День памяти

в придорожном кафе, где арабские работники расторопно срезают верхний слой шипящей шуармы всегда есть кому посидеть на почти чистых стульях. и то, что стулья чисты -  бодрит и ты не выносишь до наружу пятен на бруках. не то, чтобы бруки одни, но пятна всегда не вовремя. особенно если день ясен и рядом шумит море.  чистое, прозрачное, так похожее этим на тех, кто, не колеблясь, встал и спас тебя,   вдыхающего сейчас густой плотный  морской бриз. спас, заплатив самую высокую цену.

в этом кафе рады каждому,  солдат  ли ты в настоящем, солдат ли ты в прошлом. в Израиле меняется все, кроме той части биографии, когда ты был солдат. а тут заходит рыжий щуплый человек.  и даже уставший и потный. и автоматическая винтовка ему тяжела. и он, к тому же,  новичок, судя по мохнатому берету. и этот рыжий, заказывает и пытается заплатить. прямо в кассу. и тут начинается самое интересное.

парень в кепке, на этом фото он виден до подробных деталей, уже и сразу кричит, что платит он. а я кричу, что плачу первый, потому что сижу тут на почти чистом стуле и раньше, чем он вообще себе за все это думает. и поэтому он второй, и не первый никак. 

с улицы, чтобы вы мне были здоровы,  кричат, что платят они. вы это можете представить? такие нервы. все считают себя вправе назваться первыми. а солдатик,  все такой же новобранец,   все такой же рыжий  уставший, пропитанный потом, и с этой тяжелой винтовкой, мнёт  все тот же мохнатый берет.

и тут арабчонок, который отлично научился резать, не знает, что делать ему. а он хочет принять участие в таком крике всех до всех. и он, тоже, скажите пожалуйста, отказывается принять платеж. и все мы стоит со своими тощими кошельками, такими бесполезными до великого момента сейчас. а тощий кошелек - не то чтобы диагноз, но деталь. и важная, как тот коленвал в полуторке прежних войн.

и понимаем мы, кричащие, прежде всего до самого себя, одно - на таком островке из всех, разных нас, можно прожить, имея исключительно большое сердце.

а рыжий солдат взял не один, а уже два пакета и отправился на Север, до той границы простреливаемой непрерывно, как будто тем террористам нечем больше заняться, как стрелять по невозможной, рукотворной красоте посёлков, с самыми романтичными названиями. а мы пожелали рыжему, про себя конечно, чтобы его родители имели от него побольше внуков и нахеса.  а как же?

потому что сегодня день Памяти павших воинов и мои дети с раннего утра собрались, каждая до своих знакомых, обретших в молодые свои годы вечный покой посреди строгих линий военных кладбищ . мои дети, чтобы вы понимали,  служили честно в боевых частях и служили каждая по три года. и даже ветераны пары операций южного и северного направлений.  и они, придя к своим друзьям,  сгоревших заживо в танках,   рассказали им какие то новости. шёпотом. вперемешку с молитвами. ведь именно так и бывает, что еще минуту назад человек, полный планов и всегда улыбающийся, ибо вырос в любви, и обретший это самое большое сердце, вдруг горит в танке и его душа уносится не вверх, а чтобы встать между жизнью и такой нелепой смертью и защитить,  бесплотностью своей, нас, вдыхающих плотный густой воздух морского бриза. 

и солдат сел в давно не мытый военный джип. и мохнатый берет новобранца, на его плече, сел в этот же не мытый джип. и снова наступила тишина. и только шуарма продолжала шипеть. и дворовой кот, с подрезанным ухом, облизывался на пороге. и голуби ждали до упавших крошек.

Тель-Авив
13.05.24