Комсомол мой, флотский

                КОМСОМОЛ  МОЙ,  ФЛОТСКИЙ…
                -  Геннадию   Шорохову               
   О  комсомоле сказано и написано не меньше, чем о христианстве.  Каюсь, и я в этом «повинен». Однако самая для меня трогательная первая публикация- «Реквием  по комсомолу» («Волжская коммуна», 22.02. 2003). Ныне мне показалось уместным  в годы ухода из жизни последних комсомольцев рассказать  только об одном из них. Пусть из сотен тысяч, но об одном - моем  друге и соратнике,   на фоне той жизни, что выпала ему и мне.
   Мы встретились где-то в октябре - ноябре  1951 года.  Это произошло  в 25 Краснознаменной дивизии торпедных катеров Тихоокеанского   флота (ТОФ).  В ней мы оказались  после призыва на военную службу и окончания специальных флотских школ. Я мотористов, а он радиометристов  флота.  Оба угодили в заново  создаваемый  дивизион с боевым почетным  званием «Сахалинский». В годы войны он успешно воевал с японцами, а после из-за полного износа техники его списали. И в 1951 году его создавали заново. Однако поместили его в бухте Большой Улисс с базой на побережье полуострова Назимова под Владивостоком.  Новые, вполне тогда современные, катера были изготовлены в Ленинграде и доставлены на Дальний Восток.
   Дивизион того ВМФ – это  девять торпедных катеров с внутренним строением из трех  звеньев, по три катера в каждом звене. Катера не имели имен и на  бортах носили  свои номера: от 1201 и до 1209. Мы оба угодили в третье звено: я  мотористом  на головной катер  звена-1207, а он  радиометристом на концевой  звена и дивизиона – 1209.  Соединило нас великолепное русское понятие, особо ценимое в такой дали – земляки. Мы оба оказались чкаловскими  (так тогда называлось Оренбуржье). Я из  Бузулука, а он из областного центра. Вместе с ним были еще двое  чкаловцев: Володя  Лобзенко –радиометрист и Андрей Кобелев – моторист. Нас это связало в крепкую мужскую компашку. Каждый служил на своем катере, но за его пределами мы были как братья. Или, как сказал  поэт Джозеф Редьярд Киплинг  словами  царя Соломона : «Бывает друг, сказал Соломон,/ Который больше чем брат».
    Последнему катеру нового дивизиона не везло с комплектацией команды и командирами.  Когда, наконец, во второй половине  первой  нашей  флотской кампании (1952 года) ее укомплектовали,  пришел  новый, молодой,  только из  училища  командир.
    В очередном учебном выходе дивизиона в море   командир  капитан II  ранга  Иван Борисович Антонов решил идти на последнем катере. Героический участник войны на Северном флоте (говорят, Героя ему не дали из-за острого языка) был отличным командиром – учителем! Он перевел  концевой катер во главу строя, и девятка  катеров ушла в море. Конечно, все учебные действия были плановые и заведомо проработаны с командирами катеров.  Все прошло благополучно. Однако на  обратном пути море и берега покрылись туманом.  Да таким густо озверелым, что на вытянутой руке не видно ладони.  А во главе каравана  кораблей  молодой еще не обученный  командир и  такая же команда.
    Командир дивизиона с мостика управления кораблем  спустился на три ступеньки в рубку радиометриста.
-Как тебя зовут?
--Гена  Шорохов…
-Можешь показать на карте, где мы?
   Гена уступил комдиву свое  кресло и на крохотном экране  показал, и назвал все акватории и их берега. Потом это повторил на   большой  карте и показал,  где сейчас в тумане  «ползет» дивизион. Комдив был приятно удивлен. Его молодые командиры торпедных катеров, выпускники  высших военно-морских  институтов,  уступали  матросу-мальчишке. Они  так не владели  ситуацией в близких акваториях  как  мальчуган с семилеткой  «за плечами»  после окончания  матроской школы радиометристов в соседней бригаде подводных лодок. Молодой матросик профессионально  владел своей квалификацией. Многие из нас дорожили службой в ВМФ и отдавали все силы и личное время на освоение флотской специальностью. Гена  был ладно, по-спортивному сложен, с прекрасным лицом и аккуратен в быту.
   Однако впереди нас ждало еще одно сложное испытание. На входе в пролив Босфор Восточный есть самое  узкое место между материком и островом Русский. Сейчас по этой линии воздвигнут вантовой мост. В этом месте  поперек пролива стояла заградительная сеть из полуметровых тросовых колец.  Верх ее над водой держался на поплавках, и простиралась она до дна. Ни подводным, ни надводным судам ее не одолеть. Однако  сеть имела ворота. Их свободный конец держался на громадном поплавке. Дежурный корабль морских пограничников буксиром переводил поплавок в «открыто-закрыто». Так вот, в густом тумане  молоденький радиометрист и многоопытный комдив успешно провели всю девятку кораблей. Конечно, комдив перед строем наградил матроса как мог…
  Флотская служба – сплошная учеба. Дважды в кампанию строгий экзамен «на допуск к плаванию». Видно это побудило меня продолжить учебу в средней школе. (В свое время меня призвали из восьмого  класса школы рабочей молодежи (ШРМ).  Подговорил земляков, и комдив дал нам «добро».  Школа была на окраине Владивостока,  в 8-9 километрах от нашей базы. В школу можно было уехать автобусом, ночью  назад-только пешком. Ребят в 9-й класс взяли безропотно, а мне в 8-й оказали. Класс переполнен, и директор предложил самому в этом убедиться.  Класс оказался на половину матросский, и староста – матрос, приветливо встретивший меня,  предложил надуть директора школы. Он внесет меня в журнал на все предметы, кроме физики, ее ведет сам директор  (тут я должен сам извертеться). И началась учеба… Когда директор впервые увидел меня на уроке – промолчал. Он служил на флоте и знал матросскую спайку. А я физику «грыз» и днем и ночью, и на отдыхе, и в море, и  даже в строю.  Она была вся на карточках в моем нагрудном кармане.  Однажды никто в классе не выполнил домашнее задание по физике. И директор по моим очумелым глазам  что-то понял и спросил:
-А ты выполнил?
-Да…
--Иди  к доске.     И  после этого приказал меня внести в журнал….
   Однако учиться на берегу и служить в плавсоставе невозможно.  Мы дружно отказались.
  Неожиданно дивизион перевели в глухую бухту Разбойник. Это в пятидесяти милях от Владивостока. Позже мы узнали, что все корабли дивизиона советское правительство передало Северной Корее. Очевидно, подготовку к передаче решили спрятать от глаз шпионов.  В это же время комсорга дивизиона лейтенанта Ломова отправили куда - то на учебу. И начальство выбрало комсоргом меня. Конечно, формально - после голосования на  комсомольском бюро.  А я тут же навязал бюро своим заместителем  Гену Шорохова.  И мы, оставаясь на  своих служебных местах,  яростно взялись за комсомольскую работу. Нас уже хорошо знали, особо  Генкину непримиримость. Мы служили флоту, как верующие Богу….
   Особую сложность составляла культурная составляющая.  Кроме старых кинолент в клубе – ничего. Увольнение во Владивосток – бессмысленно. Все время съедала дорога  (три км пешком и далее двумя пригородными поездами). Однажды наши политработники надумали экскурсию на соседний остров Путятин. Это через пролив Стрелок, полчаса хода на торпедном катере. На острове было два интересных, но нам не знакомых предприятия:  зверосовхоз и рыбный заводик. Зверосовхоз выращивал  красавиц лисичек, а на свободном выгуле были пятнистые (пантовые) олени, не знавшие боязни человека.  Я бывал на острове и восхищался лисичками,  пока не понял, что эту природную красоту растят для шкуродерства. И у меня аврально забилось сердце.  Как достучаться  и разжалобить  неотразимых  дам СССР..?
   Руководил экскурсией замполит командира бригады.  Я не знаю, как отбирали  экскурсантов  из всей бригады. Но когда завершилось знакомство со зверосовхозом и мы организованно  перешли  к рыбному заводику, сложилось неожиданное…. На обработке рыбы работали женщины, свезенные  туда со всей страны. В основном молодые. И когда эти юные леди увидели толпу молодых мужчин в своей  невыразимо привлекательной форме, они побросали работу и кинулись к матросам.  А те тоже обрадовались, в Разбойнике - ни одного гражданского лица.  В магазине острова на полках плахи ржаного сухого хлеба и ряды  бутылок спирта. И больше ничего. Даже жалкого «Завтрака туриста»…  Дамы подцепили парней, и повели в свой барак. Замполит понял, что сейчас его матросиков напоят магазинной отравой, и кинулся к нам, комсоргам. Мы с Геной были уже наготове, а вместе с нами насколько близких друзей. Мы бросились в барак. Там у каждой дамы была койка, огороженная занавесками. Гена громовым голосом скомандовал - «Все на катер!». Все знали, что остров не имеет транспортной связи с материком. И все знали  Гену: еще мгновение – другое, и он сорвет все занавески, обнажив бытие за ними.
  Парни уныло выходили, отворачивая от нас взгляды, а дамы визжали и вопили….
   В Разбойнике, по-своему,  повторилась наша не удача с личным образованием. Командир бригады пошел нам навстречу,  чтобы  не  огибать пешком бухту, а это около 20 километров до поселка Дунай  и школы,  он приказал дежурному по пирсу  на шлюпке перевозить нас через узкую горловину входа в бухту (туда пешего хода около трех километров),   потом возвращать на свой берег. Однажды дежурный  прикорнул на посту, а мы надрывались в крике. Когда он, наконец, пригреб  за нами,  его чуть не утопили.  Спас его Гена.  Пришлось и тут отказаться.
   Завершилась долгая и  нудная подготовка кораблей к передаче за границу.  Нас приветствовали адмиралы из штаба флота.  Пожелали нам успешные плавания и передачи. Мы ушли в свой последний  поход. У порта Юки нас встретил «Большой охотник» и провел между корейских минных полей. Позже, он же провел нас в порт Расин, где и состоялась передача. Неделя передачи ознаменовалась  диким ураганом над Японией. Зацепив и Корею. С прямой угрозой нашим  жизням. Нас,  командиров катеров и мотористов, обязали на чахлых шлюпках с такими же гребцами ,  добирается к уже чужим катерам, стоявших на «бочках». Командир взял управление  и заменил корейцев на своих матросов. Мы, двое, гребцы лучшей шлюпки,  а я уже ее старшина,  сели загребными.  Победители всех гонок дивизии победили свою гибель…. Однажды в реанимации  самарского  кардиоцентра, под воздействием унылой обстановки обреченности  я вспоминал, что за годы службы четыре раза стоял «на краю», за которым жалобное письмо родителям…. Однако корабли сдали, в строю на баке пережили замену советского флага на корейский, сошли с родных бортов на чужой берег. Многие, в том числе и  я, утирая сырые глаза. Вечером нам дали концерт -от корейского железнодорожного театра. Пели наши песни на русском и корейском языках. Потом закатили банкет для всех русских моряков  и старших офицеров корейской армии. Нас предупредили, что на банкет придут артистки. Мы с Геной переглянулись и за столом оставили одно свободное место. А когда  лишь только появились артисточки, Гена кинулся к порогу и привел самую красивую  из них. В стилизованном  железнодорожном наряде это была куколка. Живых таких не бывает. Гена угостил ее шоколадом из нашего бортпайка, а она ничего  даже не приблизила со стола к своим чудесным губам. Мы пили за ее здоровье воняющую болотом корейскую водку «Сури», а когда раздалась команда к выходу, она, молча встала и ушла.  Мы дружно смеялись над нашим «корейским флиртом». Увозили нас из Кореи поездом в дряхлых дачных вагонах. Над перроном висело слово «БРАТ», освоенное корейцами. На дорогу   каждой команде дали ящики с московской колбасой и ветчиной, яблоками, сигаретами.  На советской границе ее рьяные  служители обобрали нас «догола». Оставили на брата по паре яблок и пачке сигарет. Особо гордились мясными продуктами: спасли нас от гибели…. Советская Мать-Родина умела ценить своих сынов. Впрочем, ее «одолжение» на этом не завершились. Половина дивизиона были моими ровесниками, и у нас завершался пятилетний срок службы. В декабре нас погрузили в скотские (грузовые) вагоны и отправили в зиму Приморья, Забайкалья, Сибири, Урала и далее- с печуркой «буржуйкой» без топлива, без воды, без туалета  и почти без еды. Иного, видно, мы за пять лет службы не заслужили…. В Омске мы с другом оставили эшелон, простояли ночь в очереди к кассе, взяли билеты. Когда оказались в тепле вагона сутки продрыхли, к удивлению попутчиков.
   Свои после  служебные жизни, а это после личного 25-летия, каждый строил по -своему:  образование  (школьное - высшее) и специальность, любимая  женщина и семья,  успехи и,  увы,  огорчения.  Когда  я бывал в Оренбурге,  мы всегда встречались.   Гена познакомил меня с семьей…. Он руководил каким-то строительством,  и когда ему нужно было в Куйбышев.  на служебной «Волге», заезжал ко мне. Однажды, я уже был доцентом инженерного факультета, показал ему лабораторию кафедры. Он возмутился ее дряхлым, разбитым асфальтовым  полом и пообещал прислать  мраморную крошку.  Через пару недель громадный КРАЗ с прицепом вывалил у наших ворот свой груз. Институт, конечно, оплатил, но тогда деньги не имели веса. Главным было –«ДОСТАТЬ!». А тот пол блестит  до сих пор  уже около пятидесяти лет,  под колесами тракторов и автомобилей….
    Я утверждаю: комсомол и его комсомольцы были фундаментом всех преобразований  той страны. Комсомол перекрывал собой все национальные особенности и вероисповедования.  Это было братство молодежи всех народов страны. Во всей своей тысячелетней истории Россия  и мир такого не знали.  Так может, стоит все-таки оглянуться  на Советскую триаду  воспитания молодых: октябрята – пионеры – комсомольцы.  И создать  современную  систему воспитания будущих строителей  СВЯТОЙ  РУСИ – «Росомол» или  лучше - «РосСоМол»….  Как  ВЫ думаете?          
  пгт УСТЬ-КИНЕЛЬСКИЙ , Самарской области   



   
1954 год. Бухта Разбойник. После смерти И.Сталина в армии начались политические  переработки.  На снимке выпускники  политического занятия , ведущие младшие командиры 166 бригады ТК ТОФ. Старшие  офицеры: справа командир бригады капитан  II  ранга В.Маряхин, рядом лектор штаба дивизии. Рядом с ним Г.Шорохов, за нм (третий) стою я, а за мной В.Лобзенко. Сложилась Чкаловская вертикаль  Разбойника.