Зона комфорта

Кот Баюн собрал в кружок самых доверчивых русалок и вполголоса жаловался. Отличительной особенностью жалоб лукоморского песнопевца было то, что, хотя и говоренные тихим голосом и вроде бы кулуарно и доверительно, тем не менее они звучным эхом проносились по всему Лукоморью до самых кощеевых ворот, а то и (кто знает?) до самого кощеева кабинета, где и должны были по задумке жалобщика потрясти властелина тридесятого драматизмом и напряженной интригой.

— Зажирел ты у меня, говорит,— хорошо поставленным голосом вещал Баюн, — засиделся под своим дубом. Надо, говорит, тебе выйти из зоны комфорта. Нюхнуть, говорит, так сказать, пороху.

Русалки кивали хорошенькими головками и на всякий случай протяжно горестно вздыхали. Некоторые, особенно чувствительные, роняли необыкновенно крупные, необыкновенно соленые слёзы на свои розовые соблазнительные перси.

Меж тем кот, выдержав значительную паузу, обвел пески Лукоморья трагическим взором, как бы проницавшим все огромные просторы сказочного царства и даже проникавшим много дальше, в мир реальный, и завершил, патетически вскинув вверх правую лапу:

— Да я и знать не знаю, какова она такова, зона комфорта! Я всю, то есть, жизнь, как на иголках! Как по раскалённым угольям всю, то есть, жизнь!

Заметно было, что упоминание об иголках и угольях ранило нежные русалочьи души: прелестницы все, как одна, поджали хвосты и поёжились.

— Верой и правдой! Умбл-мубл лет! — точная цифра потонула в сдержанном всхлипе. — Недосыпал, недоедал, дамского полу годами не видывал! — Русалки недоуменно переглянулись. — Страху такого натерпелся, что и словами не описать!

— Не описать, говоришь? — раздался негромкий отеческий голос и из угольно-чёрного портала вышел сдержанно и элегантно одетый Кощей. — А ведь, если я не ошибаюсь, тебе по должности положено за словом в карман не лезть и вообще вся эта филология...

От властелина тридесятого пахло коллекционным виски, сигарами «King of Danmark» и (еле уловимо) эксклюзивным парфюмом.

Кот моментально перестроился, с удивительной ловкостью выбрался из русалочьего круга и со сдержанным достоинством ответил:

— Те бездны невообразимого ужаса, те инфернальные глубины непознанного, тот всёподавляющий страх, которому покоряются даже самые мужественные сердца, то непреодолимое отвращение, которое внушают потусторонние существа... Словом все те бездны и вершины, с которыми ежечасно сталкивался, сталкиваюсь и (буде Вашему Величеству будет угодно) ещё столкнусь я на Вашей службе... Мог ли бы я описать их словами? Да, мог бы! Но рискнул бы я сделать это, понимая, какую глубокую и неизлечимую рану нанесу невинному слушателю? Невинным называю я его, потому что любой, даже самый отпетый, злодей невинен по сравнению с теми адскими тварями...

Кощей благодушно махнул рукой:

— Полно тебе! Ишь, завёлся? А я тебе с приёма супчика черепахового в термосе припас. — И точно: у ног бессмертного старика стоял трёхлитровый термос, раскрашенный пионами. — Неси миску, налью.

Миска, конечно же появилась, и наполнилась душистым бульоном, и была вылакана... Кот даже принялся мурлыкать, но, вспомнив о зоне комфорта, тут же выдал мурлыканье за бурление не привыкшего к иноземным лакомствам живота.