Здесь, однако, конец и Господу Богу нашему слава!