Родная душа

Семёныч лежал в койке и внимательно слушал то, что ему говорил Захар Петрович. Захар Петрович был заведующий отделением, поэтому слушать его надлежало внимательно.
– В общем целом, у вас ничего страшного нет. Так, небольшой спазм сосудов головного мозга. И, если бы вам сейчас было лет сорок, а не восемьдесят, я бы уже завтра выписал вас домой, но…
Семёныч насупился. Он сам прекрасно понимал, что он уже далеко не юноша, но поделать с этим ничего не мог. Последние десять лет, после смерти жены, он жил один, и хотя было нелегко, до сих пор как-то справлялся.
И на здоровье, несмотря на свой почтенный возраст, особо не жаловался. Нет, конечно, иногда у него случались маленькие приступы то одного, то другого, и голова кружилась, и сердце покалывало, один раз даже сознание терял, но всё как-то обходилось. Он бы и в этот раз не стал бы вызывать скорую помощь, но уж больно долго не отпускало. Вот и загремел в итоге на больничную койку.
– Если бы, конечно, дома было кому за вами ухаживать, – продолжил Захар Петрович, – это бы было решением проблемы. Но вы живёте один…
– Один, – кивнул Семёныч.
– Вот, – вздохнул заведующий отделением, – в этом-то и проблема…
А почему бы вам, скажем, не пожить какое-то время у сына? У вас ведь сын?
– Вот ещё! – буркнул Семёныч. – Чего это я к нему поеду? Чай, не инвалид пока. Сам за собой ухаживать могу. А у сына своя семья, жена, дочка… Чего я их буду стеснять. Да и привык я один: хочу – хожу, хочу – лежу. Хочу – костюм надену, а хочу – голым по квартире хожу. А у сына надо будет под всех приспосабливаться. Нет уж, я домой поеду.
– А если нанять кого-нибудь? – не сдавался Захар Петрович. – Ну, чтобы пожил с вами какое-то время?
– Нанять? – Семёныч удивлённо вскинул глаза. – С чего нанимать-то? С пенсии? Так её и так еле хватает. А у сына одалживаться… – Он обречённо махнул рукой. – К тому же опять: привык я жить один. Сложно мне будет с какой-нибудь посторонней бабкой ужиться…
– А вы знаете, – вдруг оживился заведующий отделением, – есть у меня одна мысль…

Катька угрюмо грызла купленную утром в больничном буфете холодную сосиску в тесте, запивая её чуть тёплым чаем. Времени сбегать – поесть нормально – совсем не было. В прошлом месяце у них уволилась одна медсестра, и они с Веркой уговорили Петровича никого не брать, а разделить эту ставку между ними. Тот нехотя согласился, и, хотя денег чуть прибавилось, теперь Катька пахала в полтора раза больше. Но денег на жизнь всё равно не хватало. А теперь вот Кузьминична, бабка, у которой Катька снимала комнату, заявила, что со следующего месяца комнату она, видите ли, сдавать не будет. У неё, мол, внук из армии возвращается, и теперь будет жить у неё. Виновато так заявила, но это дела не меняло. Катька, поначалу, только хмыкнула, но, позвонив по нескольким номерам из газеты бесплатных объявлений, приуныла. Цены везде были на порядок выше, чем на бабкину комнату, и на другое жильё, даже с подработкой, их катастрофически  не хватало.
А ехать куда-то на окраину, в частный сектор, уж очень не хотелось. Был, правда, вариант – вернуться на свою койку в общежитии, где она была прописана, но эту возможность Катька рассматривала в последнюю очередь. Всё дело в том, что больница, в которой она работала, была ведомственной, железнодорожной, и общежитие тоже было железнодорожным. И жили в нём отнюдь не только медицинские работники. Точнее говоря, из медицинских работников в этом общежитии была одна Катька. А её соседками по комнате были старая дева бухгалтерша, нормировщица из депо – дама неопределённого возраста и шпалоукладчица Тонька, сорокалетняя девица, весом килограмм на сто двадцать. То ещё соседство! Так что, один чёрт, надо было искать жильё. Но где и как – Катька не представляла. Она даже Захару Петровичу поплакалась, но тот только развёл руками…

– …Есть у меня одна мысль… – задумчиво повторил заведующий отделением. – У вас ведь, насколько я знаю, квартира двухкомнатная?
– Двухкомнатная, – кивнул Семёныч, не до конца понимая, к чему ведёт Захар Петрович.
– Вот, – оживился заведующий. – А у меня тут в отделении одна нештатная ситуация возникла. Медсестричка – да вы её видели, Катюша, рискует через несколько дней оказаться на улице. К бабуле, у которой она комнату снимает, внук приезжает. Ну и… словом, девочке какое-то время будет негде жить. Вот, если бы, вы сдали ей комнату за не слишком большие деньги, скажем, на месяц, то она бы смогла какое-то время за вами присматривать. Ну, а потом – как пойдёт…
– Да вы что?! – отмахнулся Семёныч. – Поселить у себя молодую девицу? Сколько ей? Лет двадцать?
– Двадцать два…
– Вот, – продолжил Семёныч. – Да у меня внучке – двадцать пять. И то, когда она забегает, я стараюсь поприличней одеться. Потому как стесняюсь перед ней даже в домашнем ползать. Так то – внучка. Родная душа. А вы мне предлагаете постороннюю девочку у себя поселить. И что мне потом – целыми днями в костюмах ходить?
– Ну, зачем же – в костюмах? – удивился Захар Петрович. – Вы же ходите по отделению в пижаме. И дома в пижаме ходить будете. И потом, она же – медработник. Она мужиков тут во всех ипостасях видела.
– Нет уж, – покачал головой Семёныч. – Она, может, и видела, а мне неловко. Да и потом, привык я один жить. Одному ведь вольготно. А тут, извините за натурализм, не пукни громко, и на кухню в трусах не выйди…
– Ну, нет, так нет, – вздохнул заведующий отделением. – К тому же, не факт, что она бы согласилась к вам поселиться. Будем искать для неё другие варианты. А вас… Вас я через пару дней выпишу. Под вашу ответственность…

После ухода зав. отделением Семёныч задремал. И приснился ему сон, будто бегает он в подштанниках по своей квартире, а под дверью у него стоит эта самая медсестричка Катя и умоляет пустить её в дом. А он уже и рад бы пустить, только сначала ему одеться бы надо. Но, как он ни старается, не может найти в доме никакой одежды. И настолько правдоподобен был этот сон, что проснулся Семёныч с испариной на лбу.

После вечернего обхода Захар Петрович рассказал Катьке о своём разговоре с Семёнычем.
– Ну и хорошо! – вспыхнула Катька. – Хорошо, что он не согласился.
А то, как вы себе это представляете? Мне, молодой девушке поселиться у одинокого мужика?
– Да какой он мужик!? – хмыкнул Захар Петрович. – Не мужик он уже. Восьмидесятилетний дед. Еле ползает. Зато квартира у него – в центре. И до больницы тебе от неё – пять минут хода. И тебе было бы удобно, и мне спокойней во всех отношениях. Потому что и тебя бы пристроил, и ты бы за ним присмотрела.
– Всё равно, – покачала головой Катька. – Мне бы некомфортно было в одной квартире с мужчиной. Ни тебе в ночнушке пробежаться, ни, простите, в туалет лишний раз сходить…
Зав. отделением рассмеялся.
– До чего же вы с ним похожи! Даже аргументы у вас одинаковые.
Я думаю, вы бы ужились под одной крышей.
– А, – махнула рукой Катька, – чего сейчас об этом говорить. Он же отказался?
– Отказался, – кивнул Захар Петрович. И вздохнул.

Утром Катька специально заглянула в палату, в которой лежал Семёныч. Тот ещё спал, но, словно почувствовав Катькино присутствие, открыл глаза.
– Это ты что ли – Катюша? – спросил он.
– Я, – кивнула Катька и почему-то смутилась.
– Ага, – почему-то сказал Семёныч и тоже почувствовал себя неловко.
Катька густо покраснела и быстро вышла в коридор.

Сутки, свободные от дежурства, она потратила на поиск подходящих вариантов. Но безрезультатно. В смысле поисков – безрезультатно. А вот деньги на телефоне почти закончились. Катька посмотрела свой баланс и плюнула на поиски. Не выгорит ничего – пойдёт в общежитие.

Семёныч весь день продремал и поэтому ночью спал плохо. Сны какие-то всё снились – тревожные и тягостные. То приснилось ему, что он с незнакомыми мужиками поехал на охоту, хотя в жизни он ни на какой охоте не был. А тут приснилось. И говорят ему мужики в этом сне, что он должен  подстрелить молодую косулю, стоящую на полянке. А Семёныч не хочет стрелять в неё и тайно рукой знак косуле делает: беги, мол. А косуля не убегает, стоит перед ним. Только смотрит на него своими огромными глазами. Присмотрелся Семёныч, а глаза у косули Катькины. Ну, медсестрички этой.
Проснулся Семёныч, головой помотал, прогоняя наваждение, и опять заснул. И вновь ему Катька приснилась, только теперь не в образе косули, а как есть – в человечьем облике. И бегает она в своём беленьком халатике у него по квартире, суетится, готовит чего-то. А он в комнате сидит в своём старом костюме и белой рубашке, ждёт, когда Катька его на ужин позовёт.
И всё это как-то естественно, словно всегда так и было. И так тепло стало Семёнычу от этого сна, что он опять проснулся. И до утра уже больше не засыпал.

Утром Семёныч дождался врачебного обхода, когда зав. отделением в окружении двух медсестричек вошёл в палату, и, улучив момент, поманил Катьку пальчиком.
– Ты, девуля, когда освободишься немного, – сказал он ей, – подойди ко мне. Разговор есть.
Катька кивнула.

– В общем, так, – сказал Семёныч. – Я не знаю, надо тебе это ещё или уже нет. Если надо – слушай. Если не надо – беги по своим делам. Я про комнату.
– Надо, – почему-то шёпотом ответила Катька и покраснела.
– А если надо, то… вот какое дело. – Семёныч помолчал несколько секунд. – Мужик я уже старый… Но мужик. Поэтому…
И Семёныч долго и путано начал излагать Катьке условия их совместного существования, если она временно (он особо это подчеркнул – временно) переедет к нему жить. Он говорил, говорил, часто повторялся, старался всё разжевать, упирая на то, что Катька у него будет не просто жиличкой, а как бы помощницей по хозяйству и немного сиделкой. И больше всего боялся, что Катька сейчас возьмёт и откажется. Потому что для себя он уже твёрдо решил, что пригласит девушку пожить у себя.
– Денег за комнату я с тебя брать не буду, – говорил Семёныч. – Так живи. Но на тебе будет уборка и готовка. Ну, и в магазин сходить иногда, если по мелочи. Деньги я давать буду. Вообще-то, у меня все продукты с доставкой, но иногда вдруг чего-то кончается. И это… – Семёныч вдруг засмущался, не зная, как это сказать попроще, но так, чтобы девочка не обиделась. Но потом внутренне махнул рукой и выпалил: – И без сантиментов. Ну, если я вдруг перед тобой в исподнем когда предстану, чтобы ты в обморок не падала. Да и ты, если вдруг чего, не больно меня смущалась. Ходи, как привыкла. В халатике там, али как… – И внимательно посмотрел на Катьку.
Катька помолчала несколько секунд, а потом вдруг, неожиданно для себя, подошла к Семёнычу и поцеловала в небритую щёку.
– Спасибо, – тихо сказала она. – Я правда-правда буду о вас заботиться…

Из больницы Семёныча забрал сын. Он по привычке предложил Семёнычу поехать к нему, а когда тот, как обычно, отказался, отвёз его домой.
И сразу же уехал.
Дома Семёныч, вместо того, чтобы лечь, долго бегал по квартире, собирая разбросанные вещи, моя посуду, неделю провалявшуюся в раковине, подметая в кухне крошки на полу… А к вечеру приехала Катька.

Катьку привёз Захар Петрович. На своей машине. А перед этим он её за вещами к бабке свозил. Вещей, правда, был небольшой чемоданчик да пара пакетов, но всё же…
«Хороший он мужик, – подумал Семёныч, – вон как о девчонке заботится. А, может, виды какие на неё имеет? Да нет, не похоже, вроде. Просто добрый человек».
А Захар Петрович, словно отвечая Семёнычу на незаданные вопросы, сразу же заторопился домой, мотивируя это тем, что сегодня к нему привозят внуков…

Катька, мельком оглядев комнату, в которой ей предстояло жить, и наскоро переодевшись, сразу же принялась за работу. Выяснив у Семёныча, где у него ведро с тряпкой, она вымыла полы, протёрла пыль и, пошарив в холодильнике, приготовила Семёнычу нехитрую еду.
– Я потом в магазин сбегаю, – сказала Катька, – куплю продукты. Вы чего бы хотели?
– Да ладно, – засмущался Семёныч. – Успеем ещё. Или закажем с доставкой. Ты чего это сразу в работу впряглась? Отдохнула бы…
– Да я не устала, – улыбнулась Катька.
И так светло стало на душе у Семёныча от этой улыбки…

Первый месяц пролетел незаметно. Семёныч уже настолько привык к Катькиному присутствию, что даже не представлял, как это он раньше жил без неё. Чувство смущения, присутствовавшее в первые дни, начисто прошло, и теперь он позволял себе выйти к завтраку в одних пижамных брюках, являя взору девушки свой старческий торс. Уж, как говорится, что есть, то есть. Да и Катька порой могла пробежать до ванной комнаты в ночнушке. Как говорится – дело житейское. Они отлично ладили друг с другом, и вечерами, когда Катька не дежурила, зачастую сидели вместе, рассматривая старые семейные фотографии. А ещё Семёныч читал Катьке стихи. Стихов он, несмотря на свой возраст, помнил массу, да и читал их мастерски. А девушка, забравшись с ногами в кресло, слушала его.
– Не надоел? – по традиции спрашивал Семёныч.
– Нет, – мотала головой Катька, – нет, конечно. Почитайте ещё, если вы не устали.
Она как-то почти сразу начала называть его Семёныч. Не по имени-отчеству, как пыталась вначале, а просто – Семёныч. Но на вы. «Семёныч – то, Семёныч – сё» слышалось в квартире, и у него на душе от этого «Семёныч» было тепло и радостно.

Пару раз за этот месяц к нему заезжал сын. В первый раз он очень удивился, увидев Катьку, но Семёныч, не вдаваясь в подробности, объяснил ему, что больница выделила медсестру, чтобы присматривала за ним.
– Надо же! – поразился сын, но, удовлетворённый этим объяснением, ничего больше расспрашивать не стал и почти сразу же уехал, оставив, на всякий случай, Катьке свой номер телефона. А вот внучка таким объяснением не удовлетворилась. Она подробно расспросила Катьку обо всём, выяснила, почему девушка живёт у её деда, хмыкнула и процедила сквозь зубы, чтобы Катька ни на что не рассчитывала. И зачастила с визитами. Раньше – хорошо, если раз в два месяца заскакивала, а теперь – каждую неделю.

Но Семёнычу было на всё это наплевать. Ему было хорошо с Катькой, уютно и спокойно. И, несмотря на то, что и сына, и внучку он любил, любил искренне, именно в Катьке он почувствовал родную душу. Ей ничего от него не было нужно. Она просто была ему благодарна за тепло и платила ему теплом ответным. И, незаметно для себя, Семёныч стал называть Катьку внучкой.

Лето пролетело быстро, а к осени Семёныч заметно сдал. Он уже почти не выходил из дому, только на балкон, выкурить очередную папироску. Всё чаще по утрам он оставался в постели, и Катька, если была дома, приносила ему в комнату завтрак. А если уходила на дежурство, то оставляла всё в микроволновке с вечера, и Семёнычу надо было только нажать на кнопку. Катька пробовала договориться с внучкой, чтобы та присматривала за дедом, пока она на работе, но получила неожиданно жёсткий ответ:
– Ты здесь живёшь, ты и присматривай, – сказала внучка и укатила со своим молодым человеком в Турцию. Отдыхать.

Умер Семёныч ночью. Спокойно умер, во сне. Тихо, никого не потревожив, как и подобает старому интеллигентному человеку. Так тихо, что даже Катька, в эту ночь бывшая дома, ничего не услышала.
Она вызвала скорую, позвонила сыну Семёныча, отпросилась с работы…
Похоронами занимался сын, а вот организацию поминок Катька полностью взяла на себя.
А внучка появилась только через неделю. Ну, действительно, не прерывать же отдых за границей, если от тебя уже ничего не зависит… Она прошлась по дедовой квартире, повертела в руках разные безделушки и повернулась к Катьке.
– Ты, это, – сказала она, – готовься съезжать отсюда. Дед мне квартиру завещал, так что теперь здесь я жить буду. Только ремонт сделаю.
Катька кивнула. Она уже выплакалась за эту неделю и, предчувствуя подобное развитие событий, созвонилась со своей бывшей квартирной хозяйкой. Внук у неё остался на сверхсрочную, так что Катьке было, куда пойти…