Сурик

Родник начинал ручей, он падал с уступа нижней терраски склона оврага в лужицу, из которой утекал по дну оврага в заросли буйно разросшейся малины. Выше по склону, на широкой террасе под старым, похожим на осьминога пнем Саша увидал лисицу и двух сереньких лисенка. Заметив Сашу, лисица увела лисят в нору под пнем, а Саша долго смотрел в сторону пня, чувствовал, как за ним наблюдает лисица. С этих пор Саша часто приходил к оврагу и подолгу таился в надежде еще раз увидеть лисицу с лисятами.
 Саша наткнулся на родник в поиске грибов, упрямясь от советов: «отродясь в овраге грибы не росли». Грибы не росли, но журчал ручей и пели птицы, и небо в овраге было высокое и спокойное. На противоположном от норы склоне оврага подкопанные лесенкой ступеньки обносились временем и ненадобностью, деревня обезлюдела молодежью, а бабки на родник не ходили, не с их ногами спускаться, соскальзывая со ступенек и удерживаясь за кусты. Саша присаживался на корточки у лужицы, ветер раскачивал березы по краю оврага, они шумели листвой, казались высокими, готовыми упасть вниз, и одиночество истомой вечной жизни удерживало Сашу на дне оврага.
Саша похаживал на родник по окончанию работы или в свободное после обеда время. Обед готовил, освобождаемый на час от работы, Слава, мужичок за сорок, отсидевший четыре года неизвестно Саше за что. О «ходках» члены бригады квартирьеров, готовивших избу, переданную подшефным колхозом под общежитие для сотрудников КБ, не говорили, но и не скрывали свои пять судимостей на пять членов бригады; у Сурика две судимости, а Сашу Бог миловал. Молодой специалист, инженер Саша по окончании института, не отработав и две недели, был отправлен от КБ в колхоз с опытными людьми, официально числящимися в разных отделах техниками, не официально выполнявшими поручения: «подай», «принеси», «погрузи», «прибей» заместителя директора КБ по хозяйственной части Василия Ивановича и по его разнарядке отправляемыми в зачет поездок отдела в подшефный колхоз и овощную базу.
Бригадир Сурик подрабатывал в колхозе забойщиком скота и к обеду приносил печенку. С нежностью пережевывая слегка обжаренную на скороде печенку, Сурик рассказывал. «Смотрю ему в глаза, топор за спиной держу в правой руке, левой протягиваю пучок травы, он косится, смотрит недоверчиво, глядит не на пучок травы, на спрятанную за спиной руку, я глаз не отвожу, не мигаю, в глаза смотрю, долго смотрю, мой взгляд будто всасывает его взгляд, и у него глаза увеличиваются, поволокой затягиваются и застывают, и я мгновенно обухом меж рогов, и взгляд, будто птица вспорхнула и как будто благодарит, и передние ноги подламываются, и он с облегчением мордой передо мной в землю утыкается».
Омут тёмно-карих глаз, прикрытый от чужого взгляда, будто смотришь окно ночного поезда из освещенного купе, обнажался воспоминанием, и Саша уводил глаза от края мгновением открывающейся бездны. Сурик, рассказывая, не ждал от собеседников эмоций, переживал наслаждение убийством, рассказывал для себя; наверно, не будь слушателей, он говорил бы себе.
Саша и два молчаливых исполнительных коллеги по бригаде опускали глаза при разговоре с Суриком. Лишь Слава заискивающе, снизу вверх, хотя они были почти одного роста, показывал Сурику, что ничего, кроме услужливой преданности, нет в его выцветших с обглоданными неизвестной болезнью ресничками глазах.
В обед Саша выпивал двести граммов водки, наравне со всеми из расчета две бутылки на пятерых, заедал кровоточащей печенкой, но тяготился досуговым общением с коллегами и уходил к лисице, оправдываясь приносимыми грибами к ужину. Родник был напротив общежития, через вспаханное раскисшее влагой поле. Саша шел по дороге, огибающей поле и утыкающейся в лес, в котором Саша быстро собирал корзину сморчков, и краем наступающего на поле леса шел проведать лисицу.
Сурик неприметно изучал Сашу, давал почти невыполнимые задания, которые Саша безропотно принимал к исполнению, выбиваясь из сил, но не просил помощи. Однажды ночью Саша проснулся от взгляда Сурика, присевшего на кровать Саши. Саша привстал испуганно.
— Лежи, -сказал Сурик, — я так, — помолчал, — не трону.
Саша вопросительно молчал.
— Что ты за человек? —  спросил Сурик, не ожидая ответа.
Оба молчали долго и тягостно. Сурик спросил:
— Папа, мама живы?
— Да.
— Хорошо.
Сурик задумался, продолжил через паузу:
— Что живы.
 Саше казалось, что Сурику не собеседник Саша был нужен, так застрявшему в лифте нужен второй.
Молчание теплило зарождающееся в душе чувствительного Саши сочувствие к собеседнику.
— А у меня, нет, — сказал Сурик.
Саша сидел на кровати, опершись на спинку, опустить с кровати ноги мешал Сурик, а попросить подвинуться Саша не решался.
— А у меня по географии пятерка была,—продолжал Сурик, – Меня географичка Тамара Арсеньевна любила, мы в походы ходили. Я костер быстрее всех разводил.
—  После школы учился? Где?» —спросил Саша.
— А мама у меня техничкой в школе была.
Сурик молчал, вспоминал:
— Школу я там заканчивал. По малолетке первая ходка.
Сурик не замечал, что Саше неудобно сидеть и, казалось, он и Сашу не замечал, говорил потребностью послушать свои слова, отражаемые вниманием собеседника.
— Семь лет. В 24 года вернулся, женился. Опять не сладилось.
Он вновь надолго задумался:
— Две ходки.
Саша молчал, сопереживание, посетившее Сашу в начале разговора, ушло, хотелось спать.
— Женат? — спросил Сурик.
— Нет. — ответил Саша.
— Черт его знает как жизнь устроена. Обещали в МЭР взять, на сварщика научить.  Зачем? Я и сейчас хорошо зарабатываю. Не копейки с оклада в КБ. Мы сейчас вернемся в Москву, отгулы оформим и обратно в колхоз, дачников здесь…, в очередь стоят: — «Александр Иванович, пожалуйста к нам».
— Тезка? —  вырвалось у Саши.
— Тезка, Саша, тезка.
 И вновь замолчав, задумался Сурик.   
Саше было неудобно сидеть, облокотившись на спинку кровати, он пошевелился. Сурик взглянул на него, будто не его ожидал увидеть, сентиментальная поволока в глазах Сурика исчезла.
— Ты, думаешь, я бы не смог стать инженером?
Саша неопределенно пожал плечами.
— Врешь. — Сурик потемнел глазами. — Врешь.
Саша отвел глаза. Сурик подвинулся, и Саша сбросил ноги с кровати.
-— Врешь, — повторил Сурик, пытаясь заглянуть в избегающие его взгляда глаза Саши.
— Слабак ты. За мной сила. А ты дерьмо.
Саша молчал, смотрел перед собой в никуда. Сурик поднялся:
—  Слабак ты, инженер засранный.
Саша долго не мог уснуть, но заснул и заспал их с Суриком разговор.
День отъезда бригады в Москву выдался мелким тягучим дождем, холодным и ветренным. Обед готовить не стали, Сурик обещал накормить пионерским обедом у брата, работающего начальником пионерского лагеря, мимо которого они будут проезжать. Саша взял корзинку, торопливо побежал по дороге в лес, не хотелось показывать Сурику, что идет к лисице. Грибы собрал быстро, подошел к краю оврага. Нора была раскопана, из нее как жерло пушки торчала палка с мешковиной, ее обтекал белесый дым, валялись комья глины, раздавленные ребристой подошвой сапога, догорал костер из лапника, в стороне от костра лежала куча тонких сломанных веток осины.
Сурик встретил Сашу упреком ожидания одного мудака бригадой тружеников и водителем автобуса, которого теперь еще уговаривай заехать в пионерский лагерь к любимому брату, изнывающему предчувствием долгожданной встречи с Суриком. Сурик был пьян, члены бригады тоже. Саше не было предложено выпить ни утром, ни присоединиться к веселью в автобусе, все мысленно были в КБ, и Саша стал им чужим. Саша сидел на заднем сиденье автобуса, смотрел в окно и горевал о разрушенной норе лисицы.  До него долетали обрывки разговоров веселившихся возвращением бывших коллег. Он услыхал, как Сурик обзывал Славу горе-охотником, прислушался и понял, что ругают Славу за то, что упустил лисицу с лисятами.
«Зимы бы дождались, охотники. Сейчас то зачем?» —  думал Саша, таращась на меняющиеся пейзажи. К Саше подсел пьяный Сурик, с глаз его слетела дежурная на людях пелена, открыв глубокую злость омута.
—  Ну, что? — выдавил Сурик.
Саша пожал плечами.
— А я тебе отгулы не напишу. Ты не хрена не работал.
Саша смотрел поверх головы Сурика.
Сурик потянул на себя корзинку с грибами.
— Это моя корзинка, — внешне спокойно, но внутренне волнуясь, сказал Саша.
Сурик встал, в руке держал корзинку с грибами. Саша поднялся, взял край корзинки, взглянули в глаза друг друга и уже не отводили глаз. Страшные в черной бездонности глаза Сурика затягивали. Сурик отпустил корзинку и правой рукой нашел топор в наваленных на сиденье за его спиной инструментах, увозимых бригадой с объекта. Перебирая топорище, Сурик нащупывал привычное руке место. Саша выпустил корзинку, она упала, грибы рассыпались. Низкая крыша автобуса модели ПАЗ не позволяла Сурику сделать замах топором, а Саше, почти упирающемуся головой в крышу, мешала маневрировать. Сурик стоял спиной к водителю, автобус остановился, водитель открыл дверь, Слава выбежал из автобуса, а водитель приближался со спины к Сурику, его остановил молчаливо любопытствующий конфликтом труженик бригады словами: «Не лезь, убьет». Глаза в глаза стояли Сурик, и Саша и не моргали, дрогнет у Саши взгляд — и удар обухом «меж рогов». Время остановилось, где-то далеко- далеко, вне застрявшего их с Суриком лифта, невнятно матерился водитель автобуса, бежал спотыкаясь подгоняемый Славой немолодой, с одышкой брат Сурика и, оттолкнув водителя в проходе, упал на спину Сурику, окольцевав своими руками руки Сурика, приговаривая ему в ухо: «Сашенька, Сашенька». Упорхнул взгляд Сурика, обмяк Сурик с облегчением, а брат, обнимая и шепча на ухо, уводил его из автобуса.
Саша невидяще смотрел в сторону, где прежде стоял Сурик и писал в брюки. Он стоял долго, пока за ним не пришел водитель служебной «волги» начальника пионерлагеря и не отвез Сашу к ближайшей станции метро.